Владимир Родионыч предупредил охрану, как нужно отвечать на телефонные звонки, пошел в спальню и, не раздеваясь, лег на кровать. Думал, что не сможет заснуть, но сразу же почувствовал, как медленно погружается в сон.
И тут, как это всегда бывает в таких случаях, в голову пришла мысль… простая, ясная… Владимир Родионыч потянулся за ней, но она оказалась такой легкой, что скользнула вверх и пропала…
* * *
– Ну почему тебе не спится? – спросил Сергеев.
Он вынырнул из предрассветных сумерек и сел на скамейку возле Гринчука. Фонари не горели, только вывески освещали набережную. И светлая полоса на востоке стала шире.
– Ты давно встречал восход на море? – спросил Гринчук. – Вот так, сидя на скамейке, расслабившись…
– С любимой девушкой, – желчно продолжил Сереев. – Ты просил одежду… Вот, пуловер.
– Большое спасибо, – Гринчук хотел одеться, но Сергеев его вдруг остановил.
– Это у тебя что за пятна?
– Пятна? – переспросил Гринчук. – Так, испачкался где-то…
– Не нужно ля-ля, – Сергеев присмотрелся, – ты можешь считать меня кем угдно…
– Даже Элвисом Пресли?
– Даже Элвисом Пресли. Но кровь я всегда отличу от чего угодно. Это же кровь?
Гринчук оглядел себя:
– Точно. А я думаю, чего от меня шарахнулись люди… Как ломанулись в сторону пансионата. Хорошо еще – милицию не вызвали.
– Откуда кровь?
– Из артерий, вестимо, из вен и капилляров. Не замечал, если достаточно сильно вмазать по лицу человека, то появится кровь. Она может политься, или брызнуть, если бить несколько раз. Вот, на меня – брызнула, – Гринчук помотал головой: недавнее возбуждение прошло, и снова хотелось спать.
Сергеев запрокинул голову к небу, и Гринчуку показалось, что он сейчас завоет от тоски и безысходности. Как одинокий отчаявшийся волк.
– Что произошло?
– Я могу одеваться?
– Что произошло? – повторил свой вопрос Сергеев.
– Немного повздорили с Олегом. Разошлись во взглядах на житейские ценности. Он полагал, что главное в жизни – не обгадиться прилюдно, а я все больше на семейные ценности нажимал. Вот и нажал, – Гринчук надел пуловер и рассказал, что произошло.
Сергеев слушал, не перебивая.
– Вот и вся история о Мастере, который сделал не то и не так, – закончил свой рассказ Гринчук. – Я пошел сюда, а Олежка отправился, я надеюсь, к семье.
Усилился ветер с моря, волны выбрасывались на берег, словно решили все вместе покончить жизнь самоубийством.
– Ты куда Аркашу дел? – спросил Гринчук.
– Сидит в камере для особо уважаемых гостей.
– А у тебя нет камеры-люкс для проверяющих? Я дико хочу спать. Поможешь? Но так, чтобы я не умер во сне… Ужасно не хочу проснуться уже на том свете. У меня еще есть дела на этом… – Гринчук понял, что несет чушь, и замолчал.
– Поехали, – сказал Сергеев, – переночуешь у меня в комнате отдыха, в отделении. – Душ, диван… Найдем тебе чистые шмотки.
– Вот и славно, – Гринчук встал со скамейки. – Чего же мы тогда до сих пор сидим?
Принять душ – сил хватило, но ровно через минуту Гринчук спал.
Пока Гринчук купался, Сергееву позвонили.
Дождавшись, пока Гринчук уснет, Сергеев заглянул в душ, посмотрел на одежду, лежащую на кафельном полу, наклонился и взял рубаху.
Пятна крови.
Сергеев вздохнул. Вот такие дела, господин Гринчук. Такие вот дела.
* * *
Утро выдалось солнечным. И очень насыщенным. Уже в шесть часов Сергеева, спавшего в своем кабинете, разбудил дежурный. Сергеев выслушал доклад молча, только дернул желваком. Приказал готовить машину, а сам разбудил Гринчука.
– Сколько? – спросил Гринчук, не открывая глаз.
– Если ты о времени, то начало седьмого.
– Я когда-нибудь кого-нибудь придушу вот так, во время побудки. Что случилось?
