Следователя, ведущего дело мафиозной группировки, сажают в тюрьму по ложному обвинению, а его дочь Ию зверски насилуют. Но девушка, овладевшая приемами каратэ, не только мстит за себя и за отца, но и срывает планы мафии по поставке наркотиков в Россию…
Я сразу почувствовала этот пристальный, тяжелый взгляд, и не поворачивая головы, стрельнула глазами в правый угол зала, где у прилавка маячила мужская фигура. С виду ничего особенного: среднего росточка, худощавый, лет тридцати, по лицу словно утюгом прошлись. Вот только взгляд… давящий, даже поежиться захотелось.
Я не спеша прошла мимо того прилавка. Нет, можно стереть из памяти эпизодик: за день и не сосчитаешь, сколько мужиков на тебя глаза пялили, сколько пытались заговорить, завязать знакомство. Но ведь одно дело - поймать на себе восхищенный взгляд, увидеть, как идущий тебе навстречу молодой парень или зрелый мужчина делает стойку, почувствовать спиной, как обалдело глядит тебе вслед, и совсем другое - ощутить будто тебя простреливают глазами насквозь, как этот ублюдок.
Я продолжала делать покупки, с особым вниманием выбирала овощи, даже встряла в перебранку старушек, выяснявших отношения в очереди в кассу. Но засевшее где-то под левой лопаткой смутное беспокойство не оставляло меня.
Нужно взять себя в руки: чего это я раскисла, ненормальная. Наслушалась у подружки Ирки рассказов про грабежи, убийства, насилия и шарахаюсь от первого встречного. Надо прекращать эти пустые посиделки. Собираемся у нее дома подработать курсовую, подготовиться к семинару, а занятия выливаются в вечера по обмену сплетнями.
Так, мысленно поругивая себя, я прошла к кассе, расплатилась и направилась к выходу. И тут тот самый "гляделкин", будто старый знакомый, кинулся навстречу.
- Разреши помогу, - вполголоса проговорил он и крепко, как клещами, взял меня под локоть, а мою сумку с покупками - в другую руку.
Мне бы закричать, позвать на помощь… Куда там. Открываю рот, словно рыба, а слова застревают в горле.
- Да ты не бойсь, не съем. Провожу до дому и только. - Голос у него низкий, хриплый. - Разве что попрошу отцу твоему несколько слов передать от меня и дружков моих. Постарайся запомнить.
Я закивала головой, мол, согласна, передам обязательно. И тут же, заикаясь, наивно спросила, не хочет ли он сам с отцом поговорить, если ему это уж так нужно.
- Дельная мысль, - хохотнул мой провожатый. Молча протащив меня шагов двадцать, он продолжал:
Можно, конечно, поговорить и напрямую, но пока лучше через тебя. Передай своему предку вот что: ежели он тебя любит и хочет видеть живой и здоровой, пусть добьется для Жухова оправдательного приговора, на худой конец - условного. Вот и все, поняла?
Я опять закивала, уже догадавшись, что не я, а отец им нужен. Сейчас главное - выиграть время, значит, надо успокоиться, на все соглашаться, короче, постараться избавиться от проходимца. Тем временем мы уже подошли к дому. Он отдал сумку, посмотрел на меня, растянул губы в улыбке, обнажив желтые кривые зубы.
- А ты ничего, звать-то как?
- Маша, - ляпнула я первое, что пришло в голову.
- Ха, лапшу мне на уши вешаешь, - пробурчал он, запуская руку в мою сумку. Вытащил университетский пропуск, который я всегда таскаю с собой, раскрыл.
- Ну-ну, значит Ия. - Он ухмыльнулся, довольный тем, что не дал себя провести, повернулся и вразвалочку, слегка загребая ногами, удалился.
Пока я поднималась к себе, окончательно успокоилась, даже сама себя убедила, что все это - просто идиотская шутка придурка, захотевшего "приклеиться". И незачем беспокоить отца, он и так помешан на своей работе, допоздна торчит там.
Потом я, конечно, пожалела, что не рассказала все отцу, не приняла всерьез слова незнакомца. Но что взять с восемнадцатилетней девчонки? Позднее с годами, когда жизнь меня уже обкатала, я стала готова к любым поворотам судьбы. Это был один из первых уроков, за который мне пришлось заплатить дорогой ценой. Но потом, а тогда я скоро забыла о происшествии и даже с Иркой не поделилась.
