* * *
А сейчас! Дети наши пресыщены всевозможными игрушками и играми. Они уже с дошкольного возраста играют в компьютерные игры. Для каждой новой игрушки "любви", точнее сказать, любопытства, хватает на час-два. Сломалась? Ну и что: папа ещё купит. Все больше наши дети превращаются в потребителей. У них полностью отсутствует чувство ответственности, уходят в небытие такие понятия, как уважение к старшим, терпимость к более слабым. И самое страшное: постепенно исчезает чувство патриотизма.
Вспомните! В те времена никто даже в мыслях не носил желание "откосить" от службы в Армии. Такого понятия, как "откосить", даже не существовало в природе. И любой родитель был уверен, что "служба в Армии - это почётный долг каждого советского человека"!
Спросите современного ребёнка, да что там ребёнка, взрослого молодого человека: что такое жмых? И вряд ли услышите ответ. А мы тогда действительно голодали, и кусок жмыха, которым кормили скот, по случаю перепавший нам, мы воспринимали как самое вкусное лакомство. А кусочек вара мы жевали и жевали бесконечно, иногда давая пожевать и своим друзьям.
Холодильник был настоящей роскошью, и наши мамы, чтобы молоко не скисло зимой, запасаясь им впрок, замораживали его в чашках, и каждый из детей того времени, визжал от восторга, когда ему перепадало пососать это молочное лакомство.
В те времена мы поимённо знали своих кумиров: артистов, певцов. Собирали открытки с их изображениями. Мы были уверены, что великая четвёрка "Битлс" являются между собой родными братьями, и мы любили их, с трепетом слушая их песни на рентгеновских снимках.
"Самый лучший подарок - книга!" В те времена это не было пустым лозунгом. Так и было в действительности. Дети того времени много читали, гораздо больше, чем сейчас. И те дети, ставшие взрослыми, до сих пор собирают домашнюю библиотеку, в надежде, что эти книги когда-нибудь прочтут их дети, их внуки и правнуки. Прочтут и станут, хотя бы немного, лучше и чище духовно.
Дети шестидесятых и семидесятых, вы помните фильм "Верные друзья"? Уверен, что каждый из вас имел несколько близких друзей, с которыми вы поклялись в детстве, что когда-нибудь, когда вы повзрослеете и станете учёными, космонавтами, писателями или известными артистами, вы соберётесь всей своей компанией, соорудите плот и отправитесь вниз по Волге или по Москве-реке, и с удовольствием приметесь вспоминать ваше трудное, но такое счастливое детство.
* * *
Автору кажется, что главное, что определяло ТО время: тогда люди не были РАВНОДУШНЫМИ. Всем до всего было дело! В ТО время каждый имел главную цель в жизни! И добивался этой цели всеми доступными и не очень доступными средствами!
Да, то время было трудным и голодным, но какое же оно было удивительное!
Однако вернёмся к нашему новому герою…
* * *
Серафим, насколько помнил своё детство, тогда жил вдвоём с матерью. Отца он не знал, но был твёрдо уверен, что просто не помнит его. Позднее, когда Сема подрос настолько, что стал проявлять интерес к своему появлению на свет и задавать вопросы своей матери, она, не понятно почему, тут же становилась нервной, раздражительной, принималась повышать голос. Не понимая причин такой резкой смены настроения, маленький Сема продолжал настаивать на ответе, и вдруг мать начинала плакать. Увидев её слезы, паренёк тоже принимался рыдать в голос.
Галина Ивановна, словно устыдившись своей слабости, принималась гладить его по головке и тихо приговаривать:
- Успокойся, мой родной, успокойся… Твой папа не бросил нас, его нет потому, что он погиб на войне, - её нежный голос, доведённый до шёпота, действовал столь успокаивающе, что сынишка быстро засыпал.
Галина Ивановна ещё долго качала его на руках, с любовью вглядываясь в лицо сына, будто пытаясь разглядеть в нём что-то, ведомое ей одной.