– Есть новости, которые ожидают нас на берегу теплого моря. Ты давно встречал рассвет на берегу моря?
– С любимой девушкой, – сказал Гринчук и сел.
Открыл глаза.
– Собирайся и поехали, – Сергеев подошел к окну, открыл жалюзи и в комнату хлынул солнечный свет.
Гринчук огляделся в поисках одежды.
– Опаньки! – Гринчук обнаружил чистую отглаженную рубашку, чистые джинсы, висящие на спинке стула. – Это ж откуда такое богатство?
– Одевайся, поехали.
– А душ?
– Некогда. Я сам помыться не успел…
– Ты не успел, а я…
– А ты поедешь либо по своей воле, либо тебя отвезут мои парни, если нужно – в наручниках или в смирительной рубашке.
– Даже так? – Гринчук оделся, завязал шнурки на кроссовках. – Куда едем? Что нового ты хочешь мне показать?
* * *
Сергеев, как оказалось, хотел показать старое, уже виденное Гринчуком, но с другого ракурса. Ночью Гринчук смотрел со скалы вниз, а теперь имел возможность посмотреть снизу вверх. Имел возможность, но не стал этого делать. Куда интереснее было посмотреть на камни под обрывом.
Ночью их вообще не было видно, сейчас… Сейчас, в общем-то, тоже смотреть было бы не на что, если бы…
Тело нашел ранний купальщик, из отдыхающих. Всегда находится кто-то, кто отправляется окунуться раньше всех и в таком месте, куда остальные не ходят. Вот, на камни, например.
Купальщик спустился по лестнице с набережной, прошел мимо старого причала и увидел лежащее на камнях, под самым обрывом, тело.
Купальщик был не местный, поэтому он увидел только мертвого мужика. Приехавшие по вызову милиционеры увидели Большого Олега.
Мертвого Большого Олега.
– Он упал оттуда, – показал Сергеев рукой вверх. – И было уже совершенно безразлично, мертвый он упал или живой.
Гринчук присел на камень, поставив свою сумку возле ног.
На его лице не проступило никаких эмоций, как Сергеев ни всматривался. Сидит и ждет продолжения, подумал Сергеев.
– Ты же говорил, что он уехал домой, – сказал Сергеев.
– Говорил…
– И как ты объяснишь…
– Вернулся, вспомнил, что я выбросил в море его пистолет, и прыгнул следом… От разлуки с любимым оружием. Откуда я знаю? – Гринчук улыбнулся. – А что, ты подозреваешь?.. Или ты уже знаешь точно? А я думаю, откуда такая забота – чистая рубашка…
Сергеев оглянулся – рядом никого не было, подполковник приказал не мешать осматривать тело. Только он и Гринчук.
И мелкие крабы, которые суетились между камнями. Но крабы – не в счет.
– Пять баллов, – Гринчук показал большой палец. – Сейчас ты приступишь к диктованию… диктовке… Слушай, как это правильно сказать? Я с утра плохо соображаю.
Сергеев молчал.
– У тебя всё есть. Тело, моя рубашка с пятнами крови… Кстати, – Гринчук посмотрел на свои руки, – не исключено что часть этих пятен от моей крови… Или от рвоты – вывернуло меня тогда, извини. Красиво и четко сработали… Браво, Сергеев!
– И что теперь собираешься делать? – спросил Сергеев.
– А это уж ты скажешь, ты теперь можешь мне диктовать… Так?
– Мне позвонил Олег… Когда ты мылся в душе.
– С того света позвонил?
– Выходит, что так… – Сергеев сел на соседний камень. – Позвонил и сказал, что вышла неприятность…
– Мягко сказал…
– Как сказал, так сказал… Рассказал, что у него получилось с Мастером, рассказал, как ты…
– Подтвердил, в общем.
– Подтвердил.
– А зачем он вообще звонил? Делать ему было нечего? Одиноко ему было?
– По обычаю. У нас так принято – обо всех важных вещах и событиях мы обязаны поставить в известность друг друга. Он позвонил мне, а перед этим – Дедову.
