Епифан (1957)
- Две тысячи семьсот в месяц. Это с учётом персональной надбавки. Плюс талоны на трехразовое питание. Столовая у нас прикреплена к областному комитету партии, так что… Номер у вас будет отдельный, двухкомнатный - гостиная, спа-альня…
Товарища Лепешкину подвёл голос - стек, подлец, сиропом со звонких командных высот, а про спальню вышло и вовсе с какими-то альковными придыханиями… Строгая партийная дама прищурилась, из-под тяжёлых, виевых век украдкой стрельнула глазками по остальным членам приёмной комиссии и с удвоенным металлом осведомилась:
- Вопросы? Пожелания?
- Ну есть, вообще-то, одно пожелание… - степенно проговорил товарищ Дзюба. - Я так понимаю, товарищи, что до начала учёбы ещё есть времечко? Мы, хлеборобы, даром время терять не приучены. Хотелось бы с пользой. Подтянуть, как говорится, идейно-культурный уровень… Вы бы мне списочек литературы дали, я бы в библиотеку пошёл. В самую большую. Ещё название у неё такое… Говорили, да я запамятовал…
Он вновь улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
- Публичная? - удивлённо осведомилась Лепешкина.
Дзюба кивнул.
- Сделаем! - отрубил проректор Игнатов и оглядел прочих членов комиссии. - Видали, товарищи? Всем бы нашим слушателям такое усердие!.. Геннадий Петрович, озаботься…
Очередь в камеру хранения растянулась чуть не до самого перрона. Епифан Дзюба тихо встроился в хвост позади распаренной пожилой узбечки в синем стёганом чапане. Достал массивный портсигар, вынул папироску, продул, солидно обстучал о стекло наградных часов "Победа", чиркнул спичкой… Высокий, подтянутый и статный, в распахнутом китайском макинтоше "Дружба", он приковывал взгляды женщин и вызывал едкое раздражение мужчин. Орденоносец хренов! Не "Беломорканал" смолит - "Казбек"! Падла!
Но эти волны разнородных чувств разбивались на дальних подступах к его сознанию. Прикрыв глаза, Епифан вдыхал кисловатый папиросный дымок, и тот смешивался с запахами дёгтя, локомотивной смазки, чего-то манящего и несбыточного, напоминающего, словно в детстве, о дальних странствиях и невероятных приключениях…
А от узбечки пахло прокисшим молоком, и очередь не сдвинулась ни на шаг. "Ну и ладно, - решил вдруг Епифан. - Успеется…" Раздавил окурок каучуковой подошвой чехословацкого штиблета "Батя" и двинул прочь на площадь Восстания, бывшую Знаменскую, оттуда на Невский.
Главная городская магистраль блистала чисто вымытыми витринами, выставляла напоказ наряд фасадов, ярко выкрашенные бока троллейбусов, броскую разноголосицу вывесок, транспарантов и афиш. Что-то в ней было от женщины, крепко надушённой, ухоженной и опрятной, томящейся в искусе в ожидании любовника.
А на голодный желудок - какая любовь? Епифан остановился у светло-серого дома, прочитал вертикальную вывеску, обкатывая на языке симпатичное слово: "Националь… Националь… Националь-социалистическая кухня…" Мимолётным движением брови отогнал неведомо откуда взявшуюся нелепость и бодрым шагом одолел несколько ступенек до стеклянной двери, которую почтительно распахнул, среагировав, видимо, на костюм, пожилой холёный швейцар, похожий на адмирала.
В полупустом по случаю раннего часа зале было светло и гулко. Особо не раздумывая, комбайнёр заказал харч степенный, мужской, основательный: сто пятьдесят армянского, икорку, севрюжинку с хреном, густую ароматную солянку, толстенный эскалоп с молодой картошечкой, осложнённый каперсами и цветной, жаренной в сухарях капустой…
А из радиолы, поставленной в углу для услаждения немногочисленной публики, выводил про маму и вышитый рушник задушевный малороссийский баритон: "И в дорогу далеку ты мени на зари провожала…" Епифан подпёр рукой щеку…
Будь стоек, мой маленький солдат!