Когда Серафим подрос настолько, ЧТО начал догадываться, что расспросы об отце доставляют матери боль, он перестал проявлять интерес и спрашивать о нём, решив, что когда-нибудь он сам узнает всю правду.
У него был довольно сильный, упрямый характер, и он всегда старался держать данное слово. Причём совсем не важно, кому данное: врагу, другу или самому себе. За это его все сверстники уважали, а некоторые и побаивались за его дерзость и бескомпромиссность.
Галина Ивановна была симпатичной, можно сказать, даже красивой женщиной со стройной фигуркой и соблазнительными ножками. Мужчины на неё постоянно западали, но никому из них не удавалось покорить её сердце настолько, чтобы продержаться рядом с ней более одного свидания. Нет, Галина не была холодной или расчётливой, просто у неё была какая-то тайна, которая удерживала её в каком-то своём, уединённом, мире. В мире, в котором не было места никому, кроме её сынишки, в котором она души не чаяла, в буквальном смысле сдувая с него пылинки и балуя его игрушками и лакомствами.
Галина Ивановна работала ветеринаром Сухумского обезьяньего питомника. До трех Серафимовых лет они прожили в Сухуми, а потом, после того, как закончился срок её трудового соглашения, они переехали в Омск, в небольшой домик её отца, погибшего в самые последние дни Великой Отечественной войны. Вскоре умерла и мать Галины, не перенёсшая потери любимого мужа. Детей, кроме Галины, у них не было, потому Галине и достался домик, в котором она прожила основную часть жизни и из которого, закончив омский медицинский институт, распределилась на три года в Сухумский питомник.
Вернувшись в Омск, Галина Ивановна устроилась по специальности в омский зверинец и довольно быстро заслужила авторитет, вылечив гордость и любимицу не только сотрудников зверинца, но и зрителей - медведицу Машу. Казалось бы, все складывается благополучно для их неполной семьи, но однажды, когда Серафим пошёл в четвёртый класс, всё рухнуло в одночасье: случилось непоправимое. Галина Ивановна подхватила какую-то заразу от вновь прибывших антилоп из далёкой Индии. Болезнь развивалась с такой прогрессией, со столь стремительной скоростью, что Галина Ивановна даже не успела отдать какие-либо распоряжения насчёт сына и в горячке, так и не придя в сознание, отошла в мир иной в течение двух суток.
Серафим остался один, и власти, похоронив его мать за счёт государства, не долго думая, определили мальчика в детский дом, и этим вся государственная забота о сироте окончилась. Единственный человек, который принимал хоть какое-то участие в судьбе Серафима в то время оказался учитель физкультуры, Владимир Семёнович Доброквашин: обычный преподаватель физкультуры обычной общеобразовательной омской школы.
* * *
Владимир Семёнович приехал в Омск из Клёва. До этого у него всё было хорошо: была счастливая семья, любимая жена, любимая дочка, любимое дело, которому он отдал почти всю свою сознательную жизнь. С малых лет Володя занимался плаванием и уже в двенадцать лет выполнил норму мастера спорта по плаванию, а в семнадцать стал чемпионом Украины и готовился поехать на Олимпийские игры.
Однако человек полагает, а Бог располагает: все желания и мечты оборвались благодаря пьяному водителю рейсового автобуса.
В тот роковой день Владимир Семёнович со всей своей семьёй возвращался из пансионата, где они неделю отдыхали перед его отъездом на спортивные сборы команды СССР по плаванью. Водитель не справился с управлением, и автобус рухнул с обочины в овраг. Из тридцати пяти пассажиров выжило только шестеро. Среди выживших оказался и Владимир Семёнович: многочисленные переломы, тяжёлое сотрясение мозга, ушибленные внутренности приковали его на несколько месяцев к больничной койке.
После многочисленных операций врачи вынесли вердикт: о плавании можно забыть навсегда!
