Кончилось все тем, что мы упрятали Порту в пустую камеру. Он был слишком пьян, чтобы вести его в казарму. Он обошел целый ряд сомнительных пивных, от "Красной розы" до "Веселой коровы". По его словам, отымел стольких женщин, что хватит на два года. Во время маневров с последней мундир у него украли. Остались только кальсоны и сапоги. Он клялся, что лег в них в постель. Кто-то написал на его голом заду масляной краской "Веселая корова".
Плутон записал его в книгу арестованных как задержанного в одиннадцать часов, за час до того, как ночные пропуска становятся недействительными. Совершенно не думая о том, что тогда еще не был произведен в начальники караула.
Потом мы до утра играли в "двадцать одно" на деньги нашего арестанта. Как сказал Плутон, Рейнхардту они были больше не нужны.
Дежурный офицер явился с проверкой в восемь часов, и ему почти двадцать минут пришлось объяснять, что кроется за рапортом Плутона.
Когда лейтенант Вагнер наконец понял, в чем дело, он чуть не плача, рухнул на стул и беспомощно расписался под Плутоновым длинным описанием одной из самых богатых событиями ночей в скучной истории военного городка.
Опасность для Вагнера заключалась в том, что он не слышал выстрела. Видимо, спал или находился в самовольной отлучке. Он хорошо знал подполковника Вайсхагена и был уверен, что тот терпеливо сидел час за часом, дожидаясь его доклада, который дежурный офицер в данных обстоятельствах должен был немедленно сделать коменданту городка или его адъютанту. А со времени выстрела прошло уже шесть часов. Лейтенанту Вагнеру теперь наверняка предстоял перевод в боевую часть.
Когда эта трагедия дошла до его сознания, лейтенант несколько раз открыл и закрыл рот, не издавая ни звука. Но заревел быком, когда Плутон с улыбкой доложил, что комендант был очень доволен патрулем и что дежурный офицер должен отметить этот факт в книге происшествий. С зубовным скрежетом Вагнер, пошатываясь, ушел навстречу участи, которую сулил ему этот день.
4
Солнечным утром мы вывели их из тюрьмы. Они совершили последнюю поездку в тряском грузовике.
Они помогали толкать грузовик, когда он застрял. Казалось, стремились помочь двенадцати пулям найти свою цель.
Это делалось во имя немецкого народа.
Убийство именем государства
Порта влез последним в крупповский дизельный грузовик. При переключении скоростей машина скрипела и скрежетала. Мы отъехали от казармы и сделали недолгую остановку у штаба, чтобы получить разрешение на выезд.
Пока грузовик ехал по городу, мы окликали девушек и приветственно махали им руками. Порта начал рассказывать непристойную историю. Мёллер попросил его замолчать. Вспыхнула краткая, но бурная ссора. Она прекратилась, когда мы въехали в городок пехотного полка. Наконец машина остановилась перед караульным помещением.
Старший нашего наряда, фельдфебель Пауст, вылез из кабины и позвонил. Шестеро из нас спрыгнули и последовали за Паустом в приемную гарнизонной тюрьмы. Там мы обнаружили нескольких бледных пехотинцев, служивших тюремными надзирателями. Пауст вошел в канцелярию взять документы у пехотного фельдфебеля. Это был рослый, лысый человек, мышцы его лица возле глаз нервно подергивались в тике.
Порта с интересом спросил:
- Ребята, как вы коротаете время в этой каталажке?
- На твоем месте я бы не беспокоился, - ответил пятидесятилетний ефрейтор. - Тебе предстоит секундное дело. А мы здесь работаем изо дня в день. Знаем заключенных по нескольку месяцев. Часами ведем разговоры с ними. Заключенные становятся нам вроде друзей. Хоть бы они были последними - так завтра должна поступить очередная партия. И конца этому не видно. С ума можно сойти.
- Карл, ты слишком много болтаешь, - предостерег его другой пожилой ефрейтор. Отвел своего друга в сторону и недоверчиво посмотрел на нас.
