– И ты, Брут? – хихикнула вторая девица. Тоже симпатичная, хотя и молоденькая совсем, не старше пятнадцати. Тонюсенькие ноги в черных колготках, символическая юбчонка, кожаная "косуха" на три размера больше нужного. Трофейная, наверное. На лице – ни следа злобы. А ведь именно она и попала каблучком. Наверное, просто согреться хотела. Начитанная, про Брута слыхала.
Брут чертыхнулся и пошел отливать в кусты.
– Правильно, – Стенли закурил "Давидофф". – А то менты тебя по запаху просчитают… Да и этого носорога не надо больше трогать. Чо мы, звери, что ли? Взяли свое, и амба. Не бей лежачего, вдруг он поднимется.
"Тоже начитанный. Или просто жизнь научила?"
– Слышь, дятел! В ментовку сунешься – найдем и замочим. Ты меня слышишь? У нее там братуха работает, так что сразу узнаем, если ты заяву кинешь. Понял меня? Не слышу. Понял?
Стенли слегка толкнул Актера ногой. Актер стоном дал понять, что внял предупреждению. Представил, какие у них будут глаза, если он сейчас поднимется и пойдет их месить. Несколько секунд у ребят будет на то, чтобы удивиться. Но вставать нельзя, даже если Брут все же решит его обоссать. После такой молотьбы не поднялся бы даже Ван Дамм в своей лучшей роли; тут уж точно про страшного "терпилу" наутро будет знать весь район. А оставлять шесть трупов – это перебор даже по нынешним временам, не дадут спокойно доделать Работу. Что ж, сам виноват, раз подставился.
Ушли. Подружка Стенли, уже издалека, посмотрела с легким сочувствием. Как смотрела, наверное, всегда, когда за ее спиной оставался лежать растоптанный человек.
Актер лежал, поражаясь жестокости и бездарности нападавших. Так рисковать за жалкие полтораста рублей! По двадцатнику на рыло. Плюс полтинник за часы – в ларьках, где скупают краденое, дороже не заплатят.
Приведя себя в порядок, Актер вернулся к дому Инны и, забравшись на козырек, сумел прилепить к подоконнику микрофон, после чего прошел в подъезд и подключился к телефонной линии. Устроившись на скамейке в темной части двора, он настроил приемник и приготовился к длительному ожиданию.
Он пытался представить, когда и где Инна могла перейти дорогу Л. Возможности у нее, конечно, были. Плюс – язык без костей. Не всегда, конечно, – некоторые тайны она хранила свято, но иногда не гнушалась выторговать подарок путем легкого шантажа. Вот, наверное, и доторговалась. При всех достоинствах Л. нельзя было не отметить, что он вполне мог, расслабившись в ее постели, сказать что-то лишнее. Что-то, способное сейчас сильно осложнить его жизнь. Интересно, знает ли Л. об его отношениях с Инной? Вполне может знать. По крайней мере, догадываться должен. Но что это меняет? Искать другого исполнителя хлопотно и времени нет, да и какая разница, кто нажмет спусковой крючок, воткнет нож или колесами грузовика превратит ее тело в месиво? В любом случае у Актера это получится чище, потому что он будет биться за счастье своей семьи, а не отрабатывать гонорар, каким бы крупным он не был.
В наушнике послышался разговор, и Актер насторожился. Инне оставалось жить совсем немного. И в эти последние дни своей жизни она отрывалась на полную катушку. Как будто что-то предчувствовала.
5. Плейбой. Квелый такой…
Роман Казарин обитал на последнем, двенадцатом, этаже. Окна были темны, и в квартире не раздавалось ни звука – Волгин в этом убедился после того, как, приложив ухо к металлической входной двери, минуты две напряженно прислушивался. Да, похоже, никого. Прилепив на косяк "маячок", который должен был подать сигнал при размыкании контактов, то есть в случае, если кто-нибудь откроет дверь, опер удалился. Изделие не было фирменным, его сварганил местный самоучка с шестью классами образования, год назад в порыве ревности зарезавший супругу. Гуманный суд отмерил самоучке трояк, родственники передрались за освободившуюся квартиру, Волгин под шумок присвоил часть его изобретений, до той поры исправно служивших нуждам квартирных воров и частных детективов. Государственное обеспечение правоохранительных органов спецтехникой было где-то на довоенном уровне, если даже не на уровне девятьсот четырнадцатого года. Получить разрешение на прослушивание телефона было не так уж и трудно, но затем оставалось только идти с этой бумажкой к подозреваемому и попросить его добровольно делиться конфиденциальной информацией; очередь в технический отдел, который ведал "клопами" и "закладками", была бесконечной, как и за государственным жильем.
