Пришлось резко нырять в сторону и, перекатившись на спине, бежать. Бежать под обрыв к реке, чертя зигзаги, рассчитывая на то, что раненный зверь начнет слабеть, терять энергию. Он чувствовал на спине жар могучего дыхания. Несколько раз длинные когти полосовали то крепкую брезентовую куртку, кирзовый сапог. Но, слава Богу, обошлось без ранений. Скоро река. Хотя, что толку. Если у преследователя достаточно сил, он без труда махнет в воду и поплывет. Может быть, чуть медленнее, чем человек. Ружье осталось прислоненным к сосне. А ведь вполне можно было успеть перезарядить, выбравшись на противоположном берегу и встречать во всеоружии. Крутой, градусов семьдесят, обрыв начинался сразу после плотного, низкорослого ельника. Толчок и несколько метров отчаянного полета. Охотник, едва успев коснуться зыбкой песчаной поверхности, ухватился за мускулистый сосновый сук и бросил тело вправо. В мгновение ока бурый хозяин тайги, бросившись следом, пронесся мимо и врезался с размаху всей тушей в воду. Тут же, встав на задние лапы и, задрав морду, стал принюхиваться, определяя местоположение противника. Иван Константинович, рванув из-за голенища нож, прыгнул прямо на спину зверю. Лезвие глухо вошло по самую рукоять под левую лопатку. Потом еще и еще. Пока жертва не захрипела и не задергалась в предсмертной агонии.
Но перед самой войной произошла история, после которой наш Иван Константинович решил больше никогда не охотиться на мишек. Дело было поздней осенью, накануне медвежьей спячки. Возвращался наш лихой охотник из соседней деревни изрядно подвыпившим через ночной лес. Для этого хмеля была серьезная причина – удачная продажа коня. Вдруг видит: сбоку от тропы огромная куча шевелится. Подошел поближе, матерь божья, то косолапый в муравейнике промышляет. Весь мир муравьиный разворошил. Мордой глубоко зарылся, только зад божьему свету оставил. Ну, Иван Константинович взял да ожег, шутки ради, уздой по мохнатому, широкому этому заду. Зверь-то от неожиданности так взвился, что весь муравейник до верхушек дерев подлетел, точно взрыв случился. Взревел на всю округу косолапый и через чащу, куда глаза глядят, ломанулся быстрее вихря. А Иван Константинович пошел своей дорогой. Через пару минут чувствует: крепкий, такой, едкий запах откуда-то взялся. Что за новости? Хряс. Нога в какой-то жиже подвернулась. Да, вроде, сухо должно быть. Дождями, кажись, не поливало. Идет дальше, прихрамывая на одну ногу. Вдруг видит: посреди тропы темное что-то бугрится. Поближе-то подошел, глянул. Да, это же наш, тот самый, мишка-муравьед. Что с бедолагой могло случиться? Застывшие глаза выпучены. Одна лапа неестественно заломлена, словно бы падал, как подкошенный. Нижнюю челюсть на бок свело. Дыхание отсутствует. Сколько же ты пожил, бедняга. Эко, годик всего, наверно. Пестун? Сообразил охотник, пораскинув маленько мозгами, что от испуга с мишкой сначала медвежья болезнь приключилась, оттого и запах да жижа, а потом уж сердечко рвануло. Сильно в душе переменилось у Ивана Константиновича после этого случая. Медведей он, не только сам больше не бил, но и других порицал нещадно. "Медведи, – говорил он, – существа тонкие и поэтические. Во как! И ежели их каждый живодер бить начнет, то Боженька осерчает и отвернется! Понятно вам?" Скоро пришла война. Ушел охотник Бальзамов на фронт и погиб в первые месяцы. Вот и судите сами: есть тут связь или нет между смертями? Боженька осерчал или просто обстоятельства войны так сложились.
