За содержательным разговором скоротали минут тридцать, причем раза два мужчина выпадал в осадок, отключался, и мальчик терпеливо ждал, пока он очнется. Он сто раз мог выудить у умирающего весь бумажник, но не сделал этого. Только очарованно наблюдал, как большой, сильный мужчина балансирует на краю черной бездонной ямы - и не падает, удерживается.
Наконец, рассекая сумрак двумя яркими лучами, во двор ворвалась легковуха. Фары потухли, движок заглох - из машины выскочила длинноногая девица в распахнутой кожаной куртке и бросилась к ним. Беспризорник сразу сообразил, что девица не простая, бубновая, поэтому на всякий случай отступил в тень.
- Живой он, живой. Не волнуйтесь. Только что разговаривал.
Девица склонилась над раненым, потрогала пульс на шее. Что-то пробормотала ему в ухо, чего мальчик не мог разобрать, но что-то, видно, хорошее, потому что мужчина открыл глаза и обрадованно воскликнул:
- Лизок, ты уже здесь?
- Сережа, родной!.. Как же ты так?!
- Подстерегли, гады. Ничего не поделаешь… А где Славик?
- Тут я, тут, - отозвался из темноты беспризорник.
- Веришь ли, Лизавета, золотой парень. Попить принес, позвонил - и все за десять долларов. Надо его как-то приласкать.
- Что дальше, Сережа? Вызывать службу?
- Ни в коем случае… Вот доберемся до машины - и покатим к Михалычу.
- В Малаховку?
- Ага.
- Но…
- Никаких "но"… Слушай, когда старшие говорят.
Несколько метров до "Хонды" преодолели с трудом: мужчина обвисал на девушке и она прогибалась чуть ли не до земли. Мальчик помогал, как мог, подставляя худенькое плечо. Кое-как загрузили раненого на заднее сиденье, где он мгновенно вырубился.
Девушка дала беспризорнику сколько-то денег, не считая, комком, сказала:
- Никому ни слова, парень. В воскресенье будь здесь в десять утра. Договорились?
- Вы кто, тетенька? Солнцевские?
- Неважно… Чао, приятель.
Машина крутым виражом вылетела на улицу, а беспризорник подошел поближе к фонарю и, оглядевшись, пересчитал деньги: пятьдесят рублей, сотняги, мелочь. Много слышал про цыганское счастье, так вот, значит, оно какое…
По пустой Москве Лиза гнала "Хонду", не соблюдая никаких правил. Уже на Рязанском шоссе мужчина заворочался на заднем сидении, подал голос.
- Где мы?
- Еще минут десять, Сережа. Потерпишь?
- Времени сколько? Вроде светает.
- Пятый час. Остановимся?
- Попить есть?
Лиза притормозила, свернула на обочину. Открыла переднюю дверцу, перебралась к мужчине. Попоила чем-то из пластиковой бутылки.
- Как ты?
- Ничего. В брюхо глубоко кольнули, а так - царапины. Перемогусь.
- Перемогись, родной мой, - Лиза чуть не плакала.
В предрассветном мареве он словно впервые увидел ее прекрасное лицо. Но ему было не до сантиментов, боль крутила невыносимо. Особенно жутко, будто отрывалась, пульсировала левая рука.
Лиза сказала:
- Может, сделаем перевязку?
- Дотянем так, ничего.
- Сережа, я…
- Даже не думай об этом. С какой стати мне помирать?
Минут через десять, как она и обещала, подкатили к двухэтажному особняку на окраине Малаховки. Частная клиника доктора Чусового. Стоматологический центр и гинекология. Все окна темны, из привратницкой, как из-под земли, льется слабый свет. Лишь бы доктор оказался на месте. Вообще-то он из своей клиники не вылезает, хотя у него есть дом с усадьбой в Одинцово. Приобрел не без помощи Сергея Петровича, директора "Русского транзита".
Лиза нажала кнопку звонка и не отпускала, пока не отворилось смотровое оконце и не выглянуло заспанное женское лицо.
- Чего надо?
- Захар Михайлович у себя?
- Ну и что?
- Пойди доложи. Приехал Лихоманов.
- Еще чего. У нас не Склифософская. Доктор спит. Приезжайте к девяти.
Лиза проникновенно сказала:
- Послушай, женщина. Если ты сейчас же не разбудишь доктора, я все равно войду и сделаю из тебя котлету. Никто тебя не спасет, поверь мне.
Окошко тут же захлопнулось, но женщина ей поверила.
