Очень кстати в дверь постучали, и появился собственной персоной сеньор Харамильо Ховельянос. В кремовом костюмчике, дымчатых очках с позолоченной оправой и атташе-кейсом из натурального крокодила. Может быть, это был уже не тот кейс, который я два года назад видел в Горном шале, когда он служил у Эухении Дорадо, но бляха-монограмма на нем была все того же фасона: "Jaramillo Jovellanos, advocate". Надо сказать, что, войдя в палату и поприветствовав кивками почтительно пропустивших его охранников, он был не на шутку удивлен тем, что увидел на больничной койке не совсем того человека, которого предполагал увидеть.
- Миссис Браун, - произнес он с должным тактом, - мне бы хотелось переговорить с вами о делах, которые не требуют широкой огласки. Может быть, нам стоит найти более удобное помещение?
- Зачем же, - возразила Марсела, - надеюсь, сестра Тина не будет в претензии, если мы ее попросим выйти?
- Тина? - переспросил я, глянув на пожилую медсестру, и вспомнил, что уже слышал, как ее зовут. Но теперь, когда мне стало хорошо видно ее лицо, черты его показались мне более чем знакомыми. И не потому, что однажды я ее мельком видел. А потому, что уже четыре раза, засыпая, оказывался в ее обществе. Там, в Пещере Сатаны, где переживал все события, давным-давно пережитые уже несуществующим Майком Атвудом. Конечно, очкастая и длинная, но совсем юная (с моей нынешней точки зрения), белобрысая и упрямая учительница физики, благодаря которой Майк испытал массу неприятностей - одно купание в подземной речке чего стоило! - имела весьма отдаленное сходство с сухопарой медсестрой, явно перевалившей за полтинник. Но все-таки это сходство было, и я успел его разглядеть, прежде чем сестра удалилась, сказав на прощание строгую фразу по-английски:
- Я надеюсь, что мое отсутствие не скажется неблагоприятно на состоянии больного. Позовите меня, если будет необходимо.
Харамильо, когда настаивал на конфиденциальности беседы, явно имел в виду не сестру. Он посмотрел на меня, давая понять Марселе, что есть еще один лишний товарищ.
- Познакомьтесь, сеньор Ховельянос, это мой муж, Ричард Браун. - Марсела перешла на родной язык.
- Странно… - несколько удивившись, пробормотал Харамильо. - Неужели? Я представлял себе его несколько иначе.
- У вас есть какие-то сомнения? - насупилась Марсела.
- Видите ли, я имел честь встречаться с вашим супругом на бывшей асиенде "Лопес-23" и боюсь, что сейчас вижу совсем другого человека. Правда, я его тоже видел в позапрошлом году у нас на Хайди. Но внешне они совсем не похожи…
- Какая ерунда, сеньор Ховельянос. Неужели вы, видевший моего мужа один-два раза, лучше запомнили его, нежели я, прожившая с ним тринадцать лет?
- Конечно, конечно, - с батрацкой покорностью произнес адвокат, - но боюсь все-таки, что госдепартамент США вряд ли идентифицирует личность этого человека с мистером Ричардом Брауном. Пока окончательного, официального ответа из консульства я не получил, но боюсь, что мы просто обратились не по адресу. Вам следовало обратиться за подтверждением в консульства Колумбии или России.
- Колумбии? России? - Марселочка выпучила глазки. - При чем здесь эти бандитские страны?
- Я бы не давал таких резких оценок, - поморщился Харамильо, - но у меня есть достаточно точные сведения, что сеньор, которого вы признаете своим супругом, на самом деле является либо гражданином Колумбии Анхелем Родригесом, либо, что еще более вероятно, гражданином России Дмитрием Бариновым. В августе 1994 года он въехал на Хайди по российскому паспорту, но впоследствии у него обнаружилось еще и колумбийское гражданство. Президент Соррилья, который до сих пор находится под следствием по обвинению в коррупции и злоупотреблении властью, насколько мне известно, оформил для сеньора Родригеса и хайдийское гражданство. Не знаю, хотя это не поздно уточнить, аннулировал ли МИД Хайди паспорт, выданный в 1994 году, но то, что в прокуратуре республики лежит дело о нарушении правил воздушного движения, возбужденное против владельца личного самолета "Гольфстрим" хайдийского гражданина Анхеля Родригеса, это точно.