ГЛАВА 17
Опустился вечер. Загорелась лампочка на крыльце общежития, бледно освещая выщербленные ступеньки, замызганые стекла входных дверей, две кривые скамейки, нижние части нескольких тополиных стволов и передок набычившегося джипа. Снова пошел снег. Мощный ротвейлер по кличке Джин пренебрежительно смотрел сквозь тонированные стекла на приближающегося седоусого человека… Рыкнуть что ли? Напугать, как следует? Вот умора будет. Старикашка на месте обделается. Эх. Опять истома по всему организму. Ну, ничего нельзя поделать. Когда же и меня хозяин сучкой наградит. Пусть самой невзрачной. Пусть маленькой и лохматой. Хотя, конечно, хочется упитанную, дородную, чтоб ляжки так ляжки…
Глеб Сергеевич Горелый, а это был именно он, перед тем, как идти на задание, обработал некоторые участки одежды собачьей течкой. Слабость Джина в этом вопросе очевидна. Странно, почему до сих пор владельцы собаки не обратили на это внимания? Тоже, конечно, люди, а не роботы: все не продумаешь. Но ведь вы, господа, опытные профессионалы. А такие ляпсусы допускаете. Ну, да ладно. Ваши ошибки – нам на руку. Что лучше: запереть машину или держать собаку? Вы предпочли собаку. Правильно. Это надежней намного. Но у собаки не должно быть подобных недостатков. Оставлять пса в запертой машине тоже нельзя, не дай Бог, что случится: пожар, например. Вы все учли, господа, но оставили лазейку. Трех быков ваш пес хорошо отделал. Ни один юрист за это дело не возьмется: защита частной собственности. А нам – помощь, да еще какая! Горелый посмотрел на небо и перекрестился. Ну, с Богом! Он подошел к машине и мягко нажал на дверную ручку. Дверь, почти без усилий, поддалась. Из мрака смотрели на него изголодавшиеся собачьи глаза. Помедлив секунду, подполковник, тяжело вздохнув, вытащил из-за пазухи пистолет с глушителем и, целясь в голову, нажал на спуск. Негромкий хлопок и бесчувственная плоть, дернувшись несколько раз, упала с заднего сиденья на пол. Человек нырнул во мрак дорогой железной коробки, ставшей последним пристанищем для четвероного сторожа, и быстро осмотрел нутро, светя фонариком. Ага. Нашел. Браво, разведка. За спинкой заднего сиденья, где начинался багажник, в картонной коробке стояло несколько бутылок. Теперь дата выпуска. Так. Все совпадает. Можно уходить. Жаль мне тебя, Джин. Лес рубят: щепки летят. Ты служил злу, может сам того не ведая, и встал на моем пути. Прости, брат. Горелый выключил фонарь и выбрался наружу. Аккуратно закрыл дверь. Что ж ищите теперь, ребята, ломайте головы: чего же хотели дерзкие посетители? Ждем с нетерпением ответа.
Он развернулся на сто восемьдесят и увидел в двух метрах прямо перед собой смуглого, невысокого человека. Рука рванулась за пазуху и молниеносно извлекла оружие. Но еще быстрее был соперник. Смоляные глаза сузились… Ки-я-гх… Нога в тяжелом ботинке со свистом разрезала воздух. Удар пришелся точно по запястью. Милицейский "макаров" отлетел на несколько метров. Гулко ударившись об асфальт, проскрипел юзом до бордюра. Тут же последовал еще один выпад: на этот раз в солнечное сплетение. Горелый, охнув и обхватив живот, упал на колени. Следующий удар пропускать никак нельзя: он должен быть направлен чуть ниже основания черепа. Если пройдет, тогда все, конец. Старый подполковник хорошо это понимал, несмотря на почти адскую боль. И сделал бросок в ноги. Когда-то на занятиях по самозащите без оружия он был одним из лучших, но годы, годы. Смуглый плеснул руками и повалился на спину. Так, теперь переход на болевой прием на ногу с упором стопы в грудь. Выручай, силушка былая, молодецкая. Но враг прочитал комбинацию и рывком с помощью брюшного пресса ушел от захвата, при этом нанеся довольно ощутимый удар в челюсть другой ногой. Оба вскочили в стойки. Теперь право атаковать взял на себя Глеб Сергеевич.
