Амазонка, Скала, Синяя Пиранья и фаворитка под номером два поклонились зрителям и сошли с помоста, оставив на ней Багиру и Фил Си Кантер. Девушки скинули с плеч махровые халаты и остались в очень откровенных купальниках, на что мужская часть зала отреагировала протяжным вздохом. По сигналу распорядителя соревнований они шагнули на ринг, погрузившись в чавкающую жижу примерно до середины голени.
Зал затаил дыхание…
- Господи, ну что ты уставился на этих коров? - с обидой в голосе теребила Червонца Бастинда. - Поухаживал бы за дамой! Видишь, стопка пустая?..
Но чемпион ее сердца не отрываясь глядел на ринг, где под одобрительные возгласы публики мутузила друг друга уже третья пара. Девушки топили соперниц в жидкой чудодейственной грязи и, переходя порой на бойцовский спарринг, лупили как в боях без правил.
Грязь летела из бассейна во все стороны.
Те, чьи столики находились неподалеку от помоста, едва успевали вовремя вздергивать широкую полосу полиэтиленовой пленки, специально для этого уложенную вдоль первых столиков, но не переставали следить за ходом поединка.
- Ага, ага, - шевелились губы Мокрого. - Сейчас на болевой возьмет!
- Куда ей, - презрительно скривила мордочку Бастинда. - Ссыкушек каких-то нам привезли, а не чемпионок. Спорим, я любую там отмудохаю?
Тем временем Барракуда жестоко расправлялась с Амазонкой. В конце концов разошедшаяся фурия, крутанув кисть руки соперницы, уложила соперницу физиономией в целебную грязь, вероятно заботясь о молодости ее кожи. Потом сдернула с нее лифчик и метнула его в зал. Он шлепнулся на пол неподалеку от стола компании, пьющей сегодня только за свободу. Осовевший от выпитого Червонец, лениво нагнувшись, стер салфеткой несколько капель, попавших на шикарные штиблеты.
- Ну что? - обратился он к Бастинде. - Никто тебя за язык не тянул. Вот теперь пойди и отмудохай ее. Как обещала.
Бастинда сузила глаза, зло взглянула на Червонца, а затем поднялась и, покачивая широкими бедрами, пошла к распорядителю боев. Пошептавшись с ним две минуты, она подмигнула оставшимся сидеть за столиком браткам и скрылась в подсобном помещении.
- Для финального боя вызываются победительница сегодняшнего состязания, чемпионка КГБ Кровавая Барракуда и чемпионка Крымских боев позапрошлого года несравненная Бастинда! - провозгласил конферансье, комментирующий шоу.
Манерой поведения сам он куда больше чем участницы состязаний походил на представительницу прекрасной половины человечества.
- О-о! - только и промолвил Жареный и громко икнул.
- Ого! - восхищенно заметил кто-то из братков. - Это правда, Червонец? Чемпионка?
- Да хрен ее знает, - откликнулся сильно удивленный Червонец. - Она у меня всего три месяца. Но эту кагэбэшницу она, пожалуй, все-таки отмудохает…
И его физиономия расплылась в довольной и гордой ухмылке.
В честь такой новости дорогое заграничное пойло снова было разлито по рюмкам…
Бастинда скинула махровый казенный халат и, тряхнув обесцвеченными волосами, прошлась по помосту, виляя бедрами. Ее груди почти вываливались из крохотного бюстгальтера, и мужики в зале восторженно загудели - вот она! Вот чувиха из американских боевиков!
Барракуда, разгоряченная предварительными схватками, бросилась в атаку первой. Промахнулась, но и на встречный прием Бастинды не попалась - бойцом она была опытным. Пользуясь тем, что ростом она была несколько ниже соперницы, просто стала лезть в ближний бой. Бастинда старалась держаться на дистанции и ловила момент, чтобы провести болевой или удушающий прием. И то и другое гарантировало победу. По условиям данной схватки победительницей считалась и та из женщин, которая сумела бы раздеть соперницу. Но стягивать с противницы трусики, рискуя в считанные доли секунды остаться со сломанной рукой, никому из участниц боя не хотелось.
