- Проснёшься ль ты опять, осмеянный пророк?
Иль никогда на голос мщенья
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?
В палатке повисла гробовая тишина. Я смотрел на Петровича, Петрович смотрел на меня.
- Это Михаил Юрьевич Лермонтов, - наконец промолвил я. - Само как-то на ум пришло.
- Может быть, ты и прав, - вздохнул Петрович и бережно вытянул кинжал из ножен.
За девять веков лезвие изрядно потемнело. Ржавчины я не заметил. Умели ковать ножи на Востоке! Впрочем, стоит ведь железная колонна в центре Дели, и ничего ей не делается.
- "Джихад", - удостоверился Афанасьев и показал гравировку арабской вязи, идущую по клинку справа налево. Меня начал бить озноб. Сказка, превратившись в быль, перестала казаться смешной. Не знаю почему, но мне очень захотелось, чтобы лезвие исчезло. Перенервничал сегодня, должно быть. У Петровича тоже затряслись руки, он быстро вложил кинжал в ножны и опустил обратно в ларец.
- Не попить ли нам чайку! - сказал он.
Я взял чайник и пошёл греть воду. Афанасьев пристрастился к крепкому чаю задолго до зоны - у него был большой опыт полевых работ. Иногда я тоже чаёвничал с ним, хотя как правило останавливал выбор на кофе. Наша кухня, ящики с консервами и примус под тентом, помещалась слева от входа.
Выйдя из палатки, я постоял недвижно, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу. Через пару минут дрожь отпустила и стало припекать. Тогда я забрался в тень, подкачал примус и разжёг огонь.
Пока кипятилась вода, я опустился на ящики и предался сладким грезам. Сегодня было, о чём помечтать. Занимаясь раскопками, не мелким кладоискательством, а могильниками вроде нынешнего, всегда надеешься откопать сокровища древних царей. Или просто личные вещи исторических знаменитостей. Все копатели в меру честолюбивы и желают увековечить своё имя. Хотя бы в виде таблички или надписи на экспозиции областного краеведческого музея, что иногда и делают, отдавая в дар не представляющую интереса мелочёвку. Но сокровенной мечтой остаётся найти нечто по-настоящему ценное. В детстве моим кумиром был Генрих Шлиман, одержимый археологической страстью романтик, отыскавший Трою по гомеровской "Илиаде". Да что там говорить, оставался до сего дня. Но теперь всё изменилось. Я держал в руках вещи, принадлежавшие реальному человеку, который вписал в анналы Мировой Истории выразительные кровавые строки. Находка личного оружия и украшений Хасана ас-Сабаха очень важное открытие, специалисты его оценят. Но, самое главное, что открытие это - моё…
От удовольствия я даже зажмурился. Сейчас я готов был выставить содержимое ларца на стенде любого музея только за право опубликовать статью в "Нэшнл джиогрэфик", "Вокруг света" или любом другом популярном журнале. До ломоты в зубах хотелось прославиться. Шипение закипающего чайника вернуло с небес на землю. Я открыл глаза и понял, что нахожусь не в кресле с журналом в руках, а в узбекской степи. И являюсь "чёрным археологом", который продаёт честь и славу за деньги. Моё открытие не описано, не сфотографировано, не нанесено на план, да и плана никакого не было, ибо мы с Афанасьевым не разбивали сетку квадратов и вообще не особо затруднялись с формальностями, потому что проводили нелегальные раскопки, о которых в присутствии настоящих учёных лучше не говорить вслух. Мы - грабители, и, вторгаясь в культурный слой, уничтожаем всё, сколь либо ценное для науки. Именно поэтому о моей находке никогда не узнает мир. Да и не моя она, а, на самом деле, афанасьевская. Древние реликвии уйдут в руки неизвестного богача через длинную цепь посредников. Нам хорошо заплатят, но находку сделают безымянной. В подпольном мире торговли историческими ценностями умеют соблюдать конспирацию. Сколько крупных археологических открытий сгинуло в этой паутине… Так что на известность рассчитывать не приходилось. Разве помечтать иногда.