Без четверти шесть началась операция. Лизу доктор Чусовой отвел в кабинет, оставил ей бутылку вина, конфеты, банку с растворимым кофе и велел не высовывать носа, пока он не вернется. Бледный от недосыпа, но с веселыми, как обычно, фанатично посверкивающими черными очами он внушил ей надежду. Она не поняла, почему не должна высовывать носа из кабинета, но по его поведению уяснила, что смерть Сереже действительно не грозит. В это утро она окончательно осознала, что он для нее значит. За долгие годы в кругу мужчин-воинов, сделавшись и сама первоклассным бойцом, она, возможно, утратила что-то бесценное, что составляет сущность истинной женщины и что было когда-то свойственно ей в полной мере. Но и теперь, став такой, какая есть, в тайных помыслах она мечтала лишь об уютной, совершенно земной любви и больше всего на свете хотела родить Сереже мальчика - или девочку, на худой конец.
Спустя три часа обмирающего ожидания (пять чашек кофе, полпачки сигарет, бутылка вина) явился неунывающий Захар Михайлович. За окном уже вовсю пылало солнце, и Лиза задернула шторы.
Доктор присел на диван, предварительно достав из шкапчика свежую бутылку, но на сей раз водки. Он редко себе позволял, разве что с устатку рюмашку, другую, и всем изысканным напиткам, занесенным в дикую страну просвещенным Западом, предпочитал вот эту, смирновскую, немецкой выделки. Под сверкающими черными глазами доктора пролегли коричневые тени.
- Сказать по правде, Лиза, еще бы на дюйм левее - и нашему вояке капут. Как же он так не уберегся? Непохоже на него.
- Сама не понимаю, - Лиза примеривалась, не начать ли день тоже с беленькой. - До позднего вечера сидел в офисе, никуда не собирался. И вот ночью позвонил какой-то мальчишка… Я помчалась на Наметкина - и застала в таком виде…
- Ваши дела меня не касаются. - Доктор выпил водки, с наслаждением откинулся на подушки. - Но добром это не кончится. Сколько можно воевать? Пора и остепениться.
От Чусового это странно было слышать. Хирург с мировым именем, автор научных работ, кудесник и маг, он вдруг на девятом году оккупации открыл эту клинику у черта на рогах, где на пациентов даже не заводили медицинские карты. Стоматологический центр и гинекология - как же! Лиза догадывалась, какие зубы тут вставляют и кому делают аборты. Она не была уверена, что доктор работает именно на генерала Самуилова, но могла поклясться, что коммерцией тут пахнет меньше всего. Нестарый, пятидесятипятилетний доктор был родом из прошлого, как и Самуилов, и достался новым временам в качестве своеобразного духовного завещания. Лиза иногда невольно робела в присутствии таких людей.
- Захар Михайлович, миленький, ну не мучьте хоть вы меня!
- Да ничего страшного, девочка, что ты… Через неделю поведет тебя на дискотеку.
- А повидать?
- Повидать можно, но он спит.
- И когда проснется?
- Завтра, не раньше.
- Я поживу пока у вас?
- Почему нет. Только у нас, Лиза, каждый человек на виду, спрятаться негде.
- Оформите санитаркой. Буду полы мыть, горшки выносить.
- О-о! - обрадовался доктор. - Санитарки у нас в дефиците. А сумеешь? Клиент капризный. Ты хоть пробовала когда-нибудь полы мыть?
- Дорогой Захар Михайлович, - Лиза скромно потупилась. - Уверяю вас, мало есть в жизни такого, чего я не пробовала. Увы!
На другой день заглянула в палату к Лихоманову. То есть она и раньше заглядывала сотню раз, но теперь вошла смело и присела на стул возле кровати. Самоуверенный и довольный собой, как обычно, он окинул ее оценивающим взглядом.
- Идет тебе белый халатик, Лизуха, ничего не скажешь. Очень сексуально.
- Да и ты, милый, хорошо смотришься в бинтах.
Ей больше всего хотелось прижаться к нему, уткнуться носом в грудь, но ничего такого она сделать не решалась, он держал ее на расстоянии своей язвительной усмешкой. Он всегда был готов вот к такому обмену идиотскими репликами, никак ей не удавалось спровоцировать его на лирический разговор со слезами и пылкими признаниями. В сущности, ее суженый был из тех мужчин, от которых мирного, обыкновенного тепла не дождешься. Что ж, в принципе ее это устраивало, пока он живой, но если доведется его пережить, неугомонного, что останется в памяти?
- Водочки принесла?
- Ты правда хочешь?
- Больно очень, Лиз. Порезанный же я весь. Весь в ранах. А Михалыч анальгин экономит, не говоря уж о наркотиках. Мы ведь кто для него с тобой? Мы же для него голодранцы.
Лизе надоело слушать бред.
- Может, все-таки объяснишь, что случилось?
- В каком смысле?
- Сережа, я Гурко пошлю телеграмму.
- А где он?
