- Чувствует себя настоящим мужиком, воином, если угодно. Брутальным таким уголовником, за спиной у которого - сила несметная. Раньше такую же гордость мы испытывали, думая о нашем советском государстве, о том, что мы - его часть. Сейчас модно косить под блатного. Девки это любят.
- Это здесь модно, потому что Петербург - город бандитский, - возразила Лена. - А в Москве предпочитают просто богатых людей, без этого мелкоуголовного имиджа.
- Ну не скажи. Женщины всегда любили бандитов с большой дороги. Впрочем, - добавил Гордеев, подумав, - приличные и симпатичные мужчины тоже всегда пользуются успехом. Конечно, у соответствующим образом воспитанных женщин.
- Это ты о той Гайке, у которой я тебя выкупала? Ну-ну, - презрительно бросила Лена, поправляя очки.
- Ревнуешь? - поднял брови Гордеев.
- Обязательно, - фыркнула Лена. - Тешь себя иллюзиями.
"А она стала жестче. Острее, отрывистее говорит, отрабатывает версии и отбрасывает все ненужные. Не только в работе. Но и в жизни. Эх, Гордеев, отработанная ты версия! И эта новая тяжелая черная оправа. По последней моде. Того и гляди - обскачет", - подумал Юрий, искоса взглянув на Лену. Лена отложила бумаги, расправила спину - ну просто королева на скромном приеме с двумя президентами и олигархом.
- Оксана Дублинская, - важно произнесла надсмотрщица с мопсьим лицом, вводя подследственную.
Лена заправила бумагу, стукнула по паре клавиш, проверяя ленту. "Странно, везде уже давно при допросах пользуются компьютерами. Анахронизм, причем бессмысленный", - машинально отметил Гордеев.
- Здравствуйте, Оксана… э-э-э…
Жена профессора выглядела довольно жалко. Несвежая одежда уродливо смотрелась на ее крупном теле. Лицо, привыкшее к хорошей косметике, глядело рыхлым куском недопеченного теста. Взгляд направлен как-то книзу и вбок.
"Что ж ты, милая, смотришь искоса?" - невесело подумал Гордеев. А ведь в камере ей досталось. Царапина на щеке, мизинец на правой руке распух и отливал сизым.
- Я буду вашим адвокатом, - продолжал Гордеев, не услышав отчества обвиняемой.
- Витальевна, - запоздало подсказала Лена, не менее его пораженная увиденным.
- Оксана Витальевна, подпишите договор. Вот тут.
Он подвел ее к столу, вложил ручку в негнущиеся пальцы. Дублинская подписала не глядя.
- Садитесь.
Дублинская опустилась на стул и уставилась в зеленую, плохо окрашенную стену с влажными потеками.
- Оксана Витальевна, вы обвиняетесь в убийстве вашего мужа, Сергея Дублинского.
- Я это уже знаю, - почти не шевеля губами, произнесла Дублинская.
- Что вы можете сказать по этому поводу? Вы признаете обвинение?
- Нет. Я не убивала… - без всякого выражения ответила Дублинская.
- Во время обыска вы заявили, что не знаете, как в вашей квартире оказался нож со следами крови, откуда на вашей обуви и колесах автомобиля оказался грунт с места сожжения трупа и почему ваша обувь залита бензином.
- Да, я не знаю откуда это все, - отвечала Дублинская.
- Оксана Витальевна, - вмешался Гордеев, - а вы можете предположить, откуда это все взялось? Ведь не мог же этот нож, например, с неба свалиться.
Дублинская задумалась.
- Не знаю… Это не мой нож. У меня никогда такого ножа не было.
- Ваших отпечатков пальцев на ноже не найдено, - сказала Лена. - однако то, что нож найден именно в вашей квартире, в совокупности с другими уликами и стало основанием для обвинения.
- Нож могли подбросить, - возразил Гордеев.
- Это следует доказать, - сказала Лена.
- Скажите, - обратился Гордеев к Дублинской, - кто-нибудь мог вам подбросить этот нож?
