Арестованного киллера, уже смирившегося с неизбежностью пули в затылок, перехватывает всесильное ГРУ. В засекреченной разведшколе ему предстоит стать спарринг-партнером "законных" убийц – чекистов. Вместо камеры смертников его ждет мучительная смерть в поединке без правил. Но фортуна улыбнулась ему. После пластической операции киллер получает спецзадание…
Содержание:
-
Киллер 1
-
Опер 2
-
Киллер 4
-
Опер 4
-
Киллер 6
-
Опер 7
-
Киллер 8
-
Опер 10
-
Киллер 11
-
Опер 12
-
Киллер 13
-
Опер 14
-
Киллер 15
-
Киллер 16
-
Волкодав 16
-
Киллер 17
-
Волкодав 18
-
Киллер 20
-
Волкодав 21
-
Киллер 23
-
Волкодав 24
-
Киллер 26
-
Волкодав 28
-
Киллер 29
-
Волкодав 31
-
Киллер 32
-
Волкодав 33
-
Киллер 35
-
Волкодав 37
-
Киллер 38
-
Волкодав 40
-
Киллер 41
-
Волкодав 42
-
Киллер 44
-
Волкодав 45
-
Киллер 46
-
Волкодав 48
-
Киллер 50
-
Волкодав 52
-
Киллер 53
-
Волкодав 55
-
Киллер 57
-
Волкодав 58
-
Киллер 59
-
Волкодав 60
-
Киллер 62
-
Волкодав 63
-
Киллер 64
-
Примечания 66
Виталий Гладкий
Обреченный убивать
Киллер
За окном сумерки. Я смотрю через пыльное оконное стекло на улицу, и мне до чертиков хочется выйти в наш старый убогий двор, сесть за столик под тополями и до полуночи забивать "козла" в компании таких же, как и я, неприкаянных.
А потом, выпив на сон грядущий стакан кефира, лечь на чистую с крахмальным хрустом простыню и уснуть… И спать долго… и проснуться где угодно, только не в этой мерзкой коммунальной дыре, где меня, недоношенного, родила мать-алкоголичка. Или не просыпаться вовсе.
Спокойно, спокойно, дружище… Не дави себе на психику без нужды. В нашем деле мандраж перед работой может стать в этой жизни началом финишной прямой. А будет ли другая? Ученые умники обещают, да вот только на кой она мне? Я и этой сыт по горло.
Наган почистил и смазал еще вчера, но проверить лишний раз не помешает. Хорошая, безотказная машинка, и калибр что надо. В прошлом году "макаров", сволочь, подвел: патрон заклинило, едва ноги унес.
Попрыгали, попрыгали… Нигде не звенит, не шебаршится… Кроссовки "кошачий ход", брюки в меру просторны, куртка…
Куртку сменить, чересчур приметна. И карманы, карманы проверь, обалдуй! Ни единого клочка бумаги чтобы не было.
Похоже, все в ажуре. Готов. Время еще есть, нужно теперь себе алиби сотворить. Оно вроде и ни к чему, но береженого Бог бережет. – Петровна! – кричу; это я соседке по коммуналке.
Она на кухне, что-то стряпает; как обычно, вонючее невероятно.
– Чавой тябе, паразит? – "ласково" она мне в ответ.
– Разбудишь меня через часок, – как можно строже говорю, высунув только голову из двери своей комнаты – чтобы случаем не увидела, что я одет по-походному.
Впрочем, опасения мои беспочвенны: Петровна подслеповата, а засиженная мухами маломощная лампочка в захламленном коридоре едва высвечивает кусок потолка в ржавых разводах подтеков.
– Мине больше делов няма! – визжит в ответ Петровна, или Хрюковна по-нашему, по дворовому. – Пайшов ты!.. – Старая лярва! Зараза! Твою мать!..
Это уже я, иначе Хрюковну ничем не проймешь.
– Если не разбудишь меня ровно через час, то я и тебя… и твою маму!.. Понятно!?
Дошло. – Так бы сразу и сказал… – шипит подколодной змеей Хрюковна.