- Чего? - не выдержал я, малость не въехав в ситуацию. - Какое нарушение правил полетов?
- Я не вдавался в тонкости вопроса, - улыбнулся Ховельянос, - но вам и вашему пилоту инкриминируется взлет с аэродрома Сан-Исидро без получения установленного разрешения. По хайдийскому законодательству это наказывается тюремным заключением на срок от трех до пяти лет с конфискацией воздушного судна или выплатой штрафа в размере полной стоимости воздушного судна. Ордера на ваш арест прокуратурой выписаны, но ни вы, ни пилот не арестованы. Идет переписка с МИД и прокуратурой Колумбии, но пока никакого решения не принято…
- Все это очень странно, сеньор Ховельянос. То, что мой супруг в некоторых случаях выступал под именем моего покойного брата, для меня не новость. Был даже случай, когда он выступал в качестве гражданского мужа команданте Эстеллы Рамос…
Надо же! А я-то, когда перебирал в памяти все случаи своего бракоделия, про Киску и не вспомнил.
- А о его женитьбе на сеньоре Соледад, ныне пропавшей без вести, вы тоже осведомлены?
- Так же, как и о том, что она пропала вместе с Эстеллой Рамос, - не моргнув глазом произнесла Марсела.
- Но у данного господина, - ухмыльнулся Харамильо, - было еще две супруги, не считая вас. С одной он официально разведен - это Елена Баринова.
- Сукин сын даже произнес имя и фамилию без акцента. - А с другой, в девичестве Викторией Мэллори, он и сейчас состоит в законном браке.
- Какая чушь! - прошипела Марсела, но я подумал, что меня ждут серьезные неприятности. - Я знаю, что Дикки всегда имел большое сердце, но ни одна гадина, которой посчастливилось с ним переспать, не может предъявить на него больше прав, чем я.
Бедняжка, конечно, ошибалась, но я не удержался от того, чтобы не поцеловать ей руку. В благодарность за теплые слова обо мне и легкое самоотвержение.
Наверно, Ховельянос продолжал бы пакостить нашему дружному семейству, но тут обстановка, как это часто бывало в моей биографии, изменилась кардинальным образом.
За дверью послышалась какая-то отчаянная возня, шум явно мордобойных ударов и ругань, - то есть весьма нехарактерные для больницы звуки. Нечто подобное я уже однажды переживал, когда Сарториус налетел на клинику Джона Брайта. Охранники, стоявшие у двери внутри палаты, выдернули из кобур "магнумы".
Честно сказать, я не почувствовал от всего этого прилива сил и энергии. Напротив, мне очень захотелось убраться отсюда куда-нибудь подальше, например, в тундру какую-нибудь, где нет таких проблем.
Дверь вышибли дяденьки в синих куртках и кепочках бейсбольного образца. На вид они были не намного мощнее Марселиных охранничков, но сделали их очень быстро и профессионально. Правда, те не решились стрелять и правильно поступили, потому что тогда бы их не просто пошвыряли носом в пол, но изрешетили бы в клочья. Еще хуже было бы, если бы эти профессионалы невзначай и мне свинца накидали. Я от недостатка тяжелых металлов в организме никогда не страдал.
Охранники не стреляли и не оказывали сопротивления по одной простой причине. На спинах вломившихся молодцов яркой краской было написано "La polizia". Стало быть, они валяли охранников не от скуки и желания кого-нибудь отоварить, а в силу государственной необходимости. Из этого можно было сделать утешительный вывод, что ежели меня и заберут, то культурно и без мордобоя.
- Не двигаться! - Детины приставили стволы автоматов к затылкам распластавшихся на полу охранников. Какой-то тип салфеткой подобрал с пола "магнумы", выбитые из рук охранников, и сунул их в полиэтиленовый пакет, как будто это были орудия преступления.
- Сеньора Марсела Браун? - спросил появившийся в комнате седой мужик в распахнутом пиджаке.
- Да-а, - пробормотала та.
- Я комиссар полиции Ксавьер Онейда. Предъявите документы, пожалуйста.
Марсела полезла в сумочку, достала паспорт и протянула его комиссару Онейде. Тот поглядел, полистал, а затем объявил сугубо официальным тоном:
- Вы задержаны по подозрению в причастности к с свершению уголовного преступления. Прошу следовать за мной.
- Какое преступление? - совершенно обалдело с просила Марсела.
- Это я объясню вам в управлении, - ответил Онейда. - Не вынуждайте меня применять силу.
- Я адвокат сеньоры Браун! - веско выступил вперед Ховельянос. - И имею право знать, в чем подозревается моя клиентка.
- В таком случае вы можете проехать с нами и присутствовать при допросе.
- Я должен оповестить об этом консульство США.
- Мы предоставим вам такую возможность. - Комиссар Онейда выглядел вполне респектабельно. Я даже позавидовал Марселе. Черт его знает, какая публика за мной приедет…
- А охрана? - обиженно спросила Марсела. - Вы им тоже собираетесь предъявить обвинения?
- Пока речь идет только о задержании, - сказал комиссар, - если ваша непричастность будет установлена, мы всех отпустим.
- Но у меня здесь больной муж! - вспомнила Марсела.
- Вы оставляете его в клинике, а не под забором. С ним все будет в порядке. Мы поставили в известность профессора Кеведо.
Охранников вывели дяди с надписями "La polizia", Марсела и Ховельянос вышли сами в сопровождении Онейды.
Вошла очень довольная собой сестра Тина. По-моему, ее очень устраивало, что полиция забрала Марселу и ее подручных.
- Сейчас вам принесут завтрак, - сообщила она. - Конечно, такого изобилия, которое едва не стоило вам жизни, я обещать не могу, но это питание вполне соответствует вашему состоянию.
- У меня к вам один вопрос, сеньора, - решился я. - Вы всю жизнь работаете медсестрой?
- Нет, - ответила она, - только последние три года.
- А до этого?
- До этого я десять лет была домохозяйкой.
Поскольку поверить, что ей еще нет тридцати, мне было трудно, я задал еще один вопрос:
- Мне почему-то кажется, что вам доводилось преподавать в школе.
- Да, я преподавала физику. Сразу после окончания университета.
Так! Похоже, все подтверждается.
- Простите, а ваша фамилия не Уильямс?
Сестра Тина посмотрела на меня внимательно, словно бы пытаясь припомнить мою физиономию.
- Да, моя девичья фамилия Уильямс. А сейчас я ношу фамилию своего покойного мужа, Мэлтворд. Кристина Эннабел Мэлтворд, если быть совсем точной. А почему вы подумали, что моя фамилия Уильямс?
- Дело в том, - произнес я, - что у моего знакомого, Майкла Атвуда, физику в школе преподавала мисс Тина Уильямс…
- Вы были знакомы с Майком? - На лице миссис Мэлтворд появилась грустная, ностальгическая улыбка. - Это был большой фантазер и романтик… Позвольте, но он ведь, кажется, погиб во Вьетнаме? А вы, по-моему, в те годы были еще совсем ребенком.
- Он не погиб во Вьетнаме, - ответил я, - он получил сильную контузию и полностью потерял память, почти так же, как я в недавнее время. Потом она частично восстановилась.
- Удивительно, - в некотором смущении произнесла Тина. - Он жив?
- Нет. - Мне пришлось печально помотать головой. - Он умер два года назад.
- Печально… Наверно, от последствий контузии?
- Вероятно, они тоже сказались, - вздохнул я. - Но я не врач и не видел официального заключения. Он много рассказывал мне о том, как вы с ним заблудились в Пещере Сатаны…
Миссис Мэлтворд на какую-то секунду стала выглядеть встревоженной, а потом усмехнулась:
- Это была его любимая фантазия.
Тут уж я удивился.
- Фантазия? То есть он всю эту историю просто придумал?
- Конечно. Четырнадцатилетние подростки часто фантазируют на подобные темы. Наверно, и вы, когда были в этом возрасте, мечтали о приключениях и робинзонадах.
