Тоомас Куухолайнен снова побледнел. Лицо его приобрело зеленовато-землистый оттенок, и начал дергаться кадык на худой жилистой шее.
- Я не знаю никакого Бурцева.
- Еще как знаешь! Ты его убил. И меня пытался убить, именно потому что во время судилища догадался, что я по следам Бурцева пришел. Вот ты меня и не сдал уголовникам, потому что сам хотел расправиться. Давай уж колись! Глупо тут отпираться. Ты за покушение на меня уже добавку приличную получишь. А так все же учтем - помощь следствию, чистосердечное признание…
- Что вы от меня хотите, - голос Тоомаса сорвался на визг. - Я честный русский "валяльщик"! Я стою на таможне. Я в ваш город приехал в отпуск к друзьям, а вы меня арестовали ни за что…
- Арестовали тебя, Куухолайнен, как раз за таможенные махинации, так что ты тут честного "валяльщика" нам не валяй. Тебя калининградские коллеги вели и сдали уже нашим с тем, что ты с "пароходчиков" наших дань собирал да зарвался маленько. А вот про друзей своих калининградских, к которым ты приехал, расскажи поподробнее. Кто тебе Бурцева заказал?!
Тоомас пытался упрямиться, но Лена вдвоем с Гордеевым приперли-таки его к стенке. Правда, толку от показаний калининградца было немного:
- Я не знаю, где их искать. Я с ними дел не вел никогда. Просто Кенигсберг - город маленький. Таможня вся на виду. А они - люди очень серьезные. Они меня знали, но, клянусь, никаких дел я с ними не вел.
- Так почему же на убийство согласился?
Таможня испуганно зашептал:
- Таким людям нельзя отказывать. Мне велели. Я бы сам живым отсюда не вышел. Но это случайность. Просто потому что я в камере с Бурцевым сидел, поэтому и велели, заставили. Я никогда мокрых дел не имел. Но отказать таким людям нельзя было.
- Как же они тебе велели, голубиной почтой, что ли?
- Мне "малява" в передаче была. Там написали, что Алек Зандер мертв.
- Какой это Зандер?
- Мы в школе вместе учились, знакомы были. Но я никаких дел с ним не вел. Честно. Просто я его знал. Он сейчас в Питере жил. Это очень серьезные люди. Они весь Петербург взять хотели. Я с Алеком в казино встретился…
Тоомаса будто прорвало, видимо, он и сам понимал, что сказавши "а", надо говорить и "б", и он говорил, говорил без остановки, сыпал подробностями, но при этом продолжал через слово уверять, что его причастность - это чистая случайность.
- Алек мне предлагал в их бизнес войти.
- Вы отказались?
Тоомас посмотрел на Лену с укоризной и напомнил:
- Таким людям не отказывают. Но я и не согласился.
- А что же вы ему ответили?
- Я сказал, что буду думать. У них шумный бизнес. У меня теплое место на таможне. Все прикормлены. Зачем было мне рисковать. Я сказал, что подумаю. Но я не хотел с ними работать.
- Ладно, с этим пусть ваш следователь разберется, вы расскажите, как вам Бурцева заказали. Вам пришло письмо?
- Да, передача и "малява" в ней. Там было написано, что Алек мертв и что я буду следующим, если не уберу Бурцева.
- И кто же вам такую весточку прислал, гражданин Куухолайнен?
- Я не знаю, - пожал плечами Тоомас.
- Как это не знаете?! - возмутилась Лена. - Вам приходит письмо с требованием убить человека, а вы даже не знаете, от кого это письмо, но идете и человека убиваете?!
- Да, - тихо сказал Тоомас, - я не мог отказать. Я бы сам не проснулся утром, если бы не сделал этого. Пусть в тюрьме, пусть в зоне, но я хотел бы жить еще. И когда вот Ольховский заявил, что Фирсова знает, я понял, что это мне звоночек. Я решил, что если я вас не убью, то вы сами ко мне ночью придете. Я просто спасал свою жизнь. Поймите меня правильно, я не хотел вас убивать.
