Петрухин:
Мамедов шел, как плыл. Коротенькие ножки в черных блестящих ботинках на толстой подошве и высоком каблуке семенили по асфальту. Новый асфальт был покрыт слоем грязи, нанесенной машинами с подъездной грунтовки. Этибар-оглы не смотрел под ноги. Он был олицетворением достоинства и уважения к собственной персоне. В левой руке - "дипломат", в правой - труба. За спиной - довольно-таки древняя "бээмвуха" и две-три "точки" в районе Апрашки. А еще в его жизни были русские проститутки, которых он ни на йоту не считал за людей, были деньги - рубли и горячо любимые доллары, были золото, четки, показушная религиозность, дыни, анаша, "дежурный" презерватив в бумажнике и презрение ко всему русскому. Я смотрел на него сквозь тонированное стекло и видел Этибара-Эдика насквозь. Конечно, я мог в чем-то и ошибиться… Мог, конечно, мог. Но если я и ошибался, то только в частностях. Ну, например, "точек" на Апрашке у него не три, а пять… А в основном я знал этих "восточных негоциантов" очень хорошо. И, скажу по правде, большой любовью к ним не пылал.
Мамедов обогнул наш "фердинанд" и оказался перед раскрытой боковой дверью. И тут перед ним появился я… Я появился в лучах закатного пламени и задал традиционно-скучный вопрос:
- Гражданин Мамедов? Для всех граждан РФ, а также бывшего СССР, а также всех нынешних независимых государств, образовавшихся после развала СССР, высокое слово "гражданин" звучит так: "Тревога!" Как только нашего человека (бывшего нашего человека) называют гражданином, он сразу делает вывод: шухер. Либо документы потребуют, либо срок впаяют.
- Гражданин Мамедов? - спросил я самым что ни на есть "ментовским" тоном.
Я спросил так, что он все правильно понял, и мне даже липовые ксивы доставать не пришлось… Тут вообще-то ничего удивительного нет - за последние годы (с подачи милиции) образовалась новая нация - "лицо кавказской национальности". А у этого "лица" выработался нюх на ментов. И соответственное отношение.
Этибар- оглы встал как вкопанный, рот открыл, глаза выкатил.
- Ты что, - спросил я, - онемел от радости при нашей нечаянной встречи?
- Э-э… очень радостно, очень. Совсем радостно, да?
- Капитан Петров, уголовный розыск. А ты - Мамедов?
У Мамедова задвигался кадык, он сглотнул подкативший к горлу ком и сказал:
- Да.
- Документы покажи… и рот закрой. Я ослеплен блеском твоих золотых коронок, Эдик-оглы, а то я совсем ослепну, да?
Этибар- оглы привычно протянул мне российский паспорт, новенький, выданный чуть больше года назад, но уже изрядно захватанный ментовскими руками во время многочисленных проверок, рейдов и "Вихрей-антитерроров". Я пролистал, отметил, что Этибар-оглы женился почти одновременно с получением паспорта. Отметил, что его "избранница" старше его на двадцать лет… Это ж надо, какая любовь!
Куда там Ромео и Джульетте. Хотя, с другой стороны, во времена Ромео и Джульетты не оформляли фиктивных браков с целью получения гражданства.
Я посмотрел паспорт и опустил его в карман.
- Э-э, - сказал Этибар.
- Еще раз скажешь мне "э-э" - рассыпешь свои коронки по асфальту. Где Русаков?
- Кто? - спросил Мамедов растерянно.
- Слушай, Эдик, я ведь русским языком говорю: где Русаков? Где сабля?
- Сабля? - переспросил он, и мне стало ясно, что про саблю он ничего не знает. Чуда не произошло, хоть мы, впрочем, и не особо надеялись. Мы не надеялись, но все-таки думали: а вдруг? Мне стало ясно, что про саблю он ничего не знает. Тем не менее я повторил:
- Где сабля? Я точно знаю, что ты ее дома хранишь.
- Слушай, начальник, - сказал он, - мамой клянусь: не знаю никакой сабля… да?
- Ты еще здоровьем мадам Гришуковой поклянись, - подсказал я.
- Какой мадам Гришуковой? - возмутился он, а я злорадно подсказал:
- Твоей горячо любимой "супругой" Гришуковой Жанной Револтовной, одна тысяча
девятьсот сорок девятого года рождения… Ты что же это, Эдик, "супругу" забыл?
Мамедов снова сглотнул, и его смуглое лицо побледнело, черные усы и щетина на щеках обозначились контрастней. Он явно не понимал, что происходит и чего от него хотят… А мне, собственно, именно это было и нужно.
