- Я не об этом. Тех, кто не умел играть, там было предостаточно, но только он один не отказался играть после второго-третьего поражения. Из этого можно сделать, как минимум, два вывода: во-первых, Гордеев - человек обязательный, во-вторых - без болезненного самолюбия и честолюбия. Это значит, что он легко сработается с незнакомым коллективом, нашим коллективом. Человек без необоснованных претензий на лидерство…
- А может, он просто мазохист?
- Мазохисты, Женечка, люди угрюмые и лишенные чувства юмора, а Гордеев - нормальный человек, наш человек. Кроме того, двадцать вторую партию он свел вничью!
- Значит, зануда!
- Знал бы я вас меньше, я бы сказал, что это вы зануда, Женя, - отмахнулся Воскобойников. - Нам же нужен скрупулезный профессионал, а не балагур и не массовик-затейник!
- Нет, по-моему, портретец вполне симпатично выглядит, - протянул Савелий Ильич. - Совсем даже не мачо, правда, Георгий Аркадьевич?
- Конечно, нет.
- Ладно, не мачо! Гаучо без пончо! - сдалась Женя. - Я уже обожаю его всем сердцем и жизни своей без него не мыслю, все довольны?
Воскобойников шагнул к двери и, уже взявшись за ручку, вспомнил:
- Собственно, я к вам шел, чтобы сказать, что Гуревич согласен, например, сегодня поговорить с Гордеевым. Только пусть перезвонит и уточнит время. Или вы перезвоните, Женя.
- Ну что, будем смотреть кино? - спросил Заставнюк, когда шеф испарился.
- Надо запастись кофе, - кивнула Женя, - иначе уснем.
Зрелище действительно оказалось сонное. Для полноты картины Воскобойников достал не смонтированный материал, а записи со всех четырех видеокамер, работавших в зале "Хилтона" во время каждой игры. То есть в среднем три часа каждая партия, да на четыре камеры, да на три партии, которые успел провести Болотников, - выходило, что смотреть придется 36 часов.
Но Женя решительно взялась за пульт и безжалостно промотала все куски, где Болотникова не было, где он был со спины или сильно издалека. В режиме такого ускоренного просмотра они справились с делом за пару часов. И вот что получилось в результате. По ходу первой партии Болотников был спокоен, почти не вставал, думал довольно быстро, а под конец даже снисходительно заулыбался и легко согласился на ничью. Во второй игре спокойствие его начало таять прямо на глазах, он немного дергался, вскакивал, ходы обдумывал только стоя, проиграл на 40-м ходу и спешно покинул зал. Третья партия: Болотников внешне невозмутим, лицо словно вытесано из камня, но он все время держится пальцами за виски и не отрывает взгляд от доски. Проигрыш на 29-м ходу ничего в его поведении как будто не меняет. Он спокойно встает, медленно уходит, по-прежнему прижимая пальцы к вискам. полное впечатление, что он не вполне соображает, где он и что с ним, - глаза широко распахнуты и совершенно пусты.
- По-моему, он был в каком-то трансе, - сказал Савелий Ильич.
- Похоже, - согласилась Женя. - Но пусть Гордеев и в самом деле покажет эту запись хорошему психиатру, а тот уже точно скажет: транс это или симуляция. или же у него просто голова болела.
14
За сутки с его предыдущего визита мало что изменилось. Брусникина и Заставнюк все так же сидели за своими столами. Заставнюк - с неизменной книгой, Брусникина - уставившись в экран компьютера. Только на этот раз в процессе игры она еще успевала нажимать левой рукой на кнопку Redial стоящего рядом телефона. А телефон, пропищав семь цифр-нот, срывался на короткие гудки. Брусникина не глядя давала отбой, и все повторялось сначала.
- А, Юрий Петрович! - первым оторвался от своего важного занятия Заставнюк. - А я, представляете, проштудировал вот, с позволения сказать, энциклопедию. - Он похлопал ладонью по книге в яркой глянцевой обложке. - Подарок генерального спонсора нашего злосчастного турнира. "Необыкновенные шахматы" из серии "Энциклопедия вундеркинда", не читали?
