Быстро раздевшись, Андрей Петрович встал под душ. Он не выходил из ванной около получаса, нежась под тугими струями горячей воды и тщательно смывая с тела четырехдневную грязь. Последний раз он мылся в Вегасе, и каждый раз, когда он вспоминал о доме, ему хотелось побыстрее сделать дело и покинуть эту страну, где в коридорах гостиниц бродят сутенеры с проститутками и на каждом шагу милиция проверяет документы. Нет, он не ошибся, когда семь лет назад поменял гражданство. Нет, не ошибся… Ничего тут не изменилось. Раз в год он приезжал в Россию по делам Флеммера, и ничего за прошедшие триста шестьдесят пять дней не менялось. Те же сутенеры, те же объявления, те же заявления. Рост продолжается, инфляция уничтожается на глазах, страна поднимается из кризиса, а народу у помоек все прибавляется и прибавляется. Лучший показатель улучшения жизни – раз у помоек добавилось народу, значит, россияне стали выбрасывать все более и более пригодные для вторичного употребления вещи и продукты. С голодухи так поступать не станешь, факт. Значит, жизнь действительно улучшается.
Больше всего Мартынов, сразу по приезде, любил остановиться у какой-нибудь "хрущевки" и почитать объявления. Что-де изменилось за год?
Андрей Петрович был убежден в том, что пройдет еще пара-тройка лет, и на подъездных дверях в городах России начнут появляться такие объявления, как: "Уважаемые жильцы! Сегодня в два часа будет отключена горячая вода, в три – холодная, в пять – электричество, а в шесть – тепло. В семь часов вас выведут во двор и расстреляют. С уважением, ЖЭУ, какое-нибудь – 27".
Самое смешное заключается в том, что от этого ничего не изменится. Страна будет подниматься, инфляция падать, а доходы расти.
Размышления ни о чем были прерваны скрежетом стула слева от стола.
– Товарищ, мы не помешаем, если присядем?
Мартынов поднял глаза. Перед ним стояли два амбала и таращились на его ресторанную котлету и бутылку "мартини". Андрей Петрович указал руками на оба свободных стула и быстро оглядел зал. Действительно, в гостиничном ресторане свободных мест было мало. Лишь несколько столиков, за которыми сидели разнополые пары. По всей видимости, соображения у братков хватило на то, чтобы к парочкам не подсаживаться. Самым очевидным в такой ситуации была "парковка" у столика одинокого мужика, поедающего свой ужин.
В Америке все просто: ты купил жратву, ты ее и жрешь. Кому нужно, те купят сами, а кто купить не может, тот достоин презрения, ибо в Америке не имеет денег только тот, кто не работает. В России принято делиться, в противном случае присутствующие тут же решат: либо – сука по жизни, либо неместный.
– Вина, ребята?
"Ребята" прервали свое затяжное молчание и развернулись на голос. Могло показаться, что они молчат потому, что самым внимательнейшим образом кого-то высматривают в ресторане. Но когда они развернулись к нему, Андрей Петрович понял: никого они не высматривают. Скорее свалили с улицы, чтобы не мозолить кому-то глаза.
Андрей Петрович съел предпоследний кусок и осторожно скользнул взглядом по двум собеседникам.
Амбалы по-прежнему сидели боком друг к другу, сверлили взглядами стулья в зале и крутили в руках предметы. У одного в руке блестела связка ключей, по брелоку на которой Мартынов быстро вычислил марку машины – "Лексус", а второй ключей не имел. Он с ловкостью фокусника крутил в мощной пятерне тройку небольших стальных шариков. Движения были настолько молниеносны, что шариков практически не было видно.
Выводы появлялись один за другим и наматывались на понимание, как веревка на локоть. Нервничают. Смотреть такими стеклянными глазами на толпу и одновременно вращать в руке шары – признак чрезвычайной сдержанности. Второй перебрасывал на пальцах ключи. И перебрасывал, и перебрасывал… И смотрел точно таким же взглядом в зал. Нервничают, но держатся.
Нет, это не быки, это серьезные люди.
Котлета доедена. Разговор вышел на новый уровень:
– Что делать будем?
