Чем он сейчас занят? Опять бьет братву? Угоняет машины и удирает от милиции? Маша рассмеялась. У нее был свой взгляд на вещи, и, в соответствии с ним, такие мужики, как Мартынов, никогда не стреляют в милицию, не бьют женщин и не поджигают церковь. Он убийца, но первым полезет на лед, если в полынье будет захлебываться собака. Он сумасшедший, готовый во имя дела свернуть шею любому вставшему на дороге. И еще, черт побери… И еще он ее не бросил в тот момент, когда можно было удрать одному. Потом нашел бы, и ничего в их отношениях не изменилось бы. Машу все равно никто бы не тронул. Вряд ли эти четверо в Луна-парке знали, что она, Маша, с ним. Она не одна там визжала, еще парочка таких же впечатлительных вопила…
Но не бросил. Теряя время, уже не успевая, он вернулся к ней, схватил за руку и поволок. Не крикнул: "Сними эти проклятые "шпильки"!! Нас сейчас убьют"!! Не заорал "Дура!!", когда она полезла в "Тойоту" справа, в ту дверь, где руль. Мягко приобнял и подтолкнул в другую сторону. Знал, что женщина обязательно ошибется. Он все знает за минуту до того, как это случится.
О том, что Мартынов, возможно, женат, и где-нибудь в Орегоне его дожидается миссис Мартенсон, она подумала в их первую ночь. Утром он уснул, а она, перебирая его волосы, увидела на полу портмоне. Нисколько не таясь – она уже имела на это право, Маша подняла его и принялась, лежа рядом со своим мужчиной, рассматривать содержимое. Тугая пачка долларов, пластиковые перегородки, за прозрачностью которых таились две фотографии. На них, старых и истертых, были лица пожилых мужчины и женщины. Родители? Еще был десяток визиток, где Мартынов значился журналистом в какой-то компании "Полярная звезда" и красные корочки с затертым тиснением. Она так и не смогла разобрать буквы, пока их не раскрыла. "Мастер спорта СССР" – значилось на них и стояла дата – "15.04.1977 г.". Он стал мастером спорта в день ее шестилетия…
Телефон заиграл мелодию Морриконе из "Крестного отца". Интересно, это корейцы программировали или наши умельцы?
– Машенька, я еду к тебе.
Она улыбнулась и совершенно неожиданно для себя сказала:
– Я люблю тебя.
Сказала и испугалась. С ее языка уже срывалась просьба ехать побыстрее, но он, язык, решил по-своему.
Трубка замолчала. Испугавшись еще сильнее, она убрала телефон от уха и посмотрела на символы на табло. Нет, он не отключил связь, связь между ними по-прежнему была.
– Андрей…
– Я скоро буду, – выдавил Мартынов и теперь отключился по-настоящему.
Господи, как это могло произойти?!
Перевернувшись на спину, она смотрела в потолок и кусала губы. Дура натуральная. Три недели. Неужели ей непонятно, из чего состоят три недели? Из двадцати одного дня. Из пятисот четырех часов. Или – из тридцати тысяч двухсот сорока минут, если уж так хочется продлить эти три недели. Зачем нужно было это делать? Что останется потом? Пустота.
Или – нет… Не совсем.
Мягко отпружинив от упругого матраса, она вскочила и подхватила телефон. Посмотрела по сторонам и нашла ему место. Вот здесь, между вазой с искусственными цветами и панорамой города, вправленной в рамку. Это место на тумбочке. Теперь останется лишь нажать кнопку записи, и их встреча на пороге останется с ней навсегда. И так она будет делать до тех пор, пока не переполнится память. Тогда она скачает отснятое на компьютер и опять будет снимать каждую из тридцати тысяч минут, которые им осталось быть вместе.
Она не успела сесть на диван, как раздался стук в дверь. Маша усмехнулась. "Я еду к тебе"… Он звонил ей при входе в гостиницу. Это в его стиле.
Телефон начал записывать первые минуты встречи…
Метнувшись к двери, она настежь распахнула ее и тут же получила удар по лицу. Чувствуя, что перед ней поплыло изображение и она падает, Маша повалилась на спину и ударилась головой о дверь ванной комнаты.