Гордеев отрицательно мотнул головой, раздумывая: снять куртку и присесть за предоставленный стол или прямо с порога, не раздеваясь, поинтересоваться успехами, которых, судя по всему, немного, и шагать себе восвояси?
- И не стоит, - кивнул старик. - Не впечатляет книженция, скороспелая слишком. Вот разве что несколько баек из жизни знаменитых шахматистов подобраны со вкусом. Одна совершенно замечательная. - он засмеялся еще до того, как начал рассказывать. - На шахматном турнире в Гааге 84-летний гроссмейстер Мизес выиграл партию у 86-летнего голландского шахматиста Ван-Форреста. У Мизеса спросили: "В чем заключается секрет вашего успеха"? "Молодость победила!" - ответил тот. Молодость, представляете?! - он заливисто расхохотался.
Брусникина улыбнулась уголком рта, не отрывая взгляд от экрана, а руку от телефона.
- Я заходил к Воскобойникову… - сказал Гордеев.
- Если вы по поводу Гуревича, - откликнулся отсмеявшийся Заставнюк, - то Женя вот битый час пытается ему дозвониться.
- Шеф заходил, - подтвердила Брусникина. - Гуревич не против поговорить, только нужно согласовать время. А по домашнему упорно занято, мобильный же вообще, видимо, отключен.
- Что, так целый час и звоните не переставая? - справился адвокат.
- С перерывом на чай и отправление естественных надобностей, - съязвила Брусникина и добавила уже без ехидства: - Пока я отчет по вчерашнему дню писала, хоть автоответчик работал, а теперь даже до него не достучаться.
Юрий Петрович не смог удержаться от ответной желчной реплики:
- Вы пишете отчеты? - Что-то раздражало его в этой ситуации. То есть понятно что - идиотизм его раздражал. Ну что проку от таких помощников? ладно еще старик Заставнюк - кладезь достоверных фактов и завиральных теорий, такой консультант действительно нужен. Но довесок-то к нему зачем?
- Отчеты у нас - обязательная практика, - ответил за Брусникину старик. - Шеф требует максимально подробных докладов о каждом дне, о каждом действии. Выводы можно опускать, он любит их делать сам…
- О каждом действии? - не поверил своим ушам Гордеев. То есть получается, что все их вчерашние разговоры, препирательства отражены на бумаге, сданы и подшиты?! Бред! Горячечный бред. Такого и во сне не приснится. - Но зачем?
- Во-первых, чтобы учиться на собственных ошибках, а во-вторых, такова практика.
- Понятно, - протянул Гордеев, хотя на самом деле ничего ему понятно не было. Кроме того, что нужно поменьше болтать всуе. - И Воскобойников действительно потом это все читает?
- А вы не смотрите, что раз в день забегает минут на пять - и все. Количество комиссий, комитетов, советов и федераций, в которых шеф перманентно заседает, не поддается исчислению, - ответила теперь Брусникина. - Плюс он еще читает лекции в институте физкультуры и руководит программой на спортивном канале. Он все успевает. Не волнуйтесь, мы под чутким руководством.
- Да я, собственно, и не волнуюсь…
Тут вдруг случилось чудо: вместо коротких гудков телефон выдал два длинных, и следом низкий хрипловатый голос произнес:
- Слушаю.
- Андрей Валентинович? - Брусникина обстоятельно представилась, не забыв помянуть Воскобойникова, свой вчерашний разговор с автоответчиком, обещание о встрече, выданное Гуревичем…
- Простите… - прервал он недовольно. - Чем именно я могу помочь?
- Когда мы могли бы встретиться?
Гордеев и Заставнюк подтянулись поближе к телефону, Гуревич говорил как-то невнятно, а громкая связь была не такой уж и громкой.
- Это обязательно?
Казалось, тренер расстроен и недоволен.
- Нам необходимо задать вам несколько вопросов о Богдане Болотникове. Это не телефонный разговор, так ведь, Андрей Валентинович?
- Телефонный разговор, не телефонный - предрассудки все это! И сразу предупреждаю: ничего, что могло бы вас заинтересовать, я не знаю. Раньше я с Богданом не работал, он пригласил меня только на матч с "Владимиром". Я поначалу не соглашался, и отказался бы - Осетров уговорил.
