На этот раз Кира заявилась в десять вечера, слегка навеселе. От нее пахло дорогим вином и дорогими духами. И она притащила початую бутылку "Кьянти" - настоящего, итальянского, с черным петухом на пробке.
- Выпьем? - предложила она.
- Опять что-то продали? - спросил я.
- Продали.
- И после каждой продажи тебе надо надираться?
- Надо, - кивнула она. - Допью "Кьянти" и брошу. Она взяла с кухни две увесистые чайные кружки и налила туда итальянское вино.
- За здоровье Пластова, - подняла она кружку.
- Художника?
- Ну не композитора же.
За прекрасного советского художника Пластова, писавшего солнечные, добрые полотна, выпить я согласен.
- Продали Пластова? - спросил я.
- Продали.
- Тоже скандинаву?
- Русскому.
- Новому.
- И новому, и старому. Твоему знакомому.
- Чего?
- Сергею Федосовичу Кандыбе. Он обожает Пластова. Ходил вокруг него полгода. Наконец сговорились о деньгах с моим хозяином. Хороший Пластов. Прекрасный Пластов.
- И дальше?
- Дальше немного выпили. Представляешь, Кандыба деньги за Пластова отдал, потом его шофер заходит с сумкой. Там три бутылки "Кьянти", бутылка коньяка и бутылка спирта.
- Спирта?
- Этот псих пьет чистый спирт. У него в тайге так положено.
- Да?
- Он же геолог был. Начальник партии. В дальних краях столько лет провел. Ты не представляешь, он такие ужасы рассказывал… Знаешь, заключенные, оказывается, когда раньше с Колымы бежали, брали с собой "гастронома" - того, которого сожрут в пути. Не, ну ты представляешь, гастронома!
- Представляю.
- Вот такие психи на Колыме сидят, а!..
- И чего тебе еще Кандыба рассказывал? .
- И в горах, говорит, он тоже чистый спирт пил. Он же этот… альпеншток.
- Кто?
- Тьфу, язык заплетается… Альпинист! В СССР по всем семисотграммовкам пролазил… Тьфу, по семитысячникам. Пик Коммунизма, да! Говорит, когда лазил по тайге, там спирт. И в горах - спирт. Вот на этом и застыли у него потребности. Спирт и огурчик. Психов сколько, а, Алексей, - она сделала два глотка из чашки.
- Полно.
- Ты - один из них.
- Почему? - полюбопытствовал я.
- А ты догадайся.
Догадываться я не стал. То, что казалось Кире очевидным, что должны видеть все, на самом деле не видел никто.
- Ладно, не догадывайся, - разрешила она и до конца опустошила чашку.
Я тоже пригубил "Кьянти". Вино было прекрасным, настоящим, а не каким-то азербайджанским суррогатом.
- Да, неплохо живете, - сказал я.
- Коммерция. Это не ментом работать.
Она отправилась в комнату, стянула с себя блузку, одарив притягательным зрелищем своих форм.
- Ты как хочешь, а я сегодня никакая, - она свернулась на диване.
Я накрыл ее одеялом. И она сладко заснула.
Проснулась она как всегда утром раненько, как ни в чем не бывало. Вчерашнее застолье особо на ней не сказалось. Вот что значит молодой растущий организм.
Утром полезла ко мне с нежностями.
- Чего дуешься? - спросила она.
- Ты так и не объяснила, почему я псих.
- А кто сказал, что ты псих?
- Ты.
- Я?
- Вчера, - я сделал оскорбленный вид, хотя ситуация меня забавляла.
- Ладно, ты не псих, - она впилась губами в мои губы.
В общем, я умудрился опоздать на работу и получил от начальника отдела головомойку.
- Может человек проспать? - наконец не выдержал я.
- Может, может, - вдруг смилостивился Буланов. После совещания мы с Железняковым и Женькой засели на военный совет.
Я вывалил им воз поднакопившихся за последнее время богатых идей и весьма немногочисленных фактов.
- Очень может быть, - произнес Железняков.
- Тогда распределяемся так. Ты, Женька, как самый зеленый, будешь бегать по московским учреждениям, не жалея своих итальянских туфель, и отрабатывать главную линию.
Бегать Женька был согласен, поскольку замаячили реальные перспективы. Самое противное бегать просто так, когда вся работа впустую и дело не движется ни на сантиметр.
- А мы с Железняковым засядем за телефоны, - закончил я.
Так и порешили.
Мороки оказалось немало. Женька появился к пяти часам с нужными сведениями - перечислением нескольких регионов, представляющих для нас интерес. По этой информации уже можно было работать.
- Если мы в тех краях найдем следы пребывания Волоха, значит, пасьянс начинает сходиться… Готовим шифровку, - сказал я. - Но завтра утром надо будет отзваниваться. Сколько у нас регионов?
- Пять, - сказал Железняков.
- И большинство у черта на рогах, в других временных поясах. И разница в несколько часов.
- То есть когда тут утро…
- Там поздний вечер и никто не работает, - сказал я.
- А когда там утро… - вздохнул Женька.
- Здесь ночь, - закончил Железняков.
- Кому-то завтра вставать очень рано, - сказал я. Женька напрягся, зная, что молодые не только бегают за всех, но и вставать должны как ваньки-встаньки по малейшему движению длани начальства.
- Я сам завтра приеду, - великодушно бросил я, и тут же раскаялся в своем порыве…
О моих чувствах, когда приходится вставать ранним утром, я уже рассказывал. И добавить тут нечего, кроме того, что вставать в полшестого куда хуже, чем в полседьмого.
Ворочаясь в кровати и не в силах разлепить веки, я вдруг подумал - а на фига мне это надо? Опять куда-то бежать, с кем-то разговаривать, что-то делать. Лежать бы так и лежать. Расслабиться, поплевать в потолок. Поесть. Выпить пивка. Красота.
Мне вдруг стал противен весь этот сброд, который я ищу, арестовываю. Мне стало наплевать на антиквариат, который я нахожу. Мне осточертели потерпевшие, которые наивно надеются на меня, такого сонного и беспомощного. Дремать бы и дремать так.
Потом я через силу открыл глаза. Устыдился своих мыслей. И как сомнамбула отправился в душ…
Пробки на дорогах ранним утром куда более тугие, чем утром поздним. Поэтому до конторы я доехал быстро и оставил машину около парка Эрмитаж.
Я уселся перед телефоном. Потер виски. И стал отзваниваться.
Начал я с самых крайних регионов - с Дальнего Востока. Я дозванивался до дежурных по розыску и озадачивал нашими проблемами.
На быстрый успех я не надеялся. Скорее всего придется слать шифротелеграммы, запрашивать информацию официально. Найти человека по кличке, притом если он обитал в тех краях достаточно давно, - задача не легкая.
Третий мой звонок был в Анадырь - на Чукотку. Я дозвонился до заместителя начальника уголовного розыска.
- Как погода? - спросил я.
- Потепление вот, - сказал замначальника. - Пятнадцать градусов.
- Не густо. - Я ему объяснил ситуацию и попросил:
- Мы запрос пришлем. Но нельзя ли как-то убыстрить? Сориентировать сотрудников, пошарить по банкам данных. Получится?
- Уже получилось, - сказал заместитель начальника розыска. - Да помню я Волоха. Он сидел здесь, в двадцатой ИТК. Потом был на выселках. Я старшим участковым работал. Он на моей территории. У меня сердце ухнуло.
- А подробнее можно на него данные получить? - спросил я.
- Подошлем… Волох. Зверюга тот еще. Убийца настоящий. И сидел за убийство.
- Годится.
- Его наш бывший опер хорошо знал. Он сейчас старший важняк в ГУВД Московской области.
- Как фамилия?
- Володя Толкушин. Поспрашивайте его. Он с Волохом немало общался.
- По поводу?
- Кассу взяли тогда совхозную, кассира грохнули. Волох одним из подозреваемых был. Потом исполнителей нашли. Но я до сих пор не уверен, что Волох к этому руку не приложил.
- Вышел сухим из воды.
- Да, тут у него большая практика…
Все, дальше по регионам пока можно не отзваниваться. Зацепили рыбку.
В ГУВД области, в отличие от Петровки, рабочий день начинается в девять. У нас - в десять.
Я посмотрел на часы. Восемь. Время есть. Я уронил голову на руки. И очнулся в четверть десятого.
Прозвонился в дежурку областного розыска. Толкушин действительно работал у них. Мне дали его рабочий телефон.
Оперативника поймать на работе не так легко. Особенно когда он обслуживает Московскую область. Но мне повезло.
- Толкушин у телефона, - услышал я солидный бас. Я поздоровался. Представился.
- Не хотите поделиться воспоминаниями? - спросил я.
- По поводу? - озадаченно спросил Толкушин.
- Чукотские времена.
- А что там?
- Клиент нарисовался в Москве. Волох.
- Помню. Тогда мы его в изолятор опускали…
- По совхозной кассе.
- Точно…
- Вину не доказали.
- У меня-то потом уверенность появилась, что он ни при чем. Исполнителей нашли. Хотя некоторые наши до сих пор думают, что без его идей тут не - обошлось. Но у него тогда другие заботы были.
- Какие?
- Он на выселках был. Пристроился на работу. И с одним ушлым руководителем производства там спелся. Руководитель дела ворочал. А Волох ему помогал…. Приезжайте. Разговор длинный.
- Когда ждете?
- Если к двенадцати?
- Хорошо…
После совещания я подробно обрисовал сложившуюся ситуацию начальнику отдела.