Гордеев размышлял. Насколько ему было известно, тюремные передачи досматривались более чем тщательно, особенно при таком "хозяине дома", как Николай Петрович Мяахэ. Значит… Значит, тут был задействован кто-то из служащих. Тоомас действительно мог и не знать, от кого пришла передача с "малявой", но вот контролер, который ему весточку с воли принес, может знать человека, эту весточку отправившего. Вот за эту ниточку и стоит дергать.
- Тоомас, кто вам принес передачу?
- Я же сказал, что не знаю.
- Я не про того, кто вам ее отправил, а про того, кто вам ее непосредственно принес?
- Я не знаю. Честное слово! В таких делах лучше знать меньше.
- Но от кого-то вы ее получили? Кто-то вам ее в руки отдавал?
- Не помню. Не знаю. Для меня надзиратели все на одно лицо… Я больше ничего не знаю и говорить не могу.
- Не знаете? Или не можете говорить?
- Не знаю, - отчаянно верещал Тоомас. - Ничего не знаю.
И тут в комнату, где проводился допрос, вошел сам начальник Крестов Николай Петрович Мяахэ:
- Здравствуйте, Юрий Петрович! О, Елена Викторовна! - расцвел он в улыбке, заметив Лену. - И вам - здравствуйте! Как ваши дела продвигаются?
- Да вот, подопечный отказывается говорить, кто из ваших контролеров Тоомасу заказ на убийство передал.
Гордеев сказал это с умыслом, надеясь, что Мяахэ вступит в допрос, потому что речь шла о его подчиненном, но такой реакции он не ожидал. Николай Петрович просто побагровел. Вся его чухонская невозмутимость и доброжелательность испарились в мгновение ока. Он схватил заключенного за грудки, оторвал от стула, поднял в воздух и припечатал к стене:
- Ах ты, гнида курляндская! ты чего нацию позоришь? Стыда и совести нет!!! Я же тебя по стенке сейчас размажу!
Он кинул бедного неудачливого таможенника-убийцу на прибитый к полу стул, повернулся к Гордееву и, все еще пылая праведным гневом, сказал:
- У вас есть еще к нему вопросы, Юрий Петрович?
- Нет-нет, - пробормотал адвокат, ошарашенный подобной вспышкой.
- Тогда вы идите ко мне в кабинет, чайку с Еленой Викторовной там попейте. А я тут сам поговорю. Это и меня касается.
Карать своих подопечных Мяахэ предпочитал собственноручно.
Чаепитие в кабинете начальника тюрьмы не затянулось. Николай Петрович расправился с допросом очень быстро. Он притащил чуть не за шкирку одного из своих подчиненных, молодого контролера, и сказал:
- При мне спрашивайте. Обо всем.
Спрашивать было понятно о чем.
- Кто передал вам письмо для Тоомаса Куухолайнена?
- Для чухонца-то?
За чухонца надзиратель немедленно получил в зубы от своего начальника. Но не испугался, а наоборот, нагло осклабился:
- Записку для чухонца мне передал другой чухонец.
- Кто такой, как его звали, как он выглядел? - официальным тоном спрашивала Лена, стараясь не обращать внимания на рукоприкладство Мяахэ. В глубине души она одобряла подобные методы по отношению к людям, нарушающим свой служебный долг.
- Откуда мне вспомнить, как он выглядел. Для меня все чухонцы на одно лицо, что тот, что этот, контролер кивнул в сторону Мяахэ.
Никакой вины своей этот молоденький мальчишка не ощущал. Таковы были правила игры и правила жизни, других он не знал. "Не пойман - не вор". А раз попался - придется отвечать. Последнее он понимал. С тепленьким местечком в Крестах придется расстаться.
А местечко было действительно тепленьким. И случай с запиской для Куухолайнена - не единственный его левый заработок. В таких людей, как его начальник - Николай Петрович Мяахэ, - ему не верилось. Служебный долг, совесть, понятия о морали и нравственности - все это было ему не знакомо. В мире, где он существовал, правили деньги. Неужели бывают такие лохи, которые верой и правдой умудряются служить и отказываются от посторонних заработков? Почему, кстати, посторонних? Подобный "навар" он как раз и считал основным. А зачем еще люди идут на работу в милицию или подобные структуры? Хорошо быть даже обыкновенным участковым, если у тебя на участке не только "хрущевки" с шелестящими от возраста старушками, но и коммерческие ларьки, заправочные станции, оптовые рынки. - при таком участке умный человек с голоду не помрет. Да в любой должности есть своя выгода. А иначе зачем работать?