- А почему вы не хотели войти в команду Болотникова?
- Что значит, "войти"? Я и был вся его команда.
- Простите, я неточно выразилась. Почему все-таки? Это нарушало ваши планы?
- Нет. Не особенно.
- Может, у вас был личный мотив?
- Да нет же! - Гуревич окончательно вышел из себя. - С чего вы взяли?! Богдан был человек с характером, а кто из шахматистов без характера? Талантам нужно прощать некоторую долю вздорности и неблагодарности.
- Но почему он выбрал именно вас?
- А к кому он еще мог обратиться?! Думаете, нашлось бы много охотников иметь с ним дело?
- Не знаю.
- Спрашивайте уже, наконец, главное: говорил ли он мне, что компьютер каким-то образом проникает в его сознание? Лично мне не говорил. Может, кому-то другому и обмолвился мимоходом. Но мало ли чего не скажешь сгоряча, когда две партии подряд проиграешь! Я тут прокручиваю в голове который уже раз, как Богдан держался, было ли заметно, что он готов и собирается покончить с собой. Нет, я никаких симптомов не разглядел. Настроение было вполне боевое и жизнерадостное. Да, несколько раз во время анализа он отключался, думал о чем-то своем, мрачнел, но это же понятно: серьезный соперник, ответственность, постоянное напряжение…
- Андрей Валентинович, и все-таки есть необходимость более подробного разговора…
- Воскобойников уполномочил вас? Ладно, приходите, только не задерживайтесь, - с большой неохотой согласился Гуревич. - но предупреждаю еще раз: я вам уже все рассказал.
- Я еду к нему, - подскочила Брусникина. - Вы со мной? Или удовлетворитесь рапортом?
"Это вы со мной, - хотел сказать Гордеев, - а лучше я без вас". Но Евгения Леонидовна как бы поставила его перед фактом. И вступать в препирательства, разъяснять иерархию отношений именно сейчас почему-то не хотелось. Он застегнул куртку, которую так и не собрался снять, и с галантной ухмылочкой распахнул перед дамой дверь.
Не сговариваясь, сели каждый в свою машину и друг за дружкой покатили к дому Гуревича на Нахимовском проспекте. Брусникина ехала первой. Так получилось само собой: ее зеленая "мазда" была припаркована удобней, и она смогла раньше выбраться со стоянки. Гордеев мог бы спокойно ее обогнать и тем самым восстановить субординацию, но сознательно не стал этого делать. удобнее наблюдать за машиной, идущей впереди, нежели пялиться в зеркало заднего вида. А глядя на то, как человек ведет машину, можно сделать бездну любопытных выводов.
Брусникина ехала уверенно и нагловато: умело маневрировала из ряда в ряд, но повороты не включала вовсе, великодушно пропускала пешеходов на "зебрах" и при этом у светофоров с визгом срывалась на желтый. Рисуется, что ли? Форсит перед интересным мужчиной в полном расцвете сил? Или демонстрирует таким образом свою независимость и неприступность? Интересно, семья у нее имеется? Муж, детишки сопливые? Как-то не вяжется она с детишками, стиркой-глажкой-готовкой…
Размышления проносились в так и не проветрившейся с утра голове лениво, не торопясь. На самом деле как человек Брусникина его интересовала мало, как женщина - и того меньше. Может, в подходящей обстановке он был бы иного мнения. Скажем, на какой-нибудь вечеринке, где никто никого ни к чему не обязывает, наверное, обратил бы внимание, возможно, и приударил бы слегка - личико миленькое, фигурка тоже ничего. Но это в подходящей обстановке.
Тем временем "мазда" приткнулась у тротуара рядом с выкрашенным в темно-серый цвет пятиэтажным домом. Брусникина выбралась из машины, прижимая к уху мобильный телефон. Конечно!.. Двери всех подъездов были с кодовыми замками и без домофонов, а код Гуревич по телефону не назвал.