Сделав несколько ложных движений левой рукой, он заставил соперника чуть наклонить голову… Ы-х… Мощный апперкот оторвал туловище от земли и опрокинул плашмя. Почти сразу узкий нос казенного ботинка с тупым звуком пробил по левой почке. Соперник издал какой-то нечеловеческий стон. Но кувырком назад ушел от следующего удара и легко, по-кошачьи, встал на ноги. Сверкнуло лезвие опасной бритвы. Свист. Металл по диагонали рассек воздух. Еще один свист: теперь по горизонтали. Подполковник пятился, стараясь предугадать направление следующего удара. Противник бритвой владеет гораздо хуже, чем кулаками и ногами. Ищи, ищи брешь, товарищ подполковник, может, когда-нибудь, полковником станешь. Вряд ли. Пенсия, братец ты мой. А ты, как молодой лейтенант на первом задании, крыльями хлопаешь. Так, при ударе он скрещивает ноги, ну совсем, как чайник. Лучше бы каратистом оставался: толку больше. Смуглый делал резкие, короткие взмахи. Горелый уворачивался, отклоняя корпус назад. Так продолжалось несколько секунд. После диагональных атак следовали горизонтальные, которые всегда были на уровне горла или лица. Противник тактики не менял или не знал ничего другого. Тянуть долго нельзя. Если до конца очухается от апперкота, тогда тяжело придется. И старый подполковник, уйдя от диагонали привычным для соперника маневром, вдруг, неожиданно, поднырнул под горизонталь и нанес короткий удар в пах левой, а правой схватил за локоть смертоносную руку. Чуть отвел в сторону, разогнулся и, качнувшись, обрушился лбом на переносицу. Соперник, коротко хрипнув, без чувств рухнул навзничь на припорошенный асфальт, безвольно раскинув руки. В темноте было еле видно, как росло, набухало на снегу пятно крови, становясь продолжением лица. Горелый подобрал пистолет и, подхватив смуглого под плечи, втащил в машину. Приковал правую руку наручниками к левой ноге, пониже щиколотки, и водрузил на водительское место, втиснув между рулем и сиденьем. Нагнулся прямо из кабины и зачерпнул пригоршню снега:
– Извини, приятель, за недипломатический подход, – сказал и растер снегом лицо водителя. Тот, мыча, замотал головой, с трудом разлепляя глаза.
– Тэбэ нэ жит!
– Ну, это мы поглядим. Сейчас ты на очереди у косой. Итак, я не спрашиваю, какой водкой был отравлен журналист. Без того ясно. Я не спрашиваю, принадлежишь ли ты к банде Саида Омарова. Я спрашиваю, кто такой этот Омаров?
– Нэ знаю. Никогда нэ видэл.
– Хорошо. Ну, хоть слышал. Как осуществляется связь?
– По тэлэфону. Мэнэ звонят, говорят, кого взять и прывэзти.
– В тот самый особнячок.
– В тот самый. Я бэру и вэзу. Остальное врэмя здэсь сижу, прысматрываю.
– Ты был внутри особняка. Почему оттуда никто не выходит? Говори. Окажешь помощь следствию, глядишь, скостят. А там и вовсе под амнистию попадешь.
– Нэ парь, началнык. Мэнэ все равно убют. Кожу живьем снымут. Нэ хочу, чтоб кожу снымали. Болно. Мышцу на ноге сводит. Пэрэстэгни наручнык па-другому.
– Перед тем, как тебе кожу снимут, я тебе яица отстрелю! – Горелый вытащил пистолет и приставил к причинному месту смуглого.
– Там ест подзэмный ход. Патаму никто нэ выходыт.
– Ясно. Об этом мы не подумали. Еще вопрос. Как умер журналист?
– Мы ему водку в горло залылы. Много. Чэтырэ бутылкы. Моглы болшэ, но он ужэ пианый быль.
– Кто приказал?
– Саид-эфенди прыказал.
– Почему?
– Патаму чта тот вышел на след бызнэса.
– Какого бизнеса?
– По донорскым органам.
– У тебя есть на телефоне определитель. Мне нужен номер, с которого тебе звонят.
– Опрэдэлытел ест, но тот номэр не опрэдэлается.
– А если тебе срочно нужно?
– В головэ ест. Дай ручка, напышу номэр. Возьмьи там на козырек и дай мэнэ. Толко отстэгни на минута. А то как напышу?
– Ничего, левой накарябаешь. Вот что, уважаемый, даешь номер и я тебя надежно спрячу, пока мы твоего эфенди не возьмем.
– Ты совсэм найывный, началник. Думаэшь, что ты круче самаго Саида. Прыстэли мэнэ, пажайлуста. Обэщаешь?
– Нет, конечно. Но спрятать, спрячу!
– Ладна, дастан ручка.
Горелый отогнул козырек. Из специального отделения торчал острый хвост длинной перьевой авторучки. Он хотел, было, вытащить предмет, но смуглый, изловчившись, сам смог дотянуться. Наверно, впервые в жизни интуиция опытного сыщика дала сбой. Конечно, требовалось взять самому и записать номер под диктовку. Но подполковник, инстинктивно, только крепче сжал рукоять табельного оружия и положил указательный палец на спусковой крючок:
– Пиши.