Симпатии пьяного кабака были на стороне Бастинды.
Во-первых, она была воплощением мечты мужской части зала. Ну а женщины желали, чтобы жестокая Барракуда была наказана, потому что сами уже начали ее побаиваться, видя, что она творила с остальными участницами шоу.
Однако поначалу ловкой коротышке удалось дважды завалить Червонцеву маруху в грязь и крепко засветить ей локтем под левый глаз. Бастинда уже не улыбалась, не махала рукой Червонцу, а сосредоточилась, готовясь нанести решающий удар.
Выбрав момент, когда Барракуда увлеклась подготовкой очередной атаки, Бастинда неожиданно для соперницы прыгнула вперед и провела обычную боковую подсечку. На скользкой грязи прием оказался на удивление действенным. Барракуда вдруг почувствовала, как ее ноги взлетают под потолок, тело целиком окунается в голубую глину, а сверху на нее с размаху валятся шестьдесят с лишним килограммов чужого тела. На секунду у нее от удара перехватило дыхание, а когда отпустило, она обнаружила, что все равно не может вздохнуть, потому что ее шея оказалась накрепко зажатой между предплечьем и рельефным бицепсом белокурой бестии, невесть откуда появившейся сегодня в ресторане.
Барракуда пыталась вывернуться, но Бастинда держала опасную противницу бульдожьей хваткой. Через полминуты в глазах хозяйки помоста все поплыло, потом потемнело. И дальше она уже не чувствовала, как на ней рвали коротенькую маечку и стягивали трусики. Очнулась она от пощечин, поняла, что проиграла, и с трудом поднялась из грязи, выпрямляясь во весь рост на потеху публике, которая визжала от восторга и писала кипятком, наблюдая этот грязный - в прямом смысле - стриптиз.
Больше всех орали радостные братки, сидевшие неподалеку от ринга. Все время схватки они под звон хрусталя хором скандировали "Да-ви-мен-тов!" и "До-лой-ка-гэ-бэ!", не подозревая, что к могучему комитету эта аббревиатура не имела ни малейшего отношения. И что называть чемпионкой КГБ они должны были бы и клевую шалаву Бастинду, которая, как оказалось, тоже побеждала на Крымских грязевых боях.
Пьяные гости, шлепая модными штиблетами по скользкой жиже, уже бросились качать победительницу, но та в прямом смысле слова выскользнула из их жадно протянутых рук, отбежала на другой конец помоста, сама стянула с себя лифчик и потрясла перед восхищенным залом большими, заляпанными грязью грудями. И тут же исчезла за дверями душевой для персонала ресторана, превращенной на этот вечер в раздевалку для участниц шоу.
Зал загудел от восторга, как растревоженный пчелиный улей.
Глава четвертая
МЕСТЬ И ЗАКОН
Лина медленно шла по Александровскому парку и грустно думала о вчерашнем суде, который на самом деле оказался гнусной пародией.
Адвокат, похожий на жуликоватого директора комиссионного магазина; прокурор, изображавший строгость и твердость; злобная баба в кресле председателя суда; самоуверенный бандит, которому, похоже, заранее был известен исход дела; какие-то чужие люди в зале, с нездоровым любопытством наблюдавшие за ходом процесса, - все это вызывало у Лины чувство брезгливости и гадливости.
Когда суд только начался, когда прозвучала торжественная фраза: "Встать, суд идет", Лина еще наивно надеялась на торжество справедливости, на то, что Червонец получит по заслугам. Но с каждым вопросом прокурора или судьи, с каждым выступлением очередного свидетеля перед ней все больше открывалась истинная суть происходившего. Это был просто спектакль, организаторы которого даже не позаботились о том, чтобы действие выглядело пристойно и правдоподобно.
Убийца, сидевший за решеткой, халтурно сваренной из арматурных прутьев, выйдет на свободу и продолжит заниматься своими грязными и страшными делами… И, возможно, убьет еще не одного человека… И все ему сойдет с рук, и он будет ходить, дышать, видеть небо, до которого ему нет никакого дела, а Максим, ее Максим…
Лину передернуло, и она подняла голову, сдерживая слезы.
