Де Биннель прикрыл микрофон ладонью. Под глазами над белесоватой щетиной темнели коричневые полудужья. Симптом курильщика опиума.
- Груз?
- Затоплен в протоке бандитами перед бегством.
Маркиз принялся выкрикивать данные кому-то в Сайгоне.
Бруно лег на траву. И будто не было перехода между явью и сном… Он опять стоит в проеме отодвинутой двери самолета, внизу - чудище с оленьими рогами и вылезающими из орбит глазами. Рыбья чешуя лоснится на змеином теле, тигриные лапы скребут орлиными когтями. Из пасти исторгаются огонь и вода. Бруно пятится, пытаясь вдавиться назад в "дакоту", но стоящие за спиной старухи, изготовившиеся к прыжку, давят на него, кивают черными тюрбанами и жуют кровоточащими губами. Подолы их "ао-зай" - платьев с разрезами до бедер - задраны ветром над оливковыми галифе пехотинцев, которые азиатские ведьмы одели вместо традиционных штанов… Пытаясь протолкаться меж старух к открытой двери "дакоты", маркиз кричит: "Боишься? Прыгай! Драконы из пагоды Тыа Онг чешуи не имеют". И добавляет, заходясь в истерике: "Да что такое! Сержант! Двигайтесь! Поднимайте людей…"
Лейтенант стоял над ним, расставив кривоватые ноги, вокруг которых ветер винтом завивал широченные штаны десантника с комками засохшей серой грязи на коленях.
Желтоватая с прозеленью жижа канала У Кэй лениво тащила в реку Сайгон отбросы, размокшие картонки, коричневую пену со щепой и соломой, пятна мазута. С перил деревянного моста, меся воздух ногами, с визгом кидались в канал голые дети. По доске, перекинутой с набережной на джонку, семенили, горбясь под мешками с зерном, кули с синими венами на коричневых икрах. Над водой нависал радиатор грузовика "Дженерал моторс", на котором приехал Бруно. За двадцать минут, что Лябасти простоял у моста, джонка уже показала подернутою слизью обшивку под ватерлинией.
Над паровой рисорушкой, в приемный люк которой сбрасывались мешки, стлался едкий дым, сползавший к воде. Вокруг теснились лавки, чайные, супные и забегаловки, где ничем не торговали, кроме похлебки из свиных потрохов, лапши да лимонадов невероятных химических оттенков от ярко-рубинового до сине-зеленого. Стоял треск мопедов, сплошной незатихающий крик снующих во все стороны азиатов и телефонный трезвон, который на самом деле был перекличкой звонков на велосипедных рулях трехколесных рикш.
Теснота и скученность усиливали тревогу. Отсутствие оружия порождало чуть ли не чувство стыда, будто его, Бруно, выставили среди этого сброда голым.
Двое лоточников поставили у грузовика тачку с дымящимся чаном и принялись вылавливать сетчатыми половниками из кипящего масла пампушки с собачатиной, за которыми тут же выросла очередь. Попытайся теперь Бруно уехать, развернуть машину не удалось бы. Если потревожить раздачу, дорвавшиеся до еды кули сбросят машину в канал вместе с грузом. В груз же были вложены все его деньги, по крохам собранные на франко-пиастровых обменах, плюс сумма, которую Рене де Шамон-Гитри позаимствовала из сейфа отца. Удача с перепродажей пенициллина сулила тридцатикратную прибыль. Риск её стоил…
С узкого балкончика третьего этажа утюгообразного грязного дома, клином выходившего к мосту, Клео наблюдал, как очередь за пампушками обвивает грузовик "Дженерал моторс". Легионер в пестрой распашонке, изобличавшей варварский вкус заморских чертей, с тревогой озирался с подножки кабины.
- Еще кон? - спросил у Клео партнер по игре в "трик-трак", собирая в кожаный стаканчик кости с низкого пластмассового столика. Его выставили сюда по прихоти высокого гостя, пожелавшего играть именно на балконе, и его супруги. То есть Клео и Сун Юй.
- Потому что удача твоя? - съязвил Клео. Жена хозяина квартиры прибирала серебряные монеты, которые выиграл муж.