- Плевать мне на твою "супругу", Эдик, - сказал я. - Плевать… Мне нужна сабля. Ну - где хранишь: в шкафу? На антресолях?
- Какая сабля? - снова возмутился он. Впрочем, его возмущение было пассивным, если можно так выразиться. - Зачем так говоришь, да?
- Значит, нет дома сабли краденой? - спросил из салона Ленька.
Мамедов посмотрел на него. Смотреть ему пришлось против низкого вечернего солнца, и навряд ли он что-нибудь толком разглядел - разве что темный костюм, светлую сорочку и галстук.
- Нет никакой сабли, - ответил он и даже приложил руку с трубой к сердцу. - Клянусь - нет.
- Хорошо, - сказал я. - Веди домой, сами посмотрим.
- Зачем? - насторожился он.
- Ты что - дурак? - спросил я, но вклинился Ленька из своей загадочной глубины салона:
- Не надо оскорблять гражданина, товарищ капитан. Он не хочет пускать нас в квартиру - не надо. Это его конституционное право… Верно?
Я кивнул, и Этибар-оглы тоже кивнул. Он слышал из салона некий начальственный голос, который вроде бы защищал его интересы, и поэтому он кивнул трижды. Я тоже еще раз кивнул и сказал Леньке:
- Верно, товарищ прокурор. А что же делать-то с ним?
- А что с ним делать? - переспросил "прокурор". - Если гражданин не хочет пригласить нас к себе, то, пожалуй, стоит нам пригласить его в гости. Для начала на десять суток по девяностой статье, а за десять суток я гражданину подберу уголовных дел столько, что на пожизненное хватит.
Леня произнес эти слова и рассмеялся. Мамедов побледнел еще сильней, стиснул свой телефон так, что костяшки пальцев побелели.
- Ну что, - сказал "прокурор" из своей значительной темноты, - заполнять постановление? Бланки-то у меня с собой, гражданин Мамедов. Осталось только вписать твою фамилию, и все - поедешь прямиком в "Кресты".
***
Солнце заливало красными лучами потолок однокомнатной квартиры Мамедова на последнем, четырнадцатом, этаже. Квартирка напоминала склад "секонд-хэнда" и по сути дела была им. Половину двадцати метровой комнаты занимали мешки с ношеным шмутьем из-за границы. Мешки лежали в прихожей, кухне и даже на лоджии… Висел тяжелый, густой запах дезинфекционной обработки.
- Мамедов, - спросил Купцов ошеломленно, - это что такое?
- Секонд-хэндом торгуем, начальник… да? Петрухин сплюнул и спросил:
- Секонд-хэнд у тебя, наверно, люкс, да?
- Очень хороший, очень… ЭКСКЛЮЗИВ. Совсем хороший, да?
Купцов помотал головой, посмотрел на Петрухина. Дмитрий вздохнул и сказал:
- Тут мешков пятьдесят, товарищ прокурор.
- Пятьдесят два, - сказал Мамедов. - Все из Европы.
- Тьфу, - сказал Купцов. - Пятьдесят два! Вот непруха. В них можно всю шайку Али-бабы спрятать вместе с награбленными сокровищами.
- Слушай! Зачем говоришь: награбленное? За все деньги платил. У. е. платил, да? Я тебе все бумаги покажу.
- Засунь их себе в жопу, - произнес Петрухин и сел на мешки.
Было совершенно очевидно, что даже если наспех досмотреть пятьдесят два мешка ЭКСКЛЮЗИВНОГО СЕКОНД-ХЭНДА, то потребуется несколько часов работы. Тем более что почти наверняка это будет бессмысленная работа… Вообще-то пройтись "по закромам" дело весьма полезное. Люди ведь разные вещи хранят, и иногда обыск дает совершенно неожиданные результаты. В квартире одинокой пенсионерки, которая всю жизнь проработала на фабрике или в школе, вы ничего интересного не найдете - ни оружия, ни наркотиков, ни ядов, ни золотого песка, похищенного на приисках… А вот в квартире барыги, да еще и "кавказской национальности", всякое бывает. Анаша, та вообще очень часто встречается.
Купцов подмигнул Петрухину и сказал Мамедову строго:
- Если у вас, Мамедов, хранятся в квартире предметы, запрещенные к гражданскому обороту, я советую выдать их добровольно.
Этибар- оглы выкатил глаза еще больше и искренне ответил:
- Какие предметы, слушай? Сабля, да? Нет никакой сабля.
- Значит, сабля хранится у Андрея Русакова? - с другой стороны спросил Петрухин.
- У какого Андрея?