- Сколько вам заплатили за несанкционированную передачу?
- Да по обычному тарифу.
Вот это выражение - "обычный тариф", свидетельствующее об обыденности подобного инцидента, окончательно взбесило Николая Петровича. Он вскочил и снова замахнулся на подчиненного:
- Ах ты, сука! Ты мне ответишь!
Но мальчишка посмотрел на него насмешливо:
- Бейте, толку-то! Пришел чухонец, не сват и не брат мне. Так, никто, заплатил, передачу дал. Я взял.
- Почему же он пришел именно к вам? Посоветовали какие-нибудь знакомые?
- Да нет. Просто пришел ко мне, потому что в этот день мое дежурство было. Нарвался бы на другого - и другой бы взял…
Больше тут ловить было нечего. Оставив Николая Петровича разбираться со своим подчиненным самостоятельно, Лена с Гордеевым покинули тюрьму.
После всех пережитых приключений хотелось расслабиться, отдохнуть, понежиться в ванной. Но расслабляться было рано. Они стояли на набережной, смотрели на реку и молчали, раздумывая о дальнейших шагах. След опять рвался.
- Поехали! - решительно сказал Юрий.
- Куда?
- Постановление об освобождении оформлять.
- Кого же ты освобождать собрался, Юра? - удивилась Лена, все ее мысли вились вокруг Куухолайнена, и единственный выход, который она видела, - это выбить из него побольше информации. Хотя после методов Мяахэ само слово "выбить" звучало двусмысленно.
- Ленок, ты чего! Не забывай, у меня же подзащитная имеется - Оксана Витальевна Дублинская. И в связи с выявленными в ходе следствия обстоятельствами я могу настаивать об освобождении моей подопечной.
Поездка на Литейный, оформление всех полагающихся документов и возвращение в Кресты много времени не отняло. Освобождать жену профессора Гордеев отправился один. Лена снова рванула на Огарева - в угро, разыскивать следы калининградцев, замешанных в криминале.
И вот Оксана Дублинская на свободе.
Похудевшая, посеревшая, с опухшими от слез и бессонницы глазами, она совсем не напоминала ту вальяжную даму, которая пришла несколько дней назад в сорок седьмое отделение милиции, чтобы заявить о пропаже своего мужа.
Выйдя на улицу, Дублинская попросила Гордеева отвести ее к реке. они стояли на набережной в том самом месте, где Юрий только-только разговаривал с Леной. Напротив, на той стороне Невы, возвышался монумент проекта Шемякина, посвященный жертвам репрессий.
Оксана держала Юрия за руку, словно боясь, что он исчезнет и она снова очнется в душной камере. Она тяжело дышала, не могла надышаться свежим речным воздухом.
- Юрий Петрович! Спасибо вам!
Гордеев начал бормотать в ответ какие-то слова, мол, не стоит благодарности, это моя работа.
- Вы знаете, тюрьма - это так ужасно. Я даже и представить не могла. Дело даже не в том, что я была избалована деньгами и комфортом. Но то, что со мной происходило там, - это даже в кошмарах не привидится.
Гордеев согласно кивнул, он и сам не далее чем нынешней ночью вышел из того же СИЗО. Воспоминания были не из самых приятных.
- Но я вас благодарю не за то, что вы меня из тюрьмы вытащили. Как я поняла, вы нашли какие-то свидетельства в пользу того, что Сергей жив, не так ли?
- Нет, к сожалению, никаких точных доказательств у следствия пока нет. Одно известно - найденный в карьере труп не принадлежал вашему супругу.
- А где же Сергей? - отчаянно вскрикнула Оксана.
- Ищут, - коротко ответил Юрий. А что тут еще скажешь?
- И какие, на ваш взгляд, перспективы?