Прилетевшая со стороны канала чайка круто взяла вниз, пытаясь что-то подобрать на карнизе, и тягуче крикнула над головой Клео. Он сразу сказал:
- Сорок тысяч. Игра?
Чайка взмыла. Знамение, посланное небом. Старый заскорузлый Чи Кун, дух-покровитель игроков, явно подавал сигнал, сулил удачу.
- Добрый мой боженька! - сказал партнер, который избегал ругаться в важных случаях, потому что считался католиком. - Да откуда у меня возьмется столько денег на игру?
Внизу шестеро оборванцев, прикрываясь толпой вокруг пампушечников, складывали кирпичные пирамидки под задней осью грузовика.
- Взгляни на заморского дьявола, - сказал Клео.
- Если взять среднего делового человека, ему далековато, пожалуй. Не предусмотрел риска. А так…
Бруно в эту минуту ощутил, как осел кузов его машины. Соскочил с подножки и, расталкивая кули и попрошаек, рванулся к задним колесам. Но продвинуться вперед хотя бы на полшага не удавалось. Теснившиеся вокруг него люди, отворачивая лица, менялись, но от этого человеческая стена вокруг не становилась податливей. В определенных кругах Сайгона такой прием называется "вода держит утку".
Клео видел с балкона, как Бруно ухватился за борт машины, подтянул свое огромное сильное тело, наступая на плечи и головы оравшей на него шушеры, и, проминая выгоревший брезент, встал над грузом, чтобы защищать свое достояние. Если под брезентом скрывалась засада, наверное, она уже выскочила бы оттуда.
Заметив, как четверо бродяг катят через мост снятые колеса, легионер крикнул по-вьетнамски:
- И резину сожрете? Пусть разорвет вас от несварения и боги с небес мочатся на четыре поколения ваших потомков!
Кули засвистели и заулюлюкали, оценив попытку заморского дьявола "спасти лицо".
- Артист, - одобрил хозяин квартиры. - Но все-таки больше боец и дикарь. Свои деньги я ему не доверил бы…
- Как раз то, что нужно, - сказал Клео. Он поднялся с низкой табуреточки, на которой сидел, подтянув для прохлады европейские брюки в полоску, и мягко позвал: - Сун Юй!
Жена выглянула на балкон, держа его полуботинки с замшевыми носами. Круглое лицо, прямой длинноватый нос, очерченные, словно на лице Будды, полные губы в улыбке, копирующей его, известную всем манеру держать углы рта растянутыми. Сквозняк бросал на её глаза черные пряди, блестевшие, словно перья боевого петуха. Поведя головой, будто выражая сомнение, неясное, как туман на акварели с изображением утренних гор, она откинула волосы.
С утра Сун Юй одела сиреневый "ао-зай" и белые шелковые брюки. В висевшей на плече модной сумке она держала свой браунинг и запасные патроны к кольту Клео.
- Твой муж ставил на кон сорок тысяч, госпожа, - польстил ей хозяин квартиры.
Сун Юй кивнула, но смотрела на Клео. Она сказала:
- Француз дозрел. Приходил человек, подтвердил, что засады в машине и поблизости нет.
Толпа выжидала, когда страх парализует Бруно, чтобы можно было разграбить машину. Конечно, перебравшись в кабину, француз будет жать и жать на сигнал, пока не прибегут вьетнамцы-полицейские. Но дьявол с отвратительными синими глазами, уродливыми бесцветными прядями, слипшимися на мокром лбу, в потемневшей под мышками и на груди пестрой распашонке, не хотел встречи с законом. Это уже стало ясно. Добыча плыла в руки сама.
- Сейчас тебя стащат с борта, - сказал по-французски подошедший Клео, перед которым молодцы в черных куртках распихали толпу. - Швырнут в канал, и тебя унесет вместе со свиным дерьмом, которое не годится даже на удобрения…
- Ох!
- Извини, сержант, - сказал Клео, - что значит этот звук на твоем языке?
- Плохие вести.
- Надо запомнить. Звук интересный.