- С которым ты каждый месяц ездишь в Москву, - сказал Купцов слева.
- "Красный стрелой", - произнес Петрухин справа.
- Последний раз вы вместе ездили в Москву первого августа.
- В четвертом вагоне, занимая места пятое и шестое.
- А в июле вы ездили третьего числа.
- Опять же в четвертом вагоне, но занимали места одиннадцатое и двенадцатое.
- А возвращались четвертого июля в шестом вагоне на местах девять и десять, - сказал Купцов.
Партнеры располагались с двух сторон от азербайджанца, и на каждую реплику он вынужден был поворачивать голову то влево, то вправо.
- Ну! - сказал Петрухин. - Вспоминай, янычар ху…в! Быстро вспоминай своего кореша Русакова. Нас не колышет, что вы там в Москве крутите. Нам нужна сабля.
- Какой сабля?
- Кривой сабля, придурок… Башка рубить! - сказал Петрухин справа.
- Это твой телефон, Эдик? - спросил Купцов слева.
Мамедов, а он продолжать стоять посреди заваленной мешками прихожей с "дипломатом" и трубой в руках, посмотрел на телефон и ответил:
- Да, мой.
- Номер? - сказал Купцов требовательно, и Мамедов произнес семь цифр номера.
Петрухин тут же проверил - набрал их на своем мобильном, и мамедовский телефон отозвался. Петрухин удовлетворенно кивнул.
- Ну так вот, - сказал Купцов. - Завтра же я затребую в GSM распечатку всех твоих звонков… Ты видел, как легко мы проверили ваши железнодорожные поездки? А? Видел?… Так же легко я проверю все твои звонки и обязательно найду среди них звонки Русакову. Это очень легко сделать, Эдик. Очень легко. А тебя я все-таки закрою на десять суток… раз ты не хочешь нам помочь - посиди, Эдик, подумай.
Леонид раскрыл свою папку и извлек из нее пачку собственноручно изготовленных на компьютере казенного вида бланков - "постановления" на производство арестов и обысков. Все - с "печатями". На некоторых он, сознательно совершая грубейшую ошибку, нашлепал слово "Ордер". Никаких ордеров на арест в природе не существует, но немалая часть наших сограждан убеждена, что именно так и должен называться документ: "Ордер на обыск", "Ордер на арест"… Наверное, так страшнее. "Идя навстречу общественному мнению", Купцов изготовил несколько "Ордеров".
- Не хочу из-за Андрюшки в тюрьму, - сказал вдруг Мамедов.
Купцов:
С самого начала эта история выглядела классическим глухарьком. Но почему-то мне казалось, что мы сумеем найти Андрея. Уверенности не было… Ее, собственно, почти никогда нет, но мне все же казалось, что мы выйдем на Андрея. И вот наконец-то мы на него выйти. Если отбросить скромность, то следует признать, что сработали мы красиво. Здорово сработали - при минимуме информации вычислили "романтика" Андрюшу.
С минуты на минуту он должен был появиться. Мы сидели в очень уютном отдельном кабинете ресторана "Господин N" и ждали Русакова. Он должен был подойти еще минуту назад, но опаздывал.
Идея встретиться с Русаковым у "Господина N" появилась у меня… Ресторан принадлежал одному моему бывшему коллеге, который, возможно, в названии увековечил самого себя, так как фамилия у него начиналась на "И", а сам он перешел из категории товарищей в категорию "господ"… Но Андрюша Русаков что-то запаздывал. Я посмотрел на торговца "эксклюзивным секонд-хэндом" Этибара-оглы. Неважно выглядел оглы, совсем неважно: бледный, осунувшийся… только усы висят черные, героические. Склонился над коньяком, уставился на незашторенный вход, ждет появления своего друга Андрея. С другой стороны стола сидел и дул пиво на халяву Димон. Четвертым за нашим шестиместным столом был бывший следак, а нынче хозяин ресторана, господин N. Он пил кофе.
Итак, идея встретить Русакова в ресторане принадлежала мне. Когда я поделился ею с Димкой, он спросил:
- Тебе это надо?
Я ответил: надо. Он тогда пожал плечами и сказал: ты - начальник я - дурак. Валяй, крути свое шоу… Он прямо так и сказал: ШОУ. А какое, к черту, шоу, если я человеку помочь хочу? Но Димка сказал: валяй, крути свое шоу. После этого я позвонил "господину N" и договорился, что он устроит мне отдельный кабинет. О чем речь? - сказал "господин N".
А уж после этого господин оглы позвонил господину Русакову и предложил встретиться у "Господина N". Андрей спросил: а зачем, мол? Оглы ответил: есть хорошее дело. - Хорошее? - Совсем хорошее, да. На пять тысяч баков. После этого Русаков сказа/г: готов хоть сейчас.