– Сэйчас, началнык.
Смуглый повертел в левой руке пишущий предмет, быстро пробормотал под нос слова, по всей видимости, молитвы и сделал движение в сторону открытого блокнота, протянутого Горелым. Вдруг, быстро откинув голову назад и, стиснув в кулаке авторучку так, что заостренный хвост остался торчать сантиметров на десять, резко дернулся, направляя острие себе в глаз.
Подполковник окаменело смотрел на содрогающуюся в предсмертных конвульсиях плоть. Горелый разное успел повидать на своем веку, но такого самоубийства ему наблюдать не приходилось. Минуты две он никак не мог выйти из оцепенения. Скованный наручниками человек в жуткой позе застыл на водительском кресле, навалившись на дверь. Из того места, где был правый глаз, в сыщика целилось перо авторучки. Первая мысль, которая пришла в голову после шоковой терапии: отпечатки пальцев. Их здесь не просто много, а слишком много, для того, чтобы пытаться удалить носовым платком. Другая проблема: свидетели. Не приведи, Господи, кто-то видел. Хотя с этим проще. Алиби продумано. Усы Тараса Бульбы нужно сбрить. Пойди, докажи. Итак, дело за уничтожением следов присутствия.
Он перетащил мертвое тело на пассажирское кресло. Сам сел за руль и завел двигатель. Теперь, нужно проехать там, где нет постов. Иначе: труба. Джип мягко тронулся задним ходом и, выехав на проезжую часть, рванул в ночь. Минут через десять должен показаться вьетнамский рынок: там, поблизости, замороженная стройка. Горелый держал руль липкими от холодного пота руками. Сердце подпрыгивало до горла. Свои должны были наблюдать за происходящим, но не вмешиваться. Схватка с водителем джипа не входила в планы организации. Тем более, смерть. Нельзя светить остальных. Мало ли, отыщется свидетель. На случай неожиданного появления смуглого предполагалось лишь легкое ранение, к примеру, в ногу или руку… Старый дурак, не справился с простейшим заданием. Катайся теперь в компании двух трупов. Рыбалка на пенсии: вот что тебе осталось. Жми на газ и думай, как будешь пускать себе пулю в лоб, если пойдут по следу сыщики или омаровцы. Заставь дурака Богу молиться… Безусловно, он все должен взять на себя. Ну, и ждет же тебя житуха развеселая…
Машина свернула с асфальта и, переваливаясь с боку на бок, поплыла по присыпанной снегом глине. Метров через пятьдесят колеса зашуршали по бетонному перекрытию первого этажа недостроенного здания. А всего поднялись к небу четыре, зияющие пустотами. Хорошо, что с нужной стороны сохранился высокий забор. Значит, какое-то время для того, чтобы уйти незамеченным, есть. Пока прочухаются, вызовут необходимые службы. Глеб Сергеевич заглушил двигатель и толкнул дверцу. Поток воздуха кинул в лицо горсть снежинок. Как хорошо, все-таки, жить! Господи, как хорошо!
Подполковник порылся в багажнике. Достал метровый шланг, чтобы ртом подкачать бензин. Затем одну за другой открыл бутылки с водкой и расплескал жидкость по салону. Нашарил в кармане зажигалку. Глубоко вздохнул и посмотрел на темное беззвездное небо… Не умею молиться. Прости меня, Господи Боже!.. Спустя минуту огромный костер полыхнул, загудел, завыл, озаряя скелет недостроенного дома.
ГЛАВА 18
– Скажите вашему светофогу, чтоб показывал ногмальный свет, для начала. Спегва желтый, а потом уж кгасный. А не зеленый и сгазу кгасный. Не поймешь, как ехать. Останавливаете пожилого чиловика. Не стыдно, сегжант. У меня тоже звание имеется, да повыше вашего. Ну что, сколько заплатить? Некогда мне сегодня с вами газбигаться. – Ругался Натан Лазаревич с дэпээсником, не выходя из своего жигуленка четвертой модели.
– Вы настаиваете, чтобы оплатить на месте без квитанции? – молодой щекастый милиционер говорил по четко отработанному шаблону.
– Да. Без квитанции, понимаешь. Без нее родимой. Дегжите ваш, честно загаботанный стольник и дайте пгоехать бедному Наташе.
