* * *
В рекламном буклете, который я скрутил в трубочку сегодняшним утром, не обнаружилось ни капли преувеличения. "Цыганская мыза" оказалась именно тем, что и было обещано, – невысоким рубленым теремком с башенкой и российским триколором, помимо ресторана вмещавшем и сауну, и крытый бассейн, и четыре маленьких спальни, и гараж на несколько легковушек, действительно, сдававшихся напрокат. Правда, ни сауну, ни бассейн, ни, тем более, гараж я не инспектировал, но даже и не подумал брать под сомнение скромный перечень услуг, изложением коего нас прямо у машины встретил швейцар – низенький колченогий мужик, облаченный в старомодный сюртук, скрипучие сапоги бутылками и мятый картуз. Выглядел он в этом наряде как статист захудалого провинциального театра.
– Мы не намерены париться в бане и плескаться в бассейне, – поставил я в известность швейцара, провожавшего нас от парковки к крыльцу. – Я случайно узнал, что здесь можно перекусить и в спокойной обстановке провести время с девушкой. Осточертели шумные клубы.
– Правда ваша-с, – скрипела рядом со мной сапогами пародия на приказчика позапрошлого века. – Блуд сплошной, а не отдых. Бабы голые, прости господи, драки, шум, марафетчики. Куды ни глянь – страмота, гре-ховщина. Куды ни пойди – осквернишься. Потом не отмолишься… Лучше уж к нам – в чистоту…
Этот горе-актер, неуклюже исполняющий роль поборника чистоты, имел сизоватый губчатый нос алкаша и источал стойкий сивушный дух. Но при этом к служебным обязанностям он относился ответственно, и его нельзя было упрекнуть в том, что по мере сил и способностей он не старается следовать сермяжному образу "а-ля XIX век". И все-таки он меня раздражал. А у Катерины вызвал ироничную улыбку.
– Лицедей, – прошептала она, ткнувшись губами мне в ухо, когда мы поднимались на невысокое деревянное крыльцо.
С подобострастным поклоном впустив нас внутрь терема (в гардеробную… или в холл… или в сени… я так и не определился, как это называть), наш провожатый передал нас с рук на руки важному пузатому дядьке в обычном костюме, при галстуке и даже с вполне соответствующим современной эпохе бэйджем на лацкане пиджака ""Цыганская мыза" – БРАГУЦЭ ИВАН НИКОЛАЕВИЧ – администратор". К костюму, бэйджу и галстуку прилагались ярко начищенные сапоги (тоже бутылками), в которые были заправлены тщательно отутюженные брюки.
При виде этого пугала Катя крепко сжала губы, чтобы не рассмеяться.
Я лишь вздохнул, глубоко и неровно.
– Добро пожаловать! – озарил разлюбезной улыбочкой холл (или все-таки сени?) Иван Николаевич и поспешил выяснить наши намерения, тоже упомянув и о сауне, и о бассейне, и о номерах с почасовой оплатой. Похоже, администратор принял нас за любовников, не имеющих места для встреч, но предпочитающих трахаться не в машине и не в кустах, а на нормальной кровати (или в бассейне; или в сауне). Пожалуй, вдобавок к трем вышеперечисленным Антоном источникам дохода "Цыганской мызы" еще одним являлись такие бездомные парочки.
– Мы просто посидим у вас в ресторане, – взяла на себя инициативу общения с пузатым администратором Катя. – Друзья нам рассказывали, что у вас тихо и вкусно. Вот и решили проверить, благо выдался свободный вечер.
– Этот вечер оставит у вас самые приятные воспоминания. – Иван Николаевич Брагуцэ церемонно протянул руку к крутой деревянной лестнице с половичком и резными балясинами. Я сразу представил, как по ней регулярно планируют рожами вниз перебравшие гости. – Пожалуйте наверх, в трапезную. Друзья вас не обманули…
Он оказался прав. Вечер, проведенный в этом уютном трактире, и правда оставил у нас самые приятные воспоминания. Во всяком случае, мне здесь пришлось по вкусу буквально все. Начиная от несколько патриархальной обстановки, царившей внутри ресторана, и заканчивая концертной программой, в которой, как и было обещано, принимали участие целых восемь цыган и линялый медведь, обученный трясти большим бубном и комично дрыгать под музыку поджарым задом.
