Следующий удар опрокинул Мартынова на пол, и он полетел лицом вниз, как брошенная на мрамор тряпка ресторанной уборщицы…
Глава 7
РОМА-МЕНТ И РОМА-БАНДИТ
– Рома, Метла!! – услышал Мартынов.
Ну вот… А он все размышлял – кто такой Метла, да чем знаменит… Какой хороший ресторан! Тут тебе и Гулько, тут тебе и Метла. Еще бы второй Рома пришел – совсем хорошо было бы…
Тут же он получил несколько мощных ударов под ребра, потом один – в лицо, затем по его спине пробежало никак не меньше десяти человек, и в завершение всего он почувствовал на своей спине грубые подошвы высоких шнурованных ботинок.
– Лежать, сука!! – приказал ему тот, что стоял на его лопатках.
Андрей Петрович – Эндрю Мартенсон лежал уже давно, но констатировать это вслух не счел обязательным. Хватит и того, что у него рассечена бровь. Не пропускающий ни одной тренировки в спортивном зале Вегаса, он хорошо знал, что теперь кровь удастся остановить не скоро. Однако проглотить оскорбление он так и не смог.
– Какая я тебе… сука? – дышать было тяжело, а говорить еще сложнее. – Я тебе… не сука…
Спец подпрыгнул на месте, и Мартынов задохнулся окончательно. Родина, она всегда с тобой.
А потом он сидел напротив высокого парня, прижимал ко лбу платок и наблюдал за тем, как его визави молча изучает американский паспорт. Мартынов знал, что ничего полезного для себя этот мент по кличке Метла оттуда не почерпнет. Метла, однако, продолжал листать зеленую книжицу с орланом на обложке и делал вид, что черпает.
Метла, Метла… Сука страшная…
Можно было и раньше догадаться, кто для городского авторитета является самой страшной сукой. Мент, не дающий спокойно жить. Работающий в большом здании с вывеской "УБОП".
– Значит, теперь вы гражданин США, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес Метла.
– Сомневаетесь, что паспорт настоящий, – так же неопределенно ответил ему Мартынов.
– Нет, не сомневаюсь, – закрыв документ, сотрудник антимафиозного ведомства отложил его в сторону. – Не сомневаюсь, Эндрю Мартенсон. Хотя мне ближе – Андрей Петрович Мартынов. Дважды судимый гражданин СССР и России, за которым волочится список преступлений длиною в километр.
– В милю, – поправил Мартынов.
Метла откинулся на спинку кресла – сейчас милиционерам авторитетных ведомств вместо библиотечных стульев стали выдавать офисные кресла, похожие на те, в которых в Вегасе стоящие в очереди на бирже безработные ожидают своей очереди на прием, и закурил.
Потом предложил сигареты Мартынову.
Стараясь быть взаимно вежливым, Андрей Петрович вынул пачку настоящего "Маrlborо" и заверил милиционера, что сигареты без акцизной марки курить куда приятнее. Тот согласился, затушил свой вонючий "Кент" моршанской набивки и закурил заокеанскую сигарету.
– Неплохо, – заключил он и тут же об этом забыл. – Скажите, Мартенсон, как вы оказались в этом ресторане? – Поморщившись, добавил: – Честно говоря, сейчас мне интереснее поговорить кое с кем другим, но нахождение на месте массового убийства иностранного гражданина заставляет меня быть политиком. От политики меня тошнит, и чувство тошноты усиливается от сознания, что иностранный гражданин – бывший российский зек.
– Приятно видеть, – сказал Мартынов, – что в милиции наконец-то появились политики. Вот министра вашего взять, к примеру…
– Давайте лучше вас возьмем в пример, – перебил Метла. – Возьмем и попытаемся выяснить, что американский гражданин делал в ресторане в тот момент, когда там шла крупномасштабная "стрела" между организованными преступными группировками. Если даже опустить тот факт, что гражданин этот – бывший русский каторжанин, у которого совсем недавно был не паспорт зеленого цвета, а справка об освобождении…
– Послушайте, гражданин… – перебил милиционера Мартынов. – Простите, не знаю, как вас…
– Метлицкий.
