* * *
Джокер прилетел в Нью-Йорк семнадцатого марта днем, проведя восемь часов, скрючившись и дрожа от холода, в самолете "Боинг-747" компании "Бритиш эйруэйз". В рекламе самолет назывался "Всемирным путешественником", но Джокер скорее окрестил бы его "Скотовозом": малюсенькие сиденья, ноги девать некуда, а еда совершенно пластмассовая, как и улыбка стюардессы. Он не придавал никакого значения дате своего прилета, пока такси, на котором он ехал, не попало в пробку где-то вблизи Семьдесят второй улицы. Водитель обернулся к Джокеру и ухмыльнулся.
– Чертовы ирландцы, – сказал он с сильным акцентом, который показался Джокеру славянским.
– Что-что? – отозвался Джокер в полусне.
Даже заднее сиденье нью-йоркского такси было удобнее кресла в самолете "Бритиш эйруэйз", да и печку водитель включил на полную мощность.
– Чертовы ирландцы, – повторил тот. – Сегодня шествие в честь дня святого Патрика, и транспорт не пропускают. И так будет весь этот чертов день. Сегодня это чертовы ирлашки, через неделю чертовы греки, а через месяц, уж поверьте мне, это будут чертовы пуэрториканцы.
– Ничего страшного, – успокоил его Джокер. – Я не спешу.
– Как скажете, – отозвался водитель и начал давить на клаксон. – Вы англичанин?
– Шотландец, – ответил Джокер.
– Да? А я из Турции. Черт возьми, большая страна эта Америка. Чертовски большая.
Водитель продолжал давить на клаксон и проклинать машины, мешавшие ему проехать. Джокеру показалось, что набор ругательств у водителя ограничивается одним словом, причем каждую минуту он употребляет его по меньшей мере дважды.
Через стекло Джокер наблюдал за толпами людей, спешивших по своим делам. Стоял холодный весенний день, и многие надели длинные пальто и шарфы. Мусорные баки были переполнены старыми газетами, смятыми жестянками из-под напитков и пустыми сигаретными пачками, но, похоже, это никого не волновало. Толстяк в дорогом кашемировом пальто бросил недокуренную сигару на землю, и она догорала там, пока чей-то ботинок с высоким белым каблуком не смял ее. Джокер перевел взгляд с каблука на стройную ногу, почти скрытую желтовато-коричневым плащом. Блестящие черные волосы женщины спускались до плеч. Она быстро прошла мимо высокого негра, который протянул ей пластмассовую чашку, прося подаяния. Нищий что-то прокричал ей вслед, но, похоже, она его не услышала, и он замахал чашкой перед носом какого-то солидного мужчины, который делал вид, будто не замечает его. Да, визуальный контакт между горожанами сведен к минимуму. Неужели признание чужого существования может привести к стычке? Нищий заметил, что Джокер наблюдает за ним, и ухмыльнулся. Он быстро засеменил к машине, оперся о крышу и наклонился к окошку.
– Есть у вас какая-нибудь мелочь? – спросил он через поднятое стекло.
Джокер покачал головой. У него были только банкноты, полученные от полковника.
– Пошел к черту, слышишь? – закричал водитель такси. – Оставь мою машину в покое!
– Все в порядке, – сказал Джокер, – никаких проблем.
– И убери свою чертову грязную руку с моей чертовой машины! – завизжал водитель.
Негр отошел и встал перед автомобилем. Он был одет в потертое серое шерстяное пальто без пуговиц. Из-под пальто виднелись коричневые брюки, протертые на коленях, и грязный зеленый свитер. Он продолжал улыбаться, но его взгляд стал холодным, почти безумным. Мускулы шеи напряглись, он откинул голову назад и неожиданно изрыгнул струю зеленоватой слизи прямо на переднее стекло.
– Ах ты, чертов ублюдок! – заорал водитель.
Он включил дворники, и они размазали слизь по всему переднему стеклу. Нищий начал хихикать, наклоняясь при этом то вперед, то назад. Водитель нажал кнопку пуска воды, и по стеклу потекли тоненькие струйки.
– И куда, спрашивается, идет этот чертов город? – воскликнул водитель, но вопрос был явно риторическим.