- Не знаю…
- Может быть, у вас были чужие люди в гостях, конечно, после исчезновения мужа. Или не чужие? Припомните!
- Нет, - подумав, ответила Дублинская, - только родная сестра. А она не могла ничего подбросить.
- Может быть, вы замечали что-то странное в квартире? - не отставал Гордеев.
- Нет, - ответила Дублинская после недолгого колебания.
Лена посмотрела на Гордеева. "Ну что я тебе говорила?" - прочел он в ее глазах.
- Хорошо… Откуда на колесах вашего автомобиля грунт с места сожжения трупа?
- Не знаю…
- А на обуви?
- Не знаю…
- Вы можете объяснить хотя бы, почему ваши туфли залиты бензином?
- Не знаю… - в третий раз повторила Дублинская. - Но когда я их последний раз снимала, на них не было ни земли, ни бензина. Это я точно помню.
- Когда вы последний раз одевали эти туфли? - спросил Гордеев.
- Примерно неделю назад.
- То есть до пропажи вашего мужа?
- Да.
- И они стояли там, где их нашли? В прихожей?
Деблинская задумалась.
- Нет, - наконец ответила она. - Я их спрятала в шкаф для обуви.
- Вы уверены?
- Да. Дело в том, что я купила новые босоножки, а старые спрятала.
- И с тех пор не доставали?
- Нет. Я их ношу, когда дождь, а все эти дни стояла теплая погода.
- А согласно протоколу обыска, эти туфли были найдены в прихожей на полу, - заметил Гордеев, обращаясь не столько к Дублинской, сколько к Лене. Впрочем, та промолчала.
- Да, я помню, - сказала Дублинская, - я как раз стояла в прихожей, когда эксперт поднял с пола мои туфли. А шкаф они еще тогда не открыли.
- И как вы объясните этот факт?
- Не знаю… Я не могу это объяснить.
- На полу, в шкафу… - вмешалась Лена. - Какая разница? Важно, что на обуви были найдены следы грунта и бензина.
- Я думаю, это на самом деле очень важно, - ответил Гордеев.
- Итак, - обратилась Лена к Дублинской, - вы утверждаете, что около пяти ваш муж уехал, и с тех пор вы его не видели.
- Да.
- У вас есть версии, куда он мог поехать?
- Да, но… Мне бы не хотелось об этом говорить.
- Почему? - спросила Лена.
- Это личное… - Дублинская опустила глаза.
- Оксана Витальевна, поймите, любая деталь важна для следствия… - сказал Гордеев.
- Хорошо… Я скажу… Дело в том, что у Сергея была женщина на стороне… - Было видно, что это признание дается ей нелегко.
Лена кивнула:
- Итак, он поехал к своей любовнице Ирине Галковской, не так ли?
Дублинская подняла глаза:
- Вы все и без меня знаете… Да, я подумала именно об этом.
- И вас это задело - муж возвращается из загранпоездки и немедленно летит к любовнице? Не так ли?
Что-то Лена крутенько взялась за подследственную. Гордеев подался вперед, вдохнул, словно собираясь что-то сказать, но передумал.
- Нет. Я знала о существовании этой Ирины и принимала ее как неизбежное. Я и сама раньше…
- Да, вы тоже были аспиранткой убитого, прежде чем стать его женой, - кивнула Лена. - Скажите, а не было ли у вашего мужа врагов?
- Врагов? Таких, чтобы явных, - нет. Может быть, недоброжелатели в научных кругах, я не знаю. Я совсем отошла от науки в последние годы.
- Но он же наверняка рассказывал вам о своей работе. Вы же не могли жить в одной квартире и не разговаривать? - терпеливо спросила Лена.
- Ну, он рассказывал, но не о работе, а об отношениях в коллективе. Некоторых из этих людей я знаю, мне было интересно.
- Вот об этих людях и поговорим, - кивнула Лена.
Дублинская снова уставилась в стену и пошевелила губами.
- Какие-нибудь коллеги вызывали в нем раздражение? - уточнила Лена.