И переспрашивает:
– Во скоки? – И добавляет, но тихо: – Паразит…
– В одиннадцать нуль-нуль! – кричу как можно громче. – Сегодня "Взгляд" смотреть буду!
– Будя тябе "Згляд"… – Хрюковна снова матернулась. – Сполню…
Исполнит, в этом у меня нет ни малейших сомнений, разбудит точно в срок, уже проверено. На кухне висят старинные часы с пудовыми гирями, ничейные, и теперь Хрюковна будет следить за ажурными стрелками, как кот за мышью.
Конечно, вовсе не из уважения к моей персоне, а чтобы в одиннадцать вечера, подойдя к замызганной двери, пинать ее изо всех сил, хоть так вымещая годами накопленную злобу на соседей, которых, кроме меня, еще три семьи.
Удовлетворенный, я замыкаю дверь изнутри и со всего маху падаю на скрипучую кровать. Хрюковна уже под дверью, подслушивает, стерва старая. Впрочем, зачем я… Ее уже не изменишь. Старый кадр эпохи культа личности…
Наконец шлепанцы Хрюковны удаляются от двери, и я осторожно встаю. На улице уже темно.
Смотрю на часы – в моем распоряжении час и четыре минуты. Этого больше чем достаточно. Открываю окно, взбираюсь на подоконник. Третий этаж, в общем-то, не высоко, но случись промашка… А, что об этом думать, не впервой.
Становлюсь на карниз и, цепляясь за щербатый кирпич стены, медленно иду к пожарной лестнице. Стена увита плющом, все легче…
Лестница. Теперь быстро, быстро! Двор, проходной подъезд, переулок. Трамвай. Так надежней: леваки и таксисты имеют глаз наметанный, а мне лишние свидетели нужны, как зайцу стоп-сигнал…
Парк. Темные аллеи. Пока пустынные. Пока. Через полчаса закончатся танцы в ДК и здесь появится городская шелупень со своими шмарами. Надеюсь, им будет не до меня…
"Дубок". Ресторан из разряда престижных. Абы кого сюда на пушечный выстрел не подпускают. Только высокое начальство и деловых людей с приличной мошной. Богатый выбор вин, икорочка, белорыбица. И путаны на заказ.
Швейцар, морда барбосья, жирная, глаза рыбьи, легавый на пенсии, стоит, закрыв брюхом всю входную дверь. А мне она и не нужна.
Я обхожу ресторан с тылу, натягиваю тонкие лайковые перчатки, неспешно вынимаю несколько кирпичей из стены, вырываю решетку и спускаюсь в полуподвал. Это подсобка, в ней складируют тару.
Весь маршрут мною продуман и разработан самым тщательным образом. Кирпичи и решетка – мои вчерашние ночные труды.
Поднимаюсь по лестнице. Теперь главное проскочить незамеченным узкий коридорчик. Дверь, еще одна дверь… Комната-каморка. Ведра, тряпки, швабры – здесь ютятся уборщицы. Сейчас она пуста. Закрываюсь изнутри на задвижку. Нужно передохнуть и подготовиться.
Подставляю стул, взбираюсь на него, выглядываю в крохотное оконце под самым потолком. Лады, "наводка" не подвела: за столиком в нише сидит мой "клиент". Он в добром подпитии, хихикает.
Ему за пятьдесят, он чуть выше среднего роста, слегка располневший, в костюмчике французском тыщи на полторы, на левой руке перстень с черным бриллиантом. Шикует, кандидат…
Рядом с ним, покуривая длинные черные сигареты, кривляются две встрепанные шалавы, корчат из себя пай-девочек; видно, их, за неимением лучшего, подсунул моему "клиенту" со своего НЗ толстый барбосшвейцар.
Про девочек ладно, хрен с ними, а вон те два хмыря за его столиком, телохранители с тупыми рожами, – это да-а… Я пас этих бобиков неделю по городу, знаю все их ухватки. Серьезные ребята. "Перышки" и кастеты в карманах точно имеются. За "пушки" не ручаюсь, но подозреваю, что могли и их прихватить с собой.
