– Я купился, Илья. Банально купился на деньги. Мне заплатили, и за это я позволил навешать себе лапшу на уши, сделал вид, что поверил в эту белиберду. В общем, мне кажется, что от нее избавиться хотели. Тогда казалось, точнее. Понимаешь, приезжает ко мне мужик…
– Что за мужик?
– Не знаю я, Илья. Я его в первый раз видел. А он обо мне якобы наслышан и вдруг ко мне, как к классному специалисту, приехал. Историю мне рассказывает ту, которую я и тебе когда-то рассказывал. Едет красивая девушка Евгения в машине вместе со своим любимым человеком, и попадают они на той машине в катастрофу. Машина всмятку, друг погиб, Евгению еле-еле с того света вытащили. И памяти у нее считай что никакой. Такая вот якобы история. И мне предлагается девушку к жизни вернуть, подготовить ее к встрече с этим безумным-безумным миром. И я согласился.
– Заплатили? – предположил догадливый Горецкий.
– Да.
– Много?
Глеб помялся, но недолго.
– Пятьдесят тысяч, Илья.
– Ого!
– Я знал, за что получаю эти деньги, – махнул рукой Глеб. – За то, что не буду задумываться ни о чем и не буду вопросы задавать. Потому что я там знаешь что уловил? Мне платят за то, чтобы она никогда к тому мужику не вернулась!
– Который ее привез?
– Да! Была на самом деле катастрофа или Женька просто под горячую руку кому-то попала, ей настучали по голове, и у нее память отшибло – это все неважно, с чего там началось, главное, что у мужика этого на руках осталась девчонка-инвалид, и он понял, что нормальной она уже не будет никогда. И он от нее просто избавился, спихнул мне на руки. Так спихивают старых бабок в дом для престарелых. Отдали на попечение и забыли, живут дальше в свое удовольствие, не зная ни забот, ни печали. Мне показалось, что мужик этот и есть ее тот самый мифический друг, который погиб якобы. И он ее просто хочет пристроить, чтобы она под присмотром была первое время, чтобы не пропала. Она ведь действительно была плохая, Илья. Я ее всему учил заново, я сложа руки не сидел…
– Да ладно тебе! – вяло отмахнулся Горецкий. – Что ты передо мной отчитываешься, будто я тот самый мужик и есть! Ты с ним о чем договорился? Что ты эту свою "сестренку" новоиспеченную в чувство приведешь и в большую жизнь выпустишь?
– Да.
– Привел в чувство-то? – глянул насмешливо Илья.
– Ну ты же видел. Вполне адекватная личность…
– Так что совесть твоя чиста?
– Да.
– Так какие проблемы?
– Тот мужик пропал и больше не появлялся. Я его не видел с тех самых пор, как он мне Женьку на руки передал. И мне представлялось, что так всегда и будет, что ему до нее нет дела и никогда он больше не объявится.
– Объявился?
– Похоже, что да. Ты понимаешь, – замялся Глеб, не зная, как бы так ему все объяснить, чтобы Горецкий понял, что к чему, потому что Глеб вдруг обнаружил, что в пересказе происходящее вряд ли произведет такое уж ужасное впечатление. – Я думал, что Женьку контролирую. Что она передо мной как на ладони. И я настоящий старший брат. Все про нее знаю, и она без меня шага не может ступить. А оказалось – я ошибался. Тот мужик ее, похоже, держит под контролем. Я нашел записку. Женька ее прятала, но я нашел. Случайно…
Тут Глеб не выдержал и опустил глаза.
– Ну ты же все-таки врач, – сказал понятливый Горецкий. – А она, если разобраться, – твоя пациентка. Ты должен быть в курсе всего в таком случае.
– В общем, в записке было написано, что ключ, мол, и деньги – это для нее, для Женьки. Записку эту, которая попала мне в руки, ее надо было уничтожить. Еще было написано, что к ней будут приходить SMS-сообщения, это для нее инструкции, и в соответствии с этими инструкциями она должна поступать. Ключ я не нашел, но деньги нашлись. Тысяча долларов. Значит, это никакой не розыгрыш. А потом я еще маленький эксперимент провел и Женькин мобильник спрятал. Так она чуть с ума не сошла. Я ей говорю: другой мобильник купим, сто долларов не деньги, а она в истерике. Ты понимаешь? Хоть с башкой у нее не все в порядке, а все-таки допетрила, видать, что номер ее мобильника должен сохраняться постоянным – чтобы она гарантированно эсэмэски получала.