До самого последнего момента от него скрывали правду о гибели жены и единственного ребёнка: девочки двух лет от роду. Врачи боялись за его психологическое состояние, однако нашлись "доброхоты", которые сообщили о его трагической утрате. После того, как он услышал от врачей приговор для своего любимого плавания, ему казалось, что жизнь для него кончилась, и он с большим трудом перенёс этот удар, а тут ещё сообщение о гибели жены и ребёнка. Этого он перенести уже не смог и в тот же день попытался покончить с собой, наглотавшись каких-то таблеток.
Однако и на этот раз судьба пощадила, и врачи вернули его в буквальном смысле с того света. Владимир Семёнович замкнулся в себе, ни с кем не хотел разговаривать, жил словно во сне и ничего не хотел: ни видеть, ни слышать.
Шло время, здоровый организм взял своё, и вскоре Доброквашин выписался с формулировкой, звучавшей, как приговор: "практически здоров, но с ограничением к тяжёлому физическому труду". После возвращения домой он ушёл в запой, не в силах выносить то, что каждая вещь в доме, да и сам дом напоминает ему о жене, о дочке. Порой ему казалось, что он слышит их голоса. Не в силах более переносить эти ежедневные пытки, однажды он продал их семейный домик, быстро собрался и поехал в далёкую Сибирь, куда его давно звал к себе его приятель-однополчанин, к тому времени занявший приличный пост в городском исполкоме сибирского города Омска.
Из нескольких должностей, предложенных приятелем Доброквашину, Владимир Семёнович выбрал для себя должность преподавателя физкультуры в школе под номером восемьдесят, которая была расположена в городке нефтяников.
Эта школа числилась среди самых отстающих в спортивном отношении.
Окунувшись с головой в работу, Владимир Семёнович решил всерьёз заняться в этой школе лёгкой атлетикой: ещё до того, как он увлёкся плаванием, маленький Володя подавал большие надежды в беге на короткие дистанции и прыжках в высоту. С его двухметровым ростом это было немудрёно.
Давнее увлечение и точно найденная дистанция при общении с учениками не могли не принести свои плоды: уже через полтора года его школьная команда выиграла первенство Омска, а ещё через два года его ребята, подкреплённые пятью ребятами из других районов, вошли в призовую тройку самых лучших команд страны по лёгкой атлетики среди школьников, причём Спартакиада по лёгкой атлетике среди школьников проводилась в Москве.
Маленький Серафим с первого класса учился в восьмидесятой школе, но с Владимиром Семёновичем их пути не пересекались до того времени, как Сема, закончив второй класс, не был отправлен матерью почти на все лето в пионерский лагерь.
Так получилось, что летние сборы школьной команды Владимира Семёновича проводились в спортивном лагере Чернолучья, в боровом лесу на берегу Иртыша. А невдалеке от них был расположен пионерский лагерь "Орлёнок", в котором и отдыхал Серафим. Узнав о том, что в этом лагере постоянно проводятся легкоатлетические соревнования, деятельная натура Владимира Семёновича не оставила в покое физрука и директора пионерского лагеря "Орлёнок": он решил скооперироваться с ними, чтобы провести общую летнюю спартакиаду с его ребятами.
После недолгих согласований с директором пионерлагеря, который сразу предупредил, что средств на призы у него нет, определили дату спортивного праздника, а также виды спорта для состязаний. Призы и подарки, естественно, Владимир Семёнович взял на себя: часть приобрёл за собственные деньги, часть выбил, с помощью своего приятеля-однополчанина, из городского исполкома Омска.
Во время соревнований Владимир Семёнович сразу обратил внимание на шустрого Серафима. Несмотря на свой малый возраст, этот мальчик был очень координирован, с быстрой реакцией, достаточно ловкий, с весьма развитыми для его возраста мышцами.
- Тебя как зовут-то, мальчик? - спросил он.
- Семой…
- Семой? - с некоторым удивлением переспросил Владимир Семёнович. - Странное имя.
- Если полное, то Серафим, - спокойно пояснил пацан.