– Так вот, гражданин милиционер Метлицкий, если вы и дальше будете продолжать в этом духе, я сейчас просто заговорю по-английски и потребую консула, а потом… – Мартынов вдруг осекся и ватным взглядом уткнулся в собеседника. – Как… вы сказали… ваша фамилия?…
Милиционер улыбнулся:
– У вас какой-то нездоровый румянец на щеках появился, Андрей Петрович. Простите, если вас обидел.
Нехорошая привычка, издержки службы. Приходится быть циничным…
"Нет тут того, кто тебе за привычки мог бы растолковать", – подумал Мартынов, боясь упустить фарт, весь вечер валивший ему. – "Гулько, Метлицкий… Павловск, училище, станкостроительный техникум… А нужно было всего-то оказаться в Новосибирске в нужное время в нужном месте – в ресторане "Садко". В местном центре переливания крови… Brilliant result, mister Martenson"…
Думая о своем, он старался не пропустить ни слова из того, что продолжал говорить милиционер.
– …и вспоминать то, о чем по ряду причин уже должно забыть. Уверяю вас, о том, что вы – бывший зечара, слинявший за океан, я уже забыл. И меняю направление своего первого вопроса. Чем вы в Штатах на хлеб зарабатываете, Мартенсон?
– Менеджер в одной крупной спортивной организации, – ответил Мартынов, лихорадочно соображая, как теперь строить свою политику розыска Малькова. Ситуация менялась каждую минуту, и все предыдущие идеи перестали иметь смысл сразу после того, как его привезли в ресторан. Теперь же, когда он, не прикладывая никаких усилий, нашел тех, к поискам которых даже не знал как приступить, все стало простым и сложным одновременно.
– А сюда вас каким ветром занесло?
– Мне сказали, что на вашем кладбище похоронена моя мать. "Клещиха". Есть у вас такое кладбище?
– Кладбище есть, – проговорил "убоповец". – Только что значит – "сказали"? Вы что, не знаете, где похоронена ваша мать? Умерла во время вашей отсидки, получается?
– Видите ли… – Мартынов склонился над зажигалкой с очередной сигаретой так, чтобы не смотреть в глаза Метлицкому. – Я детдомовский… Всю жизнь ее искал, а найти удалось лишь тогда, когда оказался в Америке. Там деньги, товарищ Метлицкий, а без денег могилы предков искать – время зря терять. Нашел деньги – нашел мать. Впрочем, вам не понять…
Милиционер откинулся бы еще дальше, если бы не мешала спинка кресла.
– Ты посмотри, какой сюжет… Да тут одни сироты собрались! Мистер Мартенсон – детдомовский, гражданин Гулько – из детдома, я – из детдома, Миша Фома – из детдома. Один лишь Вова Крот из благополучной семьи.
– Вы… детдомовский? – сделал вид, что обомлел, уже давно все понявший Мартынов.
– Детдомовский… – подтвердил милиционер. – Роман Алексеевич Метлицкий, к вашим услугам.
Далее, в течение четверти часа, Мартынову пришлось нагло врать, рассказывая о своем саратовском детском доме. Он говорил, а думал лишь о том, чтобы этому умному молодому человеку не пришло в голову выйти на минутку из кабинета, сказать там пару слов сотрудникам и вернуться. Через час ему принесли бы распечатку, которая безошибочно указывала бы на то, что папа Мартынова, трижды судимый рецидивист, проживал в Саратове до самой своей кончины вместе с мамой Мартынова, воровкой на доверии, умершей за месяц до того, как сын перелетел через океан.
Но время шло, а Метлицкий не выказывал никакого беспокойства. Трижды Андрей Петрович думал, что тот все-таки выйдет и сотрудникам шепнет. Первый раз – когда неудачно упомянул о том, что не проходило ни дня, чтобы учителя не писали ему в дневнике замечания; во второй раз – когда, увлекшись, поведал об утаивании обеденных денег, чтобы сходить на них в кинотеатр на фильмы с Аленом Делоном. В третий раз – окончательно войдя в роль, он вообще готов был отрезать себе язык. Летом, после окончания пятого класса, он, оказывается, ездил в Артек.
– С группой, что ли? – позавидовал Метлицкий, которого схожесть его судьбы с судьбой Мартынова слегка расслабила.