– Значит, мужичок этот на нее все-таки вышел.
– Получается, что так! – нервно подтвердил Глеб.
– А чего психуешь? – засмеялся Горецкий. – Думаешь, что он свои деньги назад потребует? А денег уже, как водится, нет?
– Я влип, Илья.
– Да ладно тебе!
– Влип! – упрямо повторил Глеб. – Я тебе не все еще рассказал. Понимаешь, это ведь мне сначала все так представлялось: денежный папик, у него молодая любовница, с любовницей пришло время распрощаться, потому что у нее с головой возникли проблемы… А на самом-то деле они у нее не возникли, Илья. Женьке эти проблемы создали.
– Кто?
– Я не знаю. Но ведь я практикую, Илья. Я больных через свой кабинет пропускаю сотнями. Я, может быть, диагнозист не гениальный, я не светило в мировой медицине, но когда я больного наблюдаю день за днем, когда передо мной вся симптоматика как на ладони – тогда я кое-что понимаю и что-то про это больного рассказать могу. И вот я какое-то время спустя про Женьку понял, что, может быть, и была у нее черепно-мозговая травма, но в привычную схему ее случай не вписывается. Есть в ней какое-то второе дно, ее второе "я". Ты понимаешь, о чем я?
– Нет, – покачал головой Горецкий.
– Помнишь, ты обращался ко мне за помощью? Говорил, что у тебя пациент… Что память у него отшибло…
– Помню.
– Говорил, что основная версия – психотропы, что его медикаментозно превратили в зомби.
– Помню.
– Здесь точно такая же история, Илья.
– Ты уверен? – недоверчиво посмотрел Горецкий.
– Не на все сто, но очень похоже, я ведь почему к тебе обратился, Илья? Психотропами врачи где-нибудь в районной больнице не занимаются. Психотропами балуются спецслужбы. Закрытая тематика, но до меня кое-какие слухи доходили. И если я не ошибся…
– Погоди! – вдруг с неестественно нарочитым спокойствием произнес Горецкий и посмотрел внимательно. – Ее ведь Женей зовут? Евгения? Она в каком году к тебе попала?
– В двухтысячном.
– Правильно, в двухтысячном! – дрогнувшим голосом сказал Горецкий. – Все совпадает! И еще ее теперь держат на коротком поводке и деньгами снабжают! И я даже знаю, кто ей эти деньги шлет! Ты от нее когда-нибудь слышал такую фамилию – Алтынов? Ваня Алтынов?
– Нет.
– Еще услышишь! – пробормотал Горецкий. – Господи, как же тесен этот мир!
Он потянулся через стол и похлопал по плечу своего ничего не понимающего собеседника:
– Тебе очень повезло, что ты именно ко мне обратился! Это ты вроде как счастливый билет вытянул! Только мне нужно время на обдумывание, Глеб. Если только это все правда, что я думаю… Если нет ошибки… Ты просто не представляешь, как тебе повезло!
Он покачал головой, все еще не смея поверить, что все сложилось именно так, а не как-то иначе.
– Как фамилия этой твоей, прости господи, сестренки?
– Нефедова.
* * *
Солнце висело в небе раскалившимся до нестерпимой яркости шаром, отчего небо утеряло привычную голубизну. Воздух над усеявшими склоны холмов оливковыми деревьями дрожал. Далеко впереди к бесцветному небу вздымалась гора. Катя остановила машину и показала рукой вперед:
– Вон там, на горе, – видите?
Корнышев всмотрелся и действительно увидел на самой верхушке горы венчающую ее постройку – то ли замок, то ли…
– Это монастырь Ставровуни, – сказала Катя. – Через каких-нибудь полчаса мы будем там.
Казалось, что это очень далеко и очень высоко, но за время путешествий по Кипру с Катей Корнышев уже привык к тому, что здесь на самом деле все близко. Загораешь на пляже, а уже через сорок минут можешь оказаться в горной деревушке на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря, в водах которого ты сорок минут назад плескался. Можешь встретить рассвет на мысе Греко на востоке острова, наблюдая, как поднимается из воды солнце, а вечером отправиться на западную оконечность острова и увидеть, как при закате солнце скатывается в воду, ведь между западным и восточным побережьем Кипра всего двести километров.
Сначала они ехали по магистрали, потом свернули на второстепенную дорогу, узкую, петляющую между деревьями, на которой почти не было машин.