Кстати, может быть, вам будет интересно знать,
ваша мать…
- Гады!.. - пробормотал Епифан.. - Гады…
- Чем-то недовольны, товарищ? Дзюба встрепенулся, поднял глаза на гладкого, вышколенного официанта, застывшего перед его столиком.
- Нет, все отлично… А это я так, своим мыслям…
- Понимаю.
Официант наклонился и доверительно прошептал:
- А от мыслей я бы посоветовал соточку бенедиктина. С кофеечком… Примете - и никаких мыслей, одно блаженство…
- Ну тащи… аптекарь… А потом не худо бы счетец… и такси.
Вернувшись в гостиницу, Епифан тут же скинул с себя все уличное и нырнул в широкую мягкую кровать…
Он летал, летал как в детстве - без мотора, без парашюта, даже без крыльев. Внизу маячили тёмные горы, костры, и белели навстречу ему знакомые, но никак не родные лица, тянулись разноголосые шепотки:
Ты знаешь край, тот, где цветёт лимон…
А в цирке-то оно попроще было, без всяких там…
Зато и бедней несказанно…
Мысли в голове солдата подобны булыжникам в его ранце…
Что может быть вкуснее запечённого обезьяньего юзга…
Нефритовый ларец в форме гроба…
Предписание доставить вас, товарищ Дзюба…
Товарищ Дзюба, товарищ Дзюба!.. М-м-м…
Епифан резко открыл глаза. Девичья ручка с алыми ноготками теребила его за плечо.
- На ужин опоздаете, товарищ Дзюба… Да вредно спать на закате, врачи не советуют…
- А что врачи советуют делать на закате? Он улыбнулся, перевёл взгляд с младенческой перетяжечки на пухлом запястье на кудрявую прядку, выбившуюся из-под накрахмаленного кокошника. Дева хихикнула.
- Кто ж ты будешь, красавица?
- Горничная. Галей кличут…
- И откуда ты такая?
- Я-то? Вологодские мы… Он посмотрел ей в глаза - взрослые, прозрачные, бесстыжие.
- Ну иди ко мне Галя Вологодская… На ужин он при всем при том успел. Благоухая "Шипром", спустился в гостиничный буфет. С приятным удивлением отметил и крахмальные скатерти на столах, и замысловатое меню, и улыбчивых подавальщиц, а главное, смехотворные цены.
После ужина, тяжёлый и добрый, Дзюба несколько грузно поднялся к себе, задумчиво закурил и принялся бесцельно слоняться по номеру.
Это был так называемый "полулюкс" - гостиная, спальня, просторная прихожая, - обставленный с вычурной помпезностью послевоенного мебельного ренессанса.. Рисунок обоев был аляповат и ярок, картины в тяжёлых позолоченных рамах воскрешали прошлое, революционное, не такое далёкое.
Центральное место занимало полотно "Октябрь", монументальное, размерами два на три метра. Сюжет был общеизвестен - заложив большие пальцы рук за жилетные проймы, вождь с башни броневика устремлял народные массы в светлое коммунистическое будущее. Революционная толпа, ликуя, с жадностью внимала Ленину и, подкидывая в воздух папахи и треухи, готовилась идти в свой последний и решительный бой. На переднем плане из люка броневика высовывалась голова механика-водителя, в котором без труда угадывался Никита Сергеевич Хрущёв.
Тим (1977)
На стадионе было всего вдоволь - лёгкого весеннего морозца, солнечного денька, пушистого, весело похрустывающего под ногами снега. Не хватало только наставника, главного физкультурника Гареева. Как явствовало из бумажонки на двери раздевалки, мастер спорта был плох, слёг то ли с гриппером, то ли с простудифилисом.
- Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт, - констатировал глубокомысленно Тим, глянул вопросительно на Ефименкова, волочащего бремя старосты на тощем сколиозном горбу. - Юра, что делать бум?
Тот как настоящий лидер сразу перевёл стрелки.
- Народ, что делать бум?
Свободное волеизъявление масс, как всегда, привело к разброду, фракционности и шатаниям.
- Пиво пить! - выдвинуло программу-минимум большинство и рвануло к ближайшему ларьку.
- С раками, - довело платформу до максимума меньшинство и отправилось в тошниловку, многократно проверенный оплот общепита.