Гордеев развел руками:
- Кто знает…
- Юрий Петрович, я хотела бы вас попросить. Понимаете, все же вы в курсе дела. Мне не хотелось бы посвящать в это еще других людей. Я бы хотела, чтобы вы помогли найти Сергея.
Юрий замялся. Он чувствовал вину перед Оксаной, к тому же прекрасно представляя, что ей пришлось пережить в Крестах, где она провела времени гораздо больше, чем он сам. Плюс к этому, он и сам не собирался прекращать поиски Дублинского… Он же обещал помочь Лене.
Оксана, видя замешательство Гордеева, истолковала его по-своему:
- Если вы сомневаетесь, Юрий Петрович, насчет моей платежеспособности, то уверяю вас, что гонорар будет соответствовать…
- Да нет-нет, Оксана Витальевна, не в этом дело, - быстро проговорил Гордеев и подумал, когда это от гонораров отказывался, кто бы услышал, не поверил бы. - Конечно, если я смогу оказаться полезным, я сделаю все, что в моих силах, в общем, я постараюсь…
- Спасибо! Я знала, что смогу рассчитывать на вашу помощь, Юрий Петрович!
- Можно просто Юрий…
- Хорошо, тогда и вы меня просто Оксаной зовите.
Дублинская протянула Гордееву руку, будто их только-только представили друг другу.
- А теперь, Юрий, я могу вас попросить, чтобы вы меня проводили?
- Конечно-конечно. Я сейчас сбегаю, поймаю машину.
- Не надо машину, - остановила его Дублинская. - Тут до моего дома не так уж далеко. Это вы с вашими московскими мерками привыкли всю жизнь на "колесах". А по-нашему городу не грех и ноги потоптать.
- Кстати, Оксана, а вы не думали, кто мог бы воспользоваться колесами вашей машины? Ведь их следы на месте преступления были одной из главных улик против вас. Я уже не говорю о ноже и следах грунта и бензина на вашей обуви…
- Как же не думать! Только об этом я в тюрьме и думала. Об этом и о Сереженьке. О Сергее Владимировиче. Вы поймите, такая трагедия. Он как пропал, я сразу почувствовала неладное, а у меня еще заявление не хотели брать, пока трое суток не пройдет. Так вот, я и так убивалась, места себе не находила, а меня же еще в его убийстве обвинили! Какая дичайшая несправедливость!
- Так что насчет вашей машины?..
Они шли по Арсенальной набережной, мимо Финляндского вокзала, мимо Военно-медицинской академии, Оксана все не выпускала его руку и вдруг Гордеев подумал: "Господи! Хорошо-то как. На свободе". Общее сближает. Юрий чувствовал уже к Оксане Дублинской все нарастающую симпатию, пришедшую на смену чувству вины.
- Понимаете, последнее время в нашем дворе, а это, между прочим, очень старый и почтенный двор, крутились какие-то подозрительные личности.
- Подозрительные?
- Ну такие, кавказского типа, - сказала Оксана и неожиданно смутилась. - Я понимаю, что это некорректно - всех кавказцев держать на подозрении, но если так складывается… Причем моя соседка уверяла, что это были не просто кавказцы, а именно чеченцы. Согласитесь, сейчас война и настроение по отношению к ним соответствующее, особенно после всех этих взрывов и терактов на мирных территориях. Но все же двор, я повторю, у нас солидный, никто квартиры не сдает, чужих людей практически нет. А тут приходили эти кавказцы, стояли в уголке, окна рассматривали, будто поджидали кого. У нас многие соседи тогда сигнализации на машины поставили - до этого все же тихо было, и нужды никакой. Мне Сергей тоже говорил, что нужна сигнализация. Но вот как-то руки не дошли.
- То есть, вы думаете, что эти кавказцы, то есть чеченцы, и могли угнать вашу машину?
- Нет-нет, что вы! Я просто думала о том, что машина стояла без сигнализации и воспользоваться ею мог кто угодно. Ну а о находках в нашей квартире я не знаю, что и думать. Впрочем… как-то раз, когда я вернулась домой, мне показалось, что в квартире кто-то побывал.
- То есть?