Лиза заподозрила, что любимый человек после всех потрясений малость повредился рассудком. Неделю назад они кутили в "Гаване" по случаю отъезда Гурко в Сорбонну, где он якобы должен прочитать полугодичный курс лекций по теории языкознания. Что за этим стояло, кто ж его знает, Лизу во всяком случае не посвятили, но у нее сложилось впечатление, что и сам блистательный Олег Андреевич толком не понимает, куда и зачем направляется, хотя предположить про него такое нелепо: ведь он похвалялся (может, в шутку, но Лиза верила), что годам к двадцати уже овладел вчерне мировым человеческим опытом, а чуть позже разгадал извечную загадку бытия, которая заключалась в том, что такие философские категории, как добро и зло, берущие начало в космосе, на самом деле имеют инфекционную природу и передаются от человека к человеку капельным путем, наподобие вирусов гриппа. Разумеется, мудреца, сделавшего подобное открытие, вряд ли пошлешь незнамо куда неизвестно зачем, но Сорбонна…
Вечер в "Гаване" удался на славу, Лиза познакомилась, наконец, с супругой Гурко, прекрасной Ириной Мещерской, которую Олег вывез из Зоны. Лизе давно хотелось взглянуть на женщину, которую герой предпочел всем остальным, и она не разочаровалась. Сперва Ирина показалась ей незатейливой простушкой, но не прошло и часа, как Лиза попала под ее обаяние и поняла, что избранница Гурко воплощает в себе женщину в чистом виде, без примеси фальши и бабьей истерики: разговаривать с ней, видеть ее улыбку было то же самое, что окунаться в теплые, шаловливые волны летней реки…
- Олег в Европе, - напомнила она Сергею Петровичу, возлежавшему высоко на подушках, как поэт Некрасов на известной картине, - но если ты думаешь, что я не знаю, как с ним связаться, то ошибаешься. Или ты перестанешь паясничать и скажешь, что произошло, или…
Сергей Петрович посуровел.
- Стоит ли, Лизуха, озадачивать большого человека нашими маленькими бандитскими разборками… Кстати, помнишь некоего Игната Семеновича Зенковича?
- Да, помню… Хорек из высшего света. Посредник. Нефть, алмазы, автомобили. Кажется, внучатый племянник Самого… Почему ты о нем заговорил? Его же месяц назад…
- Не совсем.
- Что - не совсем? Убили не совсем?
Лихоманов попытался усесться поудобнее, но что-то себе повредил под бинтами: лицо исказилось в гримасе. Лиза вскочила на ноги и, бросив: - Я мигом! - покинула палату. Вернулась со шприцем. За день работы санитаркой она достаточно сориентировалась в здешней обстановке, чтобы не обращаться за помощью.
- Яд? - сухо спросил Сергей Петрович.
- Промедол.
- Давай, коли.
После укола Сергей Петрович разомлел, попробовал Лизу ущипнуть, но она держалась неуступчиво, в связи с чем он высказал ей горький упрек.
- Выходит, коли человек помирает, и побаловаться нельзя?
- Сережа, я жду.
В конце концов он рассказал ей свою историю.
Зенкович (Геня Попрыгунчик), как и все крупняки, естественно, находился в разработке у Конторы, скапливающей компромат на тот случай, если в государстве пойдет откат в обратную сторону и новым правителям понадобится, чтобы успокоить население, организовать несколько показательных процессов. Кроме того, криминальная информация была ходовым и выгодным товаром, особенно в период очередных свободных выборов.
Надо заметить, среди прочих монстров российского капитализма Зенкович выглядел безобидной фигурой. Вся его сила заключалась лишь в случайном дальнем родстве, сам по себе он никому из сильных мира сего не был конкурентом. Гуляка праздный, бабник, прожигатель жизни, этакий лишний человек конца двадцатого века. Контактный, беззлобный, готовый к любым услугам, только плати. Типичный новый русский на выпасе, с недоразвитым умишком, абсолютно лишенный нравственного чувства (в этом плане как бы и не совсем человеческое существо), но цепкий и прилипчивый, как пиявка. Должностями и наградами его не обходили (против родства не попрешь): редкий праздник Гене Попрыгунчику не вешали на грудь какой-нибудь орденок за заслуги перед отечеством, а на последнем Дне Победы дядюшка-президент в домашней обстановке лично прикрутил к лацкану пиджака знак Героя России. Главной слабостью Зенковича были женщины, но тут у него имелся такой богатый выбор, что позавидовал бы турецкий султан. Кстати, в досье отмечалось, что недавно вкусы Попрыгунчика резко изменились: прежде склонный к роскошным дамам полусвета, к знаменитым куртизанкам и оперным дивам, он вдруг душою потянулся к гниловатому женскому мясцу и не чурался снимать подружек прямо на Тверской. Однако наркотиками не злоупотреблял.