Апелляцию рецидивиста Жухова Верховный суд рассматривал без меня. Я был срочно вызван на совещание, успев лишь заглянуть в дело. На фотокарточке молодое, симпатичное лицо - и не подумаешь, что здесь целый криминальный букет: валютные операции, изнасилование, убийство. Я знал, что рассмотрение дела в городском суде уже несколько раз откладывали. Свидетели, словно сговорившись, отказались от своих прежних показаний. Вот это обработка! И все же суд состоялся, вина Жухова была доказана полностью, он был приговорен к высшей мере.
Вернувшись с совещания, я узнал, что республиканский Верховный суд оставил приговор без изменения.
Не успел я зайти к себе в кабинет и сесть за стол, как начались звонки "сверху" с просьбами повлиять на это решение, повнимательней, погуманней отнестись к осужденному. Объясняю: с делом Жухова не знаком, вмешиваться в решение суда считаю себя не вправе. В ответ - раздражение, угрозы, но к этому я уже давно привык, не обращаю внимания.
Пришел на следующий день на работу, смотрю - на столе "дипломат". Полуоткрыт. Пальцем приподнял крышку - доверху набит ассигнациями. Тут же позвонил прокурору, вызвал охрану, пригласил в кабинет всех работников, кто в это время был уже на месте. Составили акт, "дипломат" опечатали. Как оказалось, принесла его уборщица по просьбе некоего мальчугана. Это - концы в воду… Деньги перечислили в государственную казну.
Ладно, на сегодня все. Домой. Ия, наверное, заждалась. Совсем времени нет побыть с девочкой. Так и растет без отцовского внимания. Да что там растет - уже взрослая стала, красавица, в мать пошла.
Вдруг вспомнился тот злополучный вечер, словно вчера все это было. Пришел с работы поздно, удивился: Нади нет дома. Только прилег на диван - звонок, снял трубку, услышал голос жены. Она сразу, без предисловий, сказала коротко: не жди, уезжаю с Виктором, насовсем, береги дочь. Я еще услышал всхлип, потом короткие гудки. И все, словно не было у нас с этой женщиной ничего - ни дома, ни дочери, ни любви.
Я помню, Виктор приходил к нам, как к себе домой. Весело садился за стол, ел, пил, смотрел телевизор, со мной держался запанибрата, с Надей - шутливо-изысканно, Ие обязательно вручал шоколадку. Привела его к нам в дом сама Надя, представила как товарища по работе, страшного неудачника в личной жизни и талантливого изобретателя новых лекарств. Разве мог я тогда подумать, что между ними произойдет что-либо серьезное? Надя - по-девичьи стройна, изящна, огромные карие глаза оттеняли белизну лица и блеск гладко зачесанных волос. Ее так и называли - кареглазая цыганочка. Он - полная противоположность: невысокого роста, широкоскулый, с глубоко сидящими маленькими глазками. Разговоры, которые он заводил, были какими-то пустыми, отвлеченными, он перемежал их анекдотами и первый закатывался от хохота. Я видел, что он старался создать о себе впечатление как о друге дома, человеке легком по характеру, на помощь которого всегда можно рассчитывать. Сейчас-то я понимаю, что он, скорее всего, просто темнил, играл, чтобы и мыслей у меня не было относительно близости его и Нади.
Обиднее всего был этот обман. Допускаю, полюбили друг друга - чего в жизни не бывает. Но скажите честно: так, мол, и так, судьба связала нас. Я понял бы, хоть и больно терять любимого человека. Но тут ведь голову морочили, почти открыто рога наставляли - разве такое прощается? Ну да Бог с ними. В прошлом году я получил от Нади письмо. Это спустя почти десять лет! Пишет: живут в Калифорнии, в Сакраменто, недалеко от Сан-Франциско. Свой дом, две машины, растет сын. Надя просила простить ее да еще отпустить к ней хотя бы ненадолго дочь.
Я ничего тогда Ие не сказал - она готовилась поступать в университет, уже подала документы. Узнай она о письме матери, могла разволноваться, расстроиться, не дай Бог, дело с поступлением сорвалось бы. Сейчас учится на одни пятерки, изучает английский. Недавно попросила, чтобы я рассказал ей о матери. Поборол в себе горечь обиды, сказал, что мать ее - хорошая, заботливая, ласковая. "Почему же она бросила тебя, нас?" - спросила Ия. Голос ее дрожал, я видел - вот-вот заплачет. Тогда я рассказал о письме, дал адрес матери, сказал, что, если хочет, может съездить к ней. "Нет, - отрезала Ия, - пусть будет так, как есть".
С тех пор мы с Ией о матери не говорили ни разу.