На отброшенный с грохотом задний борт машины легли тиковые доски. Запрыгнувшие по-кошачьи в кузов кули - не оборванцы, а крепкие ребята в черных пижамах с завязками вместо пуговиц, с синими шнурками через лоб поверх длинных косм - сноровисто взялись за фанерные ящики. По доскам поволокли товар из кузова.
- Зачем разули грузовик? - спросил Бруно. Сухую гортань саднило от крика. Губы горели. Он едва удержался, чтобы не вдавить каблук в ладонь, которую Клео положил на борт кузова.
- Я обещал резину бедным людям. Товарец стратегический, ха-ха… На них они проживут пару недель при их… ха-ха… экономии.
- Стоимость покрышек прибавь к платежу за товар!
- А получишь ли платеж?
- Ой-ей-ей-ей, - протянул Бруно против собственной воли угрожающим тоном. От крайнего волнения виски пронизывала острая боль. Страх прошел. Он уже прикидывал, к кому из сайгонских корсиканцев обратиться, чтобы из шкуры этого монгольского бандита заказать чучело. За подобную выходку с белым заказ исполнят охотно и бесплатно. Только бы выпутаться живым!
- Опять любопытный звук, - сказал Клео.
- Издается, когда рассчитываешь только на кулаки.
- Богатый язык, а? Положение отражает точно.
- Жалею, что не прикончил тебя у протоки.
- Сожаления, сожаления… Никудышная долговая расписка, предъявленная несостоявшемуся будущему.
- Дерьмо!
- Протухшее яйцо заморской черепахи!
- Чтоб все твое потомство стало червивым!
Клео повел шеей, стиснутой галстуком-бабочкой. Фланелевый пиджак резал под мышками, да казался ещё и коротковатым, поскольку чувствовалось, как кольт, заткнутый на спине за ремень брюк, выпирает из-под полы козлиным хвостом.
- Хорошо, - сказал он. - Последнее слово за тобой. Но в этом случае извинись перед дамой. Это - моя жена, и червивое потомство придется от меня воспроизводить ей.
Сун Юй протянула крохотный пакетик, перевязанный лыком. Бруно рванул узелок зубами… Они платили золотом!
4
Потеря казенного грузовика возле паровой рисорушки на набережной канала У Кэй повлекла не только разжалование в рядовые.
Канцелярия 13-й полубригады внесла Бруно Лябасти в список кандидатов на увольнение из Иностранного легиона. Следовало благодарить бога и взводного, лейтенанта Только-Что-Из-Борделя, за заступничество - дело едва не отправили в военно-полевой суд. Французское гражданство спасало от бродяжничества, но не от материальных затруднений. Франция "с честью принимала новых сыновей", однако не более того. Позаботиться о трудоустройстве предстояло самостоятельно.
Бруно выгодно продал полученный от Клео слиток. Пенициллиновая сделка обеспечивала два-три года безбедного существования. Но положенный в банк миллион франков давал ничтожный процент. Узнав, что сержант лишился нашивок, отринут от материальных ценностей и ждет отставку, Клео Сурапато утратил к нему интерес.
Бруно задумался. Завести мастерскую по ремонту радиоаппаратуры или американских холодильников, открыть кафе, скажем, "Свидание легионеров", получить, наконец, на льготных условиях плантацию гевеи - эти пути отталкивали занудным бесцветным будущим. Да и из Сайгона - вообще из Вьетнама - рано или поздно придется выметаться. Следовало взяться за нечто, что сулило бы скорый и обеспеченный отъезд в Европу.
Рене де Шамон-Гитри подсказала выход.
Она переписала найденный на отцовском столе документ, озаглавленный "Программа ввоза из США оборудования по коммерческой инициативе на 1953 год". Администрация Французского Индокитая разрешала частным лицам и компаниям закупку американских станков, транспортных средств или промышленных материалов на сумму до одиннадцати миллионов американских долларов. По курсу Индокитайского банка эта сумма составляла двести двадцать миллионов пиастров, а по курсу черного валютного рынка - пятьсот пятьдесят миллионов, то есть более полумиллиарда!