15
Перед подъездом с кодовым замком толпилось несколько зевак, все глазели куда-то вверх. Женя не стала им уподобляться и даже подходить не стала, просто набрала номер Гуревича по мобильному. Занято. Набрала еще раз - опять короткие гудки. "Это уже свинство", - выругалась она вполголоса. Пришлось протискиваться ко входу и под беспардонно пристальными взглядами собравшихся рассматривать захватанные кнопки в надежде вычислить код.
- А вы к кому это? - полюбопытствовала бабка вполне определенной породы, которая водится в любом уважающем себя доме.
- Вы здесь живете? - вопросом на вопрос ответила Женя.
- Здесь. А вы к кому?
- Да что случилось? Дверь заело?!
- Нет. Вон… - Та подняла глаза.
На четвертом этаже окно было распахнуто, пожилой мужчина лежал, навалившись животом на подоконник, нижняя его половина была еще в квартире, а верхняя уже снаружи. Руки и голова безвольно свешивались, лицо в багровых пятнах, жив - нет, не разобрать.
- Гуревич? Андрей Валентинович?!
- Так вы к нему? - бабка еще раз оглядела ее подозрительно.
- "Скорую" вызвали?!
- А толку? Он один живет, а евойную дверь танком не прошибешь.
- Надо бы пожарников, - порекомендовал кто-то в толпе.
- Открывайте подъезд! - приказала Женя.
Она взбежала по лестнице, вскарабкалась, оттолкнувшись от батареи, на высокий подоконник между четвертым и пятым этажом. Окно было забито намертво, но форточка - слава богу! - поддалась. Женя выбралась на карниз, покрытый ледяной коркой. До балкона два метра, не меньше, она поняла: если простоит хоть один миг - струсит, и, выставив руки вперед, прыгнула, как не прыгала уже лет пятнадцать. Ударилась коленями о перила балкона, но боли не почувствовала.
Стекло балконной двери пришлось разбить. Забежав на кухню, она вдруг замерла и несколько секунд боролась собой - не могла подойти к телу.
С нехорошим предчувствием стащила Гуревича с подоконника, обхватила запястье. Жив! Пульс есть, но - слабый, прерывистый.
- Тоже полетать захотелось?!
Гуревич ничего не ответил. Толпа внизу удвоилась. Где-то там наверняка топчется и знаменитый адвокат Гордеев. Визжа сиреной, ткнулась к самому подъезду "скорая". Вызвали-таки сердобольные соседи. Или сам Гуревич? Телефон валялся на полу, около дивана, трубка снята. Понятно, почему было занято. В комнате бедлам: смятая постель, пол рядом с письменным столом засыпан листами какой-то рукописи, под окном два разбитых цветочных горшка и затоптанная герань.
Женя немного пришла в себя. Наверное, Гуревич почувствовал себя плохо, стал задыхаться, успел или не успел вызвать "скорую", потом распахнул окно и потерял сознание.
В дверь уже колотили. Впустив врачей, Женя увидела на площадке Гордеева. Он мило беседовал с той самой бабкой: судя по жестам, обсуждали "евойную дверь". Вошел адвокат только после того, как Гуревича вынесли на носилках из квартиры. Спросил:
- Что сказал врач?
- Инфаркт, - ответила Женя. Она все еще пребывала в легкой прострации. Перед глазами вертелись попеременно балкон с далекими - не допрыгнешь - заснеженными сине-черными перилами и почти такого же цвета пятна под глазами и на шее Гуревича.
