Один ус газетчика кривовато пополз вверх. Севастьянов приметил: Шемякин не умеет улыбаться. Губы растягиваются вкривь, а глаза неподвижные, без выражения. Трудно поверить, что этот человек способен от волнения перепутать место свидания и час торчать на виду у всех с розой в руке.
- Некто Ийот Пибул из отдела поступлений и кредитования.
- Костистый, поддергивает брюки на ходу локтями, смотрит вниз, да вдруг уставится в лицо. Он? Крупные кисти рук с узлами вроде ревматических на пальцах… Лобастый…
- Да… Сидит на втором полуэтаже справа от входа в операционный зал, за металлическим столом. Лобастый и пальцы шишковатые, это верно.
Шемякин явно имел в виду старшего бухгалтера Индо-Австралийского банка, который начал разговор с Севастьяновым до прихода Жоффруа Лябасти. Проходимец нейтрализовал беседу и удалился, едва пожаловал хозяин… С задержками платежей - серийный трюк. Деньги заносят в бухгалтерскую книгу, которая скрыта за семью замками, и они крутятся в какой-нибудь "черной лотерее" через подставное лицо, пока не наступает критический срок возвращения в легальную ипостась и в официальную книгу, открытую аудиторам, то бишь контролерам.
- Посольство пользуется тем же банком?
Журналист промолчал. Пожал плечами - мол, меня это не касается. И припарковал "тойоту" у двери консульства с английской вывеской "Открыто". Под дождем, один за другим, словно солдаты под огнем, они перебежали в приемную, где, казалось, торчали те же посетители, что и два дня назад. Они снова перебежали под дождем по кокетливо извивающейся дорожке из консульского флигеля в барочное здание посольства, и дежурная из-за пуленепробиваемого стекла сообщила в микрофон Севастьянову, что его ждет телекс из Москвы.
Надорвав бумажный квадратик, Севастьянов прочитал: "В ходе переговоров в Бангкоке можете коснуться вопросов обеспечения непогашенных кредитов земельным залогом. Семейных". Следовало ли это понимать как реакцию на два его послания - вчерашнее и позавчершнее? На бангкокский адрес электронной почты, который дал ему в Шереметьево московский оператор, он отправил сообщения о встречах в Индо-Австралийском банке и в отделении "Бэнк оф Америка".
Минувшим утром с пяти до восьми часов Севастьянов просидел в постели, уместив на коленях свой ноутбук, - освежал досье Индо-Австралийского банка. Записал беседу с Лябасти-младшим. В отдельный файл занес философские высказывания, касающиеся планов папаши Лябасти. За досужими разглагольствованиями сына проступало намерение создать особую финансовую структуру, которая стала бы инструментом впрыскивания в легальные денежные потоки грязевых инъекций гангстерской налички. Намерение могло остаться абстрактным и умозрительным проектом, а могло стать рабочей схемой. Например, в рамках структур, подобных "Ассошиэйтед мерчант бэнк".
Переговоры в отделении "Бэнк оф Америка" на Силом-роуд по результативности оказались ещё ничтожнее, чем с Жоффруа Лябасти-младшим. Представители отделения были готовы пойти на продажу земельных участков, заложенных у них "Ассошиэйтед мерчант бэнк". Однако, при двух условиях. Первое: необходимо судиться. Второе: перед этим следует в суде же определить саму возможность судиться вообще. То есть сказали и да, и нет. А отсрочка продажи земли с аукциона им обходится недешево. Обслуживание залога - налоговые платежи, содержание и прочее - тоже стоит денег. Севастьянов чувствовал, что банку выгоднее выжидать. Чего именно? Того момента, когда Амос Доуви, набравший кредитов от имени "Ассошиэйтед мерчант бэнк", окажется на свободе? То есть можно допустить, что деньжата, сто восемнадцать миллионов долларов, все же не испарились?
Беседу в этом направлении Севастьянов провел на свой страх и риск. Однако теперь телекс из Москвы определенно предписывал сделать именно это. Такое распоряжение могло быть дано только с ведома генерального. И пусть команда поступила задним числом, действия Севастьянова будут сочтены в любом случае правильными, потому что теперь они не самовольные.
Хоть здесь облегчение и просвет от московских подзатыльников. Как сказал бы Петраков - ничтожный, но кредит доверия. Кто там поддержал его, Севастьянова? Или наоборот - кто сует палки в колеса, отправив столь важный для петраковского дела телекс с заведомым опозданием? С другой стороны, опоздание могло и не быть заведомым. Оператору Севастьянова после получения его электронного послания тоже ведь требовалось время, чтобы через своего агента влияния в российских банковских структурах подтолкнуть дирекцию "Евразии" к нужному решению.
Дроздов, появившийся за стеклом рядом с дежурной, кивнул на бумажку с телексом и спросил в микрофон:
- Тучи рассеиваются? Или как?
