- Здесь все в конечном счете решает эмир.
А эмир наверняка зол - ведь замочили не кого-нибудь, а его личного гостя. Нам с Володей можно держаться на суде и так и эдак. Если нас гарантированно вытащат при любом приговоре, мы ведем себя жестко - демонстративно молчим. Но после фокуса мидовцев я уже ни в чем не уверен.
Может, наверху решили добиваться только смягчения приговора? Тогда придется отбывать здесь какой-то срок.
- Для вас сделают все возможное и невозможное.
- Это только слова… Я мог бы скрыться, мне хватало времени. И Володя, я уверен, мог бы шлепнуть пару человек, и его бы не задержали. Но мы не могли подставлять страну, обязаны были делать вид, что ни при чем. А теперь? Настроение - вещь переменчивая, особенно у политиков. За родную "нефтяную фирму" я не сомневаюсь, они действительно все сделают. Но реально торговаться будет МИД.
- Поговорю еще раз с послом. Хотя его, похоже, не посвящают во все подробности.
Беседа с послом подтвердила предположение Приходько. Тема не годилась для обсуждения по телефону, поэтому звонить в Москву тоже не имело смысла. Толстяку все больше казалось, что он крутится и треплет себе нервы впустую - в суде разыгрывается долгий спектакль, финал которого предопределен заранее…
Даже на роскошной яхте в компании с Вероникой и ее новыми знакомыми расслабиться не удалось Он улыбался, кивал, хотя светский треп, как теннисный мячик, большей частью пролетал у него перед носом.
Вероника действительно пользовалась уважением в компании молодых повес, больше говорящих по-английски, чем по-арабски. Она явно не играла здесь роль доступной женщины, падкой на роскошные интерьеры и дорогие подарки. Это была тусовка "золотой молодежи" с долей ближневосточной специфики. Местные парни больше говорили о скаковых лошадях и золотых украшениях, чем о дорогих авто и эксклюзивном шмотье.
Приезжие девушки курили кальян, но о наркотиках не было даже речи.
Сидя среди этих людей, Приходько невольно начинало казаться, что войны, теракты, преступления происходят в каком-то тупом и убогом мире, где копошатся нищие и агрессивные создания, неспособные оценить все блага жизни. Кровь и грязь в том мире будут литься всегда. Там постоянно кого-то пускают в расход, кого-то предают, кого-то списывают в утиль. И не стоит принимать это близко к сердцу - "пипл" для того и создан.
Очнувшись от наваждения, он улучил момент и тихо напомнил Веронике насчет ее обещания.
- Да, конечно. Я уже замолвила словечко и сейчас при вас повторю.
Она действительно тут же упомянула о Веденееве и Пашутинском. Правда, реплика никак не походила на просьбу о насущном, на крик души. Вероника словно удивлялась, что приехала сюда не просто потусоваться и сделать покупки, а по громкому процессу.
Все собравшиеся, кроме Приходько, были страшно далеки от политики, поэтому трепа на тему суда не получилось. Один из арабов сказал, что эмир ужасно зол на "киллеров из КГБ". Но тем не менее пообещал замолвить слово в министерстве безопасности - с арестованными должны обращаться по закону.
Плавный жест его смуглой руки удовлетворил Веронику, и разговор снова перескочил на модели яхт, марки наручных часов, достоинства огранки камней в той или другой ювелирной фирме. Конечно, семья Вероники не обладала и десятой частью тех доходов, которые маячили за спинами молодых арабов. Но Вероника не испытывала ни малейших комплексов, чувствовала себя здесь как рыба в воде.
На обратном пути в гостиницу Приходько мягко упрекнул ее:
- Вы изложили нашу просьбу как-то мимоходом.
.. - А что, мне надо было на колени встать и запустить руку ему в ширинку? Я все сделала правильно.
"Возможно, она и права, - подумал Приходько. - Эту публику опасно грузить, свои проблемы нужно преподносить им как хрустальный бокал с холодным шербетом"
* * *
Когда знакомый парень привез в коттедж Лену Ричи, у охраны произошла перестановка сил. Приехавший Смольский занял место на крыше, Каланцов спустился в дом, а сам Слепой решил пройтись по ярко освещенному участку.
Подстриженный газон зеленел ненатуральным цветом, посаженные вдоль ограды туи казались черными. Несколько плетеных стульев стояли вразброс - похоже, давно забытые.
Журналистка Жанна укатила на своем "Ситроене" сразу после возвращения Лены. Ее бурная энергия больше не подпитывала компанию. "Пятерка" отправилась в Денисов домашний кинотеатр смотреть какой-то фильм - из дома доносились голоса актеров. Потом начались стрельба, крики, визг тормозов.
Глебу это не мешало, он умел фильтровать звуки. Он всматривался в темноту за коваными решетками забора.
Темнота бывает разной. Теперешняя не нравилась Сиверову. Он пронизывал ее своим уникальным зрением, но не мог уловить ничего подозрительного. И все-таки интуиция подсказывала, что противник где-то рядом. В таких случаях темнота перед глазами всегда начинала струиться, вибрировать, словно насыщаясь электричеством.
Обзор у Смольского, конечно, лучше. Но в такой тьме он ни черта не разберет с крыши. При подборе сотрудников никто голову не ломал. Ребята неплохие, но, как говорится, не орлы. Похоже, и раньше все держалось на старшем, на предшественнике Глеба.
Редко когда у Слепого появлялась возможность спокойно насладиться красотой ночи - красотой, доступной только его зрению. Вот и теперь он сканировал тьму, как робот целевого предназначения - тщательно и неотступно.
Вдруг он различил пятно возле вагончика-бытовки строителей. Пятно с руками и головой. Сразу пригнулся, ступил влево, укрывшись за кирпичным столбиком в человеческий рост. Рванул с поясницы нагретую "беретту" 92-й модели. Нагнулся еще ниже и перескочил за плотную хвою ближайшей из ряда туи. Выглянул снова, уверенный, что уже не заметит пятна на прежнем месте.
Нет, оно никуда не делось. Может, вышел отлить сторож или рабочий, ночующий в вагончике? Нет, у этого гражданина особая осанка. Он готов в любой момент отскочить в сторону, раствориться и исчезнуть. Его неподвижность - неподвижность тренированного тела.
Глеб не мог выстрелить в черное пятно. Не только потому, что допускал ничтожную вероятность ошибки. Он помнил слышанное о бывшем сослуживце - этот человек не намерен никого убивать.
Возможно, противник первым увидел Слепого.
Вряд ли он побоялся спугнуть шумом "великолепную пятерку" и охрану - у профессионала всегда есть в распоряжении "глушак". Похоже, он по-прежнему намерен выполнить задачу без лишней крови.
Что, если попробовать подобраться к бывшему сослуживцу поближе?"
Глеб продолжил обход участка по периметру.
Выпав из поля зрения противника, связался с крышей.
- Как дела? Ситуация штатная?
- С крыши - да, - ответил Смольский не очень уверенным голосом.
Причина его сомнений выяснилась сразу:
- Вы как будто среагировали. Вроде бы увидели что-то на стройке.
- Ничего особенного. Сейчас подойду туда, а вы с Каланцовым побдительней.
Даже у завзятых одиночек иногда появляются сообщники. Возможно, один из таких отвлекает сейчас внимание, хочет выманить подальше, увести за собой. Это скоро выяснится.
Под киношные стрельбу и ругань Слепой легко перемахнул через ограду и кружным путем стал быстро приближаться к недостроенному коттеджу.
На прежнем месте пятна с головой и руками не оказалось. Но Глеб не стал спешить с поисками. Притормозил, отслеживая ситуацию с домом Воротынцевых. Связался с Каланцовым.
- Как там компания?
- Смотрят кино.
- Все вместе?
- Да, все пятеро.
Сиверов мысленно вспомнил комнату, которую успел уже осмотреть, как и все остальные в доме.
Окно-стеклопакет с жалюзи. Решеток, конечно, нет - станут вам богатые люди портить решетками внешний вид дома.
- Где ты сейчас?
- У двери. Дверь закрыта.
- Приоткрой дверь, чтобы видеть окно. Будь готов стрелять. Я на полпути к соседскому коттеджу.
Слепой стал медленно двигаться в нужную сторону. Участок еще не был обнесен забором. Низко пригнувшись, он подобрался с пистолетом в руках к штабелю обрезной доски. Прислушался, пытаясь уловить чужое дыхание с другой стороны штабеля.
Мяукнула кошка и быстро проскочила по верхним доскам. Глеб успел различить в темноте ее темную ухоженную шерстку с белым пятном на груди и белыми "носочками".
По животным можно приблизительно определить местонахождение затаившегося человека.
Сейчас кошка выдала его, Слепого. Можно проследить за траекторией ее бега: если животное заметит или почует еще одно существо из породы двуногих, оно вильнет в сторону или мяукнет еще раз.
Загнув плавный вираж, кошка юркнула в щель между двумя бумажными мешками с окаменевшим цементом.
Вышел на связь Каланцов:
- Они захлопнули дверь у меня перед носом.
- То есть как? - Слепой старался говорить как можно тише, не исключая близости противника.
Какого черта охрана сразу не поставила дело должным образом? Какого черта его предшественник потворствовал такой беспардонности молодняка? Здесь нет хозяев и работников - ни эти пятеро бездельников, ни их родители не платят за охрану из своего кармана. Здесь есть сотрудники ФСБ, которые находятся на работе. Нужно было с самого начала требовать к себе уважения.
Всего этого он, конечно, не стал говорить по рации.
- Открой еще раз и больше не позволяй никаких фокусов.
- А если начнут капризничать по-крупному?
- Исполняй. Под мою ответственность.
Через пустой проем Слепой пролез внутрь недостроенного коттеджа. В "коробке" из кирпича и блоков пахло известкой и кошачьим дерьмом, легкий сквознячок гулял по пустым, никак еще не отделанным помещениям.
Со второго этажа Глеб выглянул на противоположную сторону. В сложной мозаике из пятен на сей раз не было ни одного сколько-нибудь похожего на фигуру человека или хотя бы на ее часть.
Противник не стал нападать и сам не подставился под удар.
Глава 14
Процесс не стали растягивать надолго. Веденеев спокойно выслушал приговор: пожизненное заключение. По катарским законам пожизненный срок означал двадцать пять лет. Что ж, вот она точка отсчета, с которой начнется решающий торг. В каком-нибудь тихом особняке на европейской улице благополучные люди сейчас начнут обсуждать детали сделки.
Защита сразу же обжаловала приговор, обвинение тоже - оно по-прежнему добивалось смертной казни. Но все эти телодвижения были пустой формальностью по сравнению с беседами где-то за тридевять земель за крепким кофе или коллекционным вином. Беседой людей с хорошим образованием, которые никогда не пачкают обувь в грязи, к чьим услугам за столом всегда ножи и вилки.
Над ними не каплет, поэтому ожидание может оказаться долгим.
Веденеева пока вернули в прежнюю камеру.
Может, для них с Пашутинским еще только оборудуют долговременные "квартиры" - в крошечном Катаре счет "пожизненников" скорей всего ведется на единицы.
Хотелось быстрей убраться из камеры предварительного заключения. И не только потому, что здесь с каждым днем становилось жарче. Когда Олег просыпался, ему в первый момент казалось, что суд еще не закончен. Нужно еще продираться сквозь крючкотворство в надежде выиграть номер статьи или пару слов в окончательном вердикте. Только потом он понял: процесс позади и можно целый день напролет смотреть в потолок, ни о чем не заботясь.
Прошла неделя. От него и раньше зависело немного, но теперь не зависело абсолютно ничего. Показания на допросах или в зале суда тоже есть форма борьбы, даже если эта борьба обречена на поражение. Теперь к нему потеряли интерес. Никто не пытался давить на психику громкой музыкой или круглосуточным светом. Кормили трижды в день одинаковой похлебкой с хлебной лепешкой.
Раз в неделю меняли хлопчатобумажную куртку и штаны.
Вместе со сменой одежды подкидывали пару газет, он прочитывал их по пять раз и жалел Пашутинского: бедный Володя знает по-арабски совсем немного, а чтению и вовсе не обучен. Теперь вот лишен даже такого скромного удовольствия.
В течение месяца о русских арестантах не упоминалось в прессе. Потом появилась скупая заметка: апелляционный суд оставил приговор в силе.
На первой полосе были куда более важные новости о гастролях в Дохе новой звезды арабской поп-музыки, о предстоящем совещании стран - членов ОПЕК.
Однажды ему не кинули газет вместе с застиранным шмотьем. Олег заподозрил, что неспроста.
У него снова появилась цель: заглянуть именно в эти, недополученные газеты или неким другим образом узнать важную для себя новость. Но как достичь своей цели, если его никуда не выводят из камеры, даже на прогулку?
Объявить себя нездоровым, добиться перевода в тюремную больницу? Заинтриговать местную службу безопасности, начать водить их за нос туманными байками?
Неожиданно помогло разгильдяйство. Как все мусульмане, катарские арабы посещали уборную со специальным сосудом для воды. Европейцы с их туалетной бумагой казались им чрезвычайно грязными созданиями. Необходимый пластмассовый сосуд имелся в каждой камере, но Веденееву, превозмогая отвращение к обычаям северян, кидали еще и обрывки бумаги. Конечно, не туалетной - клочья газет. Среди них попался именно тот номер, что ему не позволили прочесть в нормальном виде.
У привычного ко многому капитана ФСБ чуть не отвисла челюсть. В газете сообщалось о помиловании его величеством эмиром двух русских преступников и состоявшейся передаче Веденеева с Пашутинским представителям Москвы.
Край был оборван неровно, окончания статьи Олег не нашел. Судя по началу последней фразы, дальше шли привычные славословия в адрес мудрого и милосердного эмира.
В чем причина такой новости авансом? Почему ее решили объявить раньше реального события?
Восток, понятно, дело тонкое. Но чтоб настолько?
Может, подгадали ко дню рождения эмира или к его поездке за рубеж?
Несколько дней Веденеев пребывал в ожидании скорого освобождения. И жара в каменном мешке стала переноситься легче, и опостылевшая похлебка уже не стояла поперек горла. Больше всего он беспокоился о состоянии напарника. Как важно сейчас Володе узнать хорошую новость! Но зачем тюремщикам ее скрывать - явно ведь не из чистой вредности.
Вдруг он все понял: обмена не будет. Точнее, он состоялся именно в тот день и час, какие указаны в заметке. Ко взаимному удовлетворению стороны разыграли чистый блеф, о котором условились благополучные люди в тихом особняке на нейтральной европейской улице.
Вытерев задницу бережно хранимым обрывком, он смял его и выбросил в парашу.
* * *
Еще через неделю их с Пашутинским посадили в бронированный автомобиль вроде инкассаторского и повезли по шоссе. Двое конвоиров передали русских двум другим, ожидавшим в тесном раскаленном нутре "броневика".
Володя успел обрасти бородой и выглядел даже хуже, чем во время суда.
- Какие новости? - резко спросил он у напарника.
Разговаривать по-русски можно было спокойно, не опасаясь, что тебя поймут.
- Сейчас. Только не падай со стула.
Последняя реплика прозвучала мрачной иронией. Нутро машины было разделено стальной, запирающейся решеткой. В меньшую часть затолкали Веденеева и Пашутинского, скованных наручниками. Сидений здесь не было, пришлось ехать стоя, пригнувшись из-за низкого потолка. Цепочки от обоих наручников прихватили к потолку специальными защелками, поэтому руки у заключенных оказались поднятыми и поза в целом выглядела уродливо-нелепой. Хорошо хоть "броневик" не трясло, иначе оба непрерывно стукались бы макушками или затылками.
- Соберись с силами, надо срываться. Здесь одна тюрьма на всю страну, и я о ней достаточно наслышан. Оттуда мы не вырвемся.
- Бежать? - осипшим от волнения голосом переспросил Володя.
- Или говори нормально, или заткнись и слушай, - с деланым равнодушием произнес Олег.
- Не ожидал от тебя. Ты выглядел таким уверенным, спокойным, даже завидки брали. Давно созрел?
- Я и сейчас спокоен. Нас не вытащат, понимаешь? Подробности потом, но поверь мне - это точно. Мы нигде не сплоховали, в Москве что-то недоучли…
- Наш треп могут записать и перевести.
- Теперь уже наплевать… Мы не стали срываться при захвате…
- Ты тоже мог уйти? Я мог наверняка.
- Взамен нас бросили здесь подыхать. Четвертак - для меня длинноватый срок, я к нему морально не готов.
- Я с самого начала подозревал: Москва все спустит на тормозах.
- Даже хуже. Подробности потом.
- У тебя есть план?
- Откуда? Я только час назад узнал, что нас с тобой переводят.
- У кого ключи от наручников?
- У офицера рядом с водилой.
Кабина броневичка была отделена от кузова прозрачным, очевидно пуленепробиваемым стеклом. Офицер о чем-то беззвучно переговаривался с водителем. Конвоиры настороженно поглядывали на русских, но молчания не требовали.
- До приезда решетку не отомкнут.
- Отомкнут, заставим. Сейчас начнем драться.
- Да им по барабану.
- Ну нет. Они обязаны нас доставить в целости и сохранности.
- Кто кого будет мочить?
- Ты меня. Пару ударов головой по носу. Потом за горло и душить, сколько сил хватит.
- Да я еле на ногах держусь.
- Вот и я о том же. Если я начну тебя обрабатывать, ты уже ни на что не сгодишься. Давай лучше ты. Старайся, не жалей. Главное, чтобы было натурально.
Веденеев уже начал повышать голос, вкладывая в него всю злость по поводу предательского фарса с обменом. Конвоиры насторожились. Один из них что-то угрожающе рявкнул и направил на Олега короткоствольный автомат.
"Направляй сколько угодно, - подумал капитан. - Без крайней нужды стрелять не посмеешь".
- Ну что, Володя? - крикнул он в ярости. - Мудаком тебя обозвать, чтобы ты по-настоящему рассердился?
Пашутинский наконец среагировал, ударил лбом пониже переносицы. Из носа у Олега потекла кровь. Завидев ее, конвоиры не на шутку встревожились. Вскочили с мест, стали отпирать стальную решетку. Их командир рядом с водителем тоже заметил неладное в зеркальце и энергично обернулся назад.
Руки у обоих заключенных были сцеплены не за спиной, а впереди. Подвешенные к потолку, они не имели достаточной свободы для размашистого удара, но душить друг друга могли. Володя принялся за дело с такой энергией, которой Олег от него не ждал.
Только что шатался из стороны в сторону, а теперь играл с такой убедительностью, что сам Станиславский немедленно принял бы его в труппу.
Веденеев сопротивлялся - мотал головой, пытался разжать хватку скованными руками. Но в глазах у него уже начинало темнеть. Володя, похоже, не догадывался, что перегибает палку. Считал, что напарник хрипит и дергается ради правдоподобия.
Зато водитель затормозил. Напуганные внезапной ссорой заключенных, охранники отомкнули решетку посреди трассы. Один из них развернул автомат, чтобы ударить Пашутинского прикладом по голове. По силе замаха Олег понял, что этот удар может вырубить Володю. Повиснув на цепочке наручников, оторвал ноги от пола и ударил араба голой пяткой по зубам.
Пашутинский словно очнулся. Не оборачиваясь, резко откинул голову назад и стукнул затылком по лицу второго конвоира. Потом развернулся к нему боком и въехал коленом в живот.