Банк, конечно, не выдавал во Вьетнаме американскую валюту в обмен на франки. Платеж следовало производить во франках, а уже затем банк выплачивал доллары продавцу оборудования и материалов в Париже или США. В Сайгоне это тоже допускалось, но при соблюдении двух условий - платеж осуществлялся только под золотое обеспечение и только французским гражданином.
- Ты располагаешь французским паспортом, - сказала Рене. - А твой желтенький дружок Клео - золотом. Сложите один плюс один и получите пять…
Она набрала номер телефона Клео и протянула трубку Бруно.
Китаец понял с полуслова. Последовало приглашение отобедать в кабинете ресторана "Золотой дракон". На какие высоты, оказывается, забрался бандит!
Инкрустированную перламутром столешницу подавальщики сплошь уставили, как говорили в Шолоне, "лучшими десятью". Две разновидности редких водорослей - "морской дракон" и "речная лошадь", травы великой питательной и врачующей силы, в которых вываривалась баранина или свинина. Затем собачьи хвосты, половые органы тюленя и тигра, восстанавливающие генетические силы в необыкновенной пропорции. Ящерицы, доставленные из китайской провинции Гуанси. Копытца жеребенка пони из китайской же провинции Юньнань. Распаренные фрукты и внутренности угрей из Кантона. Первосортные ласточкины гнезда с островных утесов в Андаманском море.
Высокая разливальщица с позолоченной чашкой на цепочке, свисавшей с самого выдающегося бюста в городе, катала этажерку с винами, настойками на тигровых костях и сосудом, в котором густо лоснилась кровь только что ободранной на глазах у клиентов молодой кобры.
Бруно и Рене оказались единственной европейской парой. Вьетнамцы и китайцы, приведенные Клео, выстроились цепочкой, по-деловому вручили визитные карточки и получили в обмен захваченные Рене картонки отца с золочеными генеральскими звездами. Никто не обратил внимания ни на эти звездочки, ни на приписку под именем де Шамон-Гитри - "генерал". Неотесанные друзья Клео попрятали карточки в потертые, несменяемые из страха потерять удачу бумажники. Рене попыталась завести светскую беседу о блюдах, от ароматов которых её мутило, но никто не отозвался на восторги по поводу внешнего вида не опробованных ещё кушаний. Клео, покивав, быстренько подложил Рене куски, достойные, по его мнению, генеральской дочери, заправил травами, намешал соусов в блюдце и жестом пригласил наслаждаться. При этом бесцеремонно лазил в тарелку Рене своими палочками.
Бруно несколько раз перехватывал беззастенчивый, оценивающий взгляд Сун Юй. Жена Клео заявилась в золотистом шелковом платье с воротником стойкой. Это был не вьетнамский "ао-зай", а доподлинное китайское платье с высокими разрезами, в которых сверкали нейлоновые чулки.
Именно Сун Юй вывела Бруно из Сайгона, после того как пенициллин был доставлен в европейскую часть города. Она же дирижировала свидетелями, показавшими французским жандармам, что воинский грузовик ограбили коммунистические бандиты. Клео, вне сомнения, перепродал бесценное лекарство именно им.
В Азии собираются вокруг стола для еды, а не разговоров. Чем изысканнее и богаче угощение, тем нелепее болтовня или, хуже, деловая беседа. Рене не притрагивалась к палочкам для еды, больше пила и входила в свое обычное на светских сходках состояние. Вьетнамцев и китайцев, Бруно знал, такое не коробит. Выпивка, как и еда, оплачены заранее, поэтому от них ничего не должно остаться. Да и невежливо по отношению к хозяину стола оставлять недоеденное и недопитое. Отчего по этой причине и не перебрать?
Проглотив компот из лотосовых семян, Бруно спросил Сун Юй по-французски:
- Вы знаете, что такое бескультурье, мадам?
Она щебетала на кантонском с морщинистой старухой, обладательницей лысины на коротко стриженой, по-птичьи крохотной голове. В ушах облезлой макаки поблескивали бриллиантовые серьги, которые в сумме, если их сложить, возможно, оказались бы крупнее её лысины.