- Сергей мало рассказывал о работе. Впрочем, был там один, - как бы припоминая, произнесла Дублинская, - но вряд ли он…
- Расскажите о нем. Вы помните, это может вам помочь.
- Бурцев его фамилия. Он работал кем-то вроде завхоза. Не занимался наукой. Незначительная личность.
- И на какой почве они с вашим мужем повздорили?
- Да они не повздорили. Просто Сергей его недолюбливал и тот отвечал взаимностью. Сергей рассказывал, что однажды этот Бурцев предложил ему перевести "Орбиту" на коммерческие рельсы. Что-то продавать, по-моему, осмий, за границу в том числе. У Бурцева уже и предложения были какие-то. Но муж хотел заниматься только наукой. Он говорил - денег на хлеб с маслом, а иногда и с икрой, я и так заработаю. А если погрязнешь в этом бизнесе - начнутся сначала разборки, потом - бандиты, крыша, придется заниматься не делом, а разгребать весь этот мусор. Я не могу себе такого позволить.
- Ваш муж был прав, - вставил Гордеев.
Дублинская молча глядела в стену.
- Муж был легким, открытым человеком, - неожиданно сказала она, - все его любили, прислушивались к его мнению. Коллеги уважали, женщины сходили с ума. Не понимаю, кому понадобилось его убивать?
- Мы обязательно выясним это. Но пока что единственный человек, на которого падает подозрение, - это вы. Имейте это в виду и постарайтесь к нашей следующей встрече припомнить еще какие-нибудь подробности.
Лена последний раз победно клюнула пальцем клавиатуру и вынула лист.
- Ну что скажешь? - спросила Лена, когда они вышли из Крестов.
- Ничего. Я по-прежнему не верю, что это она.
- Вот заладил… - рассердилась Лена. - "Верю, не верю"… Это к делу не подошьешь. Где доказательства?
- Будут у тебя доказательства, - спокойно ответил Гордеев, - не волнуйся.
Глава 11
…Дублинский отказался выйти к столу. Но женщина из числа "сестер", пригласившая его, не настаивала. Это был первый визит к нему, после того как профессор очнулся. Он почти сразу пожалел, что не пошел. Дело не в том, что он почувствовал голод. Но если приглашают на обед, значит, вряд ли предполагается, что он будет есть один, в таком случае еду принесли бы прямо в каморку, где его заперли. Как это было вчера… Или позавчера?
Дублинский плохо помнил, сколько именно дней он уже провел здесь, в этом доме. Два? Три? Нет, все же четыре. Два из которых он был почти в полном беспамятстве после какого-то препарата, который ему, похоже, ввели, когда привезли сюда.
…Нет, все же надо было бы согласиться и пойти обедать. Возможно, его ждал Гучериев. Лучше бы сразу выяснить, какая судьба ему предназначена… Чеченец, помнится, сказал, что Дублинский - гость. Но гостей не запирают на ключ в тесной клетушке. Вопросы, вопросы…
Профессор постучал в дверь. Но никто ему не ответил. Придется ждать, что его позовут еще раз, тут уж он точно не откажется. Однако больше его не звали. Только примерно через полчаса пришла "сестра", молча поставила перед ним миску с крупными дымящимися кусками мяса, пластиковую бутылку с минеральной водой, кусок домашнего соленого сыра, пучок зелени, два помидора и полбуханки хлеба. Все это она выставила прямо на пол, потому что никакого стола или стула в каморке, отведенной профессору, не было. Рядом с едой чеченка положила алюминиевую ложку. Дублинский пытался с ней заговорить, но она ему не ответила и вышла. Комнату за собой она не заперла, видимо по рассеянности, движения ее были какими-то заторможенными.
Профессор поел, "сестра" пришла и забрала миску с ложкой. Бутылку минералки она ему оставила. Дублинский обратил внимание, что дверь она снова не закрыла на замок.
Он подергал ручку - дверь открылась. Профессор вышел в коридор.