Скопление машин наконец сдвинулось с места. Такси дернулось вперед. Джокер обернулся, чтобы понаблюдать за нищим, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Странное чувство вдруг охватило Джокера: он понял, что опуститься до уровня этого бродяги очень просто. Ты даже не заметишь, как сам будешь бродить по улицам и просить подаяния. Как этому парню удается прожить в Нью-Йорке без дома, без денег? После того, как Джокер в Лондоне потерял место ночного сторожа на Собачьем острове, он почти шесть недель оставался без работы и был близок к отчаянию. Если бы домовладелец не согласился подождать с квартирной платой, Джокеру наверняка пришлось бы спать в тамбурах магазинов. У него не было ни близких родственников, ни сбережений. Он слишком хорошо понимал, что никакая правительственная программа помощи не ждет момента, когда он упадет, чтобы протянуть ему руку.
– Чертовы ублюдки! – повторил водитель.
– Ага, – согласился Джокер. Ему не хотелось возражать. – Вы можете высадить меня здесь?
– Вам вроде бы была нужна Тридцать седьмая улица?
– Вообще-то да, но я неважно себя чувствую. Хочу пройтись пешком.
– О'кей. Как скажете. Только не попадите под какой-нибудь чертов автомобиль, вот и все.
Такси подъехало к стоянке. Джокер бросил деньги в небольшое отверстие в плексигласовой перегородке, отделявшей водителя от пассажиров. Открыв дверцу, Джокер с дешевым чемоданом в руке вышел из машины. После жарко нагретой кабины воздух на улице показался ему очень холодным, и он пошел быстро, пытаясь согреться. Где-то в отдалении послышался звук волынки. Туда Джокер и направился.
Оказалось, что звуки доносились с шествия, двигавшегося по Пятой авеню. Джокер поглазел немного вместе с толпой. Чемодан стоял у его ног, руки он засунул глубоко в карманы куртки. Группа волынщиков в шотландских юбках играла "Мыс Кинтайр". За ними следовало гигантское сооружение в форме лох-несского чудовища, на обоих боках которого трафаретным способом было начертано название японской компьютерной компании. Всю Пятую авеню перегораживало внушительное здание собора в готическом стиле. Когда лох-несское чудовище перестало загораживать обзор, Джокер увидел, что это собор святого Патрика.
Он вдруг подумал, а многие ли из тех зрителей, что выкрикивают сейчас приветственные лозунги и машут флагами, знают, что и волынщики, и лох-несское чудовище происходят из Шотландии, а не из Ирландии? Казалось, это не имеет никакого значения, все были довольны и наслаждались жизнью. Мимо проехала сверкающая пожарная машина, украшенная огромными картонными трилистниками. Сидевшие на ней пожарные были одеты в зеленое. За машиной следовало сооружение в виде ирландского холма, на котором большие надувные коровы выстроились вокруг громадного желтого параллелепипеда с высеченным на нем словом "МАСЛО".
За этим сооружением двигался кортеж американских автомобилей старых моделей – все с открывающимся верхом, огромными радиаторами и многочисленными хромированными деталями. На капоте каждой машины сидели подростки, махавшие толпе руками, а на дверцах были прикреплены плакаты с названиями, как предположил Джокер, телевизионных программ: "Живой цвет", "Голова Германа", "Рок". На плакаты толпа реагировала наиболее активно: слышались громкие возгласы и крики, а малыши подбегали, чтобы взять автограф. Какое отношение все это имело ко дню святого Патрика, Джокер не мог понять. Отряды полицейских в синей форме маршировали, а затем становились по стойке "смирно". На груди у каждого красовался трилистник. Джокеру пришли на ум слова полковника о том, что в правоохранительных органах Соединенных Штатов служит много выходцев из Ирландии. Неожиданно перед Джокером возник клоун в ярком желтом костюме и синем парике. Он махал ведерком, на котором были написаны названия благотворительных фондов, собиравших пожертвования. Джокер пожал плечами и признался, что у него нет мелочи.
– Ничего не поделаешь, – покорно сказал клоун и зашлепал в своих огромных башмаках к группе детей.
С небоскребов, выходивших на площадь, спускались бумажные ленты. Одна из них обвилась вокруг шеи Джокера. Он оборвал ее и бросил на землю.
Мимо проследовала платформа зеленого цвета, рекламировавшая какую-то страховую компанию. Трое скрипачей, сидя на ней, играли народную ирландскую мелодию, а несколько девушек танцевали джигу. Джокер подхватил свой чемодан и начал пробираться сквозь толпу.