– Нет, один. Олимпиаду по истории выиграл, меня и решили наградить.
– Ты посмотри… – вырвалось у Метлицкого восхищенное восклицание. – И какая тема на олимпиаде была?
– "Контрасты в проведении внутренней политики династии Романовых", – не моргнув глазом, заявил Мартынов, подумав о том, что такая тема по сравнению с училищным литературным провалом Метлицкого – просто халява..
Метлицкий покашлял и потянулся к импортной пачке.
– Странно… Детдомовских по одному в международные лагеря не отпускали…
– Понимаете, меня усыновить хотели, документы уже подготовили… – Мозги Мартынова кипели, и он готов был признать, что сейчас между дракой со сворой бешеных собак и этим разговором выбрал бы первое. – А тут я олимпиаду выиграл по истории… В общем, под ответственность приемных родителей меня и отпустили. Вместе с ними.
Увидев, как милиционер покачал головой, Мартынов поклялся быть проще. И понял, что пора приступать к работе, для выполнения которой он перелетел океан.
– Вам хорошо, – бросил он, выворачивая платок так, чтобы выбрать на нем место, не запятнанное кровью. – Вы хоть родителей своих помните. А я вот… Всю жизнь один. Помни я родичей, может, и не сидел бы.
– С чего вы взяли, что я родителей помню? Я их даже не знаю. Не видел ни разу. Сколько ни силюсь детство вспомнить – все мимо.
"И у меня – мимо, – озабоченно подумал Мартынов. – Они что, сговорились?! Ну-ка, раскачай этого парня, пока сам окончательно не запутался! Тот не помнит, этот не помнит… Вы что, лишенцы, обалдели?! А кто тогда из вас мне заявит, что он – Артур Мальков?! Короче, у меня сейчас два пути. Либо я кого-то из них веду в банк, либо этот ведет меня к прокурору"…
– Да бросьте вы! – рассмеялся он. – Это я так сказал, что не помню. Помню, конечно, кое-что. Вот – мой отец, высокий, сильный… – Мартынов показал над своей головой, сколько хватило руки, уровень. – Петром его звали, Роман Алексеевич. Помню, что он на машине работал. Мама – учитель пения. Дом всегда был наполнен музыкой, а руки отца пахли бензином… Эх, детство… Вот единственное, чего не помню, это как они выглядели и куда потом делись. Знаете, меня постоянно обманывали. То я не Андрей, а Миша, то папа был летчиком, да потом разбился… То маму в командировку отослали… А я-то точно знаю, что ее в Новосибирске грузовик сбил.
Метлицкий пожевал нижнюю губу и крутнул сигарету в пепельнице – чтобы упал пепел.
– А я ничего не помню. Меня в интернат привезли, когда мне семь лет было. Ничего не помню… Иногда, правда, сны какие-то странные снятся. Дом оранжевый, кирпичный… Лавочки, собака… Я никогда в жизни не был около оранжевого кирпичного дома, неподалеку от которого была бы посажена на цепь собака. Лет пять назад ходил к одной бабке, Чувашихой ее все здесь зовут. Живет на окраине города, в поселке Вереснянск. Горожане полагают, что она колдунья, вот и меня бес попутал. Поговорил с ней, она сказала: сходи в церковь, поставь свечу Николе-угоднику, он твою память в нужном направлении запустит.
– Запустил? – незаметно для обоих разговор перешел на "ты".
– Запустил… – Метлицкий рассмеялся и посмотрел в черное окно. – Месяц дом с собакой не снился, а потом опять сначала… Ладно, Мартынов. Заговорились. Что в кабаке делал?
– Да поесть зашел! – возмутился Андрей Петрович. – Жрать-то охота. Только вошел, а там – бах! – бах! – тарарах!
– Кто в кого?
– Знаешь, я переднего края как-то не заметил. Когда идешь в ресторан и у тебя перед глазами лангет с картошкой, не до бдительности. Одно могу сказать точно – палили азиаты.
– Там были кавказцы, – заметил милиционер.
