Глава третья
ФРАНЦУЗСКИЕ ЗАМОРОЧКИ
"Некрасивая и старая"… Эти слова жены не выходили из головы. Турецкий пробовал их и так, и этак, словно неизвестно зачем облизывал позеленевший советский пятак, но кисловатого, противного привкуса металла не ощущал. Что-то в его воображении все-таки не складывалось.
Ирина с утра пораньше умчалась по своим делам, успокоенная и даже умиротворенная, в определенном смысле, добрым и послушным мужем, вспомнившем, кажется, что он, в конце концов, - муж, а не жилец в собственной квартире. По этой же причине и Александр Борисович никуда не торопился. Срочных дел в агентстве на сегодня не намечалось. Плетневские заботы его не интересовали. Нужны будут советы "старшего товарища" или помощь, позвонят, это у них не задержится. А вот вчерашняя информация, точнее, жалоба Марии Васильевны, никак не выходила из головы. Впрочем, чего тут думать, проще позвонить тетке и выяснить поподробнее, что там и как. А вот номер телефона?… Кажется, он где-то был записан, - Сашкин, разумеется, ее мужа покойного. Когда в моторе покопаться надо было, под рукой находился…
Александр Борисович решил, что пора кончать валяться, поднялся, привел себя в порядок и полез в верхний ящик своего письменного стола, где валялись всякие бумажки, которые сто лет назад еще надо было вымести отсюда, но они продолжали заполнять ящик, и каждый раз находилась причина ничего "лишнего" не выбрасывать. Даже в манию превратилось, - так считала Ирина, издеваясь на "плюшкинскими" повадками мужа.
Самое смешное, что бумажка с домашним телефоном Сашки Глебова - вовремя вспомнилась фамилия - нашлась почти сразу. И Турецкий набрал номер.
- Теть Маш, - бодро начал он, - это Турецкий Саша. Я вспомнил наш вчерашний разговор. Ну, по поводу Франции…
- Да-да, милый, а как же!
- Дина… как ее? Петровна? Она сейчас дома, не знаешь?
- А ты чего, поговорить хочешь? Вот бы молодец-то! Как бы я была рада, если б ты сумел ей помочь! Ой, Сашенька, так сердце болит… - И совсем уже другим голосом - энергичным и деловым - закончила: - Так, запиши-ка номер-то, дома она сейчас. У нее после обеда лекции, а я, стало быть, до обеда свободна. Люсенька-то в школе, звони, милый, а я, со своей стороны, если чего надо… Ну, ты понимаешь, всегда на мою помощь можете с Ирочкой рассчитывать…
Да, она все про одно: нянчить кого… Забыла, поди, что Нинка совсем взрослая, и ей уже не нянька, а скоро жених потребуется. Ох, как быстро растут!..
Или она на что-то другое намекала? Мелькнула вдруг такая вот, шалая, мыслишка. Но на смену ей немедленно всплыла другая, та, что все утро морочила голову: "Старая и некрасивая…".
- А вот мы сейчас и проверим, - неожиданно повеселел Турецкий. - Пойдем и проверим. Чего проще? - И он снова поднял трубку.
После пары долгих гудков отозвался низкий женский голос.
- Здравствуйте, я вас слушаю, кто звонит?
И было в немудреной интонации вопроса столько обертонов, как выражается Ирка, что Александр Борисович непроизвольно довольно громко хмыкнул. И тут же последовал новый вопрос:
- Извините, я не поняла, чем вызвана ваша ирония?
- Да никакая не ирония, Дина Петровна, - засмеялся Турецкий. - Здравствуйте. Сосед ваш беспокоит, меня Александром Борисовичем зовут. А фамилия - Турецкий. Может, приходилось слышать?
- Здравствуйте, ну, как же! - в ее низком голосе, можно сказать, глубоком контральто, появилось тепло. - Не далее, как вчера… да, тетя Маша рассказала о встрече с вами. Вы ведь с ее покойным мужем дружили?
- Увы, я оказался единственным свидетелем Сашиной гибели. Едва и сам не сыграл в тот же ящик… Но дело не в этом.
- А в чем?