– Счастливого пути. Будьте осторожны в дороге. Через два перекрестка еще один пост, – козырнул сержант и сунул купюру за отворот зимней шапки.
Четверка рванула, как пришпоренная, вышвыривая снежную кашу из– под задних колес.
– Гэкитигы, чегт бы вас всех побгал. Денежку у Наташи гешил выманить. Да, в дгугой газ ты бы у меня ужом по ггязи ползал, а не денежку бы получал, – ворчал Подлипкин, давя на педаль газа. Серебристый мерс оторвался на приличное расстояние. Нужно наверстывать. Хорошо еще, что машин не так много. Будний день, как никак. Да, и время только полдень. Что-то раненько капитан Садыков место службы покинул. Мерс затормозил у навороченного супермаркета. Жигуленок припарковался следом в двадцати метрах. Альберт Гусейнович Садыков, плотоядно улыбаясь явно в предвкушении чего-то, вышел на свет божий и потянулся, согнув руки в локтях на уровне плеч. Затем легко, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся на крыльцо магазина и скрылся. Подлипкин откинул спинку кресла и приготовился терпеливо ждать. Холеный, молодцеватый капитан, с аккуратно подстриженными усиками, отсутствовал минут сорок. У седовласовго тюремного доктора уже начинали слезиться глаза, потому что нужно было постоянно смотреть почти, в одну точку, наблюдая за дверью супермаркета. Но вот, наконец-то, все так же улыбаясь, появился Садыков, торжественно катя перед собой нагруженную различными деликатесами тележку. Из груды вкусностей в шикарных упаковках торчали горлышки бутылок с дорогими винами и коньяками. Бросая презрительные взгляды на бедно одетых прохожих, Альберт Гусейнович открыл багажник своего авто, и стал не торопясь, с чувством истинного гурмана, перекладывать продукты, не теряя при этом бравой офицерской осанки… Куда это ты, милок, собгался? Неужели на свиданьице. Все домой, да домой после габоты. А тут, вон как готовишься. Ну, посмотгим, посмотгим…
Жигуленок тронулся за мерсом, стараясь держаться на удобном, тридцатиметровом расстоянии. С полчаса они кружили по заснеженным улицам, продираясь колесами через густую коричневую жижу, постоянно нарушая правила, потому что в Москве так принято, и обдавая грязью прохожих, потому что тоже принято. Показалось Крылатское. Поворот. Мост. Туннель. Снова поворот. Стой. Шлагбаум. Садыков опустил стекло и протянул сторожу небрежно смятый стольник. Серые здания бывших спортивных сооружений тянулись на много сот метров. Былая слава и гордость советской империи нынче имела вид заброшенный и унылый. Гребной канал с квакающими лягушками больше напоминал деревенский пруд или заполненное водой старое русло реки со всеми вытекающими отсюда последствиями. А именно: ряской, пиявками, кувшинками и т. д. Но капитан любил это безлюдное место. Этот огромный осколок имперской мощи. Он сам иногда называл себя сыном великой страны. Только проверенные люди знали о том, что здесь сохранились так называемые брежневские бани для спортсменов. Поистине чудо. Никому не пришло до сих пор в голову прибрать такое богатство к рукам. А капитан Садыков задумался, хорошо, понимаешь, задумался. Ведь он любит и слово "империя" и само это понятие. Недаром с детства изучал историю Древнего Рима. Знает всех римских императоров, полководцев, философов, поэтов. О, Рим, райская сказка для талантливых и богатых. Он сделает себе эту сказку. Уже начал делать. Пятница сегодня. Вперед. В термы. На встречу с праздником плоти. О, Рим!
Банщик уже ждал Альберта Гусейновича. Для каждого клиента свой день и час. Но этот – особый фрукт. Минут через пятнадцать подъедут две или три проститутки, но этим в наше время удивить трудно. А вот то, что они прямо в машине переодеваются в туники, стилизованные под античность, и выпархивают с латынью на устах, не с матерком, не с сигаретами, – право, диво. Сколько же они стоят, интересно?
– Проходите, дорогой Альберт Гусейнович. Заждались уже. Все готово. Парилочка на взводе. Бассейнчик чистый и прохладный, как вы любите. Девушки, как обычно, попозже прибудут?
– Привет тебе, Кирилл. Как обычно, чуть позже. И, как всегда, чуть раньше уедут.