Мы сидели за покрытым вышитой скатертью столиком возле открытого нараспашку окна, из которого приятно веяло не привычным угаром мегаполиса, а давно позабытым ароматом соснового бора, который начинался буквально в ста шагах от "Мызы". На всех столиках были установлены нетривиальные бронзовые подсвечники и не электрические светильники, а антикварные керосиновые лампы, о которые с превеликой охотой кончали самоубийством залетавшие с улицы вечерние мотыльки. Прямо в обеденном зале была сооружена большая русская печь, в которой ловко орудовала разнокалиберными ухватами стряпуха в цветастом переднике, на глазах посетителей доводя до кондиции приготовленные на кухне полуфабрикаты.
Посетителей я насчитал четырнадцать человек (это включая нас и Антона с Мариной, расположившихся поближе к небольшой полукруглой эстраде), притом лишь одна компания включала четырех человек; все остальные распределились строго по двое. Обещанного Антоном изобилия гостей из Скандинавии я не отметил. Весь иностранный легион "Мызы" состоял из пожилой семейной пары, которая, насколько я понял, остановилась в одном из четырех номеров пансионата, а в трактир заглянула просто наскоро перекусить.
– Здесь и правда немноголюдно, – оторвалась от меню Катерина. – Сегодняшний день у них явно убыточный.
– Не забывай, что сегодня среда. Поглядим, что будет в пятницу, когда понаедут чухонцы. И когда здесь обязательно будет затеяна какая-нибудь корпоративная вечеринка. – Я кивнул на один из двух пустующих длинных столов, разнесенных по разным углам трапезной, дабы обосновавшиеся за ними компании не слишком мешали друг другу. За каждым из этих столов могли свободно расположиться не менее двадцати человек – коллектив, вполне соизмеримый со штатом небольшой фирмы или среднего магазина. – Подобные заведения выживают только за счет насыщенных выходных.
– И за счет еще кое-чего, – улыбнулась Катя. – Так чем ты намерен меня накормить?
На закуску я заказал два салата из соленых опят, блинчики с севрюжьей икрой и расстегаи с норвежской семгой и шафранным бульоном. Катерину мои аппетиты развеселили.
– Послушай, дружище, а ты подумал о том, что нас еще ждут горячее и десерт? В какое место ты их намерен совать?
– Находчивые русские купцы, проводившие целые ночи в дорогих ресторациях, перед каждой сменой блюд предусмотрительно уединялись в сортире, где совали в глотку два пальца. А потом вновь были готовы к чревоугодию.
– Тьфу! – Катерина брезгливо наморщила носик. – Я об этом читала у Гиляровского. – Она бросила многозначительный взгляд на графин со "Смирновской". Пора было начинать набирать необходимые для достойного завершения вечера градусы.
В качестве приложения к водке полагался клюквенный морс, холодный и кислый, – то, что он, действительно, сделан из клюквы, а не из пищевых концентратов и красителей, у меня никаких сомнений не вызвало. Что нельзя было сказать о "Смирновской". Слишком уж она отдавала сивухой. Впрочем, водку я употреблял редко и экспертом в ней никогда себя не считал.
– Как считаешь, что за денатурат мы сейчас пьем? – покосился я на Катерину, только что до дна опорожнившую свою рюмку.
– А бог его знает! Какую-то гадость, после которой завтра будет трещать голова. – Она отхлебнула морса. Скривилась: – Кислятина! – И развернулась к эстраде: -Послушай. А ведь неплохо поет!
Первый акт концертной программы, включавший несколько цыганских романсов и торжественный провод между столиками пританцовывающего под зажигательные ритмы "Чубчика" медведя, закончился, и на эстраде обосновался длинноволосый молодой человек, который, как оказалось, неплохо умел играть на гитаре и обладал весьма профессиональным вокалом. В отличие от своих ресторанных коллег, этот парень не разменивался на исполнение расхожих шлягеров, а пел исключительно песни собственного сочинения.