– Сидеть.
– Смешно сказал. Сейчас или вообще?
– У Зверобоя шифер посыпался. После Большого он теперь на меня "мошну" вешать начинает. Типа, это я к москвичам дорогу пробивал. Да этот еще, Метла… Сука страшная. Вчера звонил, спрашивал, когда я в последний раз Захара видел.
– И что ты сказал?
– Неделю назад, говорю, в кабаке встретились.
– Да-а-а… Метла – это серьезно. Второй год кружит.
Мартынов решился. Натянув левый рукав так, чтобы были видны пять точек на запястье, он громко набулькал мартини в пустой стакан и, как бы между прочим, поинтересовался:
– Браты, может, вы мне поможете? – Что?..
Заметив тагу, один из страдальцев слегка размяк.
– Я издалека, – направил мысли собеседников Мартынов. – Человека одного ищу.
Они еще раз, только теперь уже более тщательно, оглядели незнакомца. По их подсчетам, все было нормально: костюм на пять милицейских зарплат – значит, не мусор. Татуировка, указывающая на то, что "заезжал", значит при понятиях. Если соединить все вместе, то получается очень прилично и даже авторитетно. Если бы еще не эта стрижка… Малопонятная, честно сказать, стрижка. Блатной себя так не взлохматит, а фраер под стильного косить не станет. Если бы не кулаки пудовые да взгляд уверенный, можно было даже предположить, что "голубок"… Однако свалив все в кучу, двое собеседников твердо уверились в том, что мужик при деле и авторитете. Вероятно даже, при большом авторитете, если позволяет себе носить на голове мелированное сорочье гнездо.
– А как фамилия?
– Мальков. – А имя?
– Артур.
– Высокий?
– Не очень, – быстро нашел правильный ответ Мартынов.
– Он на табачной "двенашке" ездит? Или на сером "Опеле"?
– Возможно.
– Не, не знаю, – уверенно заявил тот, что с шарами.
– А низкого Артура Малькова знаешь?
– И низкого не знаю.
– А на "Опеле" разве не он ездит?
– Не. Это наш футболист из "Олимпика". И он не Артур. Он Дима. Хоть и не очень высокий.
– А если мне очень нужно найти? Вполне возможно, что я даже рассчитываю потратить на это некоторую сумму.
– Ты знаешь Артура Малькова? – спросил тот, что с шарами, того, что с ключами.
Тот покачал головой, и напарник перевел, специально для Мартынова:
– Он тоже не знает.
Андрей Петрович допил мартини, расплатился с официантом и вышел из ресторана.
– Интересный тип, – заметил, проводив его взглядом, один из братков. – Незнайка из Солнечного города. Он, наверное, думает, что перед тем как идти в кабак, новосибирская братва клянется говорить там правду, правду и ничего кроме правды.
– А ты знаешь Артура Малькова?
– Первый раз слышу. А если бы и знал, то что, сказал бы, что ли?
– Знаешь, Крот, – задумчиво проговорил второй. – У меня такое реальное чувство, что мы его еще увидим.
Кое-что из общения с братками Мартынов все-таки вынес. Это завсегдатаи ресторана – раз. У кого-то пропал общак – два, и сейчас за него положенец или даже вор снимает шкуру со всех подряд. Раз общак "вешали" на какого-то Большого, а теперь не "вешают", значит, вешать больше уже не на кого. "Положенцу" или даже – вору по кличке Зверобой сейчас нужно срочно найти крайнего, пока крайним не стал он. Кто-то без росписи Зверобоя замесил тесто со "столичными", спустил общаковые бабки, и сейчас идет разбор полетов на уровне стратосферы.
Нет, правильно Флеммер сделал, что послал именно его. Расшифровка такого ресторанного базара – только для русского зека. Или мента. Кстати, кто такой Метла, который в Новосибирске самая что ни на есть страшная сука?
Одним словом, утра бы дождаться.
Зайдя в номер, Мартынов разделся, лег в постель, пахнущую дешевым стиральным порошком, закрыл глаза и тут же уснул.