Перед лицом мелькнула какая-то тень, и она, даже не пытаясь кричать, свернулась на полу калачиком. Ее никто никогда не бил. Тем более не бил ногами в живот. Она не верила в происходящее, но поверить в него заставляли новые удары. Перед лицом стоял запах грязных носков недельной носки. Понимая, что рвоты не избежать, и стыдясь этого, она, приняв очередной удар, перевернулась на другой бок. В последний момент она почему-то подумала о том, что с того момента, как она впервые увидела своего Андрея, от него всегда пахло свежестью и дорогим одеколоном. И еще вспомнила о его гипертензии. Ему нельзя нервничать и волноваться.
Внезапно тяжелое дыхание над ней прекратилось и сменилось возней. В ее уплывающем сознании сложилось впечатление, что этот бушующий молот кто-то остановил.
– Может, трахнуть? Тащи ее внутрь!..
И, последнее, что она услышала:
– Застегни штаны, идиот! Вот идиот, а?.. И свет померк…
Отключив телефон, Мартынов опустил руку и почувствовал, как к голове приливает кровь. По привычке отщелкнув ящик для вещей, он вспомнил, что оставил "Эгилок" в "девятке". Продолжая думать над только что услышанным, ему даже не пришло в голову, что в кармане лежит два шприца с ампулами дибазола, которые они с Машей купили в аптеке после бегства от милиции.
Минуту назад перевернулся мир. Кровь все приливала, но Мартынов о ней не думал. О шприцах он вспомнил лишь тогда, когда за поворотом показалась гостиница "Центральная". Входить в номер в состоянии гипертонического криза было не самой лучшей идеей, поэтому он прижал машину к обочине в ста метрах от отеля. Неприличие, оно всегда спутник болезни. Можно было бы стянуть брюки в машине с тонированными стеклами и сделать инъекцию, как он не раз делал в Америке. Но тогда на брюках, сзади, останется пятно. Разбавившись кровью, дибазол выйдет наружу, что совершенно не входило в планы щепетильно относящегося к своему внешнему виду Мартынова.
Сбросив пиджак, он зарядил шприц, поднял рукав рубашки и хладнокровно вонзил в мышцу иглу…
Теперь нужно откинуть спинку и хотя бы пяток минут полежать с закрытыми глазами. Через несколько мгновений давление начнет падать и появится легкое головокружение. Поймав себя на этой мысли, Андрей понял, что головокружение началось давно. Сразу после того, как Маша сказала ему…
Вот оно и пришло, настоящее головокружение… Медикаментозное. Криво усмехнувшись, он подумал о том, что нормальные мужики, услышав такое по телефону, радуются и скачут, ако кони, а он лежит под воздействием инъекции и пытается сфокусировать взгляд на проезжающих мимо машинах.
Напряжение прошло, и он снова вынул телефон. Вялыми движениями распахнув портмоне, он вытянул из-за корочки клочок бумажки. Переводя тяжелый взгляд с него на телефон, он набрал номер и вернул бумажку на место.
– Метлицкий, слушаю.
– Роман Алексеевич, это Мартынов.
– А-а… Андрей Петрович, меня с утра вопрос один мучает. Вы бесов из себя изгоняете, пытаясь влиться в законопослушное общество, или гангстерская натура покоя вам не дает? Почто людей у карусели побили? Возраст вроде бы не тот, чтобы перед дамой таким образом проявлять свое мужское эго…
– Так получилось, – отрезал Андрей. – Метлицкий, нам нужно поговорить.
– У меня эта идея еще утром возникла. Иду с женой и детьми по Луна-парку, смотрю – мистер Мартенсон быку какому-то вопросы задает и лоб режет..
– У тебя, Рома, нет ни жены, ни детей, – опять прервал "убоповца" Мартынов. – Позавчера я проезжал мимо парка, он, кажется, имени Кирова. Там есть фонтан. Через два часа, Метлицкий. Это очень важно.
– Для кого?
– Возможно, что для обоих. Кстати, Жулька была не рыжая, а серая.
– Какая Жулька?
– Та, что была привязана на цепь во дворе твоего дома.
