- Брось ты, я это, не делай строгий вид. У тебя, что ли, посторонние в кабинете? Так я перезвоню.
- Не надо перезванивать, можешь не застать. Какие дела, только быстро!
- Да что за спешка? Я тебе звоню. Значит, отложи все постороннее и слушай… Чего я хотел спросить? - Нет, подумал Брусницын, башка все-таки квадратная, с такой дела решать - только портить. - Вспомнил! Где тот твой хахаль?
- Ничего не понимаю! - сердито воскликнула она. - Ты о ком? Говори яснее, у меня нет времени!
- Ну тот, которого я у тебя на кухне застал. Ты же не будешь мне врать, что не дала ему?
- Какая ты все-таки свинья, Игорь! Так с женщиной разговаривать…
- Ну ладно, ладно, ладно… извини. Я ж не против твоих мужиков! Ты себе хозяйка, дала - твои проблемы. Куда он пропал? Два дня назад еще должен был прийти.
- Он сейчас днем и ночью адвоката охраняет. Тот уже получил угрозы с требованием бросить заниматься делом Гусева, если не хочет кончить, как его приятель, Гордеев, что валяется в больнице.
- Ах вон в чем дело! Это меняет… Ну ладно, как закончит, пусть приходит, я его оформлю, у меня есть вакансии. А ты куда торопишься? Нервничаешь чего?
- Пришло сегодня с утра указание из Генеральной прокуратуры явиться, имея при себе все материалы по уголовному делу Гусева. Ты чего-нибудь понимаешь? Вот, срочно готовлю, подшиваю недостающее…
- Ка-ак? - растерянно протянул Брусницын. - А к кому конкретно?
- Я его не знаю, мне сказано - в приемную к генеральному прокурору. Какой-то Турецкий.
- Кто-о-о?!
- Он был "важняком", как я. И звезда на погоне тоже одна, только большая, и погон без просветов. А теперь вроде в помощниках у генерального, я особо-то еще не интересовалась. Спросила тут одну, она говорит, что мужик правильный, только бабник страшный, ни одной стоящей юбки не пропускает. Понял, Игоряша, с кем общаемся?
- Дура ты набитая, Нинка, - удрученно ответил Брусницын. - А я тебе вот что скажу, запомни. Этот Турецкий, скорее всего, тот самый тип, из-за которого весь сыр-бор с твоим Гусем загорелся. И человек он страшный, хоть, может, и бабник. Разве что на тебя клюнет? Ты особо-то не сопротивляйся, не надо. Нам бы этого Турецкого пригреть. А в общем, сама смотри, по обстановке, ты - баба ушлая, учить не надо. Только потом обязательно позвони, что у вас и как.
В кабинет заглянул помощник:
- К вам Мамонов, Игорь Петрович. Примете?
- Зови, - Брусницын махнул рукой и сказал в трубку: - Звони, я буду ждать. Да! Слушай, совсем забыл! Ты про Гуся знаешь?
- Знаю, - устало ответила она. - Вот и надеюсь выяснить, кому и зачем это понадобилось. Ох неспокойно у меня на сердце, Игорь…
- Ладно, вернешься, я тебе его успокою. Привет…
В кабинет вошел Мамонов, посмотрел вопросительно.
- Садись, Гриша, выпить хочешь?
- Нет, - мрачно ответил тот.
- Ну как желаешь, а я приму… У тебя в Матросской Тишине кто-нибудь имеется?
- А зачем?
- Гриша, - совсем мирным тоном сказал Брусницын, - чего ты спрашиваешь? Если говорю, значит, мне нужно. Ты вот потерял Гуся, а я уже нашел. Так есть?
- С ходу не скажу, а подумаю…
- Вот-вот, подумай, Гриша, подумай. И постарайся, чтоб в дальнейшем таких проколов у тебя не было.
- Так я при чем? - вскинулся Мамонов.
- Быстрей надо поворачиваться, Гриша, не тянуть, когда у тебя конкретное задание, понял? Так налить?
- Валяй, - хмуро согласился Мамонов, понимая, что Брус просто ищет примирения, как бы извиняясь за свою несдержанность.