Проснулся в восемь, позавтракал в пельменной на Красном проспекте, купил газету, почитал, заметил явные расхождения во мнениях между штатовскими и российскими журналистами, закинул "Российскую газету" в "бардачок" и погнал машину к детскому дому.
Через полчаса он вместе с Крутовым спустился в подвал, а еще через час вышел оттуда в состоянии, близком к шоку.
– Послушайте, Андрей Петрович… – напоследок придержал Мартынова за рукав директор. – Я хотел спросить вас… Мне полгода назад звонили друзья и сообщили, что Яков Басов, о котором вы вчера говорили… Как бы это так сказать, чтобы не накликать…
– Умер, что ли? – сообразив, улыбнулся Андрей Петрович. – Это приступ был. Очень тяжелый. Ветеран в коме находился, а наша местная журналистская братия перепутала "клиническую" смерть с "биологической". Басов жив и здравствует! Вы вчера так растеряны были, что даже телефон его не попросили. Да и я хорош…
Вынув знакомый Крутову блокнот, он взял со стола директора ручку и, наклоняя цифры влево, хотя всегда наклонял вправо, написал номер.
Через пятнадцать минут после ухода упрямого журналиста Валентин Игоревич проверил мужские туалеты на предмет наличия курильщиков, вернулся в кабинет и набрал записанный на память номер.
– Леспромхоз, – ответили ему. – Котовщиков! Это ты? Ты, гад!! Где задвижки на двенадцать и муфты на три четвертых дюйма?!
Обругав себя за невнимательность, Валентин Игоревич поднес бумажку к глазам и стал повторно набирать цифру за цифрой.
– Котовщиков!!! Ты это брось, понял?! Выходи на работу в любом состоянии! Если муфты и задвижки через два часа в Затоне не появятся – я в ОБХСС звоню!!
Помедлив, Крутов опустил трубку на рычаги.
– Цифры Мартынов, наверное, перепутал… ОБХСС-то уже нет…
Мартынов гнал машину в Павловск.
Гнал, стараясь выдерживать установленную знаками скорость, сбрасывал обороты, а уже через минуту, забывшись, снова набирал.
В подвале он нашел старую книгу с выцветшими чернилами, в которой содержались данные на выпускников детского дома 1988 года. А потом, просмотрев все десять журналов, с 1978-го по 1988-й, почувствовал, что, кажется, напал на след.
Романов он нашел двоих.
Оба Романа, об одном из которых говорил у края могилы Коломиец, поступили в его детский дом во втором классе. В одно время. В один день. Семнадцатого августа одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.
А это означает, что теперь ему предстоит искать не одного Рому, а двух. Чтобы выяснить, кто из них есть Артур Мальков.
Оба после выпуска уехали в Павловск поступать в учебные заведения. Метлицкий – в военное училище, Гулько – в станкостроительный техникум.
Андрей Петрович гнал по трассе и слышал, как над его головой хохочут бесы.
Пару раз его остановили "гаишники", одному сунул сотню, второй оказался цеплявым, как "егоза" на зоновской запретке. Капот, багажник, документы… Доверенность, когда заканчивается виза… Он первый раз видит русского с американским паспортом на междугородней трассе Новосибирск – Павловск… А Андрей Петрович впервые видит милиционера, стоящего на трассе Новосибирск – Павловск в китайских кроссовках. Ну и что с того? Кому какая жизнь интересна, такой жизнью тот и живет.
Россия – это страна, где совершенно невозможно остаться незамеченным. В Штатах Мартынов проехал бы от Атлантики до Тихого океана и, если бы не грабил по дороге банки, не сбивал старух и не превышал скорости, то никто бы даже не знал, что гражданин переместился через весь континент. В России Эндрю Мартенсон всего два дня, но у него такое чувство, что он участвует в ралли. Проехал сорок километров – отметился. Проехал еще сорок – опять засовывай карточку в компостер. На АЗС заехал – заправщик: "Ух ты, тачка свежая! И "литье" толковое. Американское?"