Нет, не услышал в вопросе Турецкий явного интереса к своей персоне. Значит, тетя Маша блюла договоренность. И, вообще-то, с какой стати и о каком интересе может идти речь? Но надо ж было протянуть хотя бы тонкие ниточки для пробуждения взаимного интереса.
- Вы удивились, а я не иронизировал. Просто не ожидал услышать такой голос, - он подчеркнул "такой", - низкий, глубокий, почти оперный, хотя, как мне стало известно от тети Маши, вы - педагог в институте, да?
- Да, я преподаю… А вам нужна консультация? Что-нибудь связанное с нашим педагогическим университетом?
- Молодец, теть Маша! Умеет хранить тайны.
- Я не поняла, извините, какие тайны?
- Если разрешите к вам заглянуть, то обязательно узнаете. Вы где живете?
- Вас номер квартиры интересует? Так это над вами. У вас, кажется, сорок восьмая, а у меня - пятьдесят вторая.
- Ага, двушка, отлично представляю. Мы с супругой полтора десятка лет в такой прожили. Напротив нынешней моей. Ну, так я поднимусь?
- Пожалуйста, только не обращайте внимания на некоторый утренний беспорядок.
Александр Борисович осмотрел себя в зеркале и остался доволен. Нормальный для своих паспортных данных мужик, бритый, можно и одеколончику - но самую малость, чтоб не разило, а только навевало. "Старые и некрасивые" женщины особенно ценят в мужчине сдержанность - во всем, кроме… Но об этом будем думать потом, по возвращении, решил Турецкий.
Он не хотел выглядеть запыхавшимся мальчишкой, поэтому поднимался с достоинством, не торопясь. И так же, с достоинством, позвонил у двери - коротко, два раза. Услышал шлепающие шаги и поворот замка. Дверь открылась.
И это у нее называется - старая и некрасивая?! Турецкий первым делом захотел вернуть собственную челюсть на место, полагая, что она у него безвольно отвисла. Ну, Ирка! Это ж надо такое сочинить!..
Женщина с пышным узлом роскошных, пепельного оттенка, волос смотрела на него удивленно, потом словно смутилась, кашлянула и отступила в прихожую.
- Здравствуйте, заходите, Александр Борисович. Что вы так смотрите?
- Как? - "Старая, - мелькнуло в голове, - из-за цвета волос, что ли? Глупости!"
- Странно. Будто видите впервые, а мы ведь когда-то были даже знакомы. Правда, очень давно. Наверное, за гранью… веков? - она улыбнулась, и ее удлиненное, суховатое и несколько аскетическое лицо словно бы расправилось, подобрело и стало как-то необычно привлекательным. - Вы не помните, я вижу. А ведь было время, вы часто встречались с моим бывшим супругом. Володя, художник с Мосфильма, забыли?
- О, Господи! - воскликнул Турецкий. - Ну, конечно! А я смотрю: такое знакомое лицо! Да, время, разумеется, жизнь еще эта… Сплошной сумасшедший дом! Все через, - он взмахнул руками, - извините… Калейдоскоп, будь он неладен! Но как же я не узнал сразу? Поразительно! Значит, не готов был…
- К чему? - она засмеялась.
- А сам не знаю… Надо подумать. Так можно войти?
- Прошу, конечно. Если не возражаете, то, пожалуйста, на кухню. А я вас кофе угощу. Сама собралась, да вы как раз позвонили. Не против?
- Наоборот, с удовольствием!
"Стоп, Турецкий, не гони коней! - остановил он себя. - Ты - по делу, а не флиртовать!.." "Хотя одно другому никогда не мешало", - возразил внутренний голос.
Нет, но как же все-таки годы меняют человека! Была ведь эта Динка тощей и совсем не привлекательной девицей - возможно, с тех лет и запомнила ее Ирка. И на том своем воспоминании зациклилась. А сейчас это была дама с восхитительным голосом, и все необходимое привлекательной женской фигуре у нее тоже находилось на своих местах, вот разве что некоторая сутулость. Но ведь это вполне исправимо. Надо только распрямиться, - и физически, и по жизни - вообще. Турецкий уже размышлял так, будто сам собирался немедленно приступить к необходимым исправлениям.