4
Нина Георгиевна Ершова прекрасно знала о своих недостатках, которые, при острой необходимости, можно ловко скрыть, и, естественно, о достоинствах, которых скрывать не надо. Наоборот - только подчеркивать. Она знала и о выгодных для себя позах - когда, например, в какой момент знакомства, следует выставить напоказ ноги, как поболтать элегантной, без задника, туфелькой, а потом небрежно перекинуть одну ногу на другую, как это делала красотка Шарон Стоун в "Основном инстинкте". Сто раз смотрела эту кассету, пока не пришла к выводу, что у нее этот несложный трюк выходит лучше, чем у американской кинозвезды. В общем, все эти и масса других секретов обольщения мужчины были ей известны, но, как показывала практика, до сих пор не находили себе применения. Чаще всего случалось, что мужики с ходу липли, как мухи на мед, и ей оставалось не привлекать их к себе на грудь, а отпихивать. Что-то в ее внешности - не в лице, нет, лицо было нормальном, даже неброским, но в фигуре, в походке, в движениях, что-то порочное, притягательное - заставляло мужчин терять голову. Ершова не комплексовала по этому поводу. Надо уметь пользоваться тем, что имеешь.
Придя в очередной раз к такому выводу, Нина Георгиевна еще раз оглядела себя в зеркале, поправила прическу, взяла сумку с толстым делом и отправилась к заместителю начальника Следственного комитета - доложить. Он и передал ей указание Генеральной прокуратуры.
- Подготовилась? - хмуро спросил тот, поверх очков оглядывая Ершову. - Ну езжай… Возьми там любую оперативную машину, которая стоит без дела, а приедешь, сразу отпусти.
- А обратно? - Нина качнула тяжелой сумкой.
- А ты - не курьер. - Он тяжело посмотрел на нее. - Если б нужен был курьер, я бы его и послал. Давай.
Не понравилось ей такое напутствие. Да и звонок Игоря очень не понравился. Как будто храбрится, накачивает себя, а сердчишко-то вздрагивает, как у того зайца… Ха, "пригреть" ему Турецкого! Да что он, за шлюху подзаборную ее держит? Тебе нужно, ты и "грей"!.. Но пока ехала, обдумала все, что ей стало известно об этом Турецком. И в конце концов решила, что, в случае неожиданной опасности для себя она воспользуется одним из приемов, который действует на мужиков безотказно. Правда, говорят, не на всех, только на некоторых. Сама она не пробовала, но, представляя, как все может выглядеть со стороны, хитро усмехалась.
А в принципе этот бывший, точнее, еще недавний "важняк" ей был не страшен. Коллегам всегда можно найти общий язык, к тому же она сегодня выглядит на все сто. Вот что значит вовремя, словно специально, сделать перерыв и отоспаться вволю. Секретарша генерального прокурора излишне придирчиво окинула ее ревнивым взором, от остроносой туфельки до замысловатой прически, которую Нина старательно соорудила себе уже на работе, узнав о поручении руководства.
"Ну что, довольна осмотром? - так и тянуло схулиганить Нину. - Подхожу вашему Турецкому или не очень?" Но промолчала, скромно потупив глаза.
Секретарша назвала номер кабинета и показала рукой, в какую сторону идти по коридору.
Нина нашла нужный кабинет, постучала в дверь. Не услышав никакого ответа, подняла руку, чтобы постучать еще раз, но сзади ее окликнули. Она обернулась и увидела высокого светловолосого мужчину в прокурорском кителе с генеральскими погонами. Он приближался к ней с противоположного конца коридора, от окна, где стояла железная стремянка.
- Вы, полагаю, Нина Георгиевна Ершова? Очень хорошо.
И все! Ни здравствуйте, ни руку не протянул - ничего. Просто открыл ключом дверь, пропустил ее вперед, показал, куда сесть, и закрыл за собой дверь. Нине показалось, что он запер ее, но - зачем? Наверное, показалось, глупо на это рассчитывать.
- Прошу, - он протянул к ней руку через стол. Но Нина поднялась со стула, одернув короткую юбку, машинально этак провела ладонями по бедрам. Потом, низко склонившись, подняла с пола свою сумку и, обойдя его стол, коленом уперлась в боковой ящик, утвердила на колене сумку и стала неловко доставать толстую папку с материалами. А ведь она выбрала и подшила только самые необходимые.