Мы с любопытством оглядели небольшое караульное помещение. На столе валялись грязные чашки и тарелки. На одной из стен висела школьная доска с написанными номерами камер и фамилиями заключенных. Зеленая галочка возле фамилии означала, что ее обладатель приговорен к смерти. Я насчитал их двадцать три. Красная обозначала заключенных, ждущих утверждения их приговоров трибуналом. Их было много. Синие галочки означали концлагерь; их было всего четырнадцать.
На противоположной стене висели большие фотографии Гитлера и Кейтеля. Они равнодушно взирали на доску со сведениями о трагичных судьбах людей.
- Какого черта они там тянут резину? - пожелал узнать Шварц. - Сегодня на обед горох; если опоздаем, нам достанутся одни объедки.
- Что вы только за люди, - сказал пожилой ефрейтор. - Думаете о еде, когда вам предстоит такая работа. Я со вчерашнего дня двадцать раз бегал в сортир, потому что нервничаю. А вы, Господи, только и способны думать, что о горохе!
- А почему бы нет, дедуля? - усмехнулся Порта. - Возьми себя в руки. Слишком уж вы, пехота, чувствительные.
- Заткнись ты, - сказал ему Мёллер.
- Давно ты произведен в состав надменных ублюдков со звездами, нашивками и правом приказывать мне? - поинтересовался Порта.
- Скотина, - категорическим тоном произнес Мёллер.
- Это твое мнение. Вот погоди, окончатся стрельбы, тогда я потолкую с тобой, дворняжка.
Порта зловеще улыбнулся, и Мёллер осмотрительно перешел к другой стороне стола.
Тюремные служащие нервозно расступались перед ним. Казалось, они боятся прикасаться к нам.
Из ближайшего кабинета донеслось звяканье ключей. Громко вскрикнула женщина.
Плутон зажег сигарету с опиумом и жадно затянулся. Штеге смотрел на свои ноги в грубых, но зеркально блестящих сапогах. Какой-то пехотинец, сидя за столом, нервозно чертил по нему пальцем. Атмосфера была наэлектризованной.
Зазвонил телефон. Старший из ефрейторов снял трубку и, выпрямясь, застыл на стуле.
- Гарнизонная тюрьма, ефрейтор Брейт. Так точно, наряд здесь. Все готово. Конечно, семьи будут извещены, как обычно. Докладывать больше не о чем.
И положил трубку.
- Вас ждут в "Зенне", - сказал он через плечо.
- Черт возьми, это что-то вроде сочетания браком в отделе записи актов гражданского состояния, все ждут, - сказал Плутон. - Хоть бы поторопились, пока у нас не началось нервной дрожи.
Едва он это произнес, дверь открылась. Вышли девушка-телефонистка и седой унтер-офицер. Одетые в хлопчатобумажную форму для хозяйственных работ. Это были смертники. За ними шли фельдфебель-кавалерист и Пауст с бумагами под мышкой. Он старался выглядеть беззаботным, но его водянистые голубые глаза нервозно мигали.
Кавалерист посмотрел в регистрационную книгу и сказал:
- Если у вас есть какие-то жалобы, говорите.
Смертники промолчали, но испуганно посмотрели
на нас шестерых в касках и с винтовками. Явно не сознавая, что делают, они расписались в регистрационной книге.
Пауст с кавалеристом обменялись рукопожатием и попрощались. С таким видом, будто говорили друг другу "спасибо" и "до встречи".
Мы вышли из караульного помещения со смертниками посередине и влезли в грузовик. Солдаты помогли девушке забраться в кузов, хотя в помощи больше нуждался старый унтер.
- Порядок, - крикнул Пауст, и мы рванули с места. Охранники у ворот испуганно смотрели вслед большому дизельному грузовику, с ревом несшемуся к Зеннелагеру.
Сперва мы ехали молча, робко и с любопытством поглядывая на двух смертников. Первым нарушил молчание Плутон. Протянул им пачку сигарет с опиумом.