- Во, я же чувствовал - тут что-то нечисто, - сказал Буланов удовлетворенно.
- А теперь мы уверены, - сказал я.
- Ну что ж. Флаг тебе в руки, - сказал полковник. - На Белинку надо? Езжай. Поворачивайся. Нечего в компьютеры играть…
- Уже еду…
ГУВД области и МВД России образовывали единый комплекс старых желтых московских зданий с просторными бериевскими подвалами. Раньше все знали, что МВД располагается на Огарева, 6, а ГУВД области - на Белинского, 3. Эти переулочки как раз следуют один за другим. Не знаю, чем Огарев и Белинский не угодили, но улицы, названные их именами, новые власти переименовали. Теперь это были Газетный и Никитинский переулки, что звучало достаточно пресно. Это какая-то раз в несколько десятков лет обрушивающаяся на Россию из космоса болезнь - все переименовывать. То росли как грибы улицы Пятидесятилетия и проезды Шестидесятилетия Октября. Теперь возвращают старые названия - Могильный проезд, Болванов переулок, улица Большая Помойная.
Я прошел через бублик металлоискателя в ГУВД, протянул удостоверение сержанту. Поплутал по коридорам. И очутился в уголовном розыске.
Толкушин оказался невысоким, седым, худощавым человеком лет сорока на вид. Сочный бас в таком теле был весьма странен, будто взаймы взят у кого-то большого и толстого.
В кабинете стояло четыре стола, но, кроме Толкушина, сотрудников не было.
- Коллеги на боевом задании? - поинтересовался я.
- Территория вон какая. Неделями рыскаем по всей области, - Толкушин показал на карту. - Хотя для меня это не концы. Это просто отдых.
- Да, на Чукотке расстояния посерьезнее.
- "Только самолетом можно долететь", - пропел он. - Да и то не всегда. Арестованных месяцами вывезти не могли. На весь округ - девять человек уголовный розыск. Неделями до места происшествия не доберешься… А здесь - электрички ходят. Автобусы.
- Цивилизация.
- Да уж… А там сейчас нерест пошел, - мечтательно произнес он. - Рыба. Природа.
- Гложит тоска-то?
- Да. Но с другой стороны - это вымирающий край. Десять лет назад жило сто пятьдесят тысяч. Сейчас едва восемьдесят осталось. Япошки выкупили право рыбачить там, подгоняют к бухте сети, перекрывают ее и всю рыбу без остатка гребут. А нашим хоть бы хрен… Разруха. Будто Мамай прошел. Поселки стоят, не поверишь, как после нейтронной бомбардировки. Квартиры с холодильниками, телевизорами. Въезжай и живи.
- Чума была?
- Победа экономических реформ. Отопление зимой выключили, и людей самолетами эвакуировали. Двадцать килограмм разрешали брать с собой - не больше…
- Жуть, вообще-то…
- Еще какая. На вертолете над поселками летишь и видишь мертвые улицы. Где в домах стекла выбитые, где целые, но нет жизни. Это как земля после биологической войны.
- После экономической войны, - сказал я.
- Да… Военные раньше поддерживали жизнь в поселках, их станции электричество давали. Теперь военных выводят оттуда, да так, что они бронетехнику там прямо бросают - дешевле бросить, чем вывезти… Это действительно чума… Чаю хотите?
- Хочу.
- Как раз горячий.
Он взял чайник "Мулинэкс", стоявший на тумбе, налил в чашку кипятку.
- Заварку сами бросайте. Сахар. Конфеты.
- Спасибо.
- Кстати, мы два опера. На "ты"?
- А как же.
- Так насчет Волоха, - Толкушин отхлебнул чая и кинул в рот кусок сахара. - Конечно, гад первостатейный. Из злости весь спаян. На чем он нарисовался?
- Разбой. Убийство трех человек - хозяев квартиры.
- Мог. Влегкую. По-моему, ему человека убить - что муху. Готовый киллер…
- Куда он потом делся?
- Отбыл срок и убыл в неизвестном направлении. Сам он из Тверской области… Самое интересное, что год назад мы проводили мероприятия. Малину одну накрыли. Он там был.
- Волох?
- Да.
- И что он тебе сказал?
- А ничего. Я его не лично, а на видеозаписи видел. О назвался перед камерой. Паспорт при нем. Одет прилично. Права не качал. Его подержали несколько часов и отпустили.
- И больше не попадался?
- Он в Ногинском районе периодически появляется. У него там приятели по зоне. Но я закидывал крючок - конкретных его делах ничего не известно.
- Тогда чего он там тусуется?
- Он игрок страстный в карты. На катранах время от времени по Москве и по области возникает…
Катраны, объясняю для малограмотных, - это такие пр. тоны для игры в карты. Значит, Волох картежник. Уже ко что, - подумал я и спросил:
- Последний раз он когда возникал?