– А перед этим кому? Черному Тамплиеру? Насколько я понимаю, это Тамплиер у вас специализируется по бросанию людей в пропасть? И приказы отдавал Олегу… Ты не отворачивайся, красавец, ты ведь не только приятелям сообщаешь? Ты еще и своему, как это, куратору докладываешь? Не все же вам приказов дожидаться? Нужна и обратная связь, сигнализация… Да?
– Да, – сказал Сергеев.
– И как ты сообщаешь?
Сергеев снова оглянулся на людей, топтавшихся в отдалении. Оцепление и зеваки – классическое обрамление мест преступления.
– Рубашку ты сжег, – тихо сказал Сергеев. – Прежде чем мы приехали в отделение, ты приказал остановить машину, вышел и сжег рубаху. На берегу, вон там, возле пирса. Остатки, пепел – бросил в море…
Гринчук недоверчиво посмотрел на подполковника:
– Толик, ты ли это?
– Я. Представь себе. Я ведь еще ночью понял, после того, как мне Олег позвонил. Сказал, что на встречу поедет, его вызвали. Куда – не сказал. Вряд ли он сам про твою рубашку вспомнил, но нам с тобой лучше перестраховаться.
– А ты? Ты – перестраховался? Рубашечку мою припрятал?
– Как знать, – Сергеев щелкнул пальцами. – Как знать…
– Но у него была семья, – продекламировал Гринчук. – Такой стишок есть про Галилея… Он знал, что вертится Земля, но у него была семья… Я никогда не поверю в твои благородные порывы.
– Не верь. Ты у нас только два дня, но уже потерял жену и деньги. А я живу здесь всю свою жизнь, с небольшим перерывом. И…
Гринчук кивнул. Искренне кивнул, понимая что стоит за этими словами подполковника Сергеева. Семья. Дети. Это в кино благородный борец за справедливость может защитить своих близких.
– Так отдай рубашку своему…
– Я подожду.
– И мне не скажешь, как на него выйти?
– А тебе это не нужно. Не мы тебя держим на крючке. И не наши… – Сергеев чуть повысил голос, сделал ударение, – хозяева. Я так полагаю, что они сами напуганы и пытаются найти выход.
– Слишком долго молчат?
– И это тоже… И вот это, – Сергеев указал на тело Большого Олега.
Большой белый баклан опустился на камень, присматриваясь к лежащему телу, к крови…
– Ты своих вызови, – посоветовал Гринчук, – пусть всё сделают, а то скоро со всего побережья птицы слетятся.
И тут Гринчук замер.
– Слушай, Толик, а Мастера нашли?
– Нет. В доме – пусто. Это я еще до восхода солнца выяснил.
– Что ж так?
Это было действительно странно. Очень странно…
– Не подскажешь, где сейчас жена Олега… Лена, кажется?
– Не знаю…
– Если Мастера вроде как не было… Кто мог увезти его тело?
– Не мои… Люди Олега… Или Дедова. Или эти, новые, твои приятели…
– Новые… – задумчиво протянул Гринчук. – Новые… У тебя телефон дома Олега есть?
– Есть, а толку? Ты же сказал, что его жена и дети уезжали…
– На всякий случай, – сказал Гринчук. – Просто – убедиться.
Сергеев набрал на мобильнике номер. Подождал немного, слушая длинные гудки, и только хотел сказать, что вот, что я же говорил, но тут трубку взяли:
– Да?
– Лена? Это Сергеев, – Сергеев оглянулся на Гринчука. – Ты не могла бы позвать к телефону Олега?
– Он уехал, – ровным голосом ответила Лена. – Ночью. У него были какие-то дела…
– Во сколько? – спросил Сергеев.
– Около двух часов ночи… – Сергеев почувствовал у Лены в голосе какое-то напряжение, легкое, едва заметное.
Будто что-то бесшумно вибрировало в ее горле.
– Около двух часов… У него все нормально было?
Гринчук подошел ближе, чтобы слышать ответы, они с Сергеевым стояли, чуть не соприкасаясь головами.
– Он не говорил. Ты же его знаешь… Но, – Лена запнулась, – он сказал, что ему нужно встретиться с ментом… извини, с приезжим подполковником.
– Про детей спроси, – одними губами прошептал Гринчук.
– Лена, а ты что, в два часа ночи не спала? Детей не разбудили?..