- Курите, это помогает.
Оба взяли по сигарете и жадно закурили.
Порта подался вперед.
- За что это вас?
Девушка выронила сигарету и заплакала.
- Оставь, я не думал тебя расстраивать, - утешающе сказал Порта. - Просто хотел узнать, как нам себя чувствовать.
- Тупая свинья, - выкрикнул Мёллер и замахнулся на Порту. - Тебе что до этого? Скоро узнаешь в "Зенне".
И обнял девушку за плечи.
- Не расстраивайся, сестренка. Это тупой олух, который вечно сует нос не в свои дела.
Девушка беззвучно плакала. Мотор гудел. Грузовик въезжал на крутой подъем. Пауст смотрел на нас из окна кабины. Старик указал на кучу гравия у обочины. Возле нее стояли несколько военнопленных и охранников.
- Наконец-то дорогу ремонтируют. Давно пора. На этом участке машину вечно трясет.
Бауэр поинтересовался, пойдет ли Порта вечером в "Рыжую кошку".
- Придут Лизхен и Барбара. Будет та еще веселуха.
- Пойду, конечно, - ответил Порта. - Но пробуду там только до десяти часов. Потом отправлюсь на открытие нового публичного дома в Мюнхенер гассе.
Наш грузовик обогнала, завывая сиреной, санитарная машина.
- Господи, что еще стряслось? - произнес Старик.
- В сирене санитарной машины всегда есть что-то зловещее, - с беспокойством сказал Бауэр.
- Может быть, роды с осложнениями, - сказал Мёллер. - У моей жены было кровотечение, когда она рожала второго. Ее быстро отвезли в больницу. И она, и ребенок были на волосок от смерти.
- Видели новую девицу, которая появилась в столовой второй роты? - спросил Плутон. - Та еще цыпочка.
Тут машина ухнула в глубокую выбоину, и мы все повалились в кучу. Порта яростно крикнул водителю:
- Не видишь, куда едешь, тупой болван?
Ответ водителя заглушил шум мотора.
Из-за темных туч выглянуло солнце.
- Погода разгуливается, - сказал Штеге. - День будет ясным. Я встречусь с девушкой, с которой познакомился вчера вечером.
Порта засмеялся.
- Какого черта ты всех своих краль водишь кататься на лодке? У вас небось всегда мокрые задницы. Все лодки, которые сдает напрокат этот старый осел, залиты водой до середины. Пошли лучше со мной в Мюнхенер гассе. Девицу возьми с собой.
- У тебя вечно девицы на уме, - раздраженно сказал Мёллер.
- Послушай, твое преподобие, - угрожающе заговорил Порта. - В последнее время ты слишком много скулишь. Мы не суемся в твои кроссворды или разговоры со священником за закрытыми дверями. Развлекайся по-своему, а мы будем по-своему. Вот отправимся снова на фронт, там посмотрим, чего ты стоишь, шлезвигский ханжа.
Мёллер вскочил и снова яростно замахнулся на высокого, худощавого Порту. Но Порта сделал нырок, и большой кулак Мёллера прошел на сантиметр от цели. Берлинец ловко ударил Мёллера ребром ладони по горлу, и тот грузно повалился.
Штеге оттолкнул его, чтобы освободить место для наших ног.
- Сам виноват, - сказал Старик. - Хоть мы и должны принимать во внимание его возраст. Большинству из нас он годится в отцы. Я поговорю с ним, когда вернемся.
- Когда-нибудь я превращу в блин его кислую рожу, - сказал Порта со свирепой усмешкой.
Плутон сказал, что слышал, будто нас переводят на большой танковый завод, где мы будем испытывать новые танки, названные "королевскими тиграми".
- Тебе это наверняка сказал твой друг "Задница в сапогах", - съязвил Штеге.
- Какого черта ты все время меня подкалываешь? - яростно напустился на него Плутон.
- Ты еще спрашиваешь, гамбургский недотепа? - воскликнул Старик. - Это что, обычные стрельбы? Неужели ты совершенно бесчувственный?