Ладно, хватит об этом, а то совсем раскисну. Может, прав был Валентин Сергеевич, наш главный прокурор, когда сказал однажды: "Жениться тебе надо, Андрюша, а то так бобылем и помрешь"?
Чего греха таить, задумывался я об этом уже не один раз. Но, во-первых, стоящей женщины я так и не встретил, а во-вторых, не знал, как отнесется Ия к той, кого приведу в дом, примет ли ее сердцем.
От работы до дому мне рукой подать - минут двадцать неспешной ходьбы. При желании можно добраться за четверть часа. Когда Ия дома, я тороплюсь, чтобы ее застать и успеть перекинуться с ней хотя бы парой слов. Перед уходом я всегда звоню по телефону и если слышу голос дочери, то уже не мешкаю, быстро собираюсь - и вперед на пятой скорости.
Вот и сейчас - набираю домашний номер.
- Папуля, ты? - сразу спрашивает Ия, будто видит меня на противоположном конце провода.
- Я - Бегу, - отвечаю и кладу трубку, чтобы не тратить зря время.
Тут я вспомнил, что обещал вечером позвонить Татьяне и договориться о встрече. Ну, раз дал слово, надо его держать. Таня - моя студентка, третьекурсница. Я ведь еще в институте преподаю, как принято сейчас говорить, на почасовой оплате. Ничего, пока тяну, лишние деньги не помешают. Ия - модница, как все в ее возрасте, а на тряпки денежки нужны. Не хочу, чтобы дочь в чем-либо нуждалась.
Вчера после лекции Таня подошла и сказала, что у нее ко мне серьезный разговор и что она хотела бы встретиться и поговорить тет-а-тет. Я очень тогда торопился и не мог уделить ей внимания. Тогда она попросила меня позвонить ей домой. Естественно, я пообещал. Сунув мне записку с телефоном, она убежала.
Зная, что она живет где-то неподалеку, я решил с ней встретиться и по дороге обсудить ее проблемы. Я набрал ее номер. Таня ответила тотчас и согласилась встретиться на улице у ближайшей трамвайной остановки.
Одеться, выключить свет, закрыть за собой двери и выйти на улицу было делом минуты. Девушка уже ждала меня в условленном месте. Выглядела она очень элегантно, джинсовый костюм плотно облегал стройную фигурку. "Ничего не скажешь, довольно эффектна, - оценил я ее мысленно, и это было для меня неожиданно, ведь в институте я вижу ее не менее двух раз в неделю и никогда ничего особенного в ней не замечал, а скорее, просто не обращал на нее внимания. - Интересно, что ей нужно от меня".
- Спасибо, Андрей Петрович, что позвонили и пришли. - Таня уверенно взяла меня под руку. - Куда пойдем?
Я сказал, что дома меня ждет дочь и, если не будет возражений, мы можем по дороге обсудить вопрос, который ее тревожит.
Таня согласилась и заявила, что готова развить эту идею и принять мое приглашение на чашечку кофе или чая.
Мне ничего не оставалось, как взять предложенный девушкой шутливый тон и пригласить ее домой.
ХРОМОЙ
Вот уж третий десяток лет пошел с того дня, как нарекли меня Хромым. Вроде давно это было, а помню все до подробностей - и события и людей. Взяли нас тогда сразу после ночной вылазки на сберкассу. Я уже почти ушел от преследователей, да пуля, посланная ментом, угодила в ногу. Ну, а потом, после больницы, как положено, был суд. Вкатили мне "десятку", причем в строгом режиме. Прибыл в тюрьму, прихрамывая, опираясь на палочку.
- Ха, хромой! - радостно встретили меня в камере. Народ, видимо, надеялся потешиться.
- Цыц! - остановил "брательников" высокий парень с черной бородкой, одетый в серую рубашку с закатанными рукавами. Бросались в глаза его накачанные бицепсы тяжелоатлета. Пахан вышел на середину камеры и оглядел меня с ног до головы. - Слышал о тебе. - Он протянул руку. Пожатие его было легким, хотя при желании ему ничего не стоило раздавить мою ладонь. Он широким жестом показал на койку, что стояла у окна. - Будешь рядом.
Это был приказ. Вмиг к этой койке подскочил один из обитателей камеры, свернул постель и унес куда-то в угол. Через минуту койка была застелена совершенно чистой простыней.
Кличка Хромой так и осталась за мной. Вначале я оказался вроде как учеником Пахана, а потом стал его правой рукой во всех делах.
Десять лет мы провели вместе за решеткой. Вышел Пахан на волю раньше меня на месяц. Многому я у него научился: главное - я теперь знал, как жить, как приспосабливаться к любым обстоятельствам.