Сун Юй неторопливо повернулась к Бруно. Двойные ямочки на щеках, когда она улыбалась, копируя гримасу мужа, делали её круглое лицо совсем кукольным. Крупные, пригнанные друг к другу передние зубы отблескивали желтизной. Подрубленная над бровями челка усиливала кукольное сходство, но в узких, черных, влажных глазах, в разлет уходившим к вискам, стояли презрение и ненависть.
- Что же такое? Просветите!
Видимо, Сун Юй за последнее время подучилась французскому языку. На канале У Кэй во время отступления Бруно с золотом из Шолона она едва подбирала глаголы.
- Бруно, не кокетничай с мадам Баттерфлай! - сказала с другого края стола Рене, сидевшая по правую руку от Клео.
- Меня зовут Сун Юй, мадам Доуви…
Бруно покосился на китаянку. Что за прозвище она дала его жене?
- Мадемуазель де Шамон-Гитри, - поправила Рене.
- Так что же такое бескультурье?
- Бескультурье, мадам, на мой взгляд, есть потеря культуры своей деревни или становища… Человек из деревни в таком скопище, как город, пытается обезьянничать, перенимать внешние признаки окружившей его массовой культуры и становится нелепым… Пришлые в городе, те, которые держатся землячествами, крепче стоят на ногах и остаются личностями, какими и были. Не так ли и в китайских кланах?
- Хотите выведать, кто собрался? - спросила Сун Юй. - Нет, не земляки. Клео и его уважаемый отец - с севера, пекинцы. А я из нищенствующей семьи сайгонских кантонцев второго поколения… Безродная.
- Значит, совместные деловые интересы?
- Ах, дорогой! - сказала Рене, бесцеремонно облокотившись обнаженной рукой на плечо низенького Клео. - Ты пытаешься очаровать мадам… мадам…
- Меня зовут Сун Юй, мадам Доуви.
- Мадемуазель де Шамон-Гитри, я же говорила…
Рене захохотала. У китайцев и вьетнамцев это признак раздражения. Француженка жила в Сайгоне, она знала это.
Клео с непроницаемым лицом осмотрел почти опустевшие блюда, размышляя, что бы ещё подложить к нетронутым кускам на тарелке Рене.
- Вы не ответили на мой вопрос, мадам Сун Юй, - сказал Бруно.
- Не торопитесь заворачивать огонь в бумагу, - ответила жена Клео.
Бруно посмотрел на Рене и подумал, что эта женщина, пытающаяся, приоткрыв от напряженного внимания рот, вникнуть в произношение Клео Сурапато, старше его на тринадцать лет. И что она ждет ребенка через три месяца.
Китаянка сказала:
- Вы и Рене прекрасная пара.
- Все ли ваши китайские друзья говорят сейчас на своем языке между собой именно так, хотел бы я знать…
- Сплетничают, конечно.
- Что именно они говорят? Ужасно интересно!
Бруно, единственному за столом, принесли кофе. Отменно сваренный. Чашка была из тонкого фарфора.
Клео улыбнулся и покрутил за головой Рене ладонью, давая понять, что следует оставаться за столом, когда другие встанут.
Бруно кивнул.
- Вон тот господин с золотыми зубами считает, что ваша супруга… как бы поточнее перевести… словом, она - белое куриное мясо. А его собеседник справа от вас кричит ему, что нет, ваша уважаемая супруга как раз куриное мясо с соусом карри. Это термины, относящиеся к сексуальным достоинствам. Кроме того, тот, который с золотыми зубами, считает, что вы привели не первую, а младшую уважаемую жену, может быть, даже наложницу, поскольку она… она… столь свободно выпивает, ну и тому подобное.
- Они так и говорят - его уважаемая жена?
- Они говорят - куриное мясо уважаемого заморского дьявола…
- Из почтения ко мне?
- Из почтения к Клео. Он ведь платит за угощение, а не вы… Не огорчайтесь. Если сплетничают, значит считают своими. О посторонних у нас вообще не разговаривают. Не стоит тратить время. Какой интерес?
- Спасибо, мадам, - сказал Бруно Сун Юй. Она перевела все точно. Бруно знал и китайский, и вьетнамский.
- За что принято у вас благодарить в таких случаях?