К нашему удивлению, Старика перебил старый унтер:
- Не лучше ли вам всем успокоиться?
Грузовик свернул на грунтовую дорогу, разъезженную тяжелыми машинами и танками.
Мёллер встал и отодвинулся от нас как можно дальше. Лицо его было кислее обычного.
Молчание нарушила девушка.
- Есть у кого-нибудь сигарета или аспирин?
Мы несколько секунд смотрели на нее, одетую в старое рабочее обмундирование.
Штеге протянул ей сигарету. Дал прикурить от зажигалки, которую купил во Франции три года назад. Рука его дрожала.
Мы все начали торопливо шарить по карманам.
Порта крикнул в кабину:
- Аспирин у кого-нибудь есть?
Пауст опустил стекло дверцы и насмешливо зарычал. Мы все увидели его крепкие белые зубы.
- Таблетки у меня только в пистолетной обойме. Излечивают наверняка. У кого там головная боль?
- У девушки.
Долгое молчание. Потом смущенное:
- А.
Стекло опустилось. Слова Порты: "Грязная собака!" Пауст предпочел пропустить мимо ушей.
- Нет аспирина, и ладно, - апатично сказала девушка. - Скоро все пройдет.
- Сделаете для меня кое-что? - спросил старый унтер. И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Я из Семьдесят шестого артиллерийского полка. Сходите к унтер-офицеру Брандту из четвертой батареи. Скажите, пусть позаботится, чтобы жена получила мои деньги. Она живет вместе с женой моего старшего сына в Дортмунде. Сделаешь ты это для меня? - обратился он к Штеге.
Штеге забормотал:
- Да, да, конечно. Что вы…
Плутон перебил его:
- Старина, он только все испортит. У меня в Семьдесят шестом есть приятель, штабс-фельдфебель Пауль Грот. Знаешь его?
- Да, Грота я хорошо знаю. Он из второй батареи. Потерял ногу под Брест-Литовском. Передай ему привет от Газовщика. До войны я работал газовщиком, - добавил старый унтер.
Девушка с интересом подняла взгляд, в ее мертвое лицо вернулась жизнь.
- Сделаете и для меня кое-что? - негромко спросила она Плутона. - Дайте листок бумаги, пожалуйста.
Ей протянули по меньшей мере десять карандашей и блокнотов. Старик протолкался к девушке и дал складывающуюся армейскую открытку.
Девушка писала быстро, нервозно, перечла написанное, заклеила открытку и протянула Плутону.
- Отправишь?
- Непременно, - лаконично ответил Плутон и сунул ее в карман шинели.
- Если доставишь лично, получишь бутылку шампанского, - сказала девушка, нервозно запинаясь, И критически осмотрела здоровенного докера в замасленной форме танкиста. Он стоял с винтовкой в руке, сдвинув каску на затылок и слегка расставив ноги в коротких, блестящих сапогах. Черные брюки пузырились. Короткий китель с серебряными черепами на петлицах оттягивал вниз небрежно надетый нагрудный патронташ из черной кожи, из которого выглядывали кончики пуль.
- Мне ничего не нужно, - произнес с запинкой обычно бойкий Плутон. - Письмо будет у меня в сохранности. Я лучший в стране почтальон.
- Спасибо, солдат. Я никогда этого не забуду.
- Не за что, - ответил Плутон.
Мы ехали дальше в молчании. Солнце уже полностью вышло. Стало тепло.
Кто-то принялся насвистывать:
Fruk Morgens, wenn die Hahne krдhen…
Несколько человек стали напевать. Неожиданно все умолкли и смущенно переглянулись. Ощущение было таким, будто мы совершили богохульство в соборе с молящимися.
Грузовик остановился. Порта крикнул часовому:
- Специальный наряд из дежурной роты. Один фельдфебель, один унтер-офицер, двадцать солдат и двое заключенных.