– Дети с вечера у бабушки, – ответила Лена. – У бабушки дети. А мы с Олегом…
Голос чуть не сорвался, но, похоже, Лена взяла себя в руки.
– Извини, – сказала Лена, – я только что проснулась. Даже не умылась еще. Извини. Олегу перезвони на мобильник.
Сергеев посмотрел на Большого Олега, на Гринчука, на мобильник, зажатый в руке.
– Дети у бабушки, – сказал Гринчук.
– Ленка всегда была сильной. Когда Олега подстрелили… Был такой дурацкий случай, они с Леной ехали, их обстреляли… Еще давно, лет пять назад… Он получил пулю в живот, а она тащила его на себе шесть километров. Шесть, прикидываешь? И трое суток сидела возле постели.
– Сильная… – кивнул Гринчук. – Полагаешь, она знает…
– Об Олеге? Думаю – да.
– На встречу к приезжему менту… – прошептал Гринчук. – Про рубашечку ваш хозяин не знает, но одежку мне клепает по тому же размерчику. Когда тело будет обнаружено, она расскажет, что супруг поехал ко мне. Думаешь, не найдется свидетеля, который видел нас, идущих к обрыву… Тем более, что мы действительно здесь были.
– Один из вас уехал на машине Олега. Второй остался здесь… Ты говорил, что на набережной тебя видели?
– Обязательно. Видели. Что дальше? Что мне делать дальше?
– Не знаю… Ради детей Лена сделает все.
– А дети – у бабушки. А бабушка?
– А бабушка в поселке Славное, в трех километрах от города. Заповедная зона. Там всего с пяток домиков, кто попало, как ты понимаешь, туда не поселится…
– А поехать проверить…
Еще не закончив фразы, Гринчук понял – ерунду порет. Глупость. Нельзя туда лезть. Там сейчас может быть кто угодно…
– Ты рубашку не уничтожил вдруг? – спросил, подумав, Гринчук. – Да не жмись, как целка, говори.
– Спрятал, – Сергеев даже смог не отвести взгляда, отвечая. – Неподалеку.
– Не боишься за своих детей?
– Боюсь…
– Тогда что ж ты тянешь? Сообщи своему куратору, хозяину, черту, дьяволу… Сообщи, всё, как было. И про то, что рубашка у тебя есть… – Гринчук засмеялся. – Не дрейфь.
– А ты?
– Что я? Я – приезжий мент, которого нужно убрать отсюда любыми путями. Надоело мне всё… Надоело. И запомни, говори всё, я никаких рубашек не жег. Не жег я никаких рубашек! Понятно? Понятно тебе, я спрашиваю? – Гринчук рванул Сергеева за рубашку.
Сергееву показалось, что Гринчук сейчас заплачет.
– Что уставился? Иди звони, сообщай, чтобы я, не дай бог, не увидел этого секретного телефонного номера.
Сергеев растерянно переступил с ноги на ногу:
– Это…
– Это! Вы мне выбора не оставили… Не оставили вы мне выбора. Не мытьем так катаньем… Я всё думал – когда вы переговоры начнете, а до переговоров и не дошло… – галька скрипела под ногами у Гринчука, когда он кругами ходил вокруг Сергеева.
Баклан подозрительно посмотрел на людей, решился и спрыгнул с камня. Стал медленно подбираться к темному пятну крови.
– Я не могу сбежать, тут мои деньги и жена.
Деньги и жена, автоматически отметил про себя Сергеев. Такой вот порядок ценностей.
– Твой хозяин хочет, чтобы со мной договаривались новые?
– Новые тебя замочить хотели, – напомнил Сергеев. – Чудом уцелел…
– Здравствуй, маленький, – Гринчук помахал Сергееву рукой. – До сих пор в чудеса веришь? Магазин в тридцать патронов, с пяти метров… Это ж слепым быть нужно. Слепым. И дурным. Убить меня хотели? Пугали меня, блин. И снайпер этот недоделанный… Не въехал еще? С пятидесяти метров по почти ростовой фигуре… Солдат первогодок… да что там первогодок. Перед присягой выполняет такое упражнение, из обычного автомата… В лоб мне пуля не попала, а в выключатель – пожалуйста! Уезжай, Гринчук! Какого хрена в меня стрелять, если хотят, чтобы я уехал?