До этого он уже несколько раз бывал в Нью-Йорке и поэтому знал, что вблизи Тридцать седьмой улицы, ближе к Ист-ривер, есть небольшие гостиницы. Вдоль Пятой авеню можно было продвигаться только очень медленно из-за толпы зевак. В какой-то момент ему перекрыл дорогу марширующий оркестр, состоявший из молодых негритянских девушек, одетых в серебристые костюмы и высокие шлемы с плюмажами, за которыми следовали молодые люди в такой же униформе с медными духовыми инструментами и барабанами. Джокер решил сойти с Пятой авеню, дождался просвета в шествии и проскользнул на другую сторону магистрали. На улицах, где не проходило шествие, было сравнительно тихо, и через двадцать минут он уже стоял у входа в гостиницу, в которой решил остановиться. Она называлась "Белая лошадь" и располагалась в двух примыкавших друг к другу зданиях из коричневого камня. Внутри обстановка была очень простой: фанерные перегородки между номерами, дешевые ковры и дешевые люстры. У главного входа в гостиницу находился стол портье. Сидевшая за ним женщина, похожая на испанку, говорила по телефону. При виде Джокера она подняла брови, но не прекратила разговор. Он поставил чемодан на пол и стал ждать. Наконец она подала ему регистрационную карточку. Предложенная ею шариковая ручка протекала, и, когда Джокер закончил писать, на карточке осталось несколько пятен пасты. Женщина взяла у него бумагу, прочла ее, списала данные с кредитной карточки Джокера, протянула ключ, и все это – не прекращая телефонного разговора. Показав на лестницу справа от себя, она что-то со смехом сказала в трубку по-испански.
Отведенная Джокеру комната располагалась на третьем этаже в заднем крыле гостиницы. Окна выходили в темный парк, который уже вечером не внушал доверия. Здание обвивала ржавая пожарная лестница. Джокер открыл окно, чтобы поближе ее рассмотреть. Конечно, она давала возможность уйти от преследования, но с таким же успехом ею мог воспользоваться и непрошеный посетитель. Осмотрев окно, Джокер понял, что запор не остановит даже напористого любителя, не говоря уж о профессионале. Кондиционер, встроенный в стену под окном, никак не отреагировал на включение. Джокер в сердцах пнул его ногой.
Из спальни можно было попасть в небольшой санузел, где имелись душ, желтая, вся в трещинах раковина и унитаз. Кусок бумаги, прикрепленный поперек сиденья, оповещал Джокера о том, что санитарная обработка произведена. Взяв с полочки под зеркалом стеклянный стакан, он вернулся в комнату, сел на кровать и открыл свой чемодан. Достав оттуда бутылку "Старого ворчуна", налил себе порядочную порцию и чокнулся с собственным отражением в зеркале.
– Если мне удастся провернуть это дело, я опять окажусь на коне, – произнес он полным сарказма голосом.
* * *
Говард сидел в приемной Теодора Клейтона, поставив у ног портфель. Секретарша тестя время от времени бросала на него сочувственные взгляды, но он никак не выражал своего нетерпения. Что поделаешь, если Клейтону вздумалось по-ребячески показать свою власть! Говард может заплатить эту небольшую цену за ту помощь, которую получит ФБР.
Клейтон заставил его ждать всего десять минут, и Говард решил, что легко отделался. Тесть сам открыл дверь в свой кабинет и пригласил Коула войти.
– Извини, Коул, я разговаривал по телефону с Токио.
– С Токио? – спросил озадаченный Говард. – Я считал, вы с японцами конкуренты.
– Что касается конечной продукции – да, но технология у нас одна. Кроме того, несколько японских фирм заинтересованы в том, чтобы финансировать нас. В последнее время японцы ведут с нами дела в стиле "сокуренции" – словечко, придуманное ими для обозначения одновременно и конкуренции, и сотрудничества.
– А как смотрит правительство на такое ведение дел?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Клейтон, усаживаясь за свой безукоризненно чистый стол, на котором стояла фотография Лизы в медной рамке, а рядом фотография Дженнифер – второй жены Клейтона. Обе женщины поразительно походили друг на друга – те же светлые волосы, прекрасная кожа и голубые глаза, только Дженнифер была моложе падчерицы на пять с лишним лет.
– Вашу работу в области обороны. Правительству наверняка не понравится участие заокеанских пайщиков в этих программах.
Клейтон фыркнул и покачал головой.
– Ты думаешь, правительство будет против? Для бизнеса не существует границ, Коул. Деньги – вот язык, который всем понятен, общая для всех философия. Я скажу тебе так: самое лучшее, что может произойти с вооруженными силами нашей страны, это если у нас появятся построенные японцами реактивные самолеты, взлетающие с построенных японцами авианосцев, а наши солдаты будут водить японские танки и летать на японских вертолетах.
– И применять японское ядерное оружие? – спросил Говард, не скрывая иронии.