Время тянулось медленно до тех пор, пока в полночь приемное устройство, "маячка" не дало сигнал. Перед этим в подъезд заходил только один человек, которого Волгин срисовал на дальних подступах и хорошо рассмотрел в бинокль. Парень лет восемнадцати, с прической ямайского негра, в десантных ботинках и "натовской" куртке на много размеров больше того, который требовался его сутулому, истерзанному наркотиком телу. Не Казарин однозначно.
Волгин покинул машину и встал за деревом недалеко от дома. Свет в квартире оставался погашен, но пару раз мелькнул лучик карманного фонаря, а позже "ямаец" в открытую встал у окна и запалил папиросу. Волгину показалось, что он чувствует пряный аромат марихуаны.
Курил "ямаец" недолго. Вскоре "маячок" подал второй сигнал, и Волгин сменил позицию, хотя пока не был уверен, стоит ли проводить задержание. Катышев, конечно же, провел бы. Образцово-показательное. С криками, размахиванием пистолетом, демонстрацией приемов боевого самбо и скоростного надевания наручников. Это был его обычный метод работы: задержать и колоть до тех пор, пока не скажет хоть что-нибудь. Человек с такой прической не может быть безгрешным по определению, а посему если не явки и пароли Казарина, то адреса дружков-наркоманов он сдать должен. Чтобы не было обидно за бесцельно прожитое в засаде время.
Сначала нарисовалась длинная согбенная тень, верхний край которой коснулся ног Волгина. Следом вышел и "обрусевший негр". Присел на корточки и долго возился со шнуровкой высокого десантного башмака, хитро оглядываясь по сторонам. Так и не завязав, заправил концы шнурков в голенище и, широко раскачиваясь, двинулся прочь от дома. Опер скользнул следом.
Нарезав круг по двору, парень проявил интерес к волгинской "ауди", но задерживаться не стал, справил малую нужду и подвалил к таксофону, с которого позвонил, картинно прикрывая диск ладонью. Говорил он пониженным голосом, но, по случаю позднего времени и открытого пространства, слова разносились далеко.
– Але, Рому позови! Але, ты? Приветик. Все ништяк, чисто. Да, как ты и говорил. Ну… Ну, лады, я тогда к Маринке забурюсь, если чо – ищи там. Ага!
Волгин прятался рядом и, предположив, что парень направится к проспекту, вознамерился перехватить его на выходе со двора. Не получилось: повесив трубку "ямаец" резво зашлепал в обратную сторону, пропал в кустах и вскоре нарисовался на фоне "ауди".
Покидая машину, Волгин дверь запирать не стал, и это обстоятельство насторожило парня. Он долго смотрел по сторонам и ковырял в носу, не в силах сделать выбор. Подобраться к нему возможности не было, опер поставил машину грамотно, так, чтобы все подходы просматривались издалека. Приходилось ждать…
Отбросив сомнения, парень нырнул в салон. Дверца тихо чмокнула, становясь на место, и Волгин с трудом подавил мелкобуржуазный, недостойный профессионала крик "Держи вора!"
"Ямаец" взял бинокль и две целые пачки "Житана", выбрал несколько кассет, отточенным движением снял магнитолу. Настроение у него явно поднялось, день был прожит не зря, – вылезая из машины, он загундосил "Отшумели летние дожди", представляя, как толкнет знакомому барыге шмотки, затарится героином и придет к подружке по-человечески, с водкой и чеком. Ширнуться и завалиться под толстый Маринкин бок – что еще нужно для полного счастья? И на утреннюю дозу бабки останутся. Еще бы заставить себя помыться.