Его комната располагалась на втором этаже достаточно большого дома, он прошел по коридору и никого не встретил. В конце коридора Дублинский обнаружил винтовую лестницу, ведущую вниз. Он стал осторожно спускаться и тут наткнулся на "сестру", но уже другую, не ту, что приносила ему еду.
- Ты куда идешь? Что хочешь? - спросила та строго.
"Сестра", конечно, вряд ли являлась охраной, и она не преграждала ему путь. Просто спросила, что он хочет.
- Где тут у вас уборная? - спросил профессор.
- Иди к себе, сейчас все принесу.
Дублинский вернулся в каморку. Через некоторое время чеченка принесла ему ведро с крышкой.
Он спросил:
- Мне нельзя выходить из комнаты?
"Сестра" даже немного удивилась и ответила:
- Можно, ты гость. Но зачем тебе ночью ходить? Что хочешь, мы тебе сюда принесем. А днем - гуляй, пожалуйста.
Она ушла. Профессор выглянул в зарешеченное окошко под самым потолком комнаты. Увидел большой запущенный сад, высокий забор. Увидел и двоих боевиков, стоящих у ворот.
Дублинский лег на топчан, стоявший в самом темном углу, попытался уснуть.
Но перед глазами стояла кровавая сцена, свидетелем которой он оказался вчера. Это зрелище не давало ему покоя. Он пролежал несколько часов, глядя в потолок и пытаясь отогнать от себя ужасное видение.
Прошлой ночью, где-то уже под утро, он забылся сном, скорее похожим на беспамятство. Но его разбудили крики и выстрелы, доносившиеся из сада. Дублинский вскочил, подбежал к окну и увидел, как боевики методично режут большими тесаками трех мужчин, которые так же, как и профессор, были привезены в этот загородный дом накануне. Гучериев наблюдал за казнью. Дублинский ахнул и отшатнулся от окна. Но чеченский командир, словно почувствовав его взгляд, обернулся и помахал профессору рукой.
Дублинский сполз на пол, закрыл голову руками, заткнул уши, хотя пленники не издали ни звука - рты у них были надежно заткнуты. Профессор не мог не думать, что и ему уготована подобная участь.
- Он знает, что я это видел, теперь-то я точно обречен, - пробормотал Дублинский. Доковыляв до топчана, профессор снова впал в забытье…
Джабраил приехал на Петроградскую сторону уже после захода солнца. Остановил свою "Ниву" возле мечети, вылез из нее, захлопнул дверцу и отправился пешком в сторону Большой Монетной улицы.
Он хорошо тут ориентировался. Найдя нужный двор, Джабраил скользнул в него черной тенью, остановился у серой "тойоты". Несколько минут ушло на то, чтобы вскрыть дверцу. Джабраил сел за руль, завел мотор и рванул в сторону Гренадерского моста. Но тот был уже разведен. Белая ночь вступала в свои права. Подъезжая к соседнему, Кантемировскому, он увидел, что и там ему не повезло. Путь на Левобережье оказался закрыт. Джабраил решил выбираться через центр.
Он уже подъезжал к Троицкому мосту, когда его глазам открылось величественной красоты зрелище - прямо перед капотом еле успевшей затормозить машины треть моста взмыла вверх - с фонарями, столбами, трамвайными путями.
- Шайтан! - выругался чеченец, резко развернул машину и помчался по Кронверкской набережной в сторону Васильевского острова. Но и там его ждал поднятый в небо Биржевой мост.
Не успел Джабраил сообразить, какие у него есть еще пути, как у него на глазах взмыл вверх и соседний, Тучков мост.
Объехав за считанные минуты все набережные, Джабраил убедился, что выбраться отсюда в ближайшее время ему не удастся. Выезд еще оставался открыт на Крестовский. Но это тоже ведь был остров - ехать туда просто не имело смысла. Чеченец оказался запертым на Петроградской стороне. В дельте Больших и Малых Невок, в царстве разведенных мостов. Как в средневековой крепости. Как в какой-то древней сказке или кошмарном сне. Бесполезно было ругаться, сыпать проклятиями, хвататься за оружие, мчаться куда-то во весь опор. Оставалось только ждать часа, когда мосты в порядке строгой очередности начнут сводить обратно.