- Ну, вот! Другое дело, а то Сема, - повеселел учитель. - А фамилия как?
- Понайотов.
- Час от часу не легче, - усмехнулся Владимир Семёнович. - Отец болгарин, что ли?
- Не знаю, - пацан смущённо опустил глаза. - Мама сказала, что он погиб…
- А мама где? Кем работает?
- Она врачом работает… звериным…
- Ветеринаром… - поправил учитель. - Ты вот что, Серафим, приходи-ка ко мне заниматься…
- Чем заниматься? - не понял тот.
- Лёгкой атлетикой: у нас в школе секция такая есть, а я в ней - тренер, - ответил учитель. - А зовут меня Владимир Семёнович. Тебе нравится бегать, прыгать?
- Ещё как нравится! - воскликнул тот. - Во дворе я быстрее всех бегаю!
- Уже заметил, - улыбнулся учитель. - Ты даже некоторых моих ребят победил, а они постоянно тренируются.
- Если я буду тренироваться, то меня даже взрослые не догонят, - хвастливо заметил паренёк.
- Обещаешь? - хитро прищурился Владимир Семёнович.
- Зуб даю! - он приставил ноготь большого пальца к зубу и резко чиркнул по нему: так обычно дают клятву в криминальном мире. - А меня мама будет отпускать к вам на тренировки?
- Непременно: я договорюсь, - заверил учитель. - А где вы живёте?
- На Профсоюзной улице…
- Очень хорошо, ваш дом в двух кварталах от нашей спортивной площадки стоит… Рядом совсем…
- Знаю…
- Бывал там?
- Бывал… - паренёк поморщился и вдруг выпалил: - С вашими пацанами успел подра… - паренёк запнулся и попытался вывернуться, - …ну …я с ними в футбол играл…
- Понятно, - рассмеялся Доброквашин. - Не поделили что-то? - предположил он.
- А чо они… - недовольно пробурчал Серафим, но тут же снова осёкся.
Галина Ивановна его воспитала так, что он никогда и никому не должен жаловаться: "Ты должен сам разрешать свои конфликты и улаживать проблемы…"
- Ладно, не тушуйся, разберёмся! - дружелюбно подмигнул учитель.
- А я и не тушуюсь! - строптиво заметил Серафим и добавил: - Сам с ними и разберусь…
Владимиру Семёновичу понравилось то, что паренёк не стал жаловаться и готов самостоятельно постоять за себя: именно из таких целеустремлённых ребят и вырастают чемпионы.
Доброквашин много времени уделял своему любимцу, занимаясь с ним даже после тренировок. Вполне возможно, что в самом недалёком будущем Серафим действительно стал бы настоящим чемпионом, если бы его, после похорон матери, не определили в детский дом. Конечно, первое время, по инерции, Серафиму удавалось сбегать из детдома, чтобы посещать тренировки Владимира Семёновича, но эти встречи становились все реже и реже, пока совсем сошли на нет…
После материнской любви и заботы оказаться в детском доме - тяжёлая участь для одиннадцатилетнего ребёнка, но попасть ещё и в один из самых неблагополучный детских домов - настоящий кошмар!
Посудите сами: директор детдома - пьяница, заведующий столовой и его жена - повариха - воры, что, вполне естественно для детского дома, могло означать только одно - дети в нём явно не доедают.
Из восьми воспитательниц этого детского дома только у одной имелось специальное педагогическое образование, да и то среднее: педучилище, законченное с грехом пополам со средним баллом в три и два процента. И только одна из восьми воспитательниц побывала замужем, но успела развестись сразу же после того, как у неё произошёл выкидыш после очередной весёлой попойки. Вот такие "специалисты" были в том детдоме. Так что ни о каком воспитании, не говоря уж о какой-то там любви к детям, ни у одной из воспитательниц не было и в помине. Тычки, подзатыльники, ругань, перемешанная матом - вот и все воспитание.