– Тебе не кажется, что для вашей затеи здесь недостаточно света? – обвела Катерина взглядом трапезную, когда волосатого парня вновь сменил отдохнувший медведь. – Не будете же вы здесь устанавливать софиты?
– Нет, – задумчиво покачал я головой. – Наши камеры рассчитаны на работу и при плохом освещении. Так что, надеюсь, уж с этой проблемой мы как-нибудь справимся.
Хотя не мешало бы пригласить на эту съемочную площадку в качестве экспертов оператора и осветителя. Но… увы, несбыточная мечта. Оставалось рассчитывать на то, что в пятницу ввиду гораздо большего, нежели сегодня, наплыва посетителей к тусклым керосиновым лампам добавят свет многочисленных бра, закрепленных на стенах по периметру всего зала.
– В пятницу здесь должно быть светлее, – уверенно заявил я. Потом достал сотовый телефон и в разных ракурсах сделал несколько пробных снимков. Вышло нечто, не поддающееся никакой дешифровке.
"Покажу это завтра нашим техникам, – решил я. – Пусть ломают свои мозговитые головы, решают, как нам не облажаться из-за царящего здесь полумрака. А в мои обязанности экспонометрия не входит. У меня задача куда поважнее: напиться; оставить о себе впечатление, как о последнем лохе; позволить себя обсчитать и при этом не забыть зарезервировать столик на пятницу".
* * *
Перевалило за полночь, когда программа в "Цыганской мызе" на сегодня была нами почти полностью выполнена. За исключением одного – никакого фискального чека, который так хотела увидеть Борщиха, нам даже не показали, ограничившись заполненным от руки счетом, при мимолетном взгляде на который мне сразу же бросилось в глаза, что блинчиков с севрюжьей икрой мы с Катей, оказывается, умяли на две порции больше. А это, ни много ни мало (я с трудом подсчитал в отяжелевшей от выпивки голове) тысяча триста сорок рублей. И можно было не сомневаться в том, что это не единственная ошибка утомившейся официантки, вынужденной сегодня в одиночку обслуживать всех посетителей ресторана.
Конечно, я не стал заострять внимания ни на отсутствии чека, ни на неверно оформленном счете. Зачем развеивать столь удачно сложившийся образ лоха, безропотного и бухого? Рассыпаясь в восторженных выражениях, восхищаясь вкусной жратвой и отличным обслуживанием, я отвалил официантке – хорошенькой девушке с длинной толстой косой и бэйджем ""Цыганская мыза" – ТАМАРА – официантка" – щедрые чаевые. Не откладывая, вызвал администратора Ивана Николаевича Брагуцэ и забронировал на пятницу понравившийся столик возле окна. Потом, сумев по пути не взрыхлить носом половичок на крутой лестнице с резными балясинами, под насмешки пьяненькой Катерины доковылял до "эксплорера", возле которого нас уже поджидал разбойного вида детина, откомандированный заведением довезти нас до дома.
Самое интересное, что пока этого требовала ситуация, я, принявший внутрь лошадиную дозу спиртного, держался стойко, больше косил под пьяного, нежели таковым на самом деле являлся. Но стоило мне вылезти из-за стола и осознать, что на сегодня работа закончена, как я тут же впал в пьяный кураж.
Я привлек Катерину к себе и обмусолил ей шею.
– Ты бухая или прикидываешься?
– Ты меня напоил. – Она укусила меня за ухо и, подтянув повыше подол, закинула мне на колени правую ногу. – Поцелуй меня.
Наверное, я быт пьян еще не настолько, чтобы при подобной просьбе не вспомнить о винно-водочном выхлопе у меня изо рта. И решительно отказался.
– Потом. Вот приедем домой, вычищу зубы… М-м-м… Ее пальчики в этот момент ловко выправили рубашку у меня из штанов. Ее ладошка легла мне на грудь.