Вокруг нее была жизнь.
Чирикали шустрые воробьи, на скамейке сидела молодая парочка с бутылками пива в руках, по Кронверкскому, лязгая колесами на стыках, медленно тащился трамвай номер шесть, толстые мощные деревья тихо шевелили узловатыми руками…
В общем - вокруг была жизнь.
И Лина поняла, что в этой прекрасной жизни нет места для такого подонка, как этот Червонец. В ее мире, в личном мире Акулины Голубицкой его не должно было быть.
Отомстить… Убить…
Лина услышала визг тормозов и, посмотрев в сторону звука, застала как раз тот момент, когда несшийся по Кронверкскому "Москвич 412" врезался в "Мерседес", медленно выезжавший из парка.
Из "Мерседеса", вопреки воспетой в анекдотах традиции, выскочил суетливый лысый тип небольшого роста и начал бегать вокруг своей слегка раненной машины.
Водитель "Москвича", здоровый лоб, насмешливо посмотрел на него и, достав трубку, стал куда-то звонить.
"Все перевернулось, все наоборот", - подумала Лина и, свернув с дорожки, пошла к тому самому выходу из парка, где только что произошла авария. Проходя мимо столкнувшихся машин, она услышала, как здоровяк лениво говорил в трубку:
- …Да какой-то лох на "Мерине". А что, купит мою помойку, и все дела. А я себе другую куплю.
Потом он добродушно засмеялся и сказал:
- У этого - хватит. Правда, судя по лысине, жаба у него - будь здоров, но это ничего. Уговорим.
Пропустив медленно тащившийся трамвай, Лина, бдительно посматривая по сторонам, перешла Кронверкский и вошла в одну из узких улочек, отходивших от него. В ее голове крутилась одна мысль - отомстить.
Вчерашний суд показал, что закон ей не поможет, и такой закон Лине был не нужен. Значит, оставалась только месть.
Месть… Она убьет Червонца. Она еще не знает, как это сделает, но сделает обязательно, иначе не сможет жить спокойно.
Подумав так, Лина почувствовала себя легко.
Только что принятое решение снимало всякую неуверенность, и теперь она знала, что ей предстоит сделать.
"Я убью его".
С этой мыслью Лина шагнула в подворотню и направилась в глубь двора, где, пройдя сквозь сломанную стену, можно было оказаться на территории стройки, а дальше, за постоянно распахнутыми железными воротами, был двор, выходивший на соседнюю улицу.
Она часто пользовалась этим проходом, и в который уже раз прочитала знакомую надпись, сделанную аэрозольным маркером.
Надпись гласила:
"Кислое - ништяк!"
Лина понимала, что кислое - иногда действительно ништяк. Например - лимон или клюква. Однако в этой надписи был какой-то скрытый от нее тайный смысл, и она в который уже раз подумала о том, что нужно бы спросить у кого-нибудь, что же это за таинственное "кислое".
И, как всегда, уже через десяток шагов забыла об этом.
Войдя на стройку, Лина замедлила шаг и, внимательно глядя под ноги, стала осторожно пробираться между кучами строительного мусора. Она так увлеклась этим ответственным делом, что вздрогнула, когда за ее спиной вдруг раздался резкий и неприятный женский голос:
- Слышь, красотка, погоди-ка!
Лина резко остановилась и обернулась.
В десяти метрах от нее стояла, подбоченившись, та самая девица, которая в зале суда бросала на Лину недобрые взгляды. Подружка Червонца. На этот раз в ее глазах было нечто другое, а именно - торжество и уверенность. Сердце Лины заколотилось… Неужели эта девица следила за ней? Но откуда она знает о планах Лины… Не могла же она прочитать ее мысли?
Наверное, страх отразился на лице Лины, потому что подружка Червонца, а это была именно она, криво усмехнулась и сделал шаг вперед. Лина хотела убежать, но страх парализовал ее. Глядя на Лину, как удав на кролика, Бастинда медленно приближалась к ней.
- Ну что, сучка гладкая, - сказала Бастинда, подойдя вплотную к своей жертве, - ты думаешь, я не видела, как ты пялилась на моего Червонца?