Джабраил вышел из машины, пнул колесо, потом закурил и приготовился ждать.
… Только через два часа огромный кусок асфальта вместе с куском трамвайных путей и фонарными столбами медленно пополз вниз. Он опускался до тех пор, пока не встал на место. Мост был сведен. Джабраил щелчком отправил окурок за барьер набережной, быстро вскочил за руль и помчался по мосту в сторону карьера Дыбенко…
…- Понимаете, профессор, всем очень удобно жить, как премудрым пескарям в собственном замкнутом мире, спрятаться от всего происходящего в своей скорлупе… Моя хата с краю - да?
Обращение "профессор" звучало с издевкой, впрочем как и цитирование классика российской литературы. Однако Дублинский понимал, что в определенной правоте этому бородатому чеченцу отказать невозможно. Действительно, нельзя делать вид, будто его не касаются проблемы сегодняшнего дня. "Человек не бывает как остров", - вспомнился Дублинскому Джон Донн. О черт! Так и будем пословицами и афоризмами сыпать, будто светскую беседу ведем? Но возразить и правда было нечего.
- Ахмет, вы тоже поймите, я мирный ученый, теоретик, я никогда не работал на оборонку, никогда не создавал оружия. Я просто не тот человек, который вам нужен.
- Знаете, что я вам скажу, когда по вашему телевидению говорят: "мирное население", "мирное время" - это неправда, - покачал головой Гучериев. - Когда идет война, она приходит в каждый ваш дом. И не думайте, что сейчас мирное время, потому что Россия находится в состоянии войны с нами. И не уверяйте себя, что вы мирные граждане в наших глазах. В наших глазах вы все - просто безоружные военные, но не мирные граждане. Вы все - русские воины.
- Почему? Я вот, например, даже в армии не служил, - возразил Дублинский.
- Это неважно. Я вот, например, тоже не служил.
Несмотря на серьезность момента, Дублинский не мог сдержать улыбки.
- Да-да, - подтвердил Гучериев. - Не служил. И никогда бы не взял в руки оружие, если бы на мою землю не пришла русская армия.
- Вот видите. Армия. А не мирные люди.
- Но воюет она именно с мирными людьми, которые были вынуждены, вот как я, взять в руки оружие. Поэтому теперь каждый русский автоматически стал военным. Вы - люди, которые большинством своим одобряют геноцид чеченского народа. По закону шариата даже одобрение военных словом против нас уже причисляет людей к противнику. Мы воюем за нашу свободу, за нашу независимость и за нашу веру. Хвала Аллаху, мы придем к победе, чего бы нам этого ни стоило.
Ахмет Гучериев довольно осклабился - профессор все же начал разговаривать.
Дублинский потерял счет часам, перетекающим в долгие дни, которые он находился здесь, в загородном доме Гучериева. Он был замкнут и не контактен, что частично объяснялось шоком, пережитым им во время похищения. На вопросы не отвечал, будто не слышал их, даже от еды отказывался. Применять силу похитители не торопились - ждали, что профессор сам пойдет на сотрудничество.
"Будешь его силой вынуждать - еще неизвестно, что он нам нахимичит, надо стараться сделать его добровольным соучастником. Или даже союзником", - пояснял командир.
Но вчерашний поступок Дублинского заставил его поменять тактику. Прошлой ночью профессор попытался бежать. Его не держали в кандалах и на привязи, он имел возможность достаточно свободно передвигаться по загородному дому и прилегающему к нему участку. Правда, до вчерашней ночи Дублинский этой возможностью не пользовался. Как уже говорилось, находился он в шоке и вообще в прострации, потому и внимание его охранников было ослаблено.
И вот вчера, в то время, когда охрана ужинала, профессор оклемался вдруг настолько, что решился совершить побег. Он вышел якобы в туалет и, выскользнув из дома, бросился к забору, окружающему участок.