– Семьсот метров над уровнем моря, – рассказывала Катя. – По преданию, монастырь основала святая Елена. Якобы она возвращалась из Святой земли с драгоценной реликвией, обломком креста, на котором за три века до этого распяли Христа. У берегов Кипра ее судно затонуло. Святая Елена спаслась, а ночью ей приснился ангел, который ей сказал, что на вершине горы надо основать монастырь и там она должна оставить эту реликвию, которую с собой везла. Киприоты любят всякие такие истории. И как там было на самом деле, сейчас уже не поймешь. Но факт, что в монастыре сейчас хранится серебряный крест, в который включен тот самый обломок, когда-то здесь якобы оставленный Еленой.
Теперь дорога круто взбиралась вверх. Она серпантином опутывала гору. Оливковые деревья остались далеко внизу и превратились в зеленые пятна. За очередным поворотом взорам вдруг открылась каменная стена монастыря, мелькнула за окном автомобиля и исчезла, но уже было понятно, что теперь близко.
Машина выкатилась на заасфальтированную площадку, где были припаркованы несколько автомобилей, а дальше были ворота и возвышающиеся над воротами стены монастыря, прилепившегося на самой вершине горы. Катя заглушила двигатель. Впереди, за ограждением асфальтированной площадки, склон горы круто обрывался вниз, и далеко внизу угадывалась неровная холмистая местность, а еще дальше виднелись береговая кромка и море, которое Корнышев сейчас видел с высоты птичьего полета.
– Вон там, рядом с воротами, дверь, – сказала Екатерина. – Вам туда.
– Мне? – озадаченно глянул Корнышев. – А вы?
– А мне туда нельзя. Только для мужчин. В этот монастырь не пускают женщин. Я же вам говорила – это такой подарок специально для вас. Персонально.
И она улыбнулась счастливой улыбкой человека, обнаружившего, что он не прогадал с подарком. Подарок должен быть неожиданным и должен удивлять. Получилось!
– Я не хочу без вас, – сказал неуверенно Корнышев.
– Хотите-хотите! – засмеялась Катя. – К чему весь этот политес!
Он понял, что от подарка ему не отвертеться и он должен играть в предложенную спутницей игру, чтобы не разрушить доверительности установившихся отношений.
– Я недолго, – пообещал Корнышев.
– Я вас обязательно дождусь, – сообщила Катя с озорными чертиками в глазах.
А смотрела так, будто клялась в любви и верности.
Корнышев вошел в дверь, указанную Катей, за дверью обнаружилась церковная лавка, как охарактеризовал для себя Корнышев это помещение: церковные книги, открытки с изображениями монастыря, иконы и лампадки. Здесь был только один старик, скользнувший по Корнышеву взглядом из-под мохнатых бровей. Корнышев кивнул ему, старик не ответил, Корнышев прошел через лавку и вышел из нее через другую дверь, и теперь он уже был на территории монастыря, за воротами.
Неширокая дорога вела выше, к нависающему над Корнышевым монастырю, а над монастырем было уже только небо. Корнышев прошел по этой дороге и оказался на небольшой площадке, выложенной неправильной формы разновеликой плиткой. Площадка заканчивалась невысоким ограждением, за которым уже не было ничего. Корнышев дошел до ограждения и посмотрел вниз. Несколькими метрами ниже на нешироком уступе лежали в ряд могильные плиты, а дальше обрыв и далеко внизу – долина и петля дороги, по которой Корнышев и Катя только что поднимались на эту верхотуру. Жаркий ветер трепал волосы Корнышеву, он повернул голову и подставил лицо солнцу, зажмурился. Он стоял так, пока вдруг не услышал, а точнее – угадал чьи-то шаги. Открыл глаза, обернулся. Монах в черных одеждах неслышно проскользнул мимо и исчез за углом, и снова безлюдье и никаких звуков, кроме шума ветра.
Мир только для мужчин. И против ожиданий – тихо, несуетно, спокойно.
Корнышев вошел под арку галереи, впереди была дверь, и он переступил через порог. Очень скоро, пройдя по помещениям, он оказался в крохотном внутреннем дворике-колодце, где над головой вместо потолка было выбеленное жарким солнцем небо, а дальше еще одна дверь. И когда Корнышев туда вошел, он понял, что попал в монастырскую церковь. Горели свечи. Святые смотрели на Корнышева с икон равнодушно. И он снова прикрыл глаза, как совсем недавно делал это на открытой площадке, удивляясь спокойствию, которое вдруг окутало его невидимым пологом, и наслаждаясь этим спокойствием.