Лина испуганно смотрела на нее, широко раскрыв глаза, и не могла выдавить ни слова.
- Баба, она сердцем чует, - продолжила подружка Червонца, - вот и я чую, что ты, гнида рыжая, задумала какой-то косяк. А чтобы ты даже и думать об этом не могла, я тебя немного поучу.
И Бастинда вдруг сильно ударила Лину кулаком прямо в грудь. Та пошатнулась и попыталась закрыться руками. По ее лицу потекли слезы.
- Это тебе, чтобы сиськи берегла, - прокомментировала Бастинда свое действие, - а это для разнообразия.
И она ударила Лину в живот.
Согнувшись от боли, Лина схватилась обеими руками за живот. Ее ноги подкосились, и она рухнула на колени. Девушка затравленно огляделась в поисках пути к бегству. Надо что-то делать, надо как-то спасаться, иначе эта жуткая тетка сейчас убьет ее… Лина с трудом перевела дыхание и вдруг заметила лежавший прямо перед ней на земле метровый кусок толстой рифленой арматуры.
В это время Бастинда, достав сигареты, закурила и, глядя сверху вниз на Лину, сказала:
- Боишься, милашка? Правильно делаешь, - и она глубоко затянулась. - Сейчас я тебя прикончу.
Лина, лихорадочно обдумывавшая пути к спасению, поняла, что у нее есть только один шанс. Дрожащими руками она схватила арматурину и, словно шпагой, ткнула ржавой увесистой железякой в лицо Бастинды.
Удар, а точнее - укол пришелся прямо в глаз, и Бастинда, выронив сигарету, с хриплым воплем схватилась за лицо. Она сделала несколько шагов назад, повернулась и бросилась наутек.
Но убежала она недалеко.
Из-за угла дома, подскакивая на кочках и обломках кирпичей, выскочил заляпанный раствором грузовик. За его рулем сидел Женька Мякишев, который возил на стройку стройматериалы и портвейн. Зажав в зубах "беломорину", он лихо вертел баранку, объезжая крупные препятствия - такие, как бытовка, стена дома или экскаватор. Более мелких деталей пейзажа он просто не замечал.
Не заметил он и Бастинду, которая, выскочив из-за угла, споткнулась и упала прямо под колеса. Грузовик этого тоже не заметил, подскочив не больше, чем на обычном кирпиче. А Женька в этот момент увидел стоявшую на коленях рыжую девицу с железкой в руке и, высунувшись из кабины, прокричал:
- Привет, красотка! Стройку грабим?
Поднимая клубы пыли и подскакивая, грузовик промчался по территории стройки и, попав в ворота с первого раза, скрылся.
Народ требовал портвейна, и Женька спешил в магазин.
Выронив арматурину, Лина оцепенело смотрела на то, что еще секунду назад было живой Бастиндой.
Споткнувшись, боевая подруга бандита Червонца взмахнула руками и полетела головой вперед. В тот же миг, когда она врезалась лицом в замусоренную землю, на ее голову с ходу наехало левое переднее колесо грузовика. Череп Бастинды треснул. При виде этого Лину затошнило, и все, что было у нее в желудке, тут же оказалось на земле. Вытирая губы и кашляя, она никак не могла оторвать глаз от окровавленного трупа.
В это время из-за недостроенной стены послышался дикий крик:
- Вира, еб твою мать!
Заскрежетало какое-то железо, и Лина, вздрогнув, огляделась.
Все было точно так же, как и две минуты назад, когда эта страшная мускулистая баба окликнула ее. Двор, похожий на сталинградские руины, был пуст, и Лина поняла, что ей пора уходить, причем уходить немедленно. Взглянув еще раз на мертвую Бастинду, она глубоко вздохнула, отряхнулась и заставила себя быстро идти в ту сторону, куда она шла до этих ужасных событий.
Выйдя на ярко освещенную солнцем улицу, она оглядела себя и, убедившись, что внешне с ней все более-менее в порядке, направилась в сторону Большого проспекта.