Он, что же, втихую прочитал телекс? Севастьянов пожал плечами.
Дроздов помахал рукой, чтобы Севастьянов его дождался. А когда появился, с высоты своего роста как-то странно спросил:
- По дому не заскучали?
- Через три-то дня? - усмехнулся Севастьянов.
- Тоска по дому - чувство патриотическое. Его можно классифицировать даже как вполне государственное переживание… Об этом принято говорить за рубежом с консулами… Духовно очень здоровое чувство.
- И сладенькое, - добавил появившийся уже без чайных роз Шемякин. Он исчез, пока Севастьянов читал телекс. - Обратите внимание, как приторны мелодии про любимую родину… А? Или я не прав?
- Дерзишь? Вытираешь ноги о святое? - спросил Дроздов. - Да ещё коррумпируешь техаппарат загранучреждения, подсовывая цветы и расточая комплименты заведующей канцелярией, находящейся при исполнении? Не боишься вести себя опрометчиво? Наглость и распущенность прессы безграничны…
Они перебежали под дождем назад, в консульский флигель.
Вымокший Дроздов курил в обычной манере - не вынимая сигареты изо рта. Его глаза щурились от дыма.
"Ну и тип", - подумал Севастьянов.
Сквозняк от кондиционера шевелил список телефонов внутренней посольской связи, приклеенный скотчем на стене. Пятым стоял номер библиотеки. Напротив указывалось - "К. Немчина". Аппарат стоял прямо под списком.
- С твоего разрешения я перегоню машину с улицы в посольский гараж? спросил Шемякин Дроздова. - Постоит недельку, можно?
- Запрещено правилами безопасности. Но не разрешаю по личным мотивам. Из ревности.
- Тогда спасибо за разрешение не по личным мотивам. Скажу дежурному, чтобы пропустил в ворота!
Теперь они остались втроем - Севастьянов, консул и где-то в глубине старого особняка, почти невидимого за дождем, Клава у телефона под номером пять.
- Хотел спросить… хотел вот что спросить, - сказал Дроздов. - Кофе на дорожку попьем?
- Да когда же? Сейчас борзописец загонит машину, заберу из багажника чемодан, и на аэродром. Нужно ещё такси перехватить. Времени в обрез…
- Вот тоже герой, - сказал врастяжку Дроздов.
- Кто герой? Шемякин?
- Ну, да… Только у него увели жену, а ты уводишь чужую…
Севастьянов ощутил отвратительную оскомину во рту, да и что было говорить?
Консул отошел к зарешеченному окну, согнулся, всматриваясь в дождь. Добавил скучным голосом:
- Дар у него редкий. Может, стервец, писать с натуры. И пишет. В газете, конечно, гибнет, там это не нужно… Работай он в Европах или Америках, ну хоть в Япониях или Китаях, все было бы нормально. А тут дикость и отчуждение для женщины с образованием и взглядами. Даже не Лиссабон. И не Алентежу. Вот Шемякин и остался один… А вы, значит, давно знакомы с Клавой Немчиной?
- Разве заметно?
- Ее мужу стало заметно вчера, - ответил Дроздов буднично. Возможно… возможно, я не должен этого говорить, но он мне пожаловался… Впрочем, вчера и мне это стало заметно. Еще больше, чем ему. Вы ведь встречались в этом городе? Я не имею в виду вчерашний ужин… Не подумайте плохого, никто за вами не следил, и никто на вас не настучал. Я уже сказал: это было заметно.
- Спасибо за откровенность.
- Вот так-то, - молвил Дроздов. - Компания у вас с Шемякиным самая подходящая…
Получилось, что он жалеет сразу обоих - Шемякина и Севастьянова.
- Можете набраться наглости и попросить передать прощальный привет, сказал Дроздов, придавливая сигарету в пепельнице с окурком, на котором алела губная помада. Курила в посольстве только одна женщина, к которой и ходил с розами Шемякин.
Перехватив взгляд Севастьянова, консул добавил:
- Заведующая канцелярией - моя жена… А у Немчин я был вчера один, потому что мы отправляем курьеров в Москву и у неё много работы… Ну что, Бэзил, готов?
Вопрос относился к Шемякину, вернувшемуся со своим и севастьяновским чемоданами.
- Под ливнем сложно ловить такси, - сказал Дроздов. - Радуйтесь! Даю машину с водителем…
Разговаривать в консульском лимузине при водителе не хотелось, но Севастьянов превозмог себя. Не из вежливости. А потому, что лучше ни о чем не думать и говорить о пустяках.
- Извините… э-э-э… Бэзил, - сказал он. - Почему вас зовут этим странным именем?