Как говорили на городских совещаниях, вспоминая про этот детский дом: "Этот детдом, как оспенная язва. Настоящий Клондайк по взращиванию будущих преступников. Именно там готовят будущих обитателей тюрем и лагерей".
Серафим до сих пор помнит своё первое появление в жилой палате первого отряда после того, как его туда распределил директор детского дома.
В детском доме слухи распространяются быстро, и, конечно же, воспитанники едва ли не раньше воспитателей узнали не только о появлении новенького, но даже о том, что он будет жить в первом отряде.
В первом отряде были собраны воспитанники старшего возраста: от одиннадцати до пятнадцати лет. Дело в том, что этот детский дом был не очень большим и состоял из шести отрядов, по числу спальных помещений. Из которых четыре занимали девочки, распределённые по возрастным категориям, а две оставшихся палаты занимали мальчики. В одной, малышовой, были собраны дети с шести до десяти лет, остальные распределялись в первый отряд.
По существующим правилам детских домов, дети проживали в них до исполнения пятнадцати лет, после чего их трудоустраивали и выделяли место в рабочем общежитии.
Первый отряд слыл самым неблагополучным: именно из него в колонию уже попали трое воспитанников. Двое сели за грабежи и драки, а один, великовозрастный парень, по прозвищу Жека-Ухарь, сел за изнасилование воспитательницы. К тому времени ему исполнилось семнадцать лет, но он был оставлен в детском доме не из жалости, а потому, что никто не хотел брать на работу такого разгильдяя. А нет работы, никто не даст места в общежитии, вот его и держали в детском доме, пока он не был отправлен в детскую колонию за изнасилование. Он получил четыре года, и до совершеннолетия его оставили на малолетке, но через год перевели во взрослую колонию.
Дерзкое поведение Жеки-Ухаря и постоянные нарушения правил внутреннего распорядка колонии не давали даже мечтать об условно досрочном освобождении.
Наверняка, именно этот Жека-Ухарь, связавшийся с плохими ребятами с улицы, из которых едва ли не каждый побывал в местах не столь отдалённых, и насадил криминальные порядки в первом отряде.
Серафим прибыл в детский дом через полгода после того, как Жеку-Ухаря осудили. Серафим вошёл в палату первого отряда с небольшим чемоданчиком, в котором лежали несколько пар носков, две рубашки, ещё не затасканный костюмчик, да фотография, на которой Серафим был запечатлён вместе с матерью ещё в Сухуми под развесистой пальмой.
По обе стороны спальной палаты плотными рядами стояли восемнадцать железных кроватей - по девять у каждой стены - с которых на новенького были устремлены семнадцать пар любопытных глаз.
Быстро оглядев молчаливые лица будущих соседей, Серафим успел заметить две вещи: во-первых, с самой дальней кровати, стоящей у окна, на него смотрел огненно-рыжий паренёк, выглядевший несколько старше остальных воспитанников. В отличие от других ребятишек, он смотрел на вошедшего с явной насмешкой, поигрывая перочинным ножичком: большая редкость для детей того времени.
Заметив пустующую кровать справа при входе, Серафим уже хотел направится к этой пустующей кровати, как неожиданно увидел лежащее перед ним на полу вафельное полотенце. Почему-то Серафим сразу понял, что оно положено специально для него: для половой тряпки полотенце было слишком чистым.
Как поступить? Что он должен сделать: поднять его, переступить или вытереть ноги? Он вновь оглядел любопытные взгляды, взглянул на пустую кровать и заметил, что только на её спинке отсутствует полотенце: на все остальных - висят. Не долго думая, Серафим наступил на полотенце, шаркнул по нему пару раз ботинками, затем поднял его и закинул на плечо:
- Моим будет! - с улыбкой заметил он, затем громко поздоровался: - Привет, пацаны!
Никто не ответил, но все дружно повернули головы в сторону рыжего парня, лежащего у окна. Тот был в некоторой растерянности: по всей вероятности, проверка с полотенцем прошла не совсем по плану, и он явно не знал, как реагировать.