Сергеев задумчиво провел рукой по подбородку, поморщился, обнаружив щетину. Он не любил неопрятности. Презирал тех, у кого не нашлось времени с утра привести свое лицо в порядок.
– Полагаешь, они хотят…
– Договориться они со мной хотят. Договориться. Им для этого нужна Инга. А вдруг я потребую телефонного с ней разговора, или даже свидания? Ее нельзя отсюда увозить. Ни ее, ни деньги… Деньги, – повторил Гринчук. – Сечешь? У меня выбор небольшой – либо я договариваюсь с ними, либо с твоим хозяином. Нет? С сегодняшнего утра с твоим хозяином даже предпочтительнее. Он ведь может меня просто спалить, я ему не нужен. А у новых… у них на меня, похоже, планы. Передай всё хозяину. Передай. И скажи, что у меня будет только одно условие – помочь мне вытащить Ингу…
– И деньги, – сказал Сергеев.
Только в уголке рта затаился легкий брезгливый изгиб. В самом уголке. Большинство бы и не заметило.
Заметил Гринчук.
– Ухмылочку свою сними, подполковник Сергеев. Не тебе учить меня благородству и гордости. Не тебе. Ты ведь тоже знаешь, что вертится земля. Знаешь, но помнишь про семью… И подыхать не хочешь… Что же ты на меня так смотришь, урод?!
Сергеев отвернулся. Махнул рукой Стоянову, который руководил оцеплением.
Капитан подбежал.
– Запускай наших, все перетрясти и обнюхать, – приказал Сергеев.
– Там… Товарищ подполковник… Товарищ подполковник просил оружие, и вы говорили…
– Обойдется товарищ подполковник, – отмахнулся Сергеев, схватил с земли камень и швырнул в баклана. – Совсем обнаглел!
Стоянов таки и не понял, о сорвавшемся с места баклане сказал начальник, или о проверяющем из министерства.
– Я тебе что сказал – от него ни на шаг, – напомнил Сергеев.
– Так ведь…
– Если станет возражать – в наручники его… со всем уважением.
Гринчук поклонился Стоянову с вежливой улыбкой.
– Машина – там, – сказал Стоянов.
– Пошли, – ответил Гринчук и оглянулся на Сергеева. – Мы можем идти?
– Иди… те.
– Забыл, – Гринчук щелкнул пальцами, вернулся к Сергееву и прошептал ему на ухо. – Не забывай, что ты – шестерка. Не стоит играть в самостоятельность. С другой стороны – покойный Олег очень точно и беспрекословно выполнял все приказы и распоряжения. Беспрекословно, точно и в срок. Ему это помогло? Кто у вас следующий на очереди?
Глава 7
Улицы наполнялись людьми. Курортники двинулись к морю. Они сюда приехали ради этого – ради моря, солнца, пляжа… Для чего приехал он? Ради чего?
Гринчук оглянулся – Стоянов шел следом, дисциплинировано держал указанную дистанцию. У него трагедия – очень хочется понравиться Гринчуку и ужасно не хочется разозлить своего непосредственного начальника.
А Сергеев разозлен. Очень разозлен. Когда Гринчук уходил к набережной, Сергеев кричал на своих людей.
Припрятал рубашку, сволочь. Припрятал… Всё у них здесь перемешалось – честь и подлость, понятия и беспредел. Всё. Они сами не поймут, что делают и зачем. Сергеев попытался его прикрыть, но компромат не уничтожил, а спрятал.
Зачем?
А затем, что сидит в нем бывший честный и неподкупный мент, не подох, а забился в самый уголок остатков души нынешнего подполковника. И колотит его злость на себя, на тех, кто его туда загнал… Время от времени пытается вырваться мент, а струсивший подонок топчет его, пинает – назад! Не смей! Нам нужно выжить…
Чтобы выжили наши дети, тихо шепчет подполковник Сергеев недобитому менту. И мент снова затихает.
Гринчук понимает его прекрасно. Он и сам…
Бывший опер райотдела капитан Гринчук сейчас думает только о том, что детей Олега держат под прицелом. Держат, держат… Это понятно. Мать должна подтвердить, что именно к Гринчуку поехал ее супруг. И матери наплевать, что именно Гринчук спас ее детей. Тогда.