Остановил машину у строительного вагончика с кривой надписью "Горячие сосиски", в которой в слове "сосиски" какой-то злой дальнобойщик стер первые две буквы, купил пару недоношенных хот-догов, не успел сесть за руль – двое каких-то отморозков перед стеклом, как сморчки перед пнем: "Братан, ты на Копытьево заплатил?" Нет, не заплатил, извините, погорячился. Мимо на скорости пролетел…
На тебе – в ухо, на и тебе – в челюсть. Сдачу можете не давать, продолжайте лежать. На всякий случай, каждому – еще по разу, но в обратной последовательности…
Черт побери, с такой конспирацией любой опер при желании может проследить и вычислить его путь, лежа на раскладушке в служебном кабинете!.. Что за страна, черт подери!..
Глава 5
МЫ ГУЛЯЕМ РУКИ В БРЮКИ…
Настроение не поднималось. Даже Вика Соловьянинова, которая пела для Ромы, только для Ромы, и ни для кого больше, Вика, казавшаяся раньше идеалом женской красоты, теперь раздражала и не вызывала никаких эмоций.
Гул, Крот и Фома сидели в глубине ресторана и разговаривали о делах. Гул смотрел на Вику, Вика пела и смотрела на Гула, Фома крутил шары и рассматривал троих приезжих, разогревшихся до состояния безобразия, а Крот, занимающий в коллективе статус главы администрации, проводил короткий пресс-релиз.
– Вчера Халва, как мне донес источник, вызывающий доверие, опять публично заявил на рынке, что отныне все меховые ряды будут башлять именно ему. Второе…
Как будет выглядеть разговор, все прекрасно знали. По этой причине они и зашли в этот ресторан в спортивных костюмах. Правда, о том, что Роман Гулько хочет "поговорить" с Гари Халсановым, не знал никто из остальных посетителей, потому как, если бы знали, то постарались бы от этого места удалиться как можно дальше.
– Вчера видели Хорька, – продолжил селекторное совещание Крот. – Он опять заходил в ломбард и от твоего имени забрал на реализацию "цацек" на пятьдесят тысяч.
– Долларов?
– Не, рублей. Но все равно обидно.
– Эй, там, на Камчатке!! – завопил через весь зал один из троицы приезжих. – Потише там!
Завсегдатаи, сидящие вокруг, отвернулись. Лучше сделать вид, что они не видели, как какие-то лохи рыкнули на авторитета. За свидетельство можно и пострадать. Программа защиты свидетелей в этом случае не работает.
– Давай дальше, – попросил Крота Рома. – Что еще произошло за текущие сутки?
– Да все, пожалуй… – покусав губу, Крот задумался. – Правда, на Павловской трассе какой-то бык Леву и Таракана покалечил. У Левы ухо, как у Чебурашки, а Таракан как уехал к стоматологу с утра, так до сих пор там сидит.
– А что случилось? – Рома дотянулся до стакана и отхлебнул пива. – Бунт дальнобойщиков?
– Не, какой-то залетный на изумрудной "девятке" дорожный налог платить отказался. Ищут. – На секунду задумавшись, Крот опять взорвался: – Нет, ну Халва… Сука-то какая!
– Эй!! – опять развернулся в их сторону пьяненький командированный.
Его почти хором поддержали двое друзей. Их нетрезвый слух и зрение были зачарованы красотой и пением Викуши Соловьяниновой…
– Что за бычье, в самом деле?! Не умеете в культурном месте отдыхать – ступайте к себе в хлев!
"Я у тебя втора-йя, первую звали Ра-йя…", – пела, улыбаясь Роме, Вика.
– Значит, так, – заключил тот и вынул из кармана спортивных брюк телефон. – Пять… три… Коля, завтра скажешь Майдану, чтобы он к вечеру нашел Хорька. Что за мужик такой? Пятый десяток человеку идет, а ведет себя как тридцать лет назад. К золоту тянет, как магнитом. Что в ломбарде, что на бабах… Восемь… один… – Прижал трубку к уху. – Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, Костин сегодня дежурит? Дежурит? Пригласите, будьте любезны… – Заметив, как один из командированных купил у постоянно слоняющейся по кабаку цветочницы три алых розы и направился к сцене, Рома поморщился, но тут же оживился: – Алло, Леша! Привет! Слушай, у меня к тебе вопрос есть. Мимо тебя сегодня на изумрудной "де-вяточке" никто из ребят спортивного телосложения не проскакивал?.. Останавливал даже?.. Как мило…
Рывком выдернув из другого кармана блокнот, Гул вытянул из него ручку и забегал ею по листку.