Я снял с огня чайник, выбрался из-под тента и увидел идущего к палатке Валеру. Автомат болтался на плече стволом вниз. От охранника с каждым днём всё сильнее пахло смертью. Неприятная такая аура. Заметив меня, Валера изменил курс.
- Василий спит? - поинтересовался он, приблизившись. Его солнцезащитные очки сияли двумя озёрами расплавленного металла и слепили глаза. Дурацкие очки, Валера явно насмотрелся полицейских сериалов и завёл овальные стёкла в блестящей оправе, как у крутого копа. Впрочем, благодаря зеркалкам, не было возможности видеть глаза нашего экспедиционного палача, чего мне меньше всего хотелось бы.
- Нет, - сдержанно, но без страха в голосе ответил я. - Поговорить хочешь?
- Ну! Побазарить надо.
Я откинул клапан палатки, мы вошли. Афанасьев сидел у стола и чистил от праха нагрудную пластину. Валера содрал очки и заморгал: после белого солнца пустыни в палатке казалось темно. Я насыпал в пиалу Петровича горсть чая, залил кипятком и накрыл перевёрнутым блюдцем. В свою положил две ложки растворимого кофе и три ложки сахара.
- Василий, это… - Валера замялся. - Мы с Жекой знать хотим, чего нашли. Чтоб без балды всякой было. Ну, ты сам понимаешь.
Испытующий взгляд Афанасьева стал жёстким. Валера молчал, ждал ответа. Афанасьев тоже молчал, ответить сразу такому человеку было несолидно. "Oderint, dum metuant" [3], как говорили в Древнем Риме. Удивляясь внезапному нахальству наших дебилов-торпед, я взял свою пиалу, присел на складной стульчик и незаметно поправил под одеждой ТТ.
- А ты не бойся, всё будет по чесноку, - отрезал Петрович, выдержав паузу, как будто очень тщательно обдумывал ответ. - Дело сделаем и каждый своё получит.
Я отхлебнул кофе и увидел на лице Валеры странное зачарованное выражение. Он алчно уставился на золото, раскиданное по столу. На секунду мне показалось, что его взгляд прикован к кинжалу Хасана ас-Сабаха, но потом Валера моргнул и отвёл глаза.
- Рабочих покормили? - спросил Афанасьев.
- Сейчас накормим, - Валера снова стал прежним исполнительным охранником.
- Ну иди тогда, - скупо напутствовал его Петрович и вернулся к прежнему занятию.
Валера напоследок окинул взглядом стол, зыркнул на меня, нацепил свои дурацкие очки и покинул палатку.
Афанасьев молча чистил пластину.
- Не нравится мне всё это, - сказал я.
Петрович помахивал кисточкой: ших-ших-ших-ших. Нагрудник давно был чистый. Афанасьев думал. Наконец он сдул несуществующую пыль и соизволил повернуться ко мне.
- Распустились, - резюмировал он. - Нам ухо надо держать востро. Дай-ка чашку.
Я протянул пиалу. Петрович рассеянно глотнул свой чифир, даже не озаботившись совершить обязательный ритуал подъёма нифелей и прочие заварочные премудрости. Было видно, что он озадачен и даже слегка напуган. Исходящая от Валеры угроза проморозила даже задубевшую шкуру Петровича.
- Пистолет с собой? - спросил он.
Я кивнул.
- Приглядывать надо за ними. Особенно за этим, - Петрович указал на вход, где только что скрылся Валера. - Странный он какой-то сегодня. Не нравятся мне его глазки. Золото что ли в башку ударило?
От отвернул край салфетки, прикрывавшей, как я думал, поднос со шпателями. Под салфеткой лежал пистолет. Афанасьев взял его, встал и засунул под рубашку.
- Пойду коня привяжу, - успокоил меня Петрович. - Побудь тут.
Я снова кивнул в знак согласия. Золото всегда было сильным искушением, а иногда чересчур сильным, чтобы удержаться от опрометчивых поступков, особенно, для дебилов, никогда настоящего богатства не видевших. "Не искушай ближнего своего", как сказано в одной очень умной книге. Интересно, читали ли её наши торпеды, а, если читали, то что из неё вынесли?