Папка "доставаться" не хотела. Нина беспомощно взглянула на сидящего рядом хозяина кабинета, с индифферентным выражением наблюдавшего за ее безуспешными действиями. И Нина начала злиться.
"Что ж ты, бревно, полено чертово! Видишь ведь, как баба мучается, помоги!"
Никакого движения. Тогда Нина, прекратив возню, просто вывалила папку из сумки на стол.
- Садитесь, - спокойно сказал Турецкий.
Ух как она его отматерила! Мысленно… А он, не обращая на нее внимания, достал из ящика стола элегантные тоненькие очки, небрежно надел, открыл папку и углубился в чтение. Или просто делал вид, что внимательно читает, а сам мельком проглядывал страницы, не особенно углубляясь в содержание. Нина сама не без труда разбирала почерк некоторых свидетелей. Ему же словно все было по фигу.
Листов в деле было подшито много, а он перебрасывал их, словно играючи. Нину это все больше и больше начинало раздражать.
- Я не помешаю вам, если отодвинусь к окну? - вкрадчиво спросила она.
- Не помешаете, - ответил он, не поднимая головы.
Тогда она отодвинула свой стул к окну, поставила его так, чтобы он мог видеть ее всю, и села, приняв излюбленную позу американской актрисы. Нет, все-таки свою собственную. Ведь главная игра еще не началась. Подождала… положила ногу на ногу… непринужденно, чуть задержав приподнятую ногу, поменяла их местами… покачала туфелькой… погладила обеими руками бедра… сложила ладони на колене…
- Простите, Александр Борисович, да? У вас тут курят?
- Вообще, нет, но вам можно. Только откройте, пожалуйста, форточку.
- Благодарю вас… Там все понятно?
- Да.
"Да что за гад такой! Лишнего слова не добьешься!"
Нина подошла к сумке, стоящей на полу, возле ножки стола, и достала из нее начатую пачку папирос "Беломор". Она специально ее держала для ответственных случаев, хотя терпеть не могла папирос, предпочитая тоненькие "Вог". Но именно "Беломор" среди своих, причастных, так сказать, к клану юристов, работающих "на земле", обычно создавал атмосферу крестьянской такой простоты.
- Не желаете? - она показала кончик папиросы, выбитый ею толчком указательного пальца из пачки.
- Благодарю, я курю "Честерфилд".
"Даже не взглянул, не выказал удивления! Ну мерзавец!"
Тогда Нина чиркнула зажигалкой, затянулась дымом и, подойдя к подоконнику, положила папиросу на край. А сама стала тянуться к форточке, чтобы открыть ее. Но сколько ни дергала за неудобную железку, та не открывалась. И правильно делала, потому что Нина, все больше изображая рвение, вытянулась уже так, что ее юбка с замечательным разрезом по правому борту задралась до самой уже невозможности. Еще чуть-чуть, и из-под нее появятся кружевные резинки туго натянутых чулок и не менее пикантное кружево свободных трусиков. Ну а чувственный изгиб крутого, обнаженного в разрезе форменной юбки бедра - это уж в порядке вещей!
Он видел, конечно, Нина почувствовала его взгляд. Резко обернулась, сделав при этом обиженное лицо, и успела поймать момент, когда он воровато опустил глаза. И при этом как-то неестественно выдохнул, показалось, что даже с легким хрипом. Откашлялся. И кашлял, надо отметить, с большим чувством, словно извинялся за свою неосторожность.
- Форточка… - жалобно сказала она.
- Что вы говорите? - Он приподнял очки на лоб и уставился на нее, словно не понимая, кто она и зачем здесь находится.
"Ну до чего ж хорош, мерзавец! Вот кому отдалась бы без рассуждений, в любую минуту, сразу, как в омут головой…"
- Не хочет открываться, - почти с детской обидой произнесла она, суетливо оправляя юбку. Юбка почему-то не оправлялась.
- А-а, я забыл сказать, - Турецкий изобразил искусственную улыбку, которую тут же убрал с лица, - она и не откроется, дерните окно, оно не заперто.