А оппозиция в лице Тима, Ефименкова и группы сочувствующих раздобыла мяч и устроила товарищеский матч по футболу. В снегу на свежем воздухе до седьмого пота. Эх хорошо. Настолько, опоздали на следующую пару.
По прибытию в универ Тим первым делом cвернул в буфет. Взял двойную порцию сарделек с вермишелью и кашей, винегрет, селёдочку, бутербродов с колбасой, много хлеба, чай с коржиком, сел в уголке, густо смазал горчицей сосиску, истово, глотая слюни, трепетно нацелил вилкой и… вдруг услышал:
- Привет, молодое дарование! Не помешаю? Перед ним стояла рыжая комитетчица Тихомирова, буфера её, казалось, лежали на подносе и возбуждали аппетиты отнюдь не гастрономическогo свойства. И какого хрена ей тут надо - в буфетe все столы свободны? Ладно, будем посмотреть…
- Нисколько. Прошу. - Тим учтиво приподнялся, галантно сел и, сдерживаясь, по всем правилам хорошего тона, принялся неспешно жевать сардельку. - Очень рад.
А сам из-под опущенных ресниц с интересом рассматривал сотрапезницу. В движениях она была нетороплива, держалась чинно, несуетно, с достоинством. Сняла с подноса сметану и томатный сок, бережно вылила в тарелку, размешала, посолила, поперчила, покрошила хлеба и, ничуть не церемонясь, начала хлебать розовое месиво. С такой невозмутимостью, наверное, вели себя римские матроны в бане со своими рабами-бальнеаторами.
- Вкус необычайный, напоминает сок от помидорного салата, - перехватив взгляд Тима, комитетчица улыбнулась и превратилась из рабовладелицы в красивую смешливую девчонку. - Для желудочного сока хорошо. Хочешь?
А ларчик-то, оказывается, просто открывался. Тут заигрывают без пряников, при посредстве сметаны и томатного сока. Сочетаньице! От такой любви недалеко до поноса.
- Спасибо. - Тим перестал манерничать и с энтузиазмом оголодавшего занялся вермишелью - в знак дружбы готов поделиться винегретом, он тоже весьма хорош для перистальтики.
Слово за слово разговорились. Вспомнили лето, Белогорку, местный клуб в здании бывшей церкви, волнительные танцы до упаду. За приятной беседой время пролетело незаметно - съели все. Потешили и душу, и тело.
- Однако время. - Глянув на часы, Тихомирова превратилась в чопорную комитетчицу, подобрала губы и церемонно промокнула их салфеткой. - Ну, молодое дарование, спасибо за компанию. Вот, по всем личным вопросам, - вытащила ручку, черканула телефон, поднялась. - Звонить лучше вечером,
Словно маску надела.
"Ладно, мы тебе поставим личный вопрос. - Тим с задумчивостью посмотрел ей вслед, на ноги, крепкие, хорошей формы… - Девушка в красном, дай нам, несчастным, много не просим, палок по восемь".
Потом глянул на телефон, начёрканный на салфетке как раз под оттиском перламутрово напомаженных губ. Жила Лена где-то в Кировском районе, совсем неподалёку от него.
"II faut oser avec une femme", - считают французы: с женщиной надо быть смелым. В Италии говорят: "La donna e mobile", женщина непостоянна. У нас же - куй железо, не отходя от кассы. Тим позвонил Тихомировой на следующий день и без всяких там обиняков и изящных выкрутасов нахально напросился в гости. Купил восемьсот граммoв сметаны, трехлитровую бадью томатного сока, поехал.
Жила комитетчица действительно недалеко, в девятиэтажном доме напротив платформы "Дачное". Босая, в простеньком халате, без макияжа, она выглядела привлекательней, чем в институте - этакой вальяжной рыжеволосой ведьмой, отдыхающей от трудов праведных в уютном логове.
- О, мерси, - обрадовалась она сметане и томатному соку, похоже, больше, чем самому Тиму. - Очень кстати! У Тихона наконец-то прошёл понос, а я готовлю пасту по-пармезански, с копчёностями, томатная труя не повредит.
С этими словами она препроводила гостя на кухню, жестом указала на табурет и, присев на корточки, стала наливать сметану в маленькую плошку на полу.