– Андрей Петрович… – Было слышно, как в замкнутом помещении на том конце связи играет музыка. – Я вот что хотел тебе сказать перед встречей. Тебя любят, и это, может быть, твой последний шанс подровнять свою жизнь. Не наделай глупостей до нашей встречи.
Мартынов, выдержав паузу для того, чтобы понять услышанное, еще раз назвал в трубку место встречи.
– Я буду через два часа, Мартынов, буду, – после небольшого раздумья ответил Рома. – Я понял: фонтан в саду имени Кирова. Есть такой…
Через десять минут Андрей поднимался по лестнице на второй этаж. Можно было доехать на лифте, но Мартынов патологически не любил эти самодвижущиеся гробы. Клаустрофобия тут была ни при чем, просто нет ничего хуже, чем внезапно увидеть перед собой лицо врага и дульный срез. Основания к появлению того и другого уже были, но сейчас работал скорее "автопилот", нежели сознательная опаска.
Тяжесть в голове исчезла. Но в висках едва заметно стукнуло, когда он увидел, что дверь в номер приоткрыта. Вспомнил, в какой стране находится, чертыхнулся и толкнул дверь пальцем.
Она без скрипа отворилась и замерла под прямым углом к косяку. Андрей слышал тишину и видел кровь.
Кровь была красной и блестящей, словно капли красной ртути просочились сквозь потолок. Как краска, соскользнувшая с кисти маляра. Местами она была размазана по полу, кое-где лежала мелким бисером. Он шагнул вперед. Ловя каждой клеткой тела движение за стенами, он спокойно вошел в комнату. Она была пуста. Постель слегка помята, ключи лежат на тумбочке.
Вернувшись к двери, Мартынов захлопнул ее на защелку. Английские замки – проклятье всех гостиничных номеров мира.
Нужно было найти хоть что-то, что могло бы подсказать правильный ответ. Он двигался по комнате как леопард, бесшумно и медленно. Разум отключился, работал "автопилот". За пять лет работы у Малькольма и Флеммера он осмотрел тысячи помещений, но ни одно из них он не изучал с таким пристрастием, как этот номер "люкс", имевший бы на западе статус "бизнес-класса".
И он нашел. За вазой и дурацкой открыткой, вставленной в дешевую рамку. Телефон находился в его руках еще минут пять. Он терпел и ждал. От этого ожидания сейчас зависело многое. И дождался. Стиснув зубы так, что побагровели желваки, он просмотрел запись до конца. Еще минуту медленно ходил по номеру, беспричинно заглядывая в шкаф, холодильник, бар… Ему нужно было, пока работал мозг, чем-то занять руки. Была еще одна причина, по которой он не позволял себе сесть. Едва он расслабится, кровь тут же прихлынет к голове, и тогда уколом от болезни уже не отделаться. Уже давно пора было лечь в стационар, но на это катастрофически не было времени. Суток, тянувшихся друг за другом, как звенья одной тонкой цепи, не хватало даже на работу. Те три-четыре года, которые он выделил себе для обеспечения спокойной старости, могли закончиться в любую минуту. Когда решение было принято, он набрал номер на своей трубке. Через секунду ему ответили.
– Да!
– Рома, я тебя на куски порежу. Можешь и дальше делать с женщиной то, что делали твои люди в номере. Я слишком стар для того, чтобы долго разговаривать. Люди моего возраста делают дела, не теряя время на пугалки…
– Послушай…
– Заткнись и слушай ты, отморозок, – перебил его Мартынов. – Ты не для зоны и не для комсомола. У меня достойные связи, и через неделю по всем зонам России прокатится малява о том, что новосибирский бык забивал женщину, чтобы добраться до ее мужа, хатанганского "положенца" Мартына. Меня помнят. Думаю, что помнят хорошо. Не вспоминают и не знают только бешеные собаки девяностых, которым сейчас по тридцать и меньше. Рано или поздно тебя "примут" и "приземлят", потому что чудес на свете не бывает. И уже через пятнадцать минут твоего пребывания в любом лагере России зеки поставят тебя в бараке на колени и натянут на уши гондоны. Каковы последствия этого церемониала, знать ты должен.