И все. И никакой больше реакции.
Шло время, а он листал и листал дело, не поднимая на нее взгляда и не делая для себя перерыва. "Железный он, что ли?"
Звонили телефоны, он поднимал трубку, слушал, клал на место. Иногда отвечал "да", "нет", "попозже, пожалуйста", а пару раз даже резко: "Занят!"
Нина выкурила уже полпачки, и во рту у нее было гадко. "Хоть бы чашку чая предложил, гад!" - снова стала она накачивать себя.
- Хотите пить? - спросил, словно ждал именно этого момента. - Вон в графине вода, свежая, я сам утром наливал.
"Вот за что я вас всех ненавижу!.."
И когда уже ей показалось, что от ожидания и нервного напряжения она готова упасть в обморок, он перевернул последний лист и захлопнул папку. Сразу же пиликнул лежащий на столе мобильник. Он взял, включил и не поднес его к уху, а положил ухо на него - в задумчивой такой позе.
- Да… Здесь… - Он взглянул на Нину, и она могла бы поклясться, что он, будто заговорщик, подмигнул ей. - Думаю, скоро… Пока. - Турецкий отложил трубку и теперь уже точно заботливым взглядом уставился на нее: - Вы себя хорошо чувствуете?
Его неожиданно мягкий вопрос смутил ее. Подумав, ответила честно:
- Устала.
- Сочувствую. Нам всем нелегко. Но - к делу. С этим, - он взял в руки папку, приподнял и отбросил ее в сторону, как нечто ненужное, - мне все ясно, Нина Георгиевна. Все здесь туфта. А что не туфта, то ложь и оговоры. И - ничего по делу. Ни о Брусе, ни о Мамоне, ни о ком, кто по-настоящему причастен к делу. Заказ - он и есть заказ, и каждый живет как может. Оставим это пока… А поговорим мы с вами о другом, о вас, Нина Георгиевна…
Господи, где та улыбка, с которой он буквально минуту назад смотрел на нее? Где тот мужчина, которому она готова была отдаться, лишь только мигни?! Или она зевнула, пропустила тот момент, когда он?..
- Я вас не понимаю, - с расстановкой, чувствуя холодок в желудке, произнесли Нина. - Объяснитесь…
- Естественно, - понимающе кивнул он, - затем и пригласил. Но прежде чем начать этот трудный, честно скажу, разговор, я хотел бы спросить, нет ли у вас желания сказать мне правду? Не исповедаться, нет, исповедь - дело святое, после нее положено отпускать грехи, а я этого сделать не смогу. Но когда настанет необходимость, могу найти пару искренних слов в защиту, это я обещаю.
Он улыбнулся, но ей эта улыбка показалась издевательской. Даже дыхание перехватило. Что он имеет в виду?! Что они знают?! Вот теперь это безымянное "они", о чем она недавно говорила с Сережкой, окончательно оформилось.
- Я вас не понимаю, в чем должна признаться и почему каяться? Если я совершила преступление…
- Совершили, - с той же улыбкой кивнул он и, сняв очки, положил на стол.
- Если я виновата…
- Виноваты, - с той же интонацией продолжил он. - Вот я и предлагаю вам… Нина Георгиевна.
- Нет, - она резко замотала головой, рассыпая по плечам волосы и круша тем самым свою прическу, над которой так старалась. - Пока мне не докажут, я ни в чем признаваться не буду! Да мне и не в чем признаваться! - быстро поправилась она. - Что я сделала не так? Я два года!.. - Она вскочила, подбежала к столу и кулачком застучала по папке дела. - Два года как проклятая!..
- А вот здесь верю, - спокойно заметил он, - что именно как проклятая… Да вы придвигайте стул, садитесь или присаживайтесь, как вам угодно. Разговор наш только начинается.
- О чем вы? - резко, с вызовом, спросила она.
- Я-то?
- Да, вы-то!