- Хэ! Василием я был давным-давно, никто и не помнит, когда, хотя по паспорту я, конечно, Вася. Сложилось… Учился в иностранной школе, в Шанхае, родители до войны оказались в эмиграции… Я хочу сказать, до второй мировой войны. А теперь при моей работе здесь это удобно. Бэзил сподручнее произносить.
Машина стояла в раздвинувшихся посольских воротах - у водителя не получилось втиснуться в транспортный поток, вырвавшийся из-под светофора на Саторн-роуд.
- Черт бы их побрал! - сказал водитель.
- Что? - спросил Шемякин.
- Да черт бы побрал это движение!
- Не тужи, старина… В Москву вернешься - увидишь: там теперь такое же. Успеем, не нервничай.
Все-таки они припозднились, хотя скоростную дорогу в аэропорт Донмыонг наводнение не затронуло. Дикторский голос взывал из-под сводов зала вылетов:
- Следующих рейсом Ти-Джи четыреста тринадцать Бангкок-Сингапур-Джакарта господ Чон, Кау, Тан, Ео и Ю, а также Себастьяни и Шем Ки Ян просят срочно пройти на посадку, ворота четыре! Господ Чон, Кау, Тан, Ео… Шем Ки Ян… Последний вызов!
Шаркая по кафелю лакированными штиблетами, придерживая локтями развевающиеся полы клубных блейзеров с золочеными пуговицами и неимоверными разрезами до лопаток, оглядываясь и кланяясь кому-то позади, к пограничному контролю семенили господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю с коробками беспошлинного коньяка. Севастьянов и Шемякин ринулись следом. Самолет тронулся с места, когда тайка-стюардесса, улыбающаяся от счастья видеть на борту "запоздавших господ", рассаживала их в салоне.
- Здесь ваш капитан, - сказали динамики голосом первого пилота. Добро пожаловать на мой борт, я и экипаж сделаем все, чтобы ваш полет был приятным. Полетим над экватором, я предупрежу…
- Давайте на "ты", - сказал Севастьянову журналист. - Идет?
- Буду звать тебя Бэзил?
- А на дядю Васю я, может, и не отреагирую!
- Значит, ты до Джакарты?
- Вообще, туда. Но на сутки остановлюсь в Сингапуре… Визы у меня нет. По правилам, дадут в аэропорту на двадцать четыре часа. В Сингапуре управляют законники… Да ты знаешь, наверное. Тебя будут встречать?
- Должна быть машина из представительства. Поедешь со мной до города?
- По обстановке… Тамошний коллега обещал показать биржу… Говорят, она синхронизирована с Чикагской и Токийской с поправкой на разницу во времени.
- Верно говорят, - сказал Севастьянов. И подумал: "Не бывать мне больше на этой бирже. Не по чину теперь". - А в Джакарту надолго?
- Недели на две…
Севастьянов взял у стюардессы два стакана. Шемякин покачал головой, отказываясь от своего.
- Принципиально непьющий или закодирован от запоев? Это же "Алексис Паншин"! Оч-ч-чень советую… Французское сухое.
- В походе ни грамма, - сказал Бэзил и взял "Перье". - Выгонят на пенсию - буду строчить воспоминания. Каждая минута должна запомниться… Никаких загулов до тех пор! Только танцы…
- Простите? - спросила стюардесса по-английски.
- Может, станцуем, красавица? - сказал Шемякин на русском. И по-английски: - Все в порядке! Нам бросилась в глаза ваша красота, мисс…
- Панья… Ах, большое спасибо! Кофе или чай, пожалуйста?
Едва допили жидковатый "мокко", на столики легли опросные листки пограничного и таможенного контроля в Сингапуре. В красном квадрате, оттиснутом в центре бланка, жирными буквами значилось: "Предупреждение! Провоз наркотиков в соответствии с сингапурскими законами карается смертной казнью!"
"Боинг" круто пошел вниз, в иллюминаторе встал на дыбы Малаккский пролив - зеленые волны, бакены и створы, старый миноносец и сотни судов на рейде. Море провалилось, мелькнула зелень травы и кустов вдоль взлетно-посадочных полос аэропорта Чанги, показались дренажные каналы с мостками и контрольная башня с крышей, напоминающей парадную шапку пекинского мандарина. Потянулись стальные пальмы - мачты освещения, между ними высовывались гармошки трапов.
- Подумать только, - сказал Шемякин, - взлетно-посадочные полосы проложены на ссыпанных в море городских отбросах! А вон там, - он ткнул авторучкой в стриженые холмы, - японцы держали концентрационный лагерь, в котором сидели пленные англичане, австралийцы и новозеландцы.