У входа Василий Петрович обернулся.
- И ещё, - сказал он. - По-настоящему ценными здесь являются только эти предметы…
- Вещи ас-Сабаха, я понял.
- Если что, - Афанасьев махнул рукой, - спасай их в первую очередь.
- Будет сделано, - заверил я.
- А насчёт осмеянного пророка ты хорошо сказал. Бедный ас-Сабах… - Петрович почему-то грустно вздохнул и вышел.
Я проводил его взглядом. Посмотрел на разложенные находки. Покосился на входной клапан. В жару Афанасьев по нужде далеко не пойдёт, так что я вполне могу на него рассчитывать в случае чего.
А в случае чего, собственно? Разве что Валера с ножом в зубах прокрадётся в палатку? Ерунда. Никто никуда не полезет. Однако что-то меня насторожило в его поведении. Был Валера какой-то странный, как одурманенный. Анаши обкурился или вид золота так подействовал? Хотя, кто его, дебила, поймёт… Наших бойцов я называл дебилами, потому что они действительно были дебилы. К тому же, Валера всегда мне импонировал меньше Жени, который, впрочем, тоже не подарок. Опасный пацан этот Валера: три судимости, и все три за грабёж. Согласно теории Ломброзо, которую современная медицина отвергает, а спецслужбы охотно применяют на практике, сочетание тяжёлого подбородка, скошенного лба и вывернутых ушей свидетельствует о наличии у человека склонности к насилию. Я бы также затруднился определить национальную принадлежность Валеры по внешним признакам. В нём было намешано кровей не одного народа. С виду - морда рязанская, но присутствовали семитские черты, кавказские, да и от среднеазиатов имелось порядком. Получился такой вот гибрид с изменённой в местах лишения свободы психикой и природной склонностью к насилию.
Подозрительный щелчок нарушил знойную тишь, заставив меня встрепенуться. Неоткуда было взяться этому звуку со стороны без других сопутствующих звуков - шума мотора и голосов. Это сделал кто-то из наших, а потому звук был знаком беды, видимо, неизбежной.
Первая сигнальная система - великая штука. Сколько раз она выручала меня в детстве, на раскопках, в неволе. "Слушай сердце", - учил иногда Афанасьев, а мой зоновский друган Слава-афганец говорил: "Выключай мозги, включай соображение". Что я и сделал, упав на пол, и, памятуя наказ Петровича, лапнул со стола кинжал с ножнами и лежащий рядом браслет. Действовал чисто интуитивно, потому что на душе вдруг стало пусто, тягостно и тоскливо.
Стенки палатки колыхнулись и замерли, засияв пулевыми пробоинами. Протрещал "калашников". Строчили вроде бы справа. Снова ударил АКМ. Пять выстрелов. Снова. Лупили, не жалея патронов, но уже не по мне. В палатке восемь дырок и оставалось, по четыре в каждой стене.
Сухо хлопнул пистолетный выстрел.
Ответили две длинные очереди. Поливали от души, не задумываясь о расходе боезапаса. Так стреляют только испуганные "бакланы", никогда не имевшие дела с оружием. Пистолет больше не стрелял. Лежать и ждать, пока тебя изрешетят сквозь тонкий брезент, было слишком мучительно. Я вытащил ТТ, отвёл назад курок и осторожно выглянул в щель клапана. Вполне естественно, что я никого не увидел. Пустыня как пустыня, только вдалеке поднималась пыль, словно столб дыма.
"Лучший способ защиты - нападение". Я выскочил, пригнувшись, ожидая увидеть дебилов, нацеливших на меня стволы, но их не было. Я обошёл тент, под которым стояли не потревоженные ящики с едой и примус. Отсюда открывался обзор на палатки охраны и рабочих. Мужики драпали. Валеры с Женей видно не было. Я растерянно огляделся.
Что творится? Кто стрелял? Валера? Нет, не он один: две длинные очереди били слитно. Значит, действовал вместе с Женей или против него? Что, собственно, произошло? И где Афанасьев?
Тревога за коллегу перевела мои размышления в качественно иное русло. Я вновь согнулся, словно опомнившись, и побежал к остаткам крепостной стены - невысокому валу, куда дувший в последние дни ветер нанёс кучу песка, превратив в самый настоящий бархан. Там я и спрятался. Залёг, упав на живот и тяжело дыша. Только сейчас я обнаружил, что в левой руке у меня зажат кинжал и браслет шейха аль-джабаль - Старца Горы.
2
Всё-таки Советский Союз был страной поистине необъятной. Сколько разных, непохожих друг на друга городов! Выросший в Ленинграде, я обалдел от азиатских диковинок Бухары. И если страх от толпы туземцев, болтающих на своём тарабарском языке, как-то скрадывался в микрорайонах новой застройки, то в старом городе я чувствовал себя полностью неприспособленным к жизни. Узкие улочки, местами сбрызнутые от пыли водой, ограждались высокими заборами и глухими стенами глиняных домов. Чужаков здесь не любили, да и к соседям относились с заметным подозрениям. Город варваров! Однако именно здесь обитал единственный в Бухаре человек, к которому я мог обратиться.
Почтенный Алмазбек Юсупович был хозяином лавки драгоценностей, при советской власти - директором ювелирного магазина. Его мы с Афанасьевым навестили сразу по приезде в Бухару. Надо было налаживать отношения с мафией, руководствуясь мудрым правилом: "Куй железо, пока горячо". Алмазбек Юсупович, средней величины звено в местной криминальной системе, был человеком старой закалки и всячески показывал, насколько почтён вниманием гостей из северной столицы. Мы заплатили за право спокойного передвижения по стране со всем экспедиционным хламом, оружием и рабами, которых ещё предстояло навербовать, а за раскопки предстояло рассчитаться по их окончании. Алмазбек Юсупович был неравнодушен к наследию предков и хотел заполучить в свою коллекцию предметов старины найденные нами цацки из могильников. На себя он брал переговоры с узбекскими авторитетами: то ли ворами, то ли чиновниками, я так и не понял, с кем. "Восток - дело тонкое". Вероятнее всего, новыми баями. Разобраться в чужеродной системе отношений было непросто. Афанасьев меня просветил наскоро, но вдаваться в детали просто не было возможности.
Афанасьев…
Как я выбрался из пустыни, лучше не вспоминать. То, что экспедиция кончилась, я понял, когда пули изрешетили палатку, но не думал, что завершится она так печально.
Золото ударило в голову нашим охранникам-дебилам, и они решили не терять времени даром. Удовлетворились очередью по палатке и занялись Афанасьевым, который старался продать свою жизнь подороже и водил их по городищу чуть ли не километр. Тупые быки спешили покончить с самым, как им казалось, опасным противником. Это дало мне возможность уйти. Они свалили на КамАЗе, перед этим как следует обыскав палатку. Хотя, что там искать - всё и так лежало на столе. Вероятно, Женя с Валерой посчитали, что при разделе добычи между собой они получат больше, чем мы с Петровичем выделим им по возвращении в Питер. Справедливая мысль, но не разумная. Ведь надо было выполнять вторую часть договора с Алмазбеком Юсуповичем.
Зря они думали, что их никто не будет искать. Конечно, Петрович справился бы лучше. Однако я знал, что в Бухаре дебилы впервые. Логично было предположить, что обращаться они будут к знакомым. А такой знакомый был здесь один, наш общий.
Валера ездил с нами к Алмазбеку Юсуповичу - Петрович увеличил свиту как мог, здесь это было принято для солидности. Большой начальник без охраны не передвигается. Поэтому Женю оставили на вокзале стеречь добро, а сами отправились с визитом вежливости. Впечатление произвели нормальное, Афанасьев был в авторитете, я значился рангом пониже, но тоже был начальник. Вопрос в том, как отнесутся к Валере, который как в Петербурге был тупым бойцом, так и в Бухаре остался простым исполнителем-нукером, да, вдобавок, ещё и гяуром. Как встретят его одного? Вернее, когда он заявится в компании с таким же дебилом Женей, покажет могильные украшения и будет что-то мычать в оправдание.