Прекрасно зная расположение комнат в такой квартире, Турецкий прошел на кухню, повернулся и увидел, как следом за ним вошла Дина Петровна. Вот теперь он сумел разглядеть всю ее фигуру, не то, что в полутемной прихожей. И вовсе она не старая, врала Ирка. Скорее всего, ее ровесница, если не моложе. Володька-художник, кажется, был на целых три года младше Александра, и брать в жены девушку старше себя вряд ли бы захотел. Впрочем, художники - народ странный.
- Садитесь, - Дина улыбнулась, и лицо ее приняло лукавое выражение, - и расскажите мне, отчего все же вы иронически хмыкнули, услышав мой вопрос, и что у вас за тайные такие переговоры с тетей Машей?
- Честно?
- Ну, не знаю, как вы привыкли у себя на службе… Хотелось бы правды. Или не надо?
- Ладно, скажу, только не обижайтесь на меня, обещаете?
Она, по-прежнему стоя у двери, одетая в туго обтягивающий ее халатик, жестом показала, что никаких обид быть не может. Вот же балда - прекрасная фигура! Ну, Ирка!
- Я, правда, после всяких неприятных событий многое позабыл. И когда вчера у меня совершенно случайно возник разговор с теть Машей, то никак поначалу не мог вас вспомнить. С Володькой-то вы у меня не ассоциировались, да и были совершенно другой - худющей и длинной.
- Да, - засмеялась она, - он вешалкой меня обзывал. Были такие - вертикальные, полированные палки на ножках и с крючками поверху - по окружности, помните?
- Ну, как же! И прибавьте еще возрастное смещение. Встречаю старых знакомых, гляжу: Боже, как они постарели! Забывая, что они - это и я тоже.
- Кажется, я поняла, - сказала она мягким и низким голосом, от которого у Александра Борисовича вмиг стало томительно где-то в области живота, и снова засмеялась. - Думали, думали и вспомнили, что вешалка - уже старая и совсем некрасивая… А если чего и осталось?… То ничего не осталось, верно? Одни крючки, - и в упор взглянула с печальной улыбкой.
- Знаете, Дина, - с задумчивым видом покачал головой Турецкий, - самым неумным в моем положении сейчас было бы немедленно пасть на колени и начать бурно протестовать, убеждая вас в том, что вы категорически не правы. Что все как раз с точностью до наоборот! А, впрочем, так оно и есть, можете мне поверить. Но я не стану ни в чем вас убеждать - исключительно из упрямства. Хотя очень хочется, - и он хитрым взглядом уставился на нее.
Она хорошо умела смеяться. И он охотно к ней присоединился.
- Ох, насмешили… - она внешней стороной ладони словно бы промокнула глаза. - Ну, сейчас будет готов кофе… Так какие у вас проблемы, Александр Борисович?
- А давайте, как когда-то? Саша, Дина… Или этого не было?
- А давайте, - легко согласилась она и, обернувшись от плиты, задорно подмигнула.
- Значит, Дина, слушайте. Свою проблему я еще год назад, или чуть больше, благополучно решил. Ну, друзья, приятели, в том числе там, - он махнул рукой в сторону окна. - И Нинка моя уже второй год учится в Кембридже, в колледже. Со всеми дальнейшими, вытекающими из этого обстоятельствами, понимаете?
Он взглянул на Дину и увидел, что та будто застыла у плиты, и лицо ее приняло строгое, даже отчужденное, неприятное выражение. "Вот оно, в чем дело-то! - мелькнуло в голове. - Да, а вот такая женщина уже вряд ли заговорит голосом, волнующим душу. Скорее рубанет топором, причем с размаху и не глядя. Надо и это иметь в виду…"
Но Турецкий сделал вид, что ничего не заметил.