16
Когда она прыгнула, Гордеев просто обалдел. Он ждал чего угодно, только не этого. Что сделал бы на ее месте нормальный человек? Что сделал бы он сам? Наверное, звонил бы в "скорую", вызывал бригаду МЧС, пытался вломиться через дверь, тряс соседей, выяснял телефоны родственников, потом путался бы под ногами у эмчеэсников. Но рисковать жизнью вот так? Понятно, когда видишь ребенка перед колесами машины или тонущего, бросаешься на помощь, не задумываясь, потому что думать некогда. Все происходит на уровне рефлексов. А она взбегала по лестнице, взбиралась на подоконник, выламывала форточку, вылезала на обледенелый карниз и очень хорошо видела, что до балкона метра два с половиной, а до земли все двенадцать, а то и пятнадцать. И на все про все у нее ушло не больше минуты, а за минуту можно столько всего передумать и столько раз отказаться от поступка, который запросто может стоить жизни тебе, и неизвестно - спасет ли чужую жизнь. И тут она не рисовалась перед ним, в этом он совершенно не сомневался. Пусть она даже в прошлом гимнастка (а скорее всего, так и есть, судя по росту и телосложению), все равно это было невероятно. Есть еще женщины в русских селеньях…
Что-то теплое вдруг зашевелилось в его душе. Гораздо более теплое, чем нормальное здоровое уважение к профессионалу. Это было не то чтобы странно, но тоже необъяснимо. Гордеев прислушался к диковинному чувству, повертел его там внутри так и эдак. Аналитическому разбору чувство не поддавалось, и хорошо, что нужно было отвлечься. Он почти достиг железной, все еще запертой двери Гуревича, когда услышал дребезжащее "сынок, погоди, сынок!.." За ним, задыхаясь, торопилась пенсионерка, с которой Брусникина разговаривала у подъезда:
- Ты это… тоже к нему или как?.. Не из милиции, часом?
- Почему из милиции? - не понял Юрий Петрович.
- Ну, я это… подумала, может, из милиции…
- Почему подумали, я, по-вашему, лицом похож на милицию?
- Ну ладно, сынок, - старательно отводя глаза, отмахнулась бабка. - Ты беги, вон и "скорая" уже подъехала.
Действительно, у подъезда взвизгнула тормозами машина, послышался топот спешащих врачей, но Гордеев теперь не собирался так легко отпускать пенсионерку. Гуревич не алкоголик и не дебошир, чтобы к нему регулярно наведывалась милиция. Из-за гибели Болотникова тоже вряд ли его навещали на дому, а даже если и заглянул к нему следователь, то не оповещал же он об этом соседей. А старушке тем не менее именно это пришло в голову…
- Вы уж рассказывайте, бабушка, раз начали. - Он прижал бабку к стеночке, пропуская медиков с носилками.
- Так, значит, из милиции все-таки? - дохнула ему в лицо и даже подмигнула незаметно старушка.
- Нет, я - адвокат.
- Адвокат? Евойный? Андрея Валентиныча?
Юрий Петрович неопределенно мотнул головой. Этот жест можно было расценивать и как отрицание, и как согласие.
- Приходили тут трое вчера, если ты не знаешь, если он сам тебе не рассказывал… Так вот приходили. Молодые. Здоровые такие, наглые. Шумели чего-то, ругались. Я-то аккурат за стенкой от Валентиныча живу. Слов не разобрала, а что ругались - точно. Потом дверью грюкнули, накурили тут, наплевали. Я это… вышла незадолго до того, мусор, значит, вынести. Встречаю их на площадке, как не стыдно, говорю, плюетесь, чужой труд не уважаете. А один говорит: "ша, бабка, мы из милиции, ты иди, не мешай нам важным делом заниматься", а двое тоже кивнули - значит, не мешай, правда. Ушла я к себе, послушала, и они скоро ушли, в машину сели и уехали. А я себе думаю: ну какие они милиция? Хотела у Андрей Валентиныча потом спросить, да как-то не встретился он мне, так чтобы ну это…
- Ясно. А как выглядели трое, помните?
- Молодые, говорила я уже, одеты по-богатому, один вроде как начальник: морда такая широкая, щеки толстые, глазки наглые, еще двое - вроде как при нем.
- Узнать сможете, если еще раз увидите?
- А то как же!
Гордеев вручил бабке свою визитку. На всякий случай. Имеют эти трое якобы милиционеров отношение к шахматам и гибели Болотникова или не имеют - рассказать об этом могут только они сами. или Гуревич, который сейчас вообще ни о чем рассказывать не в состоянии.
Не без труда спровадив бдительную пенсионерку, Гордеев вошел в квартиру, Гуревича уже вынесли на носилках, и "скорая", завывая сиреной, умчалась. Он быстро осмотрел все помещения и ни к какому определенному выводу не пришел: