Рука была крепкая, мускулистая. Короткое энергичное пожатие понравилось Олегу.
- Подполковник Заречный, начальник львовского отдела Смерш. Садитесь. Ну, все в сборе, так что начнем.
Заречный обрисовал ситуацию, перечислил последние диверсионные акции. Многое из того, что он говорил, было уже известно группе Хижняка из материалов "задания", но слушали они внимательно - лишних знаний не бывает. Тем более, что в рассказе смершевца прозвучало и нечто совершенно новое.
- …И вот последнее преступление, совершенное прошлой ночью. Ограблен центральный склад. Убита охрана и вся ночная смена - двенадцать человек. Огнестрельное оружие не применялось. Действовали ножами и приемами боевых единоборств.
- А именно? - поинтересовался Хижняк.
- В основном переломы шейных позвонков и несовместимые с жизнью травмы в области затылка, височной кости, основания черепа.
- То есть речь может идти о диверсантах, которые прошли обучение в спецшколах и обучены мастерству убивать голыми руками?
- Да, именно. Мы тоже считаем, что среди них есть профессиональные диверсанты. Но есть и просто бандиты, убийцы, всякая шваль. Помимо точных, нацеленных на мгновенное убийство, в том числе ножевых ударов, на теле убитых есть и непрофессиональные множественные ранения, нанесенные явными дилетантами, если можно так выразиться. Эта банда орудует у нас не первый месяц. Почерк всегда одинаков. Форма офицеров Красной Армии, безукоризненно выполненные документы.
- Что похищено?
- Да многое. Консервы, сахар, мука, чай, кофе, сгущенка, яичный порошок. Что-то из гуманитарной помощи, еще по ленд-лизу полученное. Полный список я вам дам. Я уже распорядился отслеживать появление этой продукции на рынках, барахолках, районных базах. Каждый закуток области не прошерстишь, но в городе наблюдение обеспечим.
- Хоть какие-то наводки есть? Кто они? Местные националисты или поляки, немцы? Кто за ними? Армия край-ова, "лесные братья", абвер?
- Известно, что в состав банды входит некто Паленый, матерый уголовник, бежавший из мест заключения. Внешность у него больно приметная - лицо ему подпалили, когда пацаном свою бандитскую карьеру начинал. А что до руководства, до тех, кто стоит за ними. До сегодняшнего дня ответа на этот вопрос у меня не было. Но вот последние события некоторый свет могут пролить.
Заречный достал из ящика стола пакет, из которого извлек серебряный медальон на разорванной серебряной же цепочке.
- Один из рабочих, видимо, оказал сопротивление бандитам и был зверски убит. На теле одиннадцать ножевых ранений. А в руке было зажато вот это украшение. На медальоне какие-то знаки, значения которых мы пока понять не можем. Привлечь музейщиков еще не успели.
- Можно взглянуть?
- Пожалуйста! - подполковник протянул Хижняку находку.
Сташевич и Орлов склонились над медальоном, который лежал на ладони Егора.
На серебряной поверхности были отчеканены странные знаки в виде причудливой формы ломаных линий. Все трое несколько секунд молча их рассматривали.
- Это древнегерманские руны! - уверенно заявил вдруг Орлов.
- Что? - в один голос спросили присутствующие.
- Буквы древнегерманского алфавита. Используются для начертания заклинаний и всякого такого. Их носят обычно в качестве амулета, оберега.
- Вы историк? - спросил пораженный Заречный.
- В некотором роде, - Хижняк быстро ответил за Орлова. - Если лейтенант уверен, что это руны, значит, руны!
- Может быть, вы еще и текст прочтете?
- Некоторые буквы почти стерты, и, как правило, знаки имеют символический смысл. Но если будет неделька времени, - может, разберусь.
- Я думаю, никаких неделек ждать не будем! - возразил Хижняк. - Важно то, что медальон принадлежит, судя по всему, немцу. Вот вам и след!
- Да, это уже кое-что! - кивнул Заречный.
- Разрешите? - спросил Орлов и продолжил: - Раз это амулет, оберег, тот, кто потерял его, вероятно, очень расстроен пропажей. И думаю, вернется за ним.
Заречный недоверчиво посмотрел на юного лейтенанта.
- Ну… Они же понимают, что склад теперь охраняется с удвоенной силой.
- И что? А мы уже понимаем, что имеем дело с хорошо обученными диверсантами, которые, очевидно, возглавляют группу. А для людей обученных проникнуть туда, куда им нужно, труда не составляет, - поддержал младшего товарища Хижняк.
- Неужели вы полагаете, что металлическая пластинка заставит рисковать жизнью даже опытного диверсанта?
- И самые опытные убийцы бывают очень суеверны, - заметил Сташевич.
- Следовало бы устроить на складе засаду, - подытожил Хижняк.
- Нет у нас времени сидеть и ждать! - разгорячился Заречный. - Поскольку мы почти ничего не знаем о противнике, единственный способ обнаружить их - это создать ситуацию, когда они сами пойдут на контакт. Разработан следующий план: через нашу агентуру в антисоветском подполье будет вброшена информация о том, что во Львове появилась банда Казимира. Такая банда реально действовала на территории Западной Украины, она уничтожена. Но мы пустим слух, что несколько приближенных к Казимиру людей сумели сбежать из-под стражи. В неразберихе последних месяцев войны это вполне достоверно. Вас здесь никто не знает, включая агентуру противника, так что эту карту вполне можно разыграть.
- Но мы должны будем проявить себя, чтобы заинтересовать противника, так ведь? - заметил Хижняк.
- Вот именно! Задумка такая: банда Казимира, то есть вы, совершает нападение на состав с продовольствием.
Акция должна быть громкая, с резонансом. Думаю, после вашей вылазки они выйдут на вас.
- Что ж, попробуем. Однако я бы все-таки сделал засаду на складе!
- Даже если владелец амулета вернется за ним, не факт, что он будет сотрудничать со следствием, если вообще дастся живым. А если ему удастся скрыться? В любом случае, они затаятся, и мы потеряем время! Я против засады. Все, товарищи, совещание закончено. Как вы устроились? Нормально? Вот и хорошо. Через день-другой пойдете грабить "железку", а пока отдыхайте, гуляйте по городу, осваивайтесь. Все!
Заречный хлопнул ладонью по столу, давая понять, что никаких возражений больше не принимает.
- Ну что ж, воля ваша. Ну а по чарке, Андрей Алексеевич? За знакомство? - обезоруживающе улыбнулся Хижняк и достал из пакета бутылку водки и жирную, завернутую в вощеную бумагу селедку.
- Ну. За знакомство грех не выпить. Да еще под такую закуску.
Заречный полез в шкаф за стопками. Хижняк подмигнул своей команде: мол, ничего, обломаем упрямого хохла под водочку да селедочку!
ДЕКАБРЬ 1945, Колыма
Высокая двустворчатая дверь открылась, и в огромный барак вошел раздатчик. Утренний свет лег широкой полосой между рядами нар. Тысячи глаз смотрели на тяжелый деревянный поднос в его руках. Нынче был праздник - нынче был селедочный день. На подносе лежала гора рубленых надвое сельдей. За подносом шел дежурный надзиратель, строго взиравший на тощих, грязных, гноящихся обитателей барака. По рядам четырех ярусных нар пронесся шелест: все взволнованно следили за приближением подноса. Какой кусок достанется? Менять нельзя, все в руках удачи. Рубщик, наверное, не подозревал или не утруждал себя мыслями о том, какие трагедии переживают те, кому досталось на чуточку, на какие-нибудь небрежные граммы меньше, чем соседу. Каждый успел прикинуть, какой именно кусок получит. И огорчиться или возликовать. И ошибиться, потому что своевольная рука могла нарушить свой же порядок раздачи и вынуть хвост с другой стороны подноса. И снова огорчения и ликование. Селедку выдавали нечищенной и это было правильно: ее ели с кожей, внутренностями, костями. Долго, любовно лизали соленый бок, пока мякоть не исчезала, а белесые кости начинали выпирать голым рыбьим скелетом. Кости нужно жевать. Осторожно, медленно, как можно медленнее, чтобы тянуть пиршество как можно дольше. Потом, получив пайку хлеба, так же медленно отщипывать маленькие кусочки и сосать клейкую массу. Хлеб выдавался по утрам на весь день, но мы съедали его утром, чтобы не украли, не отняли блатные. Потом кружка тепловатой воды, именуемой чаем.
Вот и все. После еды становится жарко и смертельно хочется лечь и уснуть. Но уже нужно одеваться на работу. И мы встаем, натягиваем на изъеденные голодом тела оборванные телогрейки, служившие ночью одеялом, подвязываем подошвы к изодранным буркам из стеганой ваты, которые лежали ночью в изголовье.
Двери распахиваются, столб ледяного воздуха, словно живое существо, входит в помещение барака. А там, за колючей проволокой внутреннего двора - конвоиры со злобно лающими собаками.
ИЮЛЬ 1945, Дубровицы
Грузовик был оставлен в пяти километрах от деревни, в лесу, в овраге, недалеко от дороги, ведущей в горы. Рудольф тщательно закидал его ветками и пошел к деревне, огибая встречавшиеся на пути болота. На темно-зеленых кочках яркими оранжевыми горошинами сидела морошка. Ее в этом году была пропасть, бабы чуть не каждый день ходили в лес. На подступах к нему, на открытых полянах заалела из-под узорчатых листочков земляника, и ее тоже собирали, любовно и неутомимо.
Он шел к деревне, думая о том, что вот еще одна операция успешно завершилась, что его личный счет пополнился еще на некоторое количество денежных знаков. И, как обещал майор, скоро они выберутся из этой дыры. Еще одна акция, крупная акция - и все. И, может быть, скоро он вернется домой. Заслужил. Имеет право. Только бы им везло так же, как до сих пор. Его талисман хранил его, и он верил, что будет хранить и впредь.
Рудольф непроизвольно поднес руку к горлу - оно все еще болело после схватки на складе. Он поднес руку. и замер. Цепочки на шее не было! Он мгновенно вспотел, шаря по телу. Нет, ее не было. Не было, следовательно, и медальона. Он опрометью вернулся к грузовику, разметал ветви, обшарил кабину, потом кузов, где была спрятана военная форма - медальон пропал. Этого не должно было быть! Это было ужасно! С того момента, когда они покинули склад, и до минуты, когда он съехал в этот овраг, из машины он не вылезал. В диверсионном лагере они пробыли не более пятнадцати минут, пока разгружалась машина. Получалось, что он оставил амулет там, на складе, пока боролся с русским. Его талисман остался в ручищах русского борова!
Рудольф почти бегом преодолел километры, отделявшие его от деревни, и ринулся прямо в сельсовет. К счастью, майор был один, и Рудольф, перейдя от волнения на немецкий, выпалил:
- Кажется, я оставил на складе свой медальон!
- Тот, с рунами?
- Да!
- Черт! Как тебя угораздило? Ладно… Будем надеяться, они не разберутся в знаках.
- Вы не понимаете, господин майор! Человек, который сделал для меня эту вещь, предупреждал, что если я потеряю ее, меня ждут несчастья! Я должен вернуться туда. Я должен найти медальон!
- Ты рехнулся? - прошипел майор. - Ты, Зингер, мюнхенский уголовник, а не цыган-конокрад, чтобы верить во всякую чепуху! А несчастье случится, это точно! Если отправишься искать свою безделушку, мигом окажешься в подвалах НКВД, понял? Не смей уходить из села! Я запрещаю тебе! И не смей говорить по-немецки. Даже когда мы наедине! Сколько раз повторять? Еще раз услышу, напишу рапорт! Не выводи меня из себя! Понял?
- Понял, господин майор!
- Ступай.
Рудольф вышел из хаты с табличкой "Дубровицкий сельсовет", хлопнув дверью - все, чем он мог выразить бушевавшую ярость. Он шел, опустив голову, не видя, как озарилось радостной улыбкой лицо семнадцатилетней Оксаны, которая шла ему навстречу.
- Здравствуй, Анджей! - тихо сказала она, когда они поравнялись.
- Здравствуй, девонька, - через силу улыбнулся он в ответ. - Куда ты?
- К Мирославу Иванычу. Он муки обещал дать.
- Ну иди-иди, милая. Он у себя.
Рудольф прошел мимо девушки, едва сдерживая себя: первый раз он получил приказ, который не мог, не хотел выполнять. Первый раз майор откровенно посмеялся над ним, показал, что он, Рудольф Зингер, ничего не стоит, поскольку самая дорогая для него вещь тоже ничего не стоит. И ему хотелось ударить, изметелить ногами, превратить в кровавую тряпку любого, кто попался ему на пути.
Он вошел в избу, плотно закрыл дверь. Марья подняла голову от корыта. Она стирала, пенное кружево окутывало полные локти.
- Анджей! Где ж ты пропадал? - ласково пропела женщина, отирая руки фартуком, бросаясь к нему. - Куда ж ты все ходишь, коханый? Уйдешь, ничего не скажешь, придешь, молчишь. Я ж тебе теперь, считай, жена. А ты от меня по ночам прячешься! Смотри, пожалуюсь Мирославу Иванычу! - озорно сверкнула она глазами и обняла его, прижалась пышным телом.
Эти слова стали последней каплей. Он отшвырнул ее с такой силой, что женщина упала. Удары сапога посыпались на тело, он шипел:
- Мирославу? Иванычу? Пожалуешься? Деревенская сучка! Это ты-то жена? Шлюха! Да ты же меня лет на десять старше, да я тебя.
Марья голосила, чем заводила его еще сильнее. Он бил и бил ее, до тех пор, пока в хату не ворвался дед Шмаков и не вылил на него ведро ледяной воды, после чего поднял окровавленную Марью и увел к себе.
Оставшись один, Рудольф выпил стакан самогона и забылся тяжелым сном. А ночью ушел из села.
ИЮЛЬ 1945, Львов
Рудольф добрался до города на попутках. Еще полчаса - и он у склада. Удивительно, что на всем пути ему не ни разу не встретился патруль, никто не проверял документы. И хотя были они в полном порядке, одинокий мужчина, блуждающий по ночным улицам, всегда вызывает подозрение. Его могли бы задержать для объяснений. То, что этого не произошло, Рудольф расценил как благоприятный знак. Он подкрался с тыльной стороны ограды, затаился, наблюдая за мерными шагами солдата охраны, выбрал удобный момент, перемахнул через ограду, метнулся к зданию и успел затаиться у пожарной лестницы, поднимавшейся вверх по наружной стене здания. За углом здания, около дверей склада, стояли двое охранников. Они курили, разговаривая о чем-то вполголоса. Рудольф слышал их голоса. Похоже, они не собирались покидать пост, и выход был один - попасть в здание через крышу. Он начал подниматься по лестнице, выбирая те промежутки времени, когда охранник, отмерявший шаги вдоль ограды, максимально удалялся от него. Подъем занял около часа, но прошел благополучно. Далее он нашел на крыше вентиляционное окно, пробрался сквозь него под крышу склада, осветил фонарем пространство, отыскивая место, где схлестнулись они с русским. Это место обнаружилось по густым темным пятнам крови, которые расползлись по полу замысловатым географическим рисунком. Перехватывая руками балки, он достиг верхних ярусов стеллажей, спрыгнул на них, начал спускаться вниз, цепляясь за металлические вертикали. Спрыгнув на землю, он включил фонарик, чтобы осмотреться. И в этот момент за его спиной раздался звук, похожий на тихий свист. Рудольф вздрогнул, выхватил револьвер, одновременно выключил фонарь, отпрыгнул в сторону, оглянулся.
На фоне стеллажей вырисовывался силуэт мужчины. Тот стоял неподвижно, в его руке угадывалось оружие, но он не стрелял.
- Эй, ты что-то ищешь? - раздался мужской голос. Человек говорил по-немецки.
Зингер, не спуская пальцев со спускового крючка револьвера, осветил говорящего фонариком. Тот держал наизготове вальтер, в другой руке был зажат его, Рудольфа, медальон на разорванной цепочке!
- Кто ты? - мгновенно охрипшим голосом спросил Зингер.
- Друг. Хочешь получить эту вещь обратно?
- Да. Что тебе за нее надо?
Незнакомец хорошо говорил по-немецки, слишком хорошо. Откуда здесь немец? Это походило на провокацию. Но медальон! Он держал в руке медальон. Рудольф тянул время, думая, как получить свою драгоценность. Он сам был на мушке, и вопрос стоял: кто кого? Так, по крайней мере, думал сейчас Рудольф.
- Так что тебе надо? - повторил он вопрос.
- Это плохое место для разговора, парень. Могу сказать только, что я тебе друг.
- Друг с пистолетом в руке?
- Ты ведь тоже держишь пушку. Убери, тогда поговорим.
- Отдай мою вещь, вот тогда и поговорим, - чувствуя, что от напряжения теряет самообладание, ответил Зингер.
- Лови!
Мужчина сделал движение, которое показалось Рудольфу подозрительным, своего рода обманкой. Дальнейшее произошло практически одновременно: не выдержав, он выстрелил, мужчина упал, в воздухе мелькнула цепочка, тут же в темном помещении склада вспыхнул яркий свет, чей-то голос прокричал в рупор: "Вы окружены, сдавайтесь!" Рудольф видел, как в помещение врываются вооруженные люди. Он кинулся в лабиринты стеллажей, отчаянно карабкаясь вверх.
Оглянувшись, он увидел лежавший под нижним ящиком медальон. Его округлый край едва виднелся. Но вернуться за ним сейчас было невозможно. Раздались выстрелы, Рудольф затаился за каким-то ящиками, наблюдая в щель, выжидая момент, чтобы двигаться дальше. Но дальше случилось нечто совершенно непредвиденное: раненый им мужчина приподнялся и выстрелил в лампу под потолком. Помещение склада погрузилось во тьму, Рудольф с неимоверной быстротой взлетел вверх, зацепился за балку под крышей, подтянулся, вполз на нее и распластался на толстой перекладине, переводя дух. Внизу мелькали лучи фонарей. Мужчину заставили подняться. Рудольф слышал, как его допрашивают: "Фамилия, документы. Кто здесь был с тобой?… Где второй?" Не получив ответа, отвесив пленнику несколько ударов, его поволокли к выходу.
Рудольф выскользнул сквозь оконце и, ожидая каждую секунду воя служебных собак, спустился вниз по той же лестнице. Как ни странно, внизу было тихо. Лишь одинокий охранник все мерил шагами забор.
Рудольф перемахнул через него и скрылся в ночной темноте. К утру он вернулся в село, решив ничего не рассказывать майору. Пусть пройдет день-другой. Там посмотрим.
Но кто этот человек, поджидавший его, пытавшийся вернуть ему драгоценность? Человек, которого он принял за провокатора, особенно, когда на складе обнаружилась засада. Человек, которого он ранил, но не услышал ответного выстрела. Этот человек мог выдать его и не сделал этого. Этот человек хотел пойти на контакт, но не успел убедить его, Рудольфа, в своей лояльности.
Теперь он жалел, что не поверил незнакомцу. Майор осточертел ему, ему осточертело это село с его голодом, с его крикливыми, любопытными, жадными до мужиков бабами.
И может быть, другие силы могли бы принять его в свои ряды.