- То, о чем мне вчера рассказала теть Маша, имеет свое название, свою твердую оценку и соответствующую реакцию, но, к сожалению, только в приличном обществе. А в данной ситуации, как говорится, и рад бы, но не могу молчать. Подождите, я не закончил, - жестом остановил он женщину, которая уже готова была что-то вставить в его монолог, и, вероятно, не самое приятное. - А поскольку мы с вами, госпожа Дина, не имеем приличного общества, то нам поневоле приходится приноравливаться к законам того, которое существует. А как вы хотели? С волками жить, мадам… И только поэтому я пришел, точнее, напросился, чтобы посоветоваться с вами. Вот и давайте подумаем сейчас вместе, как нам устроить небольшой взрыв, но направленного действия, чтобы волна выброшенного дерьма не обрушилась на вашу Люську. Людмилу Владимировну, надо понимать. Если она - Володькина дочь.
- А чья же еще?… - печально отозвалась Дина. - Только это не я, как тут некоторые… считают, довела его. Мы расстались задолго… Фактически из-за Люси. Он становился страшным деспотом. При постоянном пьянстве… Это было страшно, Саша, поверьте.
- Я и не собираюсь вам возражать… Ну, ладно, а теперь, надеюсь, вы мне сами подробно расскажете, что там за "мохнатый" всплыл на горизонте, а также посвятите в предысторию вопроса. Честно скажу, я не могу вот тут, прямо сейчас, пообещать, что мы сумеем решить вопрос в свою пользу, есть некоторые… - Турецкий поморщился. - Ну, скажем, обстоятельства, которые не будут помогать, главное, чтоб не мешали. Однако могу обещать лишь одно: что смогу, то сделаю. Мы с Иркой вчера заговорили на эту тему, она со мной полностью согласна, хотя и смотрит скептически. А еще произнесла одну фразу, которую надо обязательно иметь в виду. Париж - действительно слишком жирный кусок, чтобы его отдали без боя. Особенно, когда он еще и халявный, как нынче выражаются. Слышали, небось, такое слово?
- А то!
- Вот поэтому давайте-ка мы с вами некоторое время, пока будем заниматься этим вопросом, помолчим, никому не станем ничего говорить, чтобы не сглазить, к примеру, так? И девочке пока тоже знать необязательно. Не дай, Бог, еще одно разочарование! Зачем, верно? Ну, а… как только, так - сразу. Согласны?
- Вам-то это зачем? - после долгой паузы спросила Дина. - Из спортивного интереса? Вряд ли… Скажите правду, Саша.
- Мне? Ишь, как вы! А вот вчера теть Маша спросила: "А где она, твоя, Сашенька, социальная справедливость?" Знаете, как задело вдруг? Сам от себя не ожидал…
- Да будет вам…
- Нет, серьезно! - он заметил блеснувшие в глазах Дины слезинки и хмыкнул насмешливо. - А я ей отвечаю: "Старых газет, поди, начиталась?" А сам думаю: действительно, а где? Вот и решил. Восстановить! - он расхохотался. - А что еще остается? И потом голос этот грудной, томный такой, из другой эпохи: "Здравствуйте, я вас слушаю, кто звонит?" С ума сойти… Вот и решился. Вы-то возражать не будете?
Дина посмотрела на него, потом мизинцем провела по нижним векам и вздохнула:
- Давайте лучше пить кофе… Саша.
"Господи, а она совсем слабая женщина, хочет казаться сильной, но не получается", - подумал он.
- А можно, я вам еще немного горчички добавлю?
- Если очень хочется… Только зачем? За какие мои грехи?
- Хочется хочется, можете быть уверены. Это иногда просто необходимо. Вот когда мы начали разговор, у вас лицо вдруг стало отчужденным, ужасно неприятным. А потом улыбнулись и - чудо! Просто влюбиться хочется. Вы имейте это в виду, - уже деловым тоном закончил Турецкий. - Женская неприступность, между прочим, может быть и ласковой. И доброй. И даже очень нежной. Обманчиво нежной, заметьте.
- Вы психолог? - Дина усмехнулась.
- Нет, что вы, это Ирка у меня криминальной психологией занимается - на досуге, - так-то она преподает музыку в Гнесинке. Ну, а я всю сознательную жизнь убийц и бандитов ловлю. И сажаю их в тюрьму. А когда выхода уже нет, стреляю. Обычно попадаю. И в меня стреляют, иногда тоже попадают, тогда я лечусь. И этот процесс был бы бесконечным, если бы… а, впрочем, это уже неинтересно.