- Хм… - Турецкий так и расплылся в улыбке. - Вы прекрасны, Нина Георгиевна! Вы превосходно выглядите, такая вся… ух! Сильная, чувственная! Просто замечательная женщина! Скажите, зачем вам это все было надо?.. Молчите? Ну поехали, - закончил он деловым тоном и снова нацепил очки. - Итак, прошу вас ознакомиться с некоторыми документами, имеющими прямое отношение к делу, которое вы расследуете, но среди ваших материалов они пока отсутствуют. Временно. Вот, прошу ознакомиться.
Он протянул ей через стол заявление Гусева в Генеральную прокуратуру.
Она стала читать, и руки ее непроизвольно задрожали.
- Я не знала об этом, - убитым голосом сказала Нина.
- Вот - другое, - не отвечая и не комментируя ее слова, Турецкий протянул второе заявление Гусева в Генеральную прокуратуру, в котором тот в соответствии со статьями 61 и 67 УПК требует отвода следователя Ершовой.
- Но я ничего не знала об этом, - совсем растерялась Нина. - Откуда оно? Это не фальсификация?
- Нет, его передал адвокат подследственного Вадим Андреевич Райский. Ну хорошо, вы не в курсе, это отчасти объясняет ваше упрямство, Нина Георгиевна. - Турецкий усмехнулся. - А теперь давайте перейдем к более конкретным фактам. Хотя уж, кажется, конкретней некуда… Вы, я заметил, не обратили внимания на утверждение Гусева о передаче вам взятки, верно?
- Это чушь.
- Понятно. Тогда прочитайте, пожалуйста, показания адвоката Штамо, который утверждает, что лично передал вам двести тысяч долларов в три приема - числа тоже указаны, как и номера отдельных купюр - которые, по вашим словам, предназначались для передачи этих денег сотруднику Генеральной прокуратуры, но об этом позже, как об условиях для смягчения меры пресечения Гусеву. Извольте.
- Я не понимаю! - вскинулась Нина. - При чем здесь Штамо? И как он мог давать какие-то показания, если его нет?
- А где он, не знаете? - наивно спросил Турецкий, чуть нагнув голову.
- Откуда я могу знать?.. Он… исчез. Наверное, испугался чего-нибудь.
- Какая жалость… Что ж нам делать с его показаниями? Разве что подождать, когда он позвонит, и уточнить?
- А вы знаете, где он? - спросила она и почувствовала вдруг безумную сухость в горле.
- А это ни для кого не секрет. Он поехал в Санкт-Петербург, к своим друзьям, отдохнуть, набраться, так сказать, сил… Что с вами? Дать воды?
- Дайте, - прохрипела она. И пришла в себя, лишь выпив целый стакан.
- Так вы читайте, я вас не тороплю, времени теперь, Нина Георгиевна, у нас с вами будет достаточно. Наговоримся. - И он снова подмигнул.
А у нее словно что-то вспыхнуло в мозгу! Вот, значит, как? Хорошо, она посмотрит, что накатал этот проходимец Штамо… Господи, сколько же ошибок!
Самое худое, поняла она, это указанные номера купюр. И зачем она держала деньги дома?! То есть зачем - как раз понятно, но и тут надо было быть умней и предусмотрительней. Пусть еще найдут! И вдруг с ужасом подумала о Валере! Вот где главный прокол!..
Нина отодвинула показания Штамо и откинула голову, демонстрируя крайнюю усталость.
- Рано, Нина Георгиевна, - строго сказал Турецкий. - Теперь прошу вас ознакомиться с показаниями господина Гриднева. Вам будет чрезвычайно любопытно. Затем я дам вам прочитать явку с повинной некоего Владимира Харитоновича Багрова, по кличке Багор. Уверяю вас, не менее любопытный материалец. Особенно про вашего хорошего знакомого господина Брусницына Игоря Петровича и некоторые его делишки. Вы не соскучитесь. Знаете почему?
- Почему? - равнодушно переспросила она.
- Потому что во всех показаниях обязательно фигурируете вы, Нина Георгиевна. Вы, ваш братец Сергей Георгиевич, дважды судимый вор в законе Григорий Семенович Мамонов, которого я уже нынче поминал. Ну и, наконец, Леонид Исаевич Вакула, к сожалению, мой коллега. Но, полагаю, это будет длиться уже недолго - я про коллегу. Не желаете дать пояснения?