– Следи за базаром! – взревел Рома. – Ты понятия не имеешь, как я отнесся к тому, что этот гад избил твою женщину!..
– Мне плевать, как ты к этому отнесся. Разрешаю этому покойнику объявить выговор на твоей очередной гнилой "стреле". А теперь слушай главное. Можешь ее теперь убить. Можешь не убивать, дело твое. В первом случае я вырежу тебя и твоих "гопников", как скот. При втором ты привозишь человека, который бил женщину, и отдаешь его мне. Но в любом случае ты будешь держать передо мной ответ. Очень серьезно ты, Роман Сергеевич, ответишь. И пока я даже не вижу причин, которые заставили бы меня не убить тебя. Твой ответ?
– Слушай… – голос Гулько был глух, как хрип тонущего из колодца. – Произошла ошибка. За женщиной сейчас ухаживает хороший врач… А этот бык… Куда тебе его привезти?
– На выезде из города есть КПП "Стела". Это на Ордынской трассе. Мне интересен третий километр дороги. И учти, Рома, я обязательно должен вернуться обратно. В противном случае тебя через час задержат менты за какую-нибудь чушь, ты будешь водворен в ИВС, а через полчаса отпидорашен в камере. Это будет преддверием ада. Ты даже убить себя не сможешь, потому что я попрошу, чтобы тебя опекали даже тогда, когда ты на парашу будешь садиться. Рома, ты просто понять не можешь, кому сделал больно.
– Через час, – оскорблений было высказано более чем достаточно, поэтому Рома закончил разговор на полуфразе.
Мартынов захлопнул крышку телефона, медленно положил аппарат на паркет и с размаху опустил на него подошву мокасина. Раздался хруст, и освобожденная из оков SIM-карта скользнула под кровать. Дело было именно в ней, а не в телефоне, но слишком уж сильна была ярость. Этот телефон больше не нужен. Более того, он опасен.
Кровать, казалось, еще до сих пор хранила Машино тепло. Посидев на ней, Мартынов наклонился и полез рукой в просвет между ней и полом. Нащупав маленькую плату, Андрей подхватил ее и подержал под ней зажигалку. Когда в комнате почувствовался резкий запах сгоревшей пластмассы, он выбросил останки в окно.
Отщелкнув крышку теперь уже на Машином "LG", он снова набрал тот же номер. По его подсчетам выходило, что для свободного пользования этой, второй SIM-картой, оставалось не более получаса.
– Гулько, сделаем так. Через полчаса твои люди привезут к городской свалке негодяя, о котором мы только что беседовали, оставят и уедут. Не к "Стеле", а к городской свалке, уяснил? А на "Стеле" мы пересечемся через час после этого. Ты больше никогда не вспомнишь об этом человеке, а я об ужине в "Садко". Когда я решу с ним все вопросы, мы встретимся там, где договорились. Думаю, это будет правильно, потому что смешивать в один разговор две полярные темы было бы глупо.
– Договорились, – несмотря на закружившуюся от гнева голову, Рома счел предложение разумным. Он уже не оставлял шансов зарвавшемуся американцу.
А Андрей, унося из номера Машину трубку и песцового кролика, оставлял в нем ее кровь и свой разбитый телефон.
В машине он решился на то, что оставлял на самый последний момент. По всей видимости, этот момент наступил. Мартынову очень не хотелось возвращаться к тому, от чего старался уйти все годы проживания по ту сторону океана. Перелетев через него, он еще в течение двух лет рубил прежние связи, отрешался от прошлого, входил в новую жизнь с новыми героями, чтобы вскоре уйти и из нее. Через три-четыре года должен был наступить последний период жизни, когда в возрасте сорока пяти можно все зачеркнуть и родиться для новой жизни. Она продлится недолго, в лучшем случае пятнадцать – двадцать лет. Но ради этих двадцати последних лет стоило прожить первых сорок пять.
Однако по всему выходило, что приходится возвращаться в прошлое и черпать силы оттуда. Андрей набирал не желающей шевелиться рукой номер телефона, который хранил в памяти все эти годы, и даже не знал, чему будет рад больше – ответят ему либо трубку поднимет чужой человек…
– Слушаю, – воззвал к нему знакомый хриплый голос.