– "…но сказала ночка: "зиму жди…" " – тянул наркоман, когда откуда-то сверху на него обрушился кулак. Грезы пропали. Запахло тюремной камерой.
Волгин ударил расчетливо – "ямаец" сознания не потерял, хотя некоторое время и пытался прикинуться оглушенным. Открыв глаза, он заголосил:
– Я больше не буду, честно! Это случайно!
– Молчать!
Волгин отволок его в сторону, сковал наручниками и закурил, присев рядом на корточки.
– Где Рома?
Тишина и частое моргание.
– Мне по-другому спросить? Более доходчиво?
– Не знаю я никакого Ромы. Отпустите, а? Я больше не буду, а вы все равно ничего не докажете.
Парнишка говорил дело. Вменять ему кражу при отсутствии свидетелей было делом почти нереальным. У нас ментам, тем более операм, в таких ситуациях не верят. Не в Америке.
– Быстро оклемался. Который раз уже влетаешь? Вижу, что не первый. Значит, грамотный. Где Ромик? Ну, живо! Сдаешь Рому – прощаю кражу. Я же мент, хуже того – опер, и в этом районе работаю, – Волгин похлопал по нагрудному карману, где лежало служебное удостоверение. – Неужели не сумею тебя оприходовать? Или тебе свидетели нужны? Будут свидетели! Меня тут каждая собака знает. Весь двор за меня проголосует. Так будет базар? Или оформлять по полной программе? На тебе, я так чувствую, условный срок висит. Значит, сейчас, конкретно, закроют. Лет на пять.
– А вы, правда, отпустите?
– За кражу? Отпущу, хер с тобой. В следующий раз влетишь. Ну, где наш друг?
– Впадлу мне его сдавать. Вы ему точно ничего не скажете?
– Ну так.
– Он у бабы одной гасится. Адрес не знаю.
– А телефон? Ты ж ему, сучонок, только что звонил!
– В кармане, на коробке записан.
– Он сюда приедет? Или ты для него взял что-то?
"Ямаец" замялся.
– Та-ак, – Волгин пальцем приподнял его – подбородок. – Рома просил просто хату проверить, а ты там еще и прихватил что-то. Верно?
– Я только сто долларов и нашел… Для него это не деньги, а мне долг утром отдать нужно. Не отдам – хана!
– А Рома тебя что, за бесплатно отправил?
– Дал немного…
– Ненасытный ты, братец. Когда он приедет?
– Сказал, минут через двадцать выезжает.
– На машине?
– Не на верблюде же.
– Не остри.
Волгин ошмонал задержанного. Коробок нашелся. На этикетке был нацарапан телефонный номер, внутри вложен конвертик с марихуаной.
– Да ты, парень, совсем оборзел!
– Это не мое, это мне подброс… Ой, что это я! Отпустите меня, пожалуйста, – я ведь не себе, для ребят взял!
– Молчи лучше. В Штатах за одни эти слова пять лет получил бы.
Волгин позвонил в местное отделение и попросил забрать задержанного. Повезло: знакомый опер не успел уйти домой и приехал сам, так что все было проделано быстро и незаметно для посторонних.
– Знакомые всё лица! – Опер посадил "ямайца" в "уазик". – За кражи влетал, две судимости, и обе условно. Сейчас, поди, тоже по машинам шарился?
– Нет, одна наркота. Я его случайно зацепил.
– Помощь не требуется?
– Пока нет. Если чего – буду свистеть.
– Ну, давай. Будь здоров, свисти погромче. Вариантов поимки Казарина было много, но Волгин сразу отбросил уличные и прошел в дом, где занял одну из ступенек короткой неосвещенной лестницы на чердак. Закрыл глаза, прислонился затылком к стене. Руки подрагивали, и адреналин в крови, конечно, гулял, но Сергей чувствовал, что тянет "пустышку". Слишком все складно получается. В то же время, он понимал, что Казарин неспроста ударился в бега и уж если решил вернуться в квартиру, то чтобы забрать что-то важное, поэтому задерживать его нужно обязательно с этим "важным" в кармане. При обыске ведь можно и не найти, если хорошо спрятано.