- Но ведь я-то видел его уже взрослым. В такие годы редко помнят о том, что придумывали в отрочестве. А если и помнят, то не любят пересказывать посторонним.
- Ну, это не вам судить. Вы сами еще достаточно молоды, чтобы знать, как ведут себя те, кому за сорок. А то, что в зрелости некоторые мужчины страдают от недостатка подвигов, совершенных в молодости, вам известно? Точно так же, как женщины с вполне благополучной биографией страдают оттого, что всю жизнь не совершали никаких безумств и мирно прожили с одним-единственным законным мужем, которому даже не изменили ни разу. Конечно, не все, но многие. Так хочется поразить воображение молодого собеседника рассказами о своих приключениях, а рассказывать не о чем. Вот и приходится вспоминать то, что когда-то пригрезилось в юности.
- Атвуд все-таки повоевал во Вьетнаме, - заметил я, - наверно, там у него было достаточно приключений, чтобы рассказать о них. А он предпочел рассказать какую-то выдуманную историю…
- Человеческая психология многогранна. Бывает и такое, когда о реальных и даже действительно увлекательных приключениях вспоминать не хочется, а придуманные греют душу.
Тут появилась какая-то незнакомая сестра, которая прикатила столик с больничной пищей, и беседу пришлось прервать. Миссис Мэлтворд занялась заполнением каких-то бумажек, а я едой. Меня после подкормки сперва повело в туалет, а потом потянуло в сон. Надо сказать, что этому сну я предался с удовольствием, ибо уже почти не сомневался: меня ждет продолжение сериала "Тина и Майк в Пещере Сатаны". Причем само по себе было интересно, что теперь я уже знал точно: в этой, по словам Тины, придуманной истории действуют вполне реальные люди. А раз так, то, может быть, вовсе не все, что я увижу, есть продукт буйной отроческой фантазии.
Ко мне, сытому и умиротворенному, вернулись ощущения сырого холода и смертельной усталости, голода и страха…
Дурацкий сон N 5 Дмитрия Баринова. Подземный дом
…Дверь оказалась запертой, но на связке нашелся ключ и от нее. Сразу за дверью обнаружилась крутая лестница, подниматься по которой на посиневших от холода ногах было очень тяжело. Не знаю, как бы я сумел взобраться, если бы Тина не поддерживала меня за плечо. Сама она тоже пошатывалась и цеплялась за перила. Но все-таки мы добрались до верхней площадки, где на кафельном полу лежал коврик для вытирания ног, а дальше была застекленная дверь. Тут ключ не понадобился, должно быть, хозяева считали, что ее запирать не нужно. Мы очутились в маленьком холле, где на вешалке висело несколько курток и комбинезонов, стояли резиновые сапоги с длинными голенищами, несколько пар нечищеных рабочих ботинок и домашние туфли.
- Эй, кто-нибудь! - позвала Тина. Я не мог держаться на ногах и плюхнулся в кресло, стоявшее в углу холла. С одежды стекло далеко не все, меня била мелкая дрожь.