– Ага… Марте неон… Откуда?! Из США?! Что ж он так… – Чернила стремительно разукрашивали бумагу причудливой вязью. – В чужой-то стране… У нас только начали отношения налаживаться… Да нет, ничего… Леша, если он обратно ехать будет, ты "отморозь" его минут на двадцать и звякни мне, не сочти за труд, ладно?
Телефон и блокнот вернулись в соответствующие карманы костюма "Adidas" последней модели. Казалось, дремота навсегда покинула крепкое тело авторитета. Он улыбнулся Вике.
Она, держа в руках три розы, поймала эту улыбку и что-то шепнула группе. Через секунду зал огласился ее звонким голосом. Вика опять пела только для Ромы. Для своего Ромы, и ни для кого больше.
"Капля горя из бутона
Красного цветка…
Жизнь по кайфу вне закона
Раз! – и навсегда!"…
– Ой, кто пришел! – расплывшись в улыбке, воскликнул Крот. – И кто бы мог подумать, что он появится здесь и именно в этот час?
Информаторы из стана врага оказались правы: Гарик Халсанов сегодня пришел в ресторан "Садко" отмечать свой тридцать пятый год жизни. И, как водится, не один. Следом за ним в ресторан ввалился десяток кавказцев. Кто они такие, Гулько не интересовало. Если всю "пехоту", что по просторам его страны ходит, поименно помнить, то на остальное памяти не останется.
Рома никакой бумажной статистики не вел. Всю бумагу он разделял на три категории: денежные знаки, туалетная и доверенность на право управления транспортным средством. Во внешних признаках, определяющих национальность граждан, он тоже разбирался слабо. Также плохо разбирался и в цветовой гамме, видя мир лишь в черно-белом изображении.
Гарик Халсанов последние время вел себя вызывающе, полагая, что, если он не попал под первые месяцы "чистки", то это не по причине занятости Гулько, а по какой-то другой. Возможно даже, по причине его, Гарика, величия и бессмертия.
Поэтому шел он к ближайшим столикам с кавказской уверенностью и спокойствием. Справедливости ради нужно заметить, что о присутствии в ресторане, где он собирался праздновать именины, Ромы Гулько он даже не догадывался.
А тот, лукаво ухмыляясь, вынул из кармана колоду красочных пластиковых карт и жестами матерого кагалы стал выкладывать на столе пары, тройки, покеры и вееры. Молниеносным жестом собирал и двумя движениями раздавал на четверых. Собирал и одним жестом раздавал на троих по четыре карты, по пять, по семь… Тасовал между пальцами, раскатывал спиралью и снова собирал. Эта профессиональная игра привлекла внимание сидевших за соседними столиками, и девчонки, осторожно показывая взглядами направление, призывали своих кавалеров полюбоваться вместе с ними.
Мелькания цветного пластика не замечали лишь поглощенные предвкушением праздника азербайджанцы. Гогоча, они заняли три столика и теперь жестами и щелканьем пальцев подзывали к себе всех официантов сразу.
Внезапно в кармане Гула запищал телефон. Он вынул трубку и прижал к уху. – Да?
Покачал головой.
– Хорошо, сейчас пришлю за ним людей.
– Хорек? – справился Крот, разминая под столом кисти рук.
Рома снова покачал головой, только теперь уже отрицательно, созвонился с кем-то и вернул телефон в карман. И только потом повернулся в сторону Халвы и, не глядя на него, задорно крикнул:
– Гарик, здравствуй, дорогой! Каким ветром?
В зале моментально воцарилась тишина, причем такая, что стало слышно, как на кухне шкворчат на сковороде котлеты.
– И тебе здравствуй, Рома, – справившись с оцепенением, проговорил Гарик. Он знал, на чью территорию залез, когда требовал дань с продавцов меховых изделий, и сейчас нужно было всем присутствующим дать ответ на вопрос: возможен ли подобный кураж в тот момент, когда рядом сам Гул?