Часовой заглянул в грузовик. Из окна караульного помещения высунулся фельдфебель и крикнул:
- Поезжайте на девятый участок. Где пропадали, черт возьми? Там вас давно ждут.
- Шут ты гороховый, - сказал Пауст.
Не дожидаясь ответа, мы поехали по песчаной дороге мимо казарм. Пустые окна уныло смотрели на людей в мундирах, которых изо дня в день учили убивать.
- Надеюсь, до нашего возвращения не съедят весь горох! - недовольно сказал Шварц. - Не каждый день мы получаем то, что нам нравится. И нас как назло именно сегодня назначили в этот наряд.
Ему никто не ответил.
- Черт возьми, заяц! - вдруг воскликнул Порта и указал на что-то в чахлом вереске.
Мы все вытянули шеи, глядя на убегавшего прыжками зайца.
- Надо же! Такая жраггва перед носом, а до нее не добраться, - простонал Порта.
- Последний раз мы ели зайца в Румынии, в казармах у реки Дубовила, - сказал Плутон.
- Да, я тоща ободрал в карты румынского барона, как липку, - усмехнулся Порта.
Грузовик остановился. Пауст с бранью спрыгнул на землю.
- Где девятый участок? Этот охламон заблудился. Здесь спортивная площадка.
Никто не ответил. Пауст развернул карпу и долго вертел ее, пока наконец не сориентировался. Грузовик стал отъезжать задом и застрял на размякшей, поросшей травой обочине. Всем пришлось спрыгнуть и толкать машину. В кузове остались только смертники.
Мы спокойно побросали им свои винтовки.
- Тебе нужно отправиться в Россию, - сказал Плутон, ни к кому не обращаясь. Мы не поняли, что он имеет в виду. - Тогда будешь знать не только этот паршивый учебный лагерь.
- Гороха нам не достанется, - сердито сказал Шварц.
- Плевать на твой горох! - выкрикнул Штеге. - Грызи свои собственные хрящи, если так голоден.
- Никто не спрашивает твоего мнения, ублюдок! - злобно ответил Шварц.
Дело могло кончиться дракой, но грузовик выехал, и нам пришлось спешно влезать в кузов.
Вскоре мы остановились снова. Приехали на девятый участок. Пауст заорал:
- Наряд, строиться!
Мы нервозно спрыгнули и построились перед ним. О смертниках все забыли. Они сидели в кузове, забившись в угол у кабины водителя. Подошел лейтенант из полиции вермахта и раскричался на них. Пауст как будто бы растерялся. Потом заорал так, что позади деревьев раскатилось эхо:
- Заключенные, быстро в строй!
Оба смертника чуть ли не вывалились из кузова и с виноватым видом встали в конце нашего строя - старый унтер впереди, девушка сзади него. Лицо у лейтенанта было багровым. Он без нужды поправил свой широкий офицерский ремень и кобуру.
- Командуй! Чего ждешь?
Пауст еще больше занервничал и с пузырьками слюны в уголках губ прокаркал:
- Смирно, равнение направо!
Затем повернулся кругом, щелкнул каблуками и отрапортовал по всей форме толстому офицеру полиции, от которого несло пивным духом.
Лейтенант щегольски козырнул. Потом повернулся и отошел назад вместе с наблюдателями.
Подошел военный прокурор с погонами оберста. За ним следовал начальник медицинской службы и другие медики.
Пауст вышел вперед, щелкнул каблуками и отбарабанил рапорт, отдав красную папку с документами.
- Заключенные на середину, двое солдат следом, - приказал лейтенант.
Приказ был нехотя выполнен.
Мы отводили глаза от двух полускрытых кустами длинных деревянных ящиков.
Солнце сияло. Несколько человек со звездочками на погонах курили. Винтовки в потных руках казались горячими. Штеге машинально поигрывал ружейным ремнем.
Военный прокурор отдал документы майору из панцер-гренадеров. Тот кое-как сложил все разноцветные листы в нужном порядке. Ему мешал ветер. Потом стал фальцетом читать: