Она приветливо кивнула Комбату, давно уже привыкнув к тому, что этот высокий сильный мужчина появляется во дворе, возвращаясь с пробежки, как раз в тот момент, когда она заканчивает работу. Борис Рублев тоже приветливо махнул рукой немолодой женщине. У подъезда он остановился, несколько раз присел, подпрыгнул на месте и направился вверх по лестнице, лифтом во время утренних пробежек Рублев не пользовался.
Поднявшись к себе в квартиру, Комбат в большой комнате еще минут двадцать подымал гири, отжимался от пола, приседал, качал пресс, короче говоря, основательно помучил свое сильное тело, и после этого, поставив на плиту чайник, отправился принимать холодный душ.
Помывшись, Рублев остановился возле зеркала, пригладил мокрые волосы, прикоснулся пальцем к усам, к жесткой черной щеточке.
"Так, теперь побреемся".
Тщательно намылившись, мужчина взял опасную бритву и провел по мыльной щеке. Каждое движение Рублева было уверенным, и единственное, что испортило его ровное настроение, так это порез на щеке. Одно неосторожное движение - дернулась рука, и бритва оставила длинный кровоточащий след.
- Черт подери, - пробурчал Комбат, - вот незадача. Что это со мной такое?
Порез немного испортил настроение, Комбат был суеверен и кровь на щеке воспринял как дурной знак.
Сняв остатки пены, вымыв лицо холодной водой, Рублев плеснул в ладонь одеколона и прижег ранку.
Кровь остановилась, он улыбнулся своему отражению, чайник на кухне засвистел.
- Ну вот, сейчас позавтракаем и по делам - он сам знал, что в половине десятого должен быть на Другом конце города.
Вчера в полдень он абсолютно случайно встретил своих подчиненных, двух братьев-близнецов. Узнал их мгновенно, со спины. Ребята шли в кожаных куртках, хотя, какие там ребята, это он привык так их называть, а сильные высокие мужчины с крепкими шеями, коротко стриженные, без шапок, без зонтов в руках. Комбат увидел их из машины и просигналил. Один из парней обернулся и с интересом посмотрел на машину.
Стекло отсвечивало, и мужчина не мог видеть водителя, Комбат подъехал ближе, опустил боковое стекло и негромко окликнул:
- Эй, Решетников, сержант Решетников, ты меня слышишь.
От голоса Комбата на лице широкоплечего мужчины появилось странное выражение. Он вздрогнул и весь насторожился, подобрался, а затем появилась широкая улыбка.
- Е-мое, - воскликнул мужчина, подбегая к машине, - комбат, товарищ майор, Борис Иванович, вот так встреча!
Второй Решетников тоже подбежал к машине, и братья буквально выволокли Комбата из салона и принялись трясти его руки, тискали за плечи. Рублев уже и сам был не рад, что окликнул этих двоих.
- Вот это встреча! А нам Андрей Подберезский говорил, что ты где-то в Москве, Борис Иванович, мы даже как-то пару раз тебе звонили, но телефон не отвечал.
- Да, ребята, я уже давно в Москве. А вы как?
- А что мы, - ответили братья Решетниковы в один голос, - у нас все классно, товарищ майор, работаем в охранном агентстве, - чересчур четко и немного по-военному отрапортовали мужчины, - работа непыльная, платят хорошо. Службу несем исправно, как у нас говорили, через день на ремень, иначе говоря, сопровождаем ценные грузы.
- А что возите? - спросил Комбат.
- А кто его знает, мы же грузы не проверяем.
Нам сказали охранять, мы и охраняем. Надо например, завезти из Москвы в Нижний, из Нижнего в Ростов, нас нанимают, мы с оружием, все как положено. А выто, а ты-то, Борис Иванович, чем занят?
Комбат замялся.
- Я, ребята, ничем не занят, получаю пенсию.
- Как это пенсию? - изумились братья Решетниковы, словно бы они и не знали, что Комбат ушел из армии и сейчас живет как и на что получится.
- Всякие дела случаются, - рассматривая своих бывших подчиненных, сказал Рублев. - А вы все такие же - орлы.
- Да, Борис Иванович, спортом занимаемся, правда, времени немного, да и не гоняют нас так, как вы в свое время.
- Если бы я вас не гонял, может быть, мы и не встретились на этой площади.
- А что мы здесь стоим? - заговорил Сергей Решетников. - Пойдемте зайдем куда-нибудь, Борис Иванович, мы вас угощаем.
- Да я и сам вас, ребята, могу угостить.
Братья явно обрадовались неожиданной встрече со своим командиром.
- Нас там, Борис Иванович, из Спецназа в агентстве четверо, - и Сергей Решетников принялся рассказывать о тех, кто работает с ними и охраняет грузы.
Комбат слушал, кивал, но с места не двигался, стоял у своей машины.
- Пойдемте, пойдемте, Борис Иванович, можем пойти даже к нам домой, наш батя обрадуется, увидев вас. Он о вас все знает.
- Это хорошо, - почему-то с сомнением в голосе произнес Комбат.
- Идемте, идемте, мы здесь недалеко живем, в переулке на углу.
- Нет, ребята, у меня кое-какие дела, - Комбат посмотрел на свой трофейный хронометр.
Братья Решетниковы улыбнулись, они помнили эти часы еще по Афганистану.
- Жив будильник, да, Борис Иванович? - спросил младший брат, которого младшим звали за то, что родился на несколько минут позже старшего.
- Жив, жив, славу Богу, тикает, отсчитывает секунды жизни.
- Помним мы ваши часики, помним.
- Ну, ребята, я рад, что у вас все хорошо.
- Да, у нас все хорошо, просто прекрасно.
- Слушайте, Борис Иванович, товарищ майор, идите к нам работать командиром, кого-кого а вас возьмут, не задумываясь, мы о вас рассказывали, да и наши все поддержат. Знаете, сколько у нас афганцев работает?
- Ну и сколько? - на всякий случай спросил Комбат.
Двенадцать человек, все парни что надо, двое из спецназа перешли к нам, платят у нас лучше. Да и работа полегче.
- А что опасно работать-то? - спросил Комбат.
- Всякое бывает, иногда наскакивают бандиты.
Грузы ведь ценные возим, иногда компьютеры, телевизоры, технику, вообще-то, дорогие вещички. Иногда деньги сопровождаем из аэропорта до банка. Нам-то все равно, что охранять, главное, чтобы платили исправно.
- И много платят? - поинтересовался Борис Иванович.
- Не так чтобы очень много, но на жизнь хватает. Иногда премию подбрасывают по сотке или по две на брата.
- Долларов? - спросил Комбат.
- Конечно, долларов, а чего ж еще? Рублей, что ли? Ими теперь только правительство бюджет меряет, что бы непонятнее было. Вот вы знаете, сколько нулей в триллионе?
- Знаю.
- Сколько?
- Много, а вы сами знаете ли?
- - А нам и не надо. Зарплату все равно миллионами дают.
Пойдемте, пойдемте, - проговорил Сергей, уцепившись за локоть Рублева.
Часа два сидел Комбат за столиком в кафе. У ребят был выходной, они никуда не спешили. Так же не спешил и Рублев, воспоминания лились рекой. Они вновь сквозь серый городской пейзаж видели то, что было недоступно другим: то горы, то предрассветные пустыни, то ночные пустыни, атаки, штурмы, захваты.
Комбат словно бы помолодел, его глаза сверкали, и лишь время от времени лица парней и их командира становились грустными. Это случалось в те моменты, когда вспоминали погибших, тех, кто остался там, в невидимых московским прохожим пейзажах чужой страны. И тогда рюмки поднимались молча, и так же молча осушались.
Потом слово за слово, и опять воспоминания лились рекой.
- Давайте позвоним Подберезскому, - предложил Решетников-младший и, вообще, комбат, идите к нам работать. Мы вам будем подчиняться.
- А меня возьмут? - улыбнулся Борис Рублев.
- Вас? Да мы такие рекомендации дадим, что наш управляющий вас своим замом сделает.
- Не хочу я, ребята, больше командовать, работать, может быть, и пошел бы.
- Так идем, Борис Иванович.
Все это вспоминал Комбат, сидя за столом, жуя бутерброд и запивая крепким чаем. Сегодня он должен будет встретиться с братьями Решетниковыми и, может быть, пойдет работать в охранное агентство. Ведь чем-то же надо заниматься, не мотаться же по разовым поручениям Бахрушина по стране, разбираясь со всякими гадами, рискуя жизнью.
Может быть, ребята и правы, надо идти работать к ним. Контора у них негосударственная, так что, наверное, там будет спокойно. Найдется место, где он будет знать всех и его будут знать. А то, что он справится с работой, не вызывало у него никаких сомнений.
Позавтракав, вымыв посуду. Комбат принялся одеваться. О том, что ему принесет этот день, Борис Рублев даже не подозревал.
Глава 4
Стрелки часов показывали полночь, но Борис Рублев даже и не думал ложиться спать. Не было ни малейшего желания. Он смотрел на экран телевизора, на бегающих, суетящихся, стреляющих друг в друга гангстеров, и время от времени на его губах появлялась презрительная улыбка.
- Какая чушь!
"Разве так бывает в жизни? Вот например, я навидался в своей жизни всякого, и для кого они все это снимают? Ведь тут ни на грош правды. Ни на ломаную копейку. По стрельбе выходит, что в их автоматах по сто патронов, а в пистолетах по пятьдесят. Патроны никогда не кончаются, гранаты взрываются именно в тот момент, когда должны взорваться, огромные машины взлетают от взрыва в воздух как картонные и горят как бумажные, словно их облили еще и бензином. А люди-то какие живучие. Вот этот вот гангстер", - Комбат всмотрелся в лицо бандита на экране телевизора.
Лицо было снято крупным планом. Бандит зло смотрел с экрана прямо на Комбата.
"Вот его бьют, бьют, а он все вскакивает на ноги. Да никакой мужик, даже самый здоровый после таких ударов не смог бы подняться с пола, а он еще и улыбается".
Но как ни удивляло его сменяющееся изображение на экране эти бегающие, стреляющие, взлетающие на воздух люди, выключать телевизор не хотелось. Зрелище затягивало, захватывало, и Борис Рублев даже покусывал нижнюю губу.
- Во дают, во дают! - иногда ронял он скупые словечки, - да если бы на самом деле тебя вот так ударили, железным прикладом по затылку, ты бы, в лучшем случае, оказался в реанимации с сильнейшим сотрясением мозга, с расколотым черепом, с дробленой раной. И кости черепа торчали бы сквозь твою лысину. А ты ничего, встаешь! Бегаешь, хватаешь УЗИ и начинаешь стрелять.
Борис склонил голову.
- Ну вот сейчас тебя, придурка, угробят. Что же ты лезешь прямо под пули, если ты такой опытный. Я бы, например, лег и пополз, затем вскочил, перепрыгнул бы вон за ту горящую машину и уже с той позиции открыл бы огонь. И стрелял бы я не так, как ты - направо и налево, стрелял бы прицельно, вел бы точный огонь. Ну, это уже совсем ни к черту!
Борис Рублев даже скривился, когда рядом с лысым гангстером взорвалась граната, а гангстер в этот момент прилег на бетонный пол.
"Если бы на самом деле граната взорвалась в двух шагах от тебя, а ты не в окопе, причем глубоком, полутораметровом, от тебя бы только клочья полетели, мокрые от крови куски мяса, да подметки с кусками ступней отлетели куда-нибудь метров за тридцать-сорок. Чего-чего, а как взрываются гранаты в трех шагах я за свою жизнь насмотрелся.
Неужели у этих киношников нет нормальных консультантов, которые могут рассказать, как действует граната, как взрывается фугас, как стреляет автомат. Наверное, нет, а может быть, и есть, - остановил себя Комбат, - но кино есть кино. Тут все должно быть красиво и неважно - убедительно или нет. Самое главное, чтобы было зрелище. А ведь на самом деле бой, схватка, атака абсолютно незрелищны. Они страшны и ужасны.
Кровь стынет в жилах, когда вжикают, свистят над головой пули, а впереди рвутся снаряды, вываливая в небо тонны земли, камней, а потом эта земля, обгорелые камни падают тебе на голову. И если ты не успеваешь вовремя упасть, затаиться, прижаться к земле, ввинтиться в нее, как червь, как маленькая букашка, то клочья вырванные из твоего тела разлетятся на метров тридцать-сорок, и даже преданные друзья, верные и надежные, не смогут тебя сложить, не смогут собрать по частям.
Да, кино - это кино, а жизнь - это жизнь".
Наконец, гангстера застрелили. В него выпустили, по расчетам Комбата, чуть ли не тридцать разрывных пуль, а гангстер все еще полз, хрипел, кровь лилась у него изо рта так, словно бы он был не человек, а целлофановый мешок с кровью. Кровь хлестала изо всех дыр и пулевых отверстий, а гангстер продолжал ползти.
- Фу ты, какая чушь! - наконец сказал Рублев, нащупал пульт дистанционного управления и большим пальцем нажал красную кнопку.
Изображение на экране исчезло.
- Ой, кино, кино, - буркнул Комбат, - пойду-ка я, лучше выпью чайку, выкурю сигарету, да лягу спать. Хотя после подобных зрелищ заснуть, вообще-то, тяжеловато.
Он пошел на кухню, поставил чайник на плиту, и тут ему пришла в голову интересная мысль, что о своих действиях в экстремальных условиях он почти не вспоминает, а если вспоминает, то очень редко. А вот дурацкие фильмы он почему-то помнит хорошо.
Но о волшебной силе искусства он рассуждать не стал.
- Ладно, ну его к черту, это кино.
Хотя Рублев знал, что как только выпьет чашку крепкого чая, выкурит сигарету, то вернется в комнату, и рука сама, против воли потянется к пульту и нажмет кнопку "Play" и вновь на экране телевизора появится изображение, загремят, загрохочут выстрелы.
Засверкают лезвия ножей. Полетят в неприятеля гранаты. Люди станут убивать друг друга, и уже тяжело будет вспомнить из-за чего, собственно говоря, разгорелся сыр-бор, и почему узкоглазые пытаются уничтожить американцев - бойцов американского спецназа.
Что еще удивляло Комбата в фильмах, так это место действия - какие-то заброшенные заводы, какие-то огромные ангары - в жизни-то все происходит совсем по-другому. И стрелять зачастую приходится прямо на улице, а во время боевых действий никто в ангары не полезет, ведь там, как правило, ночью темно, полно всякого железа.
"Вообще, все эти фильмы - выдумки. Конечно, приятные, но выдумки. И несведущий народ, те, кому никогда не доводилось держать в руках автомат, пистолет, или гранату, смотрят на все это, затаив дыхание. Смотрят, переживают, вздыхают, задерживают дыхание и шепчут: "Доползи. Доползи. Надо добежать, ведь там свои, их надо спасти"".
Но досмотреть дурацкий фильм американского режиссера Комбату не дал настойчивый звонок в дверь.
- Что за чертовщина! Кто это так настойчиво ломится?
Рублев выключил плиту, так как чайник вскипел и неторопливо направился в прихожую к входной двери.
Он не стал спрашивать, кто за дверью и зачем пожаловал, не стал припадать к дверному глазку, а просто положил ладонь на дверную ручку, легко нажал ее вниз, а пальцами левой руки повернул ключ. Дверь открылась.
Прямо перед Рублевым стоял, тяжело дыша, Андрей Подберезский.
- Андрюха, ты что так дышишь? Собаки цепные за тобой что ли гонятся? Или что?
- Да нет, Борис Иванович, - переводя дыхание, произнес Подберезский и просто рукавом вытер вспотевший лоб.
- Тогда заходи, - Рублев на всякий случай выглянул, словно бы хотел убедиться, что по лестнице не бегут с рычанием и лаем огромные лохматые псы, оскалив желтые клыки. На лестнице было тихо, на площадке горела лампочка.
- Чего так поздно? - уже зайдя в комнату и предлагая гостю раздеться, спросил Рублев.
- Погоди, погоди, у тебя есть, Борис Иванович, сигареты?
- Конечно, есть, Андрюха. И чай есть, только-только закипел. Проходи на кухню, да не снимай ты свои башмаки, не разводи антимонию.
Подберезский, огромный, как двустворчатый шкаф, повертел головой на крепкой шее и прошел в кухню, а затем с трудом втиснул свои широченные плечи между холодильником и столом.
- Погоди, не рассказывай, - подняв вверх руку сказал Рублев, - сейчас я тебе налью чайку, выпьешь, затем поговорим.
- А водка у тебя есть? - жадно спросил Подберезский.
- Водка есть, если сочту: нужным, то и себе налью. Согласен?
- Так точно, - буркнул Подберезский, нервно затягиваясь сигаретой, той которую Комбат оставил на краю пепельницы.
- Ну, говори.
- Слушай, Иваныч, слушай, помнишь у нас в батальоне, там в Кандагаре был такой рыжий? Саша Шмелев.
- Саша Шмелев? - Комбат наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию.
Но в батальоне за те два года, что они базировались возле Кандагара, сменились сотни людей и запомнить всех, естественно, он не мог.
- Саша, говоришь, Шмелев?
- Ну да, он командовал расчетом птурсов, их еще всех взорвали прямым попаданием, весь расчет, один Сашка остался.
- Погоди, погоди, Андрюха, не гони, где их взорвали?
- На перевале, когда нас сбросили с парашютами ночью, а взорвали их утром.
- Что-то не припоминаю, - Рублев сжал пальцы, словно это нехитрое движение могло помочь вспомнить какого-то рыжего Сашу Шмелева, скорее всего сержанта, уцелевшего после прямого попадания.
- Ну и что дальше?
- Да ты еще все смеялся над его фамилией, шмель, шмель. А кликуха у него была Пехота.
- Ты бы так сразу и сказал, - расплылся в улыбке Рублев. - Сашка Пехота, а то рыжий Шмелев, командир расчета птурсов. Ну, конечно, помню, у него еще шрам на лбу был и татуировка на все плечо.
Конечно, помню Пехоту.
- Так вот, Иваныч, слушай, у него большие неприятности, - Влез куда-нибудь?
- Влез. Погоди, я тебе все с самого начала. Ты полковника Бахрушина давно видел?
- Недели две тому назад разговаривал с ним по телефону. А что такое?
- Пехоту милиция повинтила, избили по страшной силе, он вырвался, убежал, а они его опять догнали и, боюсь, что убьют в участке.
- А собственно говоря, в чем дело? Может есть за что?
- Да нет, Иваныч, ты же знаешь Пехоту, он, вообще, спокойный. По ерунде встревать не станет.
- Так что случилось с ним? Что?
- Насколько я знаю, его сын сцепился с торговцами наркотой, те его побили, пацан прибежал домой, Пехота посмотрел-посмотрел, да и пошел разбираться. Естественно, торговцев наркотиками, а там были какие-то негры, вьетнамцы, ну вся эта шваль, которой сейчас расплодилось в Москве выше крыши, он погонял. Погонял хорошенько, а тут, как я понял, милиция, они прикрывали этих торговцев. И давай его колошматить. Конечно, мужик он здоровый и не подарок, за себя постоять умеет. Ментов он двоих или троих отделал. Но их же было штук восемь, вот они его и взяли.
- И где он сейчас?
- Сын рассказывал, что увезли.
- А кто тебе звонил, Андрюха?
- Никто не звонил. Пацан приехал ко мне, они недалеко от меня живут. Матери как раз не было дома, она где-то в командировке с ревизией. Малому деться некуда, я говорю, разберусь. Сунулся в милицию, а они меня послали подальше, сказали, что друг мой сам настоящий наркоман, что у него нашли чуть ли не сто граммов наркоты. А откуда у Пехоты наркота, он последние три года даже пива не пьет, а курить, вообще не курил.
- Вот как, говоришь, пей чаек, Андрюха, пей.
- Да не могу, Комбат, пить чай, друг в беде.
- Да-а, понял, - сказал Комбат, - а я что могу сделать?
Борис Рублев рассуждал, глядя сквозь чисто вымытое стекло кухонного окна на ночной город.
- Как это что? У тебя авторитет. Я подумал, может, ты полковнику Бахрушину позвонишь. Ведь вы с ним приятели.
- Приятели-то, приятели, даже можно сказать, друзья, - буркнул Комбат, - но беспокоить серьезного человека.