- Тиша, Тиша, Тиша, кыс, кыс, кыс! Ступни у неё были маленькие, колени розовые, круглые, что без ошибки выдаёт в женщине характер ровный и добрый.
- Дрыхнет, наверное. - Лена встала, подошла к плите, где варилась паста, приподняла крышку. - Ещё не скоро. Пойдём, посмотрим пенаты.
Квартирка впечатляла. Не наша мебель, ковры, японская аппаратура, африканские маски на стенах, особом образом засушенная человеческая голова на подставочке - экзотика, черт знает что и с боку бантик. А вот кот был обыкновенный, чёрный, огромный, как подушка. Спал себе на японском телевизоре, нагло свесив поперёк экрана длинный хвост.
- Жутко умный, магический зверь, - Лена ласково потрепала хищника, вздохнула, и голос её предательски вздрогнул, - от бабушки остался.
- А это от дедушки? - Тим сделал соболезнующее лицо и кивнул на внушительную модель парусника, снабжённую бронзовой табличкой: "Любимомy капитану в день пятидесятилетия от команды, Семь футов под килем".
- Да нет, это отцу подарили в том году. - Лена дёрнула плечом и, не продолжая, свернула тему. - Ну-ка, как там наша паста? Надеюсь, готова?
Пребывание в амплуа капитанской дочки было ей явно не по нутру.
Пришли на кухню, открыли кастрюлю. Паста, звучащая заманчиво, оказалась на деле макаронами, правда, сваренными качественно и промытыми, как и положено, крутым кипятком.
- Кушай, дорогой. - Лена, не спрашивая, облагодетельствовала Тима чудовищной порцией, от души бухнула сыра, ветчины, масла, сверху полила густым, жуткого вида соусом. - Извини, что без полипов. В универсам не завезли. И насчёт добавки не стесняйся.
Чувствовалось, что общение с Тимом за столом в буфете произвело на неё неизгладимое впечатление. Как в той сказке - не так велик, как прожорлив.
- Мне все не съесть, - вежливо, но твёрдо сказал Тим, - впрок не пойдёт, будет как с Тихоном.
Макароны с сыром он не выносил с детства, а уж в таких количествах и подавно.
- А я тебе помогу, - вроде бы даже обрадовавшись, Лена с готовностью присела рядом, первая запустила вилку в дымящуюся бурую массу. - Тебя, может, покормить за маму, за папу?
Никакой чопорности, номенклатурной спеси и зазнайства, сама простота. Святая. От неё благоухало свежестью, здоровым телом, чем-то невыразимо женским, манящим, сладостно кружащим голову - куда там французскому парфюму.
- М-ы-ы-ы-р, мяу…
В кухню осторожно, словно по мокрому, мeдленно вошёл кот, принюхался, глянул на пирующ и принялся лизать сметану. Неспешно, будто делал одолжение. Умнейшее, с подушку величиной магическое животное.
С трудом, но все же одолели макароны, попили чая, закурили ментоловый, предложенный хозяйкой "Салем".
- Если верить Грину, хорошая девушка должна много есть и много спать. - Тим, сделавшийся тяжёлым и задумчивым, оценивающе посмотрел на Лену. - Ну что, дрыхнуть пойдёшь?
- Спасибо, милый, за добрые слова. - Лена усмехнулась и осторожно, чтобы не попасть себе на волосы, выпустила ароматный дым. - Только я была замужем. Нет, у нас культурная программа. На выбор. Можно поставить видео, можно раскинуть карты. А можно на тебя, голубчика, посмотреть, в упор.
- Так мне что, раздеваться? - Мастерски изображая дурака, Тим взялся было за ремень, однако тут же, не переигрывая, без тени моветона, двинул на попятную. - Хотя стриптиз после макарон…
- Да нет, штаны снимать пока не надо. Если это стриптиз, то, скорей, душевный. - Лена, оценив пантомиму, хмыкнула и сунула окурок в бумажный, ловко скрученный кулёк. - Всего-то на руку посмотреть да в глаза заглянуть. Нужно знать, с кем макароны ешь из одной тарелки.
- А, хиромантия, - Тим сразу поскучнел, но вида не подал, - давай, давай, только предупреждаю, ручку позолотить мне нечем.