Дверь одной из квартир отворилась, и вышел худосочный жилистый дедок с пачкой папирос в кулаке. Раскурив "беломорину", он постоял у перил, сплевывая вниз табачные крошки, с хитрым видом посмотрел в потолок и начал спускаться, оставив дверь приоткрытой. Из квартиры тянуло запахом жареной картошки, громко работало радио. Страдала Ветлицкая: "Плейбой, клёвый такой, одет как денди…"
С началом второго куплета во двор заехал Казарин. Музыка не дала оперу услышать шум мотора.
Рома затормозил у подъезда, выждал секунду и вдавил акселератор, проверяясь последний раз. Никто вдогонку не кинулся, и он, успокаиваясь, сделал круг по двору и остановился. Посидел за рулем. В салоне грохотала та же песня, очень нравившаяся Казарину. Он дослушал до конца только после этого вошел в дом. Лифт перехватили буквально из-под носа, кабина ушла вверх и застряла где-то на средних этажах. Не в силах перенести ожидание, Казарин пошел пешком.
Жилистый дедок стоял на десятом этаже и курил вторую папиросу. Казарин прошел мимо, кивком обозначив приветствие, но цепкие пальцы дернули за рукав куртки, и пришлось обернуться:
– Тебе чего, старый?
– Не ходил бы ты, сынок, наверх, – благодушно улыбаясь и пыхтя "Беломором", предупредил дед. – Тебя там засада ждет.
Сказано было тихо, и притаившийся выше Волгин ничего не расслышал, но Казарин встрепенулся, ошалело посмотрел на доброжелателя и громко переспросил, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног:
– Какая засада? Ты чего несешь, старый?
Волгин вскочил и успел преодолеть один пролет, пока Казарин соображал. Потом Рома опомнился и стартовал.
– Ур-род! – Сергей отпихнул пенсионера с дороги.
Тот был доволен собой и улыбался, вероятно, воображая себя правозащитником.
Казарин грохотал так, что дрожали стены. Волгин бежал бесшумно и выигрывал в скорости, но поскользнулся на брошенном кем-то шприце, пересчитал задницей несколько ступеней и отстал.
На улицу они выскочили с разницей в несколько секунд, но обалдевшему от страха Роме этого хватило, чтобы прыгнуть за руль и включить зажигание. Нога отпускала педаль сцепления, когда из подъезда вылетел опер. Казарин бросил машину вперед и влево, целя капотом в колени преследователя. Губастое лицо исказила гримаса, брызнула на ветровое стекло слюна, и за тот миг, который потребовался машине на преодоление полутора метров. Рома успел дюжину раз повторить:
– На, падла, на!
Выхода не было, и Волгин прыгнул на капот, вцепившись руками в "дворники". Знакомое по фотографиям лицо оказалось совсем рядом, в десяти сантиметрах от его глаз. В Казарине не осталось ничего от умелого обольстителя скучающих женщин. Один страх, дикий страх, и ни капли разума.
– Стоять, сука, убью! – рявкнул Волгин. Казарин короткими рывками бросал машину вправо-влево. Двигатель надсадно ревел на второй передаче. Волгин ударил рукой по ветровому стеклу, и Казарин отпрянул, дернул рулем. Машина послушно шарахнулась, ноги опера взметнулись над левым крылом, капот оказался в стороне, и правый ботинок коснулся вращающегося колеса.
Машина вылетела на проспект, сиганув с бордюра на середину проезжей части, заложила еще один вираж, вильнула, уворачиваясь от лобового столкновения с грузовиком… Перекресток они проскочили на красный, впритирку с едва успевшим затормозить автобусом. Будь скорость поменьше – Волгин спрыгнул бы, но Казарин с тупым усердием давил акселератор, и оставалось только держаться.
Все-таки Волгину удалось выхватить пистолет. Патрон уже был в стволе, и нужно было только сбить предохранитель, но тот никак не поддавался, – большой палец раз за разом соскальзывал с него, пока передние колеса кабриолета не попали в глубокую яму. Волгина подбросило, ударило грудью о капот так, что из глаз брызнули искры, но он сумел наконец опустить неподатливый флажок.