Равнодушие святых ему, наверное, передалось, и он с таким же равнодушием, с каким они рассматривали Корнышева, подумал об оставленной им за воротами Кате. Он отгородился от этой девчонки, укрылся от нее на этой мужской территории, и ему не нужно было сейчас думать о том, что ей сказать, и о том, не попадет ли он случайно впросак, если скажет что-то не то, и мозг его не был отягощен анализом сказанного Катей. На Корнышева снизошло просветление и необыкновенное спокойствие, которое – он это точно знал! – продлится ровно столько, сколько он пробудет на территории монастыря. Он глубоко вздохнул, открыл глаза и вдруг увидел прямо перед собой крест, не замеченный им раньше. Тот самый крест, о котором ему рассказывала Екатерина. Откуда она знала? Прочитала где-то. В какой-нибудь книжке для туристов. Но дальше ворот ее не могли пропустить. А до ворот дорога ей знакомая. Была здесь, уже поднималась на гору когда-то. С Ванькой своим, не иначе.
Он обнаружил, что снова думает о Кате и что безмятежность его покинула, и, раздосадованный, вышел из церкви. Во внутреннем дворе-колодце на скамье сидел молодой монах, перебирал простенькие четки. Их взгляды встретились. Черные, как смола, глаза. Черные одежды. Интересно, этот парень действительно верит в бога? Он так высоко забрался на гору и поселился в монастыре для того, чтобы быть ближе к богу? Или только для того, чтобы быть дальше от людей? Дальше от людей… Как Алла Михайловна Ведьмакина. Уехала с детьми на Кипр. Тоже подальше от людей. От тех, кто ее знал прежде. Уезжают не к кому. Уезжают от кого. Они и сейчас боятся. Годы прошли, а они не возвращаются. И по своей воле не вернутся.
* * *
Корнышев вышел к ожидавшей его Кате с видом умиротворенным и благодарным. Катя смотрела на него с выжидательной улыбкой. Корнышев приблизился, осторожно взял руку девушки в свою и поцеловал ее. Катя смутилась.
– Удивительное место! – голосом расчувствовавшегося человека, которому только что открылась истина, произнес Корнышев.
– Вам понравилось? – обрадовалась Катя.
– Очень! Как жаль, что дорога туда вам закрыта. Вы ведь за этими воротами не были никогда?
– Разумеется, нет.
– Но кого-то вы сюда привозили, – понимающе улыбнулся Корнышев. – Ваню?
Улыбку с Катиного лица будто ветром сдуло.
– Да, – коротко ответила девушка.
– Вы на меня, пожалуйста, не сердитесь, – попросил Корнышев. – Вам, может быть, когда-то и кажется, что я говорю что-то не то, но я не со зла, честное слово…
– Я не сержусь. Просто тема для меня такая…
– Неприятная? – подсказал Корнышев.
– Да.
– Напрасно вы на своего молодого человека обижаетесь, – сказал беспечно Корнышев. – Вы ведь его девушку даже не видели. Ее, может быть, и в природе не существует.
Катя полыхнула в ответ взглядом. Корнышев демонстративно этого взгляда не заметил.
– Ваш папа мог придумать, – продолжал он с прежней беспечностью в голосе. – Про то, что у вас есть соперница. Он ревновал вас, может быть, по-отцовски, а?
Он умышленно ее терзал, потому что другой возможности что-нибудь дополнительное из нее вытянуть о таинственной девушке по имени Женя можно было долго дожидаться.
– Давайте не будем об этом говорить, – взмолилась Катя.
– Ее не было, этой Жени, – с настойчивостью инквизитора продолжал гнуть свое Корнышев.
– Была! – сказала Катя в отчаянии.
– А доказательства? – шутливо парировал Корнышев.
Она бы его отбрила давным-давно, потому что он делал ей больно и оттого ей было неуютно рядом с ним в эту минуту, но она не смела ни сердиться, ни дерзить, поскольку он был для нее больше чем просто спутник.
– Она есть, эта Женя, – сказала Катя, страдая. – Вы просто не знаете всего. У нас из-за нее фактически семья распалась.
– Из-за Жени? – приподнял бровь Корнышев.
– Да. Дело в том, что мой папа и она… В общем, там такая некрасивая история…
– Ваш папа хотел уйти из семьи? – догадался Корнышев.
– Да.