– Правда? – усмехнулся Андрей Петрович. – Пусть будут кавказцы. Помню – черные друг в друга стреляют, помню – к двери бросился, помню – дверь распахнулась… – Андрей Петрович задумался. – Больше ничего не помню.
– А русские стреляли?
Мартынов задумался и решительно покачал головой:
– Русские матерились. Они поодаль от черных сидели. Вот как сейчас вижу – я захожу, русские в одном конце зала, чеченцы – в другом. И резня началась как раз за столом черных. Ну, это у них бывает. Я – к дверям, а тут – вы.
– Почему – чеченцы? Ты же сначала сказал – азиаты? А сейчас национальность на гора выдаешь.
– Так ты же сказал – кавказцы? – опять улыбнулся Мартынов. – А о других кавказцах по Би-Би-Си ничего не рассказывают.
– Вообще-то, азербайджанцы, – поправил Метлицкий. – А русские не стреляли?
– А зачем русским стрелять? – пожал плечами Андрей Петрович. – Там кавказцы сами неплохо друг с другом справлялись. Слушай, у тебя водка есть?
Метлицкий спокойно посмотрел на собеседника, потом встал и направился к сейфу.
– Была, кажется. Если не выдохлась…
Не "выдохлась". Почти полная бутылка "Столицы Сибири" вместе со стаканом материализовалась перед Мартыновым, как при взмахе волшебной палочки.
К большому удивлению милиционера, нынешний американский гражданин и русский бывший зек перевернул бутылку, но воткнул горлышко не в стакан, а в платок. Несколько раз встряхнул и поставил на место.
– Спасибо.
И снова прижал платок ко лбу.
– Это круто, – согласился "убоповец". – Любой другой на твоем месте залпом осушил бы сейчас весь флакон. С нервишками, дядя, у тебя все в порядке.
Вернувшись за стол, пододвинул к Мартынову паспорт, портмоне, мобильный телефон, ключи от машины и остальную мелочь.
– Кажется, на этом мы и распрощаемся. Совет на будущее – ужинай в гостинице. После твоего отъезда тут многое изменилось.
Мартынов убрал платок от лица. Скорое прощание с Метлицким не входило в его планы. Исчезал повод для продолжения знакомства. Причина была налицо, а повод исчезал.
– Что-то я не понял… Ты не будешь меня допрашивать? В кабаке остались лежать девять человек, и ты отпускаешь человека, который своими глазами видел процесс превращения их в трупы?
– Это я что-то не понял, – проговорил Метлицкий. – С каких пор блатные стали записываться в свидетели? Ты что, думаешь, что я поверил хотя бы одному твоему слову? Тех, кто украшен такими тагу, не исправляет даже Америка. Или ты думаешь, что убедил меня в том, что в "Садко" тебя завел запах жареного мяса? Мне мороки с тобой будет, американец, выше крыши! А зачем она мне, морока? Консула искать, чтобы он присутствовал в тот момент, когда я буду правду из тебя вынимать? Вот уж кто мне при этом совершенно не нужен, так это американский консул. Свободен. И не забудь сигареты. Ты прав, Мартынов, они лучше.
И, как показалось Андрею Петровичу, милиционер совсем о нем забыл.
– Иди, иди.
"Ладно, – решил Мартынов. – Уйду. Не хватало еще лишние подозрения в парня всаживать. Главное, оба найдены…"
У дверей его остановил голос Метлицкого:
– Андрей Петрович, в каком году Петра Первого народовольцы бомбой убили?
Что?.. Ах, да, понятно. У воспитанников этого новосибирского детского дома педагоги вырабатывали одни и те же привычки, но, выводя за порог заведения, забывали указывать точное направление движения. Наверное, поэтому они часто занимают во взрослой жизни диаметрально противоположные позиции. А что делать, когда выбор приходится делать без подсказок?..
– В одна тысяча девятьсот восемнадцатом. Но не народовольцы, а большевики. И не бомбой, а расстреляли. И не Павла Первого, а Николая Второго.
– Удачи тебе, Мартынов… – Метлицкий подавил улыбку, или Мартынову это просто показалось? – …в поисках могилы матери. Тема такая, что даже как-то не хочется сомневаться в истинности твоих слов.