Глава пятая
ГЕРОИНОВЫЕ СТРАДАНИЯ
В одном из домов города Кливленда, штат Огайо, Соединенные Штаты Америки, в обычной четырехкомнатной квартире перед телевизором сидела пожилая женщина.
Елена Генриховна, мать Акулины, сидела на диване и смотрела по Русскому каналу третью серию знаменитого сериала "Место встречи изменить нельзя".
Павел Афанасьевич, ее муж и отец Акулины и Аркадия, был в командировке.
Работая курьером в небольшой оптово-розничной конторе, принадлежавшей удачливому русскому эмигранту, он часто бывал в разъездах, и Елена Генриховна оставалась с Аркадием одна.
Исцеление Аркадия от наркотической зависимости проходило через пень-колоду, потому что американские специалисты сочли возможным не помещать его в стационар, а лечить амбулаторно, и теперь происходило что-то непонятное.
Пнем Аркадий посещал клинику, где ему делали уколы, проводили психотерапию и прочие, по мнению Павла Афанасьевича, шарлатанские процедуры, а вечером шлялся неизвестно где и с кем. Возвращаясь домой за полночь, он сразу прошмыгивал в свою комнату и запирался в ней.
Ночью Елена Генриховна слышала, как он гремит на кухне кастрюлями, и ее материнское сердце несколько успокаивалось. Сыночек голоден, а значит - не под воздействием наркотиков.
Это нелепое представление о наркомании появилось у нее еще в России после случайного разговора с соседкой по лестничной площадке. Понизив голос, Виолетта Марковна доверительно сказала тогда:
- Вы, Леночка, смотрите - если Аркаша голоден, если он ест, значит - он не под наркотиками. Наркоманы - они, знаете ли, не нуждаются в пище. Поэтому они такие худые. А если ест - значит, все в порядке.
Нетех пор любящая, но не очень умная мать бдительно следила за тем, как питается ее непутевый сын. Она сама любовно называла его непутевым, не желая видеть того, что на самом деле Аркадий давно уже превратился в законченного подонка, место которому в лучшем случае - в больнице тюремного типа.
Она винила во всем общество, улицу, школу, правительство, милицию, но суть дела от этого не менялась. Павел Афанасьевич, который относился к Аркадию совсем иначе, сказал ей однажды:
- Лена, ты не понимаешь, что происходит. Твой любимчик Аркаша смертельно болен. Но если за дело не взяться серьезно, то есть - если не изолировать его от общества, в котором он может доставать наркотики, то скоро ему придет конец.
Елена Генриховна тут же заплакала и сказала, шмыгая носом:
- Я всегда знала, что ты не любишь Аркашу. Ты заботишься только о Лине, а на сына тебе наплевать.
И она была совершенно права.
В их семье сложилось так, что всю родительскую любовь, все внимание Павел Афанасьевич действительно отдавал одной только Лине, но справедливости ради следует заметить, что точно такое же положение было и с Аркадием.
Только наоборот.
Елена Генриховна лелеяла и пестовала его, оставив заботы о Лине Павлу Афанасьевичу. И получалось, что у отца была дочь, а у матери - сын.
Увидев слезы на лице жены, Павел Афанасьевич поморщился и сказал:
- И нечего нюни разводить. Точно тебе говорю - если его не посадят, быть беде. А вообще - можно считать, что беда уже случилась. Если человек болен чумой - он обречен смерти.
Эту фразу он вычитал в какой-то книге, и теперь представился случай удачно ввернуть ее в серьезный разговор.
- Смерти? - Елена Генриховна подняла на мужа испуганные глаза. - Да что ты такое говоришь, Павлик?
- Да, обречен, - сурово кивнул Павел Афанасьевич.
Елена Генриховна вскочила с дивана и, выбежав в другую комнату, громко хлопнула дверью.
Этот разговор произошел несколько дней назад, и в тот же вечер Павел Афанасьевич уехал в Детройт с образцами товаров. Вернуться он должен был завтра, а сейчас Елена Генриховна сидела на диване, поджав ноги, и смотрела, как на экране телевизора Глеб Жеглов и Володя Шарапов гонялись за коварным и неуловимым Фоксом.