– Убью! – оскалился он, тыча стволом в лобовое стекло на уровне глаз Казарина. В последний момент сместил прицел, и, хотя выстрел полыхнул Казарину в лицо, пуля, пробив стекло, прошла над головой и, разорвав мягкий тент, унеслась в облака.
Казарин бросил руль и ударил по тормозам. Двигатель захлебнулся и смолк, машину рвануло вправо, при ударе диском о поребрик Волгин слетел с капота, перекатился и замер перед носом машины.
Наступившая тишина оглушила сильнее выстрела. Волгин сел, потряс головой. Повезло…
Казарин втихаря пытался включить зажигание, деревянной рукой вгонял рычаг КПП в положение задней скорости. Волгин поднял пистолет и дважды выстрелил по передним колесам. Казарин плечом вышиб дверь и на четвереньках, подвывая от страха и высоко задирая накачанный специальными упражнениями зад, попытался слинять в темноту.
– Стоять, – очень тихо сказал Волгин, и зад замер. – Лежать.
Казарин плашмя рухнул на асфальт и закрыл голову руками.
Не спасло.
Волгин бил расчетливо, чередуя руки и ноги, и под его ударами Казарин перекатывался на грязном асфальте, локтями защищал лицо и верещал:
– Не надо! Я все скажу! Ну не надо, пожалуйста! Больно, о-о-о!!!
В таком положении люди склонны к откровенности. И Казарин, действительно, рассказал бы все. Вспомнил бы даже фамилию акушерки, которая принимала его роды. Ситуация, что и говорить, располагала к чистосердечным признаниям. Не надо судить со стороны. Только те, кто после долгой погони надевал на преступника наручники или сам бывал в бегах, имеют право на этот суд. Наряд ГИБДЦ подкрался бесшумно. Фары неожиданно осветили Волгина, и два бравых инспектора, которые вообще-то редко оказываются там, где нужны, нацелили на него "макар" и "калаш".
– Свои, уголовный розыск, – крикнул Сергей, прикрывая глаза от света.
– Свои дома спят, – отозвался сержант, передергивая затвор автомата. – Ручонки подними и от мальчика отойди. Хватит его обижать! Ну, кому сказано!
Лязгнул и затвор пистолета.
– Сам отойди, придурок! "Убойный" отдел Северного РУВД, старший оперуполномоченный Волгин. Мной задержан преступ…
– А нам насрать, – почти ласково оборвал сержант, поводя стволом автомата. – Мы-то не из Северного, и даже не из этого района. Отдельный городской батальон дорожно-патрульной службы. Так что, дружок, шевели ножками…
Препирательства заняли не так уж много времени, но момент был упущен. Когда Рому сажали на заднее сиденье патрульного БМВ, он вздернул ободранный подбородок и сказал с вызовом:
– Я стану говорить только в присутствии моего личного адвоката…
– За что же тебя так женщины любят? – спросил Волгин, разглядывая задержанного в свете настольной лампы, заботливо к нему развернутой.
– За то, что хер длинный.
Это была единственная фраза, которую Казарин произнес за тридцать минут общения. На то, чтобы разобраться с ДТП и стрельбой, перевезти задержанного в РУВД, потребовался не один час. Рома остыл и, убедившись, что воздействие грубой физической силы ему больше не угрожает и он не окажется с опером один на один посреди пустынной дороги, приободрился. Вторично потребовав адвоката, он на вопросы не отвечал и предавался двум занятиям: разглядывал свои ботинки и морщился, ощупывая пострадавшую физиономию. Последняя красочно отражала все трудности, которые пришлось испытать в недавнем прошлом ее носителю.
– Чем он длиннее – тем больше его можно укоротить.
– Чего?
– Того. Закон относительности.
Была б уверенность в причастности мальчика Ромы к убийству – и никуда б он не делся, колонул бы его Волгин, как сухое полено. Но уверенности не было. Совсем не было.
– Вставай, гуманоид. Идешь отдыхать.
– Куда?
– Тебе понравится.