Я был не прочь проделать с ней то же самое. Вот только на пути к Катиной груди лежала столь непреодолимая преграда, как легкое вечернее платье, а где у него застежка (и существует ли подобная вообще), на пьяную голову сообразить я не мог. Все, на что у меня достало ума, это глупо спросить:
– А как оно открывается? – Кто?
– Платье! Кто же еще? – пробурчал я и попытался заняться чулками. Вернее, одним – на Катиной правой ноге. Но и он "открываться" никак не хотел, был присобачен к поясу намертво. Или просто сегодня руки у меня росли не оттуда. – А что, сегодня чулки было напяливать обязательно?
– С вечерним платьем – да.
Я посмотрел в панорамное зеркало и пересекся с насмешливым взглядом водилы. Похоже, все, что сейчас происходило у него за спиной, этому типу с физиономией дровосека доставляло немалое удовольствие.
Катерина сунула руку под подол платья и, чуть повозившись, умело скатала со стройной ножки черный чулок, деловито сунула его в сумочку.
Следом последовал второй чулок.
За чулками – бордовые трусики.
"Эксплорер" уже миновал пост ГАИ и въехал в город. По пустынным ночным улицам Питера до дома на Петроградке оставалось не более четверти часа пути. Для интенсивной сексуальной разминки этого времени вполне могло хватить.
Водила заметно сбросил скорость. Он бы не отказался вообще притормозить у поребрика и посмотреть, что творится на заднем сиденье, не через зеркало, а напрямую.
Я поудобнее откинулся на мягкую спинку, зажмурил глаза – ждал с нетерпением, когда меня коснутся Катины губы.
Не откладывая дел в долгий ящик, Катерина взгромоздилась на меня сверху и уверенной твердой рукой ввела моего не менее твердого сластолюбца в свое горячее влажное лоно.
Я еще крепче зажмурил глаза.
Из динамиков у меня за спиной Диана Арбенина ностальгировала по Кубе.
Катя выдохнула:
– М-м-м!!!
Проклятый водила почти остановился. Я отметил это, приоткрыв один глаз и скосив его в боковое окно. Мы еще не добрались до Ушаковской развязки и такими черепашьими темпами рисковали вообще не успеть до развода мостов.
– А побыстрее ты можешь? – спросил я водителя.
– Не могу, – размеренно двигая бедрами, ответила за него Катерина. – Вернее, не хочу. М-м-м!!! Тогда ты сразу кончишь.
Диану Арбенину сменили братья Самойловы: "На ковре-вертолете вдоль по радуге…" – О-о-о!!!
– Ну же! Конча-а-аю!!!
К черту ковер-вертолет! Улетаю и без него!!!
– Я тоже!!! С-супер!!!
"…Чудаки вы, чудаки!" – снисходительно посочувствовали нам из динамиков.
А верзила-водитель предпочел промолчать. Но скорость сразу прибавил. Довольный. Теперь ему было о чем вспоминать, мастурбируя. Или занимаясь любовью с женой.
Глава 2
ТЯЖЕЛЫЙ ХАРАКТЕР БОДЯЖНОГО ВИСКИ
В пятницу на заставленной разномастными легковушками парковке нас встречал молодой крепкий парень с русой бородкой, наряженный в неизменную для рядовых работников "Цыганской мызы" униформу – старомодный сюртук, сапоги бутылками и жеваный картуз.
Моросил мелкий дождик, и парень был вооружен большим черным зонтом, под которым мы с Катериной и добрались, сухие и невредимые, до крыльца, где нас радушно приветствовал старый знакомый – Брагуцэ Иван Николаевич, администратор.
– Добро пожаловать в нашу скромную вотчину! – расцветил он широченной – от уха до уха – улыбкой мрачный пасмурный день. – Рады, рады гостям дорогим! А я-то уж грешным делом подумал, не приедете, забыли про нас…
– Как видите, помним. Надеюсь, наш стол не заняли? – перебил я.
– Как можно! Как можно!