А чего и кого им бояться? В ресторане все свои, все куплено и схвачено. Дежурные менты при встрече с моим "клиентом" едва не кланяются ему, губы до ушей растягивают…
Ладно, все это шелуха, время уже поджимает. Пора. И плевать я хотел на его дуболомов. Знал, на что шел. Десять штук за мякину не платят.
Интересно, что они там не поделили между собой – мой "благодетель" и этот шикунчик?
Надеваю черную вязаную шапку-маску с прорезями для глаз и рта, достаю наган из-за пазухи, сую его за пояс. Так удобней. Выхожу из каморки.
Коридор пустынен. Он ведет в кафетерий, который работает только днем. Еще одна дверь, дубовая, прочная, заперта. За нею слышен ресторанный гам и звуки оркестра. Ключ от этой двери у меня есть, добыл с великим трудом.
Приоткрываю дверь. Все точно, вот она ниша, за портьерой, рукой подать. В щелку виден мой кандидат в покойники с фужером в руках. Держит речь.
Извини, дорогой, времени у меня в обрез, доскажешь на том свете…
Достаю наган, рывком отдергиваю портьеру и выскакиваю перед честной компанией "клиента", как черт из табакерки. Стреляю в голову почти в упор. Два раза – для верности. Вполне достаточно.
Вижу, как дуболомы от неожиданности шарахаются в сторону, один из них валится со стула. Секунд пять-семь у меня есть в запасе, пока они очухаются, поэтому я спокойно возвращаюсь за портьеру и запираю дверь на ключ.
А теперь – ходу, ходу! Бегу по коридорам, спускаюсь в полуподвал. Вот и мой лаз. Выдираюсь наружу и бросаюсь в кусты. Снова бегу, не выбирая дороги.
Наконец впереди блеснул свет фонарей. Аллея. Прячу в карманы оружие, шлем, перчатки и неспешным шагом иду к выходу из парка.
Человек гуляет, вечерний променад…
– Эй, парень, дай закурить!
Компашка, человек семь. Расфуфыренные крали, раскрашенные, как индейцы сиу на военной тропе, и – один, второй… точно, четыре лба, два из которых росточком под два метра. Акселераты хреновы…
– Не курю, – бросаю на ходу и уступаю им дорогу.
– Как это не куришь? Ну-у, парень…
Начинается обычный в таких случаях базар-вокзал. Про себя матерюсь втихомолку: остолоп, нужно было кустами до самого выхода из парка чесать, а теперь стычки не миновать – сопляки на подпитии. Или накололись, что все едино.
Мне разговаривать недосуг, надо рвать когти отсюда, и поскорее, но они уже окружили меня, ржут в предвкушении спектакля. Эх, зеленка, молокососы…
Бью. Удары не сдерживаю, но стараюсь не уложить кого-нибудь навеки. Мне перебор не нужен, да и дерусь не со зла, а по необходимости; к тому же не за зарплату.
Все. Кончено. Один, сердешный, ковыляет в кусты, трое лежат. Кто-то из них подвывает от боли. Кунфу, детки, не игрушка…
Крали стоят в стороне, нервно повизгивают.
– Привет… – машу им рукой и исчезаю…
Двор, лестница, карниз… Немного побаливает рука: на тренировке ушиб, сегодня добавил. Ладно, до свадьбы заживет. Главное, заказ выполнен, десять тысяч в кармане.
Теперь мотать нужно отсюда на месяц-два. Но не сразу. Через неделю – в самый раз.
Закрываю окно, раздеваюсь. А все-таки устал. Чертовски устал. Спать…
На кухне бьют часы. Одиннадцать. И тут же в дверь моей комнаты забарабанила Хрюковна:
– Вставай, паразит! "Згляд" ужо…
Выдерживаю положенные полминуты, жду, пока Хрюковна не выстучит мне алиби. Дверь ходит ходуном, даже сухая краска осыпается, а старая ведьма молотит не переставая.