В том, что он понесёт найденное нами к Алмазбеку Юсуповичу, я не сомневался. В самом деле, имея на руках золотые цацки и зная ювелира, уже не пойдёшь на базар в чужом городе, а постараешься сорвать куш побольше. Не менять же их за бесценок (ведь ясно, что краденые) на анашу и водку, стоило из-за грошей идти на мокруху? Несмотря на дебильность, Валера с Женей наверняка смекали, что в этом случае овчинка выделки не стоит. А у барыги-ювелира за рыжьё получишь деньги, которые, как известно, не пахнут, возможно даже в зелёных купюрах. Тогда можно и погулять, свалив побыстрее из Чуркистана куда-нибудь за Урал. Там отсидеться, осмотреться и начать делать дела. И жизнь покатилась бы по накатанной колее: "Украл, выпил - в тюрьму. Украл, выпил - в тюрьму. Романтика!"
Так я старался думать, ставя себя на место торпед, пока добирался до Бухары. На подобных Валере дебилов я насмотрелся в неволе, научился понимать ход их мысли и ничего хорошего от разбойников не ждал. Как говорил Джон Сильвер: "Знаю я вашего брата. Налакаетесь рому - и на виселицу". Зачем только Афанасьев связался с этой падалью? Даже если другой охраны не нашлось, могли бы поехать вдвоём. А так… Приходится теперь бить ноги по жаре, прикидывая план действий свой собственный и противника, чтобы успеть пересечься с ним, вернуть золото и отомстить за Петровича.
Афанасьева я нашёл уже после того, как КамАЗ с подельниками скрылся за горизонтом. Петрович лежал на буром от крови песке. По следам вокруг я понял, что его как следует попинали ногами, куражась может быть ещё над живым. Впрочем, смерть пришла быстро: Валера хоть и палил в белый свет, как в копеечку, однако в упор не промахивался. Дебилы здорово его боялись - рубашка Афанасьева была сожжена и разорвана пороховой струёй, и принял он в себя больше десятка пуль.
Я закопал труп, сходив за лопатой к могильнику. Тащить его в склеп не представлялось возможным по такой жаре, к тому же я не хотел, чтобы его нашли менты и устроили глумливое опознание. Археологу и кладоискателю более пристало быть похороненным в безвестной могиле.
В нашей палатке дебилы устроили полный разгром, спеша захватить деньги и ценности. Им удалось найти почти всю нашу наличку, но кое-какая мелочь, рассованная по карманам походного снаряжения, уцелела. Сохранились и документы. Кроме того, в записной книжке Петровича оказалась пятидесятидолларовая банкнота - мой пропуск на родину. Появилась надежда кое-как просуществовать в ближайшем будущем. Я собрал в свою зелёную холщовую сумку самое необходимое из одежды, взял записи Афанасьева, немного еды и, дождавшись заката, двинулся пешком в направлении Газли. Чуть в стороне от маршрута я заметил костёр, но приближаться не стал - это были наши рабочие. Я надеялся только, что не повстречаю никого из них на вокзале и не получу в бок отвёрткой перед самым отправлением поезда.
К счастью, путь оказался выбран верно. Часа через два меня нагнал грузовик, который бесплатно подвёз до города. Ночь я провёл на скамеечке, а утром купил билет до Бухары.
Алмазбек Юсупович встретил меня с приторной азиатской вежливостью. Во всяком случае, его тупую, хитрую угодливость я постарался принять за вежливость. Петрович наверняка заметил бы подводные камни, но для меня восточные манеры были полным мраком. Самым уязвимым местом, наверное, являлось отсутствие свиты. "Плохо человеку, когда он один." Это признак слабости. Если ты авторитет, значит должен быть окружён челядью и ходить только с охраной. Тогда будут уважать, вернее, признавать силу и бояться. Грёбаные дикари! С каждой лишней минутой пребывания в землях варваров я всё больше исполнялся ненавистью к туземцам.