- Недели три назад.
- Три недели, - повторил я задумчиво.
- Да. Где-то так. Есть еще один момент очень любопытный.
- Какой?
- Кликуху он сменил… Это бывает. Они и фамилии меняют. Им кличку сменить…
- И кто он теперь?
- Богатый.
- Богатый. Интересно… Если нарисуется - свистни, - попросил я.
- Без вопросов. И что с ним делать будешь?
- Упакуем. И будем крутить основательно.
- Но это нелегко. Он никогда и ни в чем не признавался. Ни разу.
- И не надо, - я отхлебнул чай и - поставил чашку. - Спасибо за приют да ласку.
- Давай, - он крепко пожал мне руку.
Следователь Московской городской прокуратуры Гришка Бабин предъявил фототаблицу слегка испуганному, настороженному мужичонке с красными склеротическими веками, какие бывают у алкашей со стажем. На мужичонке был кургузый обуженный пиджачок и потертые джинсы с пузырями на коленях.
- Узнаете кого-нибудь? - спросил Бабин.
- Да, - кивнул мужичонка. - Вот эта морда очень похожа.
- По каким признакам вы его опознали? - спросил следователь.
- Да по каким признакам? Рожа какая-то втянутая. И губа приподнята. На вампира похож из фильма вчерашнего. По РТР шел. Не видели?
- Ближе к делу…
- А. Он это… Неприятный. Ох неприятный. Сволочь, по-моему…
Следователь оформил протокол опознания. Все присутствующие поставили свои подписи. И наконец мы остались с Бабиным вдвоем.
- В точку опознал, - потер я руки.
- Ты сам для себя уверен, что это он? - напряженно осведомился Бабин.
Он был следак из молодых и немного повернутых на этой работе, готов хоть в огонь, хоть в воду. Мы с ним уживались по этому делу прекрасно.
- Он, - кивнул я.
- И где он сейчас?
- Запрос в Тверскую область послали. Прописан там. Но уже два года как не появлялся.
- Жена, дети там не плачут? - спросил следователь.
- С женой разведен. Двое детей есть, но папаше на них плевать…
- И где сейчас может быть?
- В Ногинске его видели. По базе данных РУБОП, он под новой кликухой проходит как связь нескольких авторитетов Москвы.
- Что нам с ним делать? - Бабин положил протокол опознания во второй, прилично растолстевший том уголовного дела.
- Искать. Опускать в камеру. Проводить опознание, уже не по фотографии, а по натуральной морде. И колоть его. Колоть.
- Может, поводить его по городу, связи выявить?
- Я бы не стал рисковать. Он ушлый. Десять раз перепроверится. А срисует наблюдение - и ищи ветра в поле.
- Может быть, - не слишком уверенно сказал Бабин. Наверное, действительно было бы лучше потаскать Волоха по городу. Тем более, говорят, он не колется. И если наружка будет работать хорошо, ничего он не заметит. Но у меня почему-то была уверенность, что брать его надо сразу. На интуитивные сигналы я привык обращать самое серьезное внимание.
- Берем его, - сказал я. - Потом заказчика.
- Заказчика, - задумчиво произнес следователь. - Ох, странная вся эта история.
- Все нормально. Он это.
- Пока не доказано.
- Так давай доказывать.
- А мы что делаем?.. Вот уж заказчика надо обкладывать со всех сторон. Наружка, прослушка, - сказал Бабин.
- Обложим.
- Но главное, нужен Волох. И в ближайшее время.
- Нужен, так будет…
Все воскресенье мы возились с Измайловским вернисажем. Излюбленное место сбыта краденого антиквариата - это так называемые серебряные ряды. Они состоят из бесконечных лотков, на которых можно найти и серебро, и золото, и чугунный утюг начала века. Хочешь - вон тебе археологические экспонаты - какие-то наконечники от стрел, браслеты, изъеденные влагой. Хочешь - старинные фотоаппараты. Большинство вещей было для психов, одержимых манией погружения в прошлое - ржавые игрушки пятидесятилетней давности, трехкопеечные монеты, кружки, чашки - ненужный хлам. Отдельные лотки были с блестящими самоварами, неожиданно взлетевшими лет пять назад в цене. И отдельный ряд - иконы, частью осыпавшиеся, частью отреставрированные, попросту записанные заново. И на треть - ворованные.
Там всегда вращаются темные субъекты. Они нас и интересуют. Прошла информация, что какие-то протокольные рожи подторговывают крадеными орденами. На встречу с ними мы и поехали. И быстро окучили троих гавриков-орденопродавцев - все из одной компании. У одного был чемодан, в котором лежало несколько десятков советских орденов и медалей. Ордена Славы и Отечественной войны второй степени толкали по десять-двадцать долларов. Более солидные ордена предлагали за более солидные цены.