Ладно, пусть порадуется, горемычная…
Наконец послышались голоса остальных соседей – выползли из своих щелей, ублюдки. О, как я их ненавижу! Ерошу волосы, отмыкаю дверь и выскакиваю в одних плавках в коридор, пусть все посмотрят на меня, "сонного".
– Ты что, сбрендила?! – ору на Хрюковну и усиленно тру глаза.
– Сам просил… – довольно растягивает свои лягушечьи губы она. – "Згляд" смотреть. Тютелька в тютельку…
– А-а… – Мотаю головой, прогоняя остатки "сна", и шлепаю в ванно-сортирную комнату – умываться.
День прошел – и ладно…
Опер
Горячий, сухой воздух схватывает горло клещами, пыль, густо настоянная на пороховом дыму, рвет легкие на мелкие кусочки, но кашлять нельзя: собьется верный прицел, и тогда амба и мне, и Косте, и Зинченко, и командиру, который ранен в голову и лежит за камнями. Душманов много, они окружают нашу высотку, и я стреляю, стреляю, стреляю…
Они пошли в очередную атаку. Огромный бородатый душман бежит прямо на меня. Я целюсь ему в грудь, пули рвут одежду, кровь брызжет из ран, но он, как ни в чем не бывало, только ускоряет бег, и лишь страшная, злобная ухмылка появляется на его бронзовом лице.
Я вгоняю в его волосатую грудь весь боекомплект, пулемет разогрелся так, что обжигает ладони, а он все еще жив и бежит, бежит…
Вот он уже рядом, его заскорузлые пальцы, извиваясь змеями, подбираются к моему горлу. Я задыхаюсь, пытаюсь вырваться из его крепких объятий, кричу…
И просыпаюсь.
За окном рассвет, чирикают воробьи. Тихо, спокойно. Отворяется дверь спальни, входит мама, склоняется над моей постелью.
– Ты снова кричал… – говорит она, вздыхая.
– Сон, все тот же сон… – бормочу я в ответ и невольно вздрагиваю.
Сколько лет прошло, а Афган все не отпускает мою память, является в кошмарных снах, будь он трижды проклят. В кошмарных снах, которые были явью.
– Мама, я уже встаю… – Глажу ее руки.
Она, скорбно поджав губы, качает головой и уходит. Господи, как она сдала за те два года! Совсем седая стала…
Зарядка желанного спокойствия и сосредоточенности не принесла. На душе почему-то сумрачно. Быстро проглатываю завтрак и едва не бегом спускаюсь по лестнице в подъезд. До управления минут десять ходьбы, если напрямик через парк.
Парк еще пустынен, дремлет в полусне при полном безветрии. Свежеокрашенные скамейки, словно плоскодонки, плавают по обочинам аллеи в голубоватом утреннем тумане.
На душе становится легко и прозрачно, но невидимый скользкий червь постепенно вползает в мозг, и уже возле входа в здание горУВД я чувствую, как он начинает пожирать благостные мысли, оставляя после себя тлен хандры.
Кабинет уже открыт.
– Привет! – с наигранной бодростью в голосе говорю я Славке Баранкину, своему напарнику, белобрысому крепышу; у нас кабинет на двоих.
– Умгу… – отвечает он, дожевывая бутерброд.
Славка, как и я, холостяк, но, в отличие от меня, живет в милицейской общаге, похожей на СИЗО: на первом этаже решетки, двери обиты железом, гнусно-синей окраски панели в коридорах и дежурные у входа с непрошибаемо-дубовыми моральными устоями первых коммунаров, когда женщина считалась просто гражданкой, а мужчина должен был засыпать ровно в одиннадцать вечера и непременно с единственной мыслью о светлом будущем… – Тебя ждет Палыч. Справлялся раза два.
Славка пьет чай крупными глотками, словно куда-то спешит.
– С чего бы? – бормочу себе под нос, будто кто-нибудь может мне ответить.
Козе понятно зачем. Палыч – наш шеф, начальник отдела уголовного розыска, подполковник. И если с утра пораньше интересуется моей особой, значит, мне светит новое дело.
– Сводка есть? – обращаюсь к Баранкину.
– Держи, – протягивает он машинописный листок. – Свежатинка.
Да уж, свежатинка… За сутки три разбойных нападения, пять квартирных краж, изнасилование с отягчающими, четыре угнанные машины, восемнадцать карманных краж, две новые группы наперсточников объявились… В принципе, конечно, меньше, чем обычно, но работенки вполне достаточно.
Ага, вот, по-моему, изюминка. Убийство в "Дубке". Применено огнестрельное оружие. Убийцу задержать не удалось. Интересно, когда-либо удавалось? Что-то не припоминаю…
– Серега, шеф ждет… – напоминает мне Баранкин, постукивая ногтем по циферблату часов.
– Готов к труду и обороне, – уныло отвечаю я, и нехотя отправляюсь на свидание с Палычем.
Палыч сегодня непривычно хмур, смотрит на меня исподлобья. Ему давно пора на пенсию, но, слава Богу, новое начальство, не в пример прежнему, не спешит расставаться с Палычем, чтобы заполнить вакантное место своим человеком.
Палыч – зубр уголовного розыска. Дока, каких поискать. Знает всех и вся. Работать с ним – одно удовольствие. Ходячая энциклопедия по уголовному миру и его окрестностям.
– Кх, кх… – покашливает Палыч. – Поедешь… э-э… в ресторан "Дубок". Знаешь?
Палыч немногословен, в общем – не оратор, свои мысли вслух он формулирует с трудом, будто выдавливая слова.
– А как же, конечно знаю, – отвечаю я быстрее, чем следовало бы.
Палыч с подозрением смотрит на меня поверх очков с толстыми линзами. Горячительных напитков он не принимает совершенно, поэтому своих подчиненных на сей счет держит в жесткой узде.
– Живу я там, неподалеку, – делая невинные глаза, тороплюсь объяснить. – А-а… Ну да…
Палыч, кряхтя, устраивается поудобней и продолжает:
– В общем… э-э… убийство. Займешься ты…
– Товарищ подполковник! – прерываю я его занудную тираду. – Почему я? У меня на шее четыре незаконченных дела висят. И потом, с какой стати этим убийством должны заниматься мы? Это ведь территория Александровского РОВД. Вот пусть и… А то все на нас валят.
– Б-будешь ты… – твердо чеканит Палыч, и я сникаю.
Если он еще и заикаться начал, значит, дело весьма серьезное, и моя кандидатура стоит в списке под номером первым.
– Дела передашь… э-э… Баранкину.
Вот это уже новость! Такое мне не приходилось слышать никогда. Интересно, кого это там прихлопнули? Видать, фигура…
– Дело на контроле у генерала…
Эка невидаль. Это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Контроль так контроль. В угрозыске я не новичок, подконтрольные дела мне приходилось расследовать не раз. Но Палыч, по-моему, что-то не договаривает… Или мне показалось?
– Можно идти, товарищ подполковник? – подчеркнуто официально обращаюсь к Палычу.
Тот молчит, на меня не глядит, жует беззвучно губами. Ну говори же, говори, старый хрыч! Мямля…
– Ты там смотри… поосторожней… Не наломай дров… – выдавливает наконец шеф. – Если что… э-э… приходи. Посоветуемся.
Ухожу со смутным чувством тревоги. Да уж, денек начинается славно…
В "Дубке" похоронная тишь. Все ходят едва не на цыпочках, говорят шепотом, почему-то жмутся поближе к стенкам.
Следователь прокуратуры мне знаком, Иван Савельевич, добродушный увалень в годах. Звезд с неба не хватает, но свое дело знает туго.
– Ну? – спрашиваю, пожимая его пухлую лапищу.
– Дви диркы в голови, – басит он.
Ивана Савельевича года два назад переехал в наш город с Украины, с русским языком он не совсем в ладах и нередко, забываясь, шпарит на своем родном.