А после этого я сделал еще один звонок и…
…и вот наконец-то в зале появился Русаков Андрей Васильевич, уроженец славного города Дивово, последний романтик, с шейным платочком и сыпавший цитатами из запрещенного тогда Бродского. Впрочем, на этот раз платочка и Бродского не было. Равно как и сабельки второй половины восемнадцатого века. Был просто весьма элегантный и уверенный в себе Андрей Русаков. В демократическом сетчатом пиджаке "а-ля Собчак".
- Пригласи его сюда, - шепнул Димка Этибару-оглы.
Этибар поднял руку с перстнем на мизинце и помахал Русакову. Тот увидел и легко двинулся к нам. Еще несколько дней назад ни я, ни Димка знать не знали о существовании этого человека. Впрочем, тогда мы ничего не знали и о существовании Антона Старостина, Этибара-оглы, Анны Николаевны, которую брат зовет Нюшкой. Так же мы не знали и о существовании ее брата… да и о сабле с жемчужинами внутри клинка.
Русаков пересек зал и остановился у входа в кабинет. Он разглядывал нас внимательными серыми глазами. Казалось, он смотрит с иронией и уже догадывается о том, кто мы и зачем пригласили его сюда. Я понимал, что это не так, что, - почуяв опасность, он бы просто не пришел.
- Добрый вечер, - сказал Русаков, и Этибар-оглы вдруг закашлялся, подавившись коньяком.
Димка грохнул его кулаком по спине.
- Добрый вечер, Андрей, - сказал я, поднимаясь навстречу. - Ждем вас с нетерпением…
- Прошу прощения за опоздание - пробки, - ответил он.
После удара по спине Мамедов кашлять перестал и вполне нормально представил нас всех друг другу. С его слов выходило, что Русаков - его старый партнер по бизнесу, а мы - Димка, Виктор N и я - новые партнеры. У нас есть очень выгодное предложение. Все пожали друг другу руки и сели за стол, и Виктор вежливо поинтересовался, не подать ли Андрею карту вин, а Андрей отказался: спасибо, я за рулем, если можно - кофе… после этого Русаков закурил и поинтересовался:
- А вы тоже по секонд-хэнду трудитесь?
- Да, - ответил Димка, - по секонду трудимся последнее время. Но мы уже по совсем старому секонду… восемнадцатый век.
- Простите? - произнес Русаков, и голос у него чуть-чуть изменился. Но, впрочем, совсем чуть-чуть, почти незаметно.
- Восемнадцатый век… вторая половина.
- Это, господа, уже не секонд-хэнд, - ответил он. - Это уже антиквариат.
После этого он внимательно оглядел всех нас. И слегка оглянулся на выход… Там уже стоял молодой крепкий парень в темном двубортном костюме.
Русаков что-то пробормотал себе под нос (кажется, это было "попал") и улыбнулся. Получилось неискренне. Ему, конечно, хотелось выглядеть джентльменом до конца.
- Где сабля, Андрей Василии? - спросил я. Тянуть дальше не имело смысла, пора было расставлять точки.
Дальше произошло то, чего я совсем не ожидал - Русаков затянулся, посмотрел на меня с прищуром и сказал:
- А вы, собственно, кто? Разве я обязан отвечать на ваши вопросы?
- Хороший вопрос, - сказал Димка.
Хороший вопрос, подумал я, но вслух не сказал. Я понял, что недооценил этого юношу с открытым и честным взглядом и комсомольским значком на лацкане темного пиджака.
- Они из уголовного розыска, Андрей, - сказал, не поднимая глаз, Этибар-оглы Мамедов.
- Правда? - удивился Русаков, потом, обернувшись к Витьку, сказал:
- Что-то мне не несут мой кофе.
"Господин N" ухмыльнулся и ничего ему не ответил. Русаков снова обвел глазами кабинет - и бойца у двери, и наши лица, и репродукцию с питерским пейзажем на стене… и остановил свой взгляд на бархатной шторе, скрывавшей нечто… Почему он остановил свой взгляд на этом куске лилового бархата? Почувствовал что-то?
Димка сделал глоток пива и сказал Русакову:
- Брось, Андрюха, не понтуй… Вещь ты взял дорогую. Отдать все равно придется. Ты же не пацан и сам все понимаешь.
- Нет, я определенно ничего не понимаю. Что значит - "взял вещь"? Я украл ее?
"Господин N" засмеялся и сказал:
- Слушай, Николаич, у меня в подвале есть пустующие холодильники… как ты смотришь на то, чтобы остудить этого красавца?