(По-видимому, я-Майк на какое-то время потерял сознание. Мне, Баринову, после этого привиделось еще несколько не связанных по времени и месту отрывков.) …Мисс Уильямс стаскивала с меня мокрую одежду. Это происходило в ванной. Она окунула меня в теплую воду, которая показалась мне кипятком. Еще было много мыла, которое лезло в глаза и щипало. Потом она вытащила меня из ванной, завернула в полотенце и опять стала растирать, хотя мне стало жарко. Была струя горячего воздуха из фена… (Обрыв памяти.) …Тина несла меня на руках, как младенца, закутанного в целую кучу тряпок… (Обрыв памяти.) …Она вливала мне в рот из ложки что-то спиртное, от которого мне стало еще жарче… (Обрыв памяти.) …Сатана сидел на троне и, потрясая сумочкой Тины, во всю глотку кричал голосом нашего школьного директора: "Вы уволены, мисс Уильяме!" Вокруг него бесновались черти, исполняя "Пляску дьяволов" из одноименного грота. Один из чертей отделился от толпы и подскочил ко мне, потрясая какой-то бумажкой, светившейся зеленоватым сиянием. У него было лицо Тэда Джуровски: "Будьте добры, мистер Атвуд, передайте своим родителям счет за поиски, которые нам пришлось проводить по вашей вине! Вы облегчили их карман на сто тысяч долларов! И пусть они вас хорошенько высекут!" Сатана, восседавший на своем троне, злорадно захохотал, черти заверещали и завыли. Откуда-то посыпались огромные камни, очень похожие на тот ящик, который Тина притащила в ангар…
(Это было любопытное ощущение довольно редкого явления - сна во сне. При том, что первичный сон воспринимался как полная явь, в том, что вторичный сон есть только сон-кошмар и ничего больше, у меня-Атвуда не было ни малейшего сомнения. Видимо, это объяснялось тем, что разум Атвуда уже осознал этот факт. Поэтому леденящая жуть, которую испытывал, видя этот сон, мальчишка-Атвуд, была в значительной степени разбавлена самоиронией зрелого Атвуда, вспоминавшего свой детский страх. Напугавшийся четырнадцатилетний Майк Атвуд сразу же проснулся, а я-Баринов из искусственной реальности не вышел.) …Я очнулся под теплым одеялом, на сухой и свежей простыне. Было темно, но не так, как в пещере, потому что на столике вблизи моей кровати светился розовый фаянсовый ночник с шелковым абажуром. У противоположной стены находилась еще одна кровать, где, судя по лежащим на столике очкам, спала мисс Уильяме. С нее чуть-чуть сползло одеяло, и было видно ее округлое незагорелое плечо, а также соломенная копна волос, разметанных по подушке.
Комната походила на дешевый гостиничный номер, какие бывают в мотелях. Кроме двух кроватей и столика с ночником, тут были еще тумбочка с телефоном и два кресла. На стене висело небольшое зеркало. А вот окон не имелось, но воздух был сухой, теплый и свежий, должно быть, тут работала хорошая вентиляция.
Спал я, как выяснилось, совсем голышом, видно, мисс Уильяме, стянув с меня мокрую одежду, куда-то ее повесила сушиться. Мне стало немного стыдно, что учительнице пришлось обращаться со мной, как с младенцем, но, с другой стороны, то, что я не чувствовал никакого недомогания и даже не простудился, похоже, было ее заслугой. Оказывается, она вовсе не такая дура, как я думал раньше.
Под одеялом было тепло и уютно. Можно было валяться и дальше, но мне очень захотелось в туалет. Для того, чтоб туда сходить, нужно было обязательно вылезти из кровати, а кроме того, знать, где этот туалет находится. В комнате была только одна дверь, всего в трех шагах от моей кровати, но я не знал, что за ней расположено. Я вообще плохо представлял себе, где нахожусь. Даже не знал, поднялись мы на поверхность земли или все еще находимся в пещере. Поскольку окна в комнате не было, второе было вероятнее. Я решил потерпеть. Может, придет кто-то и принесет одежду. Но никто не шел. Терпеть, как известно, до бесконечности нельзя. Мне показалось, что можно на все наплевать и вылезти, лишь бы пузырь не лопнул. Но тут заворочалась мисс Уильямс, и вылезать я не решился.
Оказывается, она тоже спала совсем голышом. Пока она спала, закутавшись в одеяло, я видел только плечо и волосы, но тут она вздумала повернуться на спину, и одеяло сползло у нее с груди. Глаз она не открывала, должно быть, все еще продолжала спать, а потому отругать меня за то, что я подсматриваю, не могла. На всякий случай я накрылся с головой, но оставил небольшую щелочку для воздуха.
Без очков Тина Уильяме выглядела менее противно, ее даже можно было назвать симпатичной. Но я разглядывал не лицо. Плечи и руки, лежавшие поверх одеяла, меня тоже особо не интересовали. А большие белые титьки, которые у нее случайно выползли наружу, меня словно примагнитили. Несколько раз пытался зажмуриться, чтоб их не видеть, но глаза упрямо открывались и пялились, пялились, пялились…