– Не иронизируй, мой мальчик, это время придет. Я помню, как в нашей стране появились первые японские мотоциклы. Мы тогда тоже смеялись над ними – швейные машинки на колесах! А знаешь ли ты, на какой машине я езжу сейчас? На "ниссане", и уверяю тебя, ни один американский автомобиль с ним не сравнится.
Говард отлично знал, что Клейтон несколько уклоняется от истины – гораздо чаще его можно было увидеть за рулем великолепного "роллс-ройса".
Клейтон вытащил из ящика стола картонную папку.
– Во всяком случае, в данный момент мы говорим только о долевом участии в финансировании. Кстати, это конфиденциальная информация. Я не хотел бы, чтобы тебя притянули к ответу за разглашение служебной тайны.
Он улыбнулся, дабы показать Говарду, что это всего лишь шутка, и передал папку.
– Вот что нам удалось сделать с видеопленкой.
– Я не рассчитывал на результаты так скоро, – обрадовался Говард, открывая папку.
– У меня работает парочка ученых парней, умирающих от желания показать мне, чего они способны достичь с помощью нового компьютера, который я купил для них за десять миллионов. Надеюсь, ты будешь удовлетворен результатами.
На двух верхних фотографиях были сняты машины. Сердце Говарда упало, когда он увидел эти снимки: по сравнению с тем, что удалось сделать Бонни Ким, на фото не проступили никакие новые детали. Клейтон подошел к зятю и положил руку ему на плечо.
– Да, здесь они потерпели неудачу. Съемка велась под слишком острым углом, поэтому номера автомашин рассмотреть не удалось. А вот с лицами вышло гораздо лучше.
Говард положил снимки автомобилей на стол. На следующей фотографии был изображен человек с переносной рацией в руках. Фотография, сделанная крупным планом, сильно отличалась качеством от той, что получила Бонни Ким. Однако Коул усомнился, что по этому все же недостаточно четкому снимку удастся установить личность мужчины.
– Неплохо, а? – с гордостью спросил Клейтон.
На фотографии почти не было той нечеткости, которая присутствовала на снимках, обработанных Бонни, и затрудняла их расшифровку. Мужчина средних лет на фотоснимке уже начинал лысеть. Можно было ясно видеть круглое, пухлое лицо и темные очки. Остальные детали расплывались.
– Конечно, гораздо лучше, – не мог не признать Говард. – Но боюсь, все же недостаточно хорошо.
Он вернул снимки тестю.
– Они значительно четче, чем полученные нами, но многие детали рассмотреть, к сожалению, невозможно. Это затруднит сопоставление снимков с теми, которые имеются в наших досье. Можно ли еще что-нибудь сделать с этими фотографиями?
– О, разумеется, – сказал Клейтон доверительно. – То, что ты видишь, – только начало. Мои сотрудники повторили работу, проделанную твоими: срединное фильтрование – так это, кажется, называется, – но применили его вместе с методом, который обычно используется для устранения нечеткости, вызываемой движением камеры. В основном нечеткость на этих снимках объясняется неровностью ведения видеокамеры, а не дальностью расстояния, с которого производилась съемка. Мои ребята пропустили изображения через программу, позволяющую устранить влияние движения самолета.
– А они пробовали метод концентрации пикселей? – поинтересовался Говард, вспомнив термин, который употребляла Бонни Ким.
Клейтон нахмурился.
– Я полагаю, что да, – холодно ответил он и начал нервно постукивать пальцами по крышке стола. Говард подавил улыбку. – Я знаю, у них в запасе есть еще какие-то идеи, – продолжал Клейтон. – Просто некоторые методы занимают гораздо больше времени – требуется осуществить довольно сложные преобразования.
Говард кивнул. Он чувствовал, что объяснения тестя несколько бессвязны, и спросил себя, понимает ли на самом деле Клейтон ту технологию, о которой разглагольствует. У Говарда сложилось впечатление, что его тесть пытается рассуждать о вещах, в которых не очень разбирается. Размышляя таким образом, Говард изучал лицо на фотографии. Оно было немного дряблым – видимо, этот человек привык к сытой жизни и пренебрегал физическими упражнениями. Кожа оливкового цвета наводила на мысль о том, что мужчина – уроженец Средиземноморья или Ближнего Востока. Темные очки скрывали глаза, а нос был виден очень нечетко. Похоже, мужчина носил усы, но, возможно, такое впечатление создавала просто какая-то тень. На некоторых снимках тот же человек попал в кадр весь, с головы до ног. Трудно было определить, какого он роста, но не вызывало сомнений то, что он широк в плечах и в талии.