Я ответить не успел, за меня ответил Русаков:
- Отрицательно. Неужели вы думаете, что ваша заказчица простит вам такие методы в отношении меня?
- А если простит? - спросил я.
- Чушь, джентельмены, чушь. Вам заказали найти меня… Ну что ж, вы нашли. Браво. Не ожидал. Даже не могу себе представить, как вы это сделали… но все-таки сделали. На этом ваша миссия выполнена, вы свободны, С Анной я все вопросы решу сам. Можете ей позвонить и сказать, где мы находимся… Уверен, она мигом примчится. Потому что любовь, как известно, окрыляет.
Честное слово - я от такой борзости тормознулся. Противно мне стало. Противно и мерзко. И захотелось дать романтику Андрюше по морде… Я сказал:
- А если ты, Русаков, заблуждаешься? Если нам заказали найти тебя и мочить до тех пор, пока ты не отдашь саблю?
- Да бросьте вы! Нюшка, что ли, меня мочить заказала? Да она кипятком обоссытся, как только услышит мой голос… а то сабля какая-то! У меня с Нюшкой любовь.
Он сказал эти слова с откровенной издевкой. И снова посмотрел на штору… Митька крякнул и сказал Виктору:
- Пожалуй, Виктор, ты прав про холодильник. У Андрюши кровь кипит ОТ ЛЮБВИ. Я думаю так: посидит сутки - вспомнит про саблю. Мало - добавим еще сутки. Мало - еще добавим. Заодно и с любовью все проблемы решатся, потому что после трех суток в холодильнике завянут помидоры и никакой любви уже точно не будет. Разве что ПЛАТОНИЧЕСКАЯ. Этибар-оглы посмотрел на Димку с откровенным испугом. Видимо, яйца были самым главным сокровищем в его жизни. Виктор улыбнулся и сказал:
- Валек!
Боец у двери посмотрел на босса. "Господин N" коротко бросил:
- В холодильник. В секцию "В". Холод на максимум.
- Ай вай! - воскликнул оглы, глаза выкатил.
С мерзким звуком колец, скользящих по латунной проволоке, отлетела в сторону лиловая портьера, и Анна Николаевна сказала: "Прекратите!".
- Прекратите! - сказала она. - Это же… стыдно.
…Немой сцены, как у Гоголя, не получилось. Охранник Валек, конечно, оторопел. И Мамедов тоже оторопел. А вот Андрей Васильевич Русаков - нет. Он живо встал, глаза его сделались глубокими и теплыми.
- Аня, - сказал он. - Аня, я ведь знал, что ты где-то рядом. Я чувствовал… сердце-то не обманешь!
Я посмотрел на Анну Николаевну и понял, что делать нам здесь больше нечего… При чем здесь сабля XVIII века?
Купцов:
Ушли они вдвоем. Ушли они под руку и вдвоем. "Господин N" забористо матюгнулся и сказал:
- Не, ребята, никогда я этих баб не понимал.
- А сейчас? - спросил Петрухин.
- И сейчас ни рожна не понял… Здесь, в кабаке моем, такие бывают фемины - беда! По три высших образования, миллионные счета за бугром, заводы-газеты и все такое, плюс, разумеется, внешность… Но ведь из-за какого-нибудь сопляка со смазливой рожей могут истерику закатить. Не, не пойму я баб!
- Вай, вай, беда с этим баб, - посочувствовал "господину N" господин Этибар-оглы Мамедов.
Петрухин с деланным изумлением обернулся к нему:
- Ты еще здесь, янычар секонд-хэндовый?
И Эдик исчез. А мы остались. Мы остались и стали выпивать. И говорить о женщинах… не только о женщинах… Но большей частью все-таки о них.
- Удивительная женщина, - сказал я, вспомнив, как Анна ушла со своим романтиком.
- Ты о ком? - спросил Димка чуток пьяновато.
- Об Анне… о ком же еще?
- Может, и удивительная, но дура, доложу я тебе, редкостная, - ответил мой напарник.
Я не стал с ним спорить, я понимал, что это бессмысленно… тем более что с общепринятой точки зрения Димон был прав.
- Есть такие бабы, - продолжил, рыгнув пивом, Петрухин, - которым всласть только те мужики, что об них ноги вытирают.
Ты прав, Дима… прав, прав. Ты тысячу раз прав, но мне все-таки запомнились на всю жизнь серые глаза художницы Нюшки и ее голос:
- Я знала, Андрюша, что ты обязательно вернешься.
…Ах, как я им завидовал. А впрочем, не знаю… не знаю…