– Сема?..
– Кто спрашивает? – на этот раз басок показался Мартынову чуть построже.
– Сема Холод? Омский централ, Сема, двести сороковая хата… – Андрей чувствовал, что улыбается помимо своей воли. – И Хатанга, Сема, третий барак. Холод, тебя что, глючит?!
– Мартын?.. Андрейка? Брат! – хриплый рев магаданского вора разрывал американцу слух.
Пять минут разговора. Всего пять минут. Ровно столько, чтобы переговорить о больших делах. Тогда, когда тебя по ошибке или за большие деньги конвой помещает в одну камеру с подельником. Никто не ценит время так дорого, как тот, у кого его теперь невпроворот.
– Сема, я знаю тебя, поэтому обратился именно к тебе. Прошу о двух вещах.
– Андрей, просто назови темы, и они будут закрыты. Я помню, как тебя бил конвой за мои дела, и помню твое молчание. Теперь можешь выговариваться до конца. Сходняк нужен?
– Сходняк не нужен. Он не "в законе". Молодого босяка лукавый попутал. Если через три дня я не позвоню тебе и не сообщу, что с моим здоровьем все в порядке, "прими" этого парня. По всем понятиям прими, чтобы на весь остаток жизни запомнил.
– Кто такой? Мартынов назвал.
– Разберемся… Вторая тема? – мозг вора работал, как компьютер.
– Я ищу Хорькова Владислава Антоновича. Сейчас ему сорок четыре и он крутится где-то под Новосибирском.
Холод попросил координаты Андрея, но тот пообещал перезвонить сам. Чувствуя, что тот торопится, Холод попрощался.
– Сема, я насчет этого Хорькова… Если узнаешь о моей кончине, а я тебе перед этим не позвоню и не сообщу, что вопрос по этому типу решен, доделай дело за меня. И мы квиты за Хатангу.
– А что он натворил?
– Расспроси его, что он сделал в семьдесят восьмом году в поселке Ордынское с женщиной. Она была матерью шестилетнего мальчика по имени Артур.
До указанного Гулько времени оставалось двадцать минут. Ровно столько, чтобы успеть доехать от гостиницы "Центральная" до городской свалки. Телефон со встроенной видеокамерой лежал в ящике для вещей и ждал своего нового подключения после возвращения с третьего километра Ордынского шоссе. Нового, потому что его SIM-карта была уничтожена точно таким же способом, как и карта телефона Мартынова. У каждой вещи свой срок. Бывает, что этот срок приходит тогда, когда вещь совсем новая. Пусть лежит не подключенный. Если он не возвратится, то и подключать его незачем. Андрей взял кролика за уши и перекинул его через левое плечо.
– Скоро увидишь ее, – пообещал он и тронул машину с места.
Но, зная, что опаздывает, перед тем как ехать на встречу, он заехал в расположенный неподалеку банк и пробыл в нем десять минут.
Глава 7
РАЗБОРКИ НА ДОРОГАХ
Его ждали, несмотря на опоздание. Темно-синий "Лексус" с совершенно черными от тонировки стеклами кособоко замер на краю дымящейся ямы и всем своим видом опровергал теорию о том, что есть вещи, которые не могут находиться рядом по определению.
Андрей Петрович остановил "восьмерку" за полета метров от джипа, заглушил двигатель и вышел наружу. В ноздри ударил отвратительный запах тлеющих тряпок, плавящегося целлофана и гнилой рыбы. Яма, которой не было видно конца, напоминала вход в ад. Мартынову на миг показалось, что где бы грешник ни отдавал богу душу, после приговора Высшего суда его приволокут обязательно сюда.
По всей видимости, в салоне сидел некто, кто знал его в лицо, так как из машины вышел невысокий парень в черной рубашке и вразвалку направился в его сторону. Крепыш, каких в обойме Гулько, очевидно, видимо-невидимо. Траурного вида атлет подошел к "Жигулям" и взглядом профессионального угонщика оценил ее взглядом.
– Гулько велел передать тебе то, что ты просишь, – спокойно бросил он.