"В миру" я Валерий Николаевич Сизов. Фирма наша, где я работаю коммерческим директором, процветает. Для всех мы - благотворительная ассоциация, оказываем помощь пострадавшим в катастрофах, природных катаклизмах, эпидемиях, но это фасад, а точнее - крыша. Главное же, чем мы занимаемся, это, как модно сейчас говорить, теневая экономика. Тут закручен мощный бизнес, задействована масса людей, среди них и довольно известные персонажи, и те, по кому тюрьма плачет. Особенно радует зарубежный филиал, там наш партнер - тот самый Пахан. Но, естественно, знают его не как Пахана, а как коммерсанта - Николая Елисеевича Багрова. В свое время благополучно отчалив от родных берегов, он успешно обосновался на "чужбине". Ему удалось развернуть довольно выгодное дельце, связанное с куплей-продажей лекарственных препаратов, главным образом наркотических, и отправкой их в Россию. Через одного знакомого туриста Пахан вышел на меня и пристегнул к делу. Работает он с неким Виктором Макаровичем Холодовым, тоже из бывших наших, в одной из фармацевтических лабораторий США.
Все шло более или менее гладко до того дня, когда взяли Василия Жухова, или Борзого, как мы его прозвали за умение удирать от ментов. И хотя за ним тянется добрый десяток дел, каждое из которых тянет на "вышку", именно ему поручались особо ценные грузы - и всегда он выходил сухим из воды.
Жухов был дока по челночным рейсам: отвозил деньги на таможню для вручения "нужным" людям, получал там груз и доставлял на фирму. И каждый раз, словно артист, менял внешность: то бороду наклеит, то усы, а то и парик нацепит. Да и одеваться ухитрялся всегда по-новому, но всегда с шиком, изысканно. Где он поднабрался такого - загадка. Видно, пращуры были из княжеского или графского рода. А ведь подкидыш он, о родителях ничего не знает и не ведает, воспитывался в уголовном мире. Словом, можно было на него положиться, человек надежный, во всяком случае, никогда не подводил и все задания выполнял исправно.
А тут вот взял и изменил своему правилу. Накануне гулял допоздна в ресторане, с кем-то бабу не поделил, подрался и пырнул ножом собутыльника. Утром еле продрав глаза, подхватил приготовленный заранее кейс с деньгами и как был, в рваных джинсах, с синяками на морде, помчался в Шереметьево на своем "мерседесе".
В аэропорту, ожидая клиента, чтобы расплатиться с ним, он затаился в условном месте и ничего плохого не ожидал, когда к нему подошли трое. Ни слова не говоря, заломили руки, надели наручники - ив машину. Как узнал я потом, опознала его ресторанная девка.
Да, по-дурному попался Борзой, теперь все делаем, чтобы его вызволить, ведь если, не дай Господи, расколется, пиши пропало: раскрутят нашу фирму на всю катушку, а тут же не тысячи - миллионы; голов полетит - не сосчитаешь. И моя в первую очередь.
Пахан, как про все узнал, разъярился так, что трубка телефонная чуть не задымилась от мата. Приказал Жухова убрать, назвал людей, которые могут это сделать. А буквально через полчаса снова позвонил, сказал, что погорячился, что такие, как Жухов, на дороге не валяются, у него, мол, опыт, связи, сноровка, и надо обязательно ему помочь. Дал наводку на следователя по особо важным делам Филатова Андрея Петровича, бывшая жена которого живет в Америке со вторым мужем. Этот ее муж - одна из ведущих фигур фирмы, думаю, что от него Пахан и получил адрес следователя.
Мы пораскинули мозгами насчет обработки Филатова и решили начать с его дочки. Нам уже было известно, что он в ней души не чает. Ну, а если на угрозы не поддастся, пусть пеняет на себя: применим к ней более жесткие меры, это срабатывало всегда в таких случаях. Ничего, деваться ему некуда, освободит Жухова.
Поначалу я послал одного парня, чтобы припугнуть девчонку, он доложил потом, что все сделал как надо: подстерег в магазине, познакомился, проводил до дома и попросил ее передать отцу наше пожелание. Послушная, говорит, девочка, симпатичная, Ией зовут, обязательно выполнит поручение, потому что чуть не вырубилась от страха. А такие пугливые, как правило, готовы на все, лишь бы больше не встречаться с нашим братом.
Если по правде сказать, мне слабо верится, что предпринятые мной действия с первого раза сработают. Что ж, поживем - увидим, в жизни всякое случается.