- Ну, вы понимаете, просто показалось… Хозяйка всегда инстинктивно запоминает расположение вещей, запахи. А тут я пришла, и пахло чем-то незнакомым. И тряпка.
- Какая тряпка?
- Половая. Она была сбита. А я всегда ее аккуратно стелю у двери.
Оксана вздохнула, Юрий не нашелся, что ей ответить. Он знал и ее двор, и ее машину. Действительно, сигнализации на ней не было, и угнать ее мог кто угодно. Он же сам брал пробы почвы с ее шин. Но вот промелькнувшие в рассказе Оксаны чеченцы сразу встревожили адвоката. что-то уже всплывало в деле Дублинского с кавказским акцентом.
Точно, накануне, когда рыдающая Лена ворвалась в их номер в "Октябрьской" и рассказала ему об убийстве Аронова, Гордеев, сам только-только прибывший из тюрьмы, долго ее успокаивал. Вот тогда, подробно пересказывая все, что она услышала от знаменитого картежника, Лена и произнесла: "Слушок такой был, что калининградцы здесь с чеченами столкнулись. Только не говорил я вам этого. Видит бог!"
Проводив Оксану до самой квартиры и вежливо отклонив предложение зайти на чашечку кофе, Гордеев распрощался и тут же принялся названивать Лене на мобильный, чтобы поделиться новой версией.
Лена же с Андрюшей опять копались в картотеке уголовного розыска. Все, кто имел отношение к Калининградской области, проживал там, имел какие-то связи или родственников, все эти люди требовали тщательной проверки.
Но работы оказалось через край.
С тех пор как Прибалтика стала заграницей и Калининград оказался анклавом, отрезанным от "большой земли", многие жившие там переехали именно в Петербург. Потому что близко, привычно и климат похож, то же Балтийское море.
- Андрюша, а может, перерывчик устроим? Кофейком побалуемся? - сказала Лена в курилке на лестнице, куда они вышли на минутку покурить да отдышаться от архивной пыли.
- Как прикажете, сударыня!
- Ну вот, потереби там девиц, ты молоденький, хорошенький, они тебе не откажут. А на меня они волком смотрят.
Андрюша засмущался, его еще не называли "хорошеньким", и чтобы Лена не углубилась в столь скользкую тему, он побежал исполнять поручение.
Спустя несколько минут они сидели и пили мутный растворимый кофе в каком-то закутке. Из щербатых безручных чашек с коричневатым сахаром, который черпался из использованной кофейной банки, переоборудованной под сахарницу. Андрей даже успел смотаться в ближайший коммерческий ларек и принес подтаявшую шоколадку.
- "Летний сад", - прочитала Лена на этикетке. - Эх, а я даже в Летнем саду в этот приезд не побывала. Нигде не была, ничего не успеваю.
- А как же "Матросская тишина" - шикарный ресторан? - спросил Андрюша и фыркнул.
- Да ладно, не тебе, Андрюша, смеяться, вы там и сами не блестяще себя повели.
- Что пардон, то пардон! А в Летний сад я вас свожу запросто, когда изволите.
- Договорились. Андрей, а вот скажи, по последним оперативкам ничего для нас интересного не проходило - перестрелки, стыки криминалитета, что-то похожее на передел власти в городе? Ну в смысле криминального передела.
- Да нет, Елена… - Андрюша замялся, но по отчеству Бирюкову называть не стал. Она ему нравилась. А отчество подчеркивало факт, что Лена является для Андрюши всего лишь начальством. Причем высоким, московским начальством, а этого молоденькому питерскому оперативнику хотелось бы избежать. Хотелось ему легкого флирта, нарушения субординации, разговоров не по службе, но кроме как опускать отчество и колебаться между "вы" и "ты" - на большее Андрей не решался.
- Понимаешь, Куухолайнену сообщили, что погиб Алек Зандер. Значит, должны быть какие-либо сведения о его гибели. Пьяная драка, автомобильная авария, перестрелка. Если его нет в сводках, значит, он должен быть жив и надо его искать.
Покончив со скромным обеденным перерывом, Лена с Андрюшей вернулись к картотеке.