- И индусы тоже, - сказал Севастьянов. - На ссыпке мусора для наращивания берега их потомки заработали тут больше всех…
Сикх в черной чалме, с аккуратной бородкой, в отутюженной форменке автоматически штемпелевал паспорта за деревянной конторкой. Казалось, это не он, а припрятанный в его усах и бороде магнитофон твердит: "Следующий, пожалуйста… следующий…"
Севастьянов шел за Шемякиным. Журналист вытянул из потрепанного бумажника паспорт, авиабилет и конверт с деньгами. Разложил на стойке.
- Старший! - окликнул сикх слонявшегося вдоль конторок высокого китайца в форменке без погон. И сказал Шемякину: - В сторону, пожалуйста, господин Шемякин! Давно не виделись! В сторону, пожалуйста…
На Севастьянова напирали со спины, и, когда он оглянулся, увидел горевшие любопытством глаза не протрезвевших командированных господ Чона, Кау, Тана, Ео и Ю. Действительно, не каждый день увидишь, как у паспортного контроля останавливают перевозчика героина, проникающего в Республику Сингапур. Классное зрелище - русская мафия!
Севастьянов положил свой паспорт.
- Следующий! - провозгласил сикх, мазнув по паспорту Севастьянова печаткой.
Господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю выложили кучкой тайваньские паспорта. Не разбирая, где чей, пограничник, шевеля коричневыми губами, пересчитал их и, развернув веером, обстучал печаткой.
- Я тебя подожду, - сказал Севастьянов Шемякину.
Китаец медленно листал паспорт журналиста, всматриваясь в штампы и надписи. Толстый шемякинский документ с многочисленными вклейками пестрел треугольниками, кругляками и квадратами всевозможных цветов.
- Вы ведь журналист, господин… э… Шем… Кин? Зачем вам сутки в Сингапуре? Цель вашей поездки - Джакарта, как я понимаю из визовой отметки, - сказал китаец.
- Похоже, я просто имею на это право согласно закону. Вот билет на завтрашний рейс, вот наличные в доказательство, что меня не придется кормить в качестве неимущего беженца…
- Значит, по-прежнему журналист, - протянул старший.
Севастьянов с удовольствием прислушивался к его английскому произношению. Американское в Бангкоке всюду резало ухо.
- Все в порядке, - сказал китаец, и сикх, не глядя, пристукнул печатью шемякинский паспорт.
Когда Севастьянов и Шемякин спускались по эскалатору к змее транспортера, ворочавшейся с чемоданами, господа Чон, Кау, Тан, Ео и Ю быстро отвели от них глаза в сторону багажа.
- Лев Александрович? - спросил человек, который появился в поле зрения Севастьянова сначала ковбойским ремнем с бляшками, затем спортивной рубашкой в цветочек с погончиками, корейским галстуком, потом широченной грудью, мощной шеей и только в завершение рыхлым лицом, которое невозможно запомнить. - Я водитель представительства…
- Поезжай, - сказал Шемякин Севастьянову. - Я доберусь до гостиницы на такси. Нет проблем… Остановлюсь в "Стрэнде". Если что, звони… и вообще.
- Счастливого плавания, - ответил Севастьянов. И подумал, что Дроздов может подтрунивать над этим человеком, но смеяться не будет. А Немчина, возможно, ещё его и боится.
Капитан Супичай приехал в бангкокский аэропорт Донмыонг за полчаса до посадки пассажиров рейса TG-413. Как руководитель практики, он намеревался принять зачет у юнкера, экзаменационным билетом которого был русский банкир. Ничего специального. Рутинное наблюдение за работой практиканта на проводах подопечного.
Русский улетел в компании журналиста, и теперь юнкер стоял перед капитаном в каморке, предоставленной пограничной стражей.
- Вы не сдали зачет, юнкер, - сказал Супичай. - Сожалею. Свободны!
Когда юнкер вышел, капитан достал из портфеля портативную рацию, вытянул прут антенны и, условными щелчками дав сигнал вызова, сказал:
- Внимание, Випол! В секторе бэ-двенадцать, повторяю, в секторе бэ-двенадцать подвальной автостоянки будет садится в синий "ситроен" человек с бородкой… Нет, не фаранг… Азиат. Двигайся за ним. Мне нужно знать, какая птица летает в этой машине и, в особенности, куда она направится сейчас. Как понял? Хорошо…
Бородач фотографировал телеобъективом Севастьянова, когда тот вместе с другим русским устремлялся к паспортному контролю.
Капитан зевнул и потянулся. Поразмыслив, отправился на второй этаж в ресторан для летного состава. В Бангкок торопиться не стоило. Шел пятый час пополудни. Пробки, да ещё наводнение… Ему хотелось спокойно выпить кофе. В конторе это не удавалось.
…В Чанги, у выхода из аэропорта к стоянке такси, Шемякин набрал на плашке кнопочного телефона-автомата семизначный номер.
- Это Бэзил говорит, - сказал он в трубку. - Я прилетел…