Я посмотрел на часы, небрежно заметил:
– Только начало десятого. С чего это вы взяли, что мы не приедем? – И, не дожидаясь ответа, уверенно направился к лестнице с половичком и резными балясинами.
За мной послушно поспешала измотанная двухдневными постельными скачками Катерина. За двое суток, миновавших с нашего первого посещения "Мызы", она успела переболеть жесточайшим похмельем, съездить домой, чтобы сменить гардероб, прогулять в университете экзамен и пережить легкий шок, когда вчера в наш пентхауз нагрянула за подробным отчетом Татьяна Григорьевна Борщ. На этот раз без Барханова. Без Антона. Без рыжей Марины. Одна.
Она снизошла до того, что позволила напоить себя чаем, а потом тщательно изучила мои расчеты, по которым получалось, что накануне в "Цыганской мызе" нас обобрали на две тысячи триста двадцать рублей. И это только та сумма, на которую при составлении счета "ошиблась" официантка Тамара. А если прибавить к этому недовесы, недоливы, бодяжную водку и бренди вместо "Мартеля", можно было уверенно утверждать, что я лоханулся как минимум на две сотни бакинских.
– Не понимаю, как эти ублюдки еще не отвадили от себя всех клиентов. У них совсем нет чувства меры, – посетовал я, когда Борщиха отложила в сторону счет и согласилась: "Действительно, надурили тебя баксов на двести".
– А ведь сумели создать такую гостеприимную, расслабляющую обстановку! – сокрушался я. – Расставили нарядные декорации! Русская печка прямо в обеденном зале, веселый медведь, симпатичная официантка в сарафане и красивом кокошнике.
– Мерзость всегда упакована в яркую оболочку, – изрекла Татьяна Григорьевна банальную истину и напугала скромно притулившуюся рядом со мной Катерину своим фирменным людоедским взглядом. – А ты что насчет всего этого думаешь, дочка?
– При чем здесь мое мнение? – вздрогнула Катя. – Я обычный статист. Я только помогаю Денису.
Если эта дуреха и правда рассчитывала закрепиться на НРТ (не в качестве обычного статиста), то ничего глупее ляпнуть она не могла.
Я сокрушенно вздохнул.
Борщ недовольно поморщилась.
– А Денис тебе разве не объяснял, что завтра ролью простого статиста отделаться не удастся? Придется играть главную роль.
– Да, конечно, – промямлила Катерина. И словно зачитывая по памятке свои обязанности, бесцветным голосом произнесла: – Я должна поймать официантку с поличным на обмане и устроить скандал.
– Если ты будешь устраивать скандал таким колыбельным тоном, то тебя никто не услышит, а официантку ты усыпишь. И завалишь нам операцию, – отчеканила свое мнение Борщ и, решив, что с моей подружки достаточно, принялась за меня. – Нам надо пообщаться с Денисом наедине. Иди, дочка, посмотри телевизор.
– Ты уверен, что эта овечка не напортачит? – спросила она, когда Катя поспешила свалить с глаз долой из летней гостиной. – Что-то она меня не впечатлила.
– Просто вы ее подавляете, – рассмеялся я, надеясь развеять сомнения Борщихи. – Я видел эту девочку в деле, перед телекамерой. Держалась она прекрасно.
– Ну что ж. Раз ты за нее ручаешься, весь спрос в случае каких-то внештаток с тебя, – пригрозила Татьяна Григорьевна. И, разохотившись, налила себе еще чашечку чая.
А я улыбнулся и согласно кивнул: "Well, с меня так с меня". Подумав при этом, что на все внештатные ситуации, предусмотрены страховочные варианты. Слишком уж большое значение некоторые люди придают предстоящей операции. Второго такого шанса, какой выдастся завтра, у них, возможно, не будет. Упустить его они просто не имеют права. И куда как приятно сознавать, что я наделен таким кредитом доверия, что мне в завтрашней акции отведена одна из ключевых ролей.
– Кто завтра будет там, кроме вас и Антона с Мариной? – Борщ отхлебнула остывшего чаю, взяла из вазочки печенюшку.