Знакомая песня. Гадали ему в своё время всякие разные, чего не наболтали только, и о линии жизни, и о поясе Венеры, и о возвышенности Сатурна с отметками судьбы, браслетными линиями и прoчей ерундой.
Нет бы сказать прямо - хрен с ней, с хиромантией, Тим, пойдём лучше переспим. А то - холмы Исиды, бугор Дианы, кольцо Юноны, тьфу!
Однако Лена умничать не стала. Мельком глянула Тиму на ладонь, с ухмылочкой посмотрела в глаза, подержала на затылке маленькую крепкую руку.
- Наш человек. Большие оккультные способности, правда, до Тихона далеко. В общем, годен. Приглашаю завтра на макароны.
Странная все же телка. С такой любовью к макаронам и такая фигура. А умна, а шикарна. И все условности ей по фиг… Нет, подобную фортецию с наскоку не взять. Придётся делать подкоп.
Тим тяжко вздохнул со скорбной неудовлетворённостью и начал потихоньку собираться.
- Мерси за любовь и ласку, паста была выше всяких похвал. Котику привет, пламенный, революционный.
- Соскучитесь, звоните. - Уже в приёмной Лена сделала книксен, на мгновение распахнув халатик, смеющиеся глаза её озорно блеснули. - Тихон вам будет очень рад. - И внезапно придвинулась к Тиму. - И я тоже.
Не сразу отстранилась, улыбнулась через силу и дрожащими пальцами открыла замок.
- Уходи.
Губы у Лены были мягкие и жадные…
Красота привораживает. Манит все таинственное. А если восхитительная, так и не понятая женщина - можно сойти с ума. Да ещё весной, когда кровь бурлит в жилах, словно весенние ручьи.
С бешеной, неудержимой силой влекло Тима к активистке Тихомировой. Казалось бы все, фортеция пaла, нужно успокоиться и наслаждаться плодами виктории. Листать не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой затейливые страницы амурной книги. Однако как бы не так, только и думал что о ней с нетерпением ждал часа рандеву, и чего не бывало никогда, ревновал ко всем встречным-поперечным. Потому как не понимал.
Все в Лене было доведено до крайностей, противоречиво и не поддавалось здравой оценке. Она сочетала в себе обаяние опытной женщины, строгий аналитический ум и простодушие легковерного ребёнка. Способность к изощреннейшей интриге уживалась в ней с наивной бесхитростностью, а умение манипулировать людьми - с удивительным талантом к нежной и трогательной дружбе. Она ни в чем не выносила преснятины, под настроение покуривала план, и в постели, несмотря на пристрастие к мучному, принимала такие позы, какие сочинителям "Камасутры" и не снились. А ещё Лена умела молчать. За три неполных месяца их знакомства Тим только-то и узнал, что её папа-капитан ходит с мамой-судврачом на большом, известном во всем мире "пассажире", бабушка умерла легко, утром не проснулась, а у Тихона слабоват живот на рыбу, в особенности на мойву. Вот такая девушка-загадка. А Тим в душу и не лез, захочет, сама разговорится. И вот, похоже, дождался.
Дело было вечером, делать было нечего - только что стихли, ушли в небытие страстные стоны, мерный скрип кровати, звуки судорожных хлопков - бёдер Тима о ягодицы Лены. Парочка в который уже раз за сегодня вытянулась без сил, обнявшись. Привал. В комнате царил интим, нарушаемый лишь экраном телевизора, по которому крутилась, уже не грея, видеопорнуха, да на кресле в углу понимающе блестел глазами Тихон, сам только что с гульбища.
- Слушай, мать, а почему ты в буфете ко мне подсела? - Тим погладил Лену по груди и сжал легонько выпуклую, сразу затвердевшую изюмину соска. - Ну тогда, с этой розовой бурдой? Давно хотел спросить, и вот, не утерпел.
- На дурной вопрос и ответ дурацкий. - Лена усмехнулась и с выверенной долей мучительства стала грызть Тиму мочку уха. - Нравишься ты мне. Вопрос в другом, почему именно ты…
Пальцы её прошлись Тиму по груди, мускулистой, выпуклой, все ещё влажной от пота, скользнули по стиральной доске пресса и стали медленно подбираться вниз, к бёдрам.