Врагов у Зенковича не было, тем более дико прозвучала весть о его похищении и требовании колоссального выкупа. Пресса и телевидение терялись в догадках, но в основном грешили на отморозков из Чечни, да еще на таинственную Марийскую группировку, возглавляемую неким Харитоном Безухим, а также, как водится, на ФСБ. Независимые журналисты сходились во мнении, что необходимо немедленно вызволить Зенковича из позорного плена, ибо речь шла о чести и достоинстве монаршего семейства, а значит, оскорблена Россия. Сперва переговоры шли туго, Москва, как обычно, надувала щеки, грозила, что не заплатит ни копейки, но никто не сомневался, что в конце концов похитители получат выкуп через Березниковского: но вдруг всю прогрессивную общественность всколыхнула страшная весть: Игната Семеновича замочили. Двое суток телевидение по всем каналам демонстрировало разбросанные по ущелью внутренности сиятельного племянника, а также отрубленную заснеженную голову с лукавым прищуром, приводя обывателя в благоговейный трепет. Официальная версия гласила: несчастный случай, халатность при спуске со скалы, но ей мало кто верил.
Каково же было удивление Сергея Петровича, когда он, заглянув после работы в ночной клуб "Невинные малютки" (исключительно по делу), наткнулся там на живого и здорового Геню Попрыгунчика, окруженного, как обычно, стайкой разбитных девиц. Лихоманов кинулся к нему, желая заключить в дружеские объятия и все еще не до конца веря своим глазам, но Геня отшатнулся и даже как будто его не узнал, что было еще удивительнее, чем воскрешение из мертвых. Как раз минувшей зимой они вместе провернули через "Русский транзит" две очень выгодные махинации, и Геня положил себе в карман кругленькую сумму, что-то около двухсот тысяч долларов. И винца перепили немало, а однажды, совсем недавно, слетали на пару в Вену на уикенд. Славно там оттянулись.
- Ты что, Попрыгун! - заревел Лихоманов в обиде. - Это же я, Сереня Чулок.
Положение исправила Галка Петрова, известная эскортница с Арбата, с которой майор тоже был знаком.
- Се-ерж, дорогой, - протянула в своей заученной, вызывающе нимфоманской манере, - пойдем, кое-что расскажу.
Отошли к бару, и Галка поведала некоторые печальные обстоятельства Гениного спасения. Оказывается, при побеге он так шмякнулся головой, что в ней перепутались все шарики. Он первое время вообще никого не узнавал, но постепенно приходит в себя, и врач твердо обещал, что через несколько недель память совершенно восстановится. Сергей Петрович спросил:
- Подожди, Галь, а та чья была голова, которую по телику крутили?
- Двойник. - Проститутка многозначительно подмигнула, - Чтобы сбить со следа. Это входило в план операции.
Майор сделал вид, что поверил.
- Надо же, - сказал задумчиво. - Сколько чудес на свете, а мы живем, как дураки.
- Именно так, - согласилась красавица. - Ты, Серж, веди себя попроще, не пугай его. Он к тебе скоро привыкнет… Меня он знаешь как сначала называл?
- Как?
- Дарьей Степановной. Даже в постели. Чудно, да? Я чуть от смеха не описалась.
- Ничего удивительного… Ну а как он вообще?
- Говорю же, восстанавливается. Во всех отношениях. Я за ним приглядываю, - ткнула пальцем в потолок. - Оттуда распорядились. Может быть, поедем в Италию на лечение. Там какой-то профессор необыкновенный.
Вернулись к Попрыгунчику - и с ним Сергей Петрович пропустил по чарке, уже не набиваясь в приятельство. Зенкович хрипло, простуженно пожаловался:
- Ничего не помогает, хоть тресни. Даже ханка.
- От чего не помогает, Игнат Семенович?
- В башке сквозит. Живу как зажмуренный. Зато Галочку сразу узнал, правда, Галочка?
С этой минуты Лихоманов окончательно уверился: подстава. Голос они ему, допустим, напрягли, не придерешься, но манера говорить… Ее не переделаешь. Это - как отпечатки пальцев. Попрыгунчик говорил совсем по-другому, с другими паузами и ударениями, да и лексика не его. Подстава классная, но сшитая все же на живую нитку. Рассчитанная на дальнего родственника. Вон и родинка над бровью появилась, которой у Гени отродясь не было. Да и рисунок лица, если приглядеться, более резкий, подбородок вообще не от Прыгуна… Но здорово, ничего не скажешь. Кто это все провернул и зачем? У Лихоманова в голове промелькнуло сразу несколько вариантов. О да! С воскресшим Попрыгунчиком можно разыгрывать богатые комбинации, очень богатые и перспективные.