- Да, я что-то слышала. Но почему же неинтересно?
- Ну, конечно, в нашем дворе уже все давно известно.
- К дворовым сплетням я не прислушиваюсь, а тетя Маша говорила. А потом я и сама видела теленовости. Так что немного в курсе. А потом мы ж - соседи. Слышала даже, что вы ушли из прокуратуры.
- Было дело. Но кое-какие контакты, как вы можете догадываться, остались. И я намерен их всерьез использовать.
- Саша, я хочу повторить свой вопрос: зачем вам эти заморочки? Отложим в сторону социальную справедливость и прочие химеры прошлого. Может быть, у вас другая цель?
- Ну, например? - заинтересовался Турецкий.
- Например?… Ну, может быть, что-нибудь, связанное с моей преподавательской работой в университете? Протекция там, не знаю. Я не представляю, чтобы вас могли привлечь в качестве какой-то благодарности мои чисто женские достоинства.
- Университет не проходит категорически, а вот насчет женских достоинств, этот пассаж лично мне гораздо интереснее…А вы продолжайте, пожалуйста, - он масляно ухмыльнулся, даже губы облизнул, но она не отреагировала. - И поподробнее, если можно.
- Впрочем, если у вас с женой нелады, и такое, возможно, случается, - сказала она совершенно серьезно, без тени иронии.
- Продолжайте, продолжайте! - ухмылялся Турецкий. - Вы чрезвычайно интересную тему подняли. Я с удовольствием вас послушаю и… кто знает? А что, нелады, они в каждой семье бывают. И я, в общем-то, представляю, как обычно от них лечатся. Опять же и опыт какой-никакой, верите?
- Ну и как же, доктор? - она усмехнулась.
- О! Наконец-то я вижу улыбку! И все сразу становится на свои места. А я ведь, когда поднимался к вам, ей-богу, поначалу не собирался флиртовать. Ну, может, самую малость, исключительно для затравки. Все же незнакомая женщина, молодая, то, се, - вы меня прекрасно понимаете. Опять же и обстоятельства вроде бы обязывают. А насчет того, как лечить, скажу откровенно: единственный выход - отчаянно влюбиться!
- В жену?
- Да Бог с вами! - Турецкий в испуге округлил глаза. - И даже не в ее ближайшую подругу, которая, как правило, заранее на все соглашается. Нет! Только в постороннюю женщину! Это для того, чтоб у тебя глаза вдруг вспыхнули, заблестели. Чтоб дыхание неожиданно сбивалось во время разговоров. Суетливость появилась в движениях и… в планах. Чтоб отвечал невпопад. Ну, то есть, чтобы стали заметны даже невооруженному глазу все признаки начинающегося сумасшествия. Только это все должно быть абсолютно искренним, чистой правдой. Тогда и выход из подобной ситуации, и семейное примирение достойны кисти очень большого художника. Но это, повторяю, только мой личный опыт. Пока, правда, он меня не очень подводил. Но и сразу желаемого результата тоже не давал. И тем не менее…
- Вы простите меня, конечно, Саша, но то, что вы говорите, мне представляется не совсем… ну, как бы… приличным. Извините за это "как бы"…
- О, Боже, да ведь рамки приличий устанавливаем мы же сами! В зависимости от уровня собственной честности перед собой - в первую очередь.
- Очень удобная философия! - весело фыркнула она. - И в каком же состоянии сейчас ваши супружеские отношения? Не секрет?
- Полный порядок. И это несколько смущает… Знаете, а вот я скажу сейчас правду, и вы меня прогоните, и кофе больше не нальете - хороший, кстати, я такой варить не умею, хотя знаю много редких рецептов.
- Не прогоню и кофе, если попросите, еще сварю. Мне, правда, интересно с вами, Саша.
Хорошо она это сказала - просто, без какого-либо затаенного, двусмысленного подтекста, - по-дружески. А вот интересно, могут ли быть близкие друзья у такой женщины?…