Мартынов вышел, уже с порога обдумывая повод, который не должен вызвать у Метлицкого удивления, когда он завтра снова увидит русского американца.
Едва за ним захлопнулась дверь, Роман Алексеевич поднял трубку.
– Верочка? Здравствуй, дорогая. У меня к тебе просьба, которую ты наверняка оценишь в коробку конфет… Две коробки?.. Согласен, ты всегда права! Две. Запиши данные на одного человека. К утру я хочу знать о нем все. Уже пишешь?.. Алексей Геннадьевич Родищев… Что? Нет, не "Путешествие из Петербурга"… Родищев, а не Радищев. После "Р" идет "о". Записала? В восемь или в девять? Хорошо, в десять.
Положив трубку на рычаги, Метлицкий перестал улыбаться.
– Черт!.. Как у них аллергии от шоколада не случается?! Это же коростой покрыться можно…
Покосившись на оставленную пачку сигарет, он смахнул ее в стол и достал свой "Кент". Дождавшись, когда из легких выйдет последняя молекула дыма, снова потянулся к телефону.
– Шашков? Ну-ка, веди сюда этого Родищева.
– А с Гульковым со товарищи что делать?
– Шашков, ты кто?
– Помощник дежурного.
– В связи с этим возникает вопрос: что ты можешь с ними сделать? Карауль как следует, чтобы они с тобой чего не сделали. Три часа у меня по-любому есть…
Глава 8
БЛАГОРОДНЫЙ РАЗБОЙНИК
Покинув зловещее здание, в котором ему, вопреки ожиданиям, ничего плохого не сделали, Мартынов перешел дорогу и подошел к своей машине. Быстро сел в нее, отогнал в первый же попавшийся темный двор, заглушил, вышел и открыл багажник.
Вынул из него маленький прибор высокочастотного излучения, скинул истоптанный спецами льняной пиджак и стал обходить машину, держа прибор на расстоянии одного сантиметра от поверхности металла. То же самое он проделал с днищем, салоном и багажником, в который и уложил прибор на прежнее место.
Знает он эти шутки. Двадцать минут посидел в "крытке", а за это время в твою машину столько "закладок" насуют, что потом сами не разберутся, кому какая принадлежит. Если таковые имелись, то теперь все "прожжены" насквозь. Маленькая русская "машинка", купленная тут же, в Новосибирске. Хозяева этой конторы, где он приобретал "подавитель", в Америке в течение одного года стали бы миллионерами. Мартынов попробовал на своем диктофоне – включил запись посреди уже имеющейся записи разговора с Коломийцем и подключил "подавитель". В итоге не только не записалась новая речь, но исчезла и записанная ранее.
Итак, две новости. Одна хорошая, вторая плохая. Первая заключается в том, что найдены оба Ромы. "Найдены" – сказано громко. Кто кого нашел – вопрос спорный. А вторая, та, которая плохая, состоит в следующем: ни один из них не помнит своего детства. Папа, мама, соски – это, конечно, помнят. А вот, чтобы по-настоящему – ранец, школа, мать, отец – ни в какую. Или не помнят, или не хотят помнить. Еще точнее – помнят, но не хотят, чтобы это знали другие. Вполне возможно, что покойник Коломиец одному из них шепнул: "ху из ху", и велел, если тот хочет жить дальше, молчать. И он молчит.
Понимая, что занимается неблагодарной работой, Мартынов прикинул навскидку, кто из этих двоих может быть Артуром Мальковым – Гулько или Метлицкий? Бестолковое это, конечно, занятие, но все-таки…
Дом с лавочками, о которых упоминал Метлицкий, существовал. Сонные наваждения милиционера были похожи на те, которые наяву наблюдал Мартынов своими глазами в Ордынске, куда заскочил, перед тем как впервые ехать в Новосибирск. Он подъехал к дому, где проживали Мальковы, и простоял там около трех часов, стараясь в точности запомнить каждую деталь стоящей перед глазами картины. Количество ножек у лавочки, количество окон на фасаде, количество ступеней на крыльце. Запоминал людей, входящих в дом и выходящих из него, просчитывал, кто из них появлялся дважды, трижды, четырежды… Забивал в свою память, сколько гаражей в ряду напротив дома, какие машины паркуются.