…Зверев сидел, прислонившись спиной к крылу "Победы". Он вытащил из кармана сигареты. Руки слегка дрожали, бился в быстро сгустившихся сумерках огонек зажигалки. На чистом снегу чернел пистолет, тускло поблескивала латунная гильза. Зверев закурил, ощутил во рту, в легких, горьковатый дымок… Это было очень вкусно. Классик, на котором сидел Сашка, слабо застонал и пошевелился.
- Лежи смирно, - равнодушно сказал Зверев.
Он выпустил струйку дыма, посмотрел, как она тает в синем воздухе… Золотой век, вертелось в голове, золотой век за девять рублей сорок копеек…
Из-под арки выскочили два милиционера и мужчина в штатском. Ударил в глаза фонарик.
- Руки! - заорал один, направляя на Сашку пистолет. - Руки, падла!
- Спокойно, - сказал Зверев, - свои.
Ранение капитана Сухоручко оказалось, к счастью, не серьезным. Писка, как называют на своем языке карманники заточенную по ребру монету, сильно порезала подбородок и щеку, вызвала обильное кровотечение, но не более того. Когда в госпитале капитану наложили швы, он посмотрел в зеркало и сказал:
- Опять, понимаешь, внешность попортили! Лучше бы он мне по прибору полоснул.
Говорил он не очень внятно - мешала повязка. Но голос был расстроенный.
- Это почему же? - спросил хирург с улыбкой.
- А мне прибор-то уже без надобности. Ресурс выработал за выслугой, так сказать, лет.
Хирург засмеялся и сказал в том духе, что, мол, коли прибор уже сломался, то и внешность существенного значения не имеет.
- Смейся, смейся… зелен ты еще. А морда лица оперу нужна не баб охмурять - с терпилами работать, со свидетелями.
Сухоручко еще раз посмотрел в зеркало, вздохнул и без всякого перехода спросил:
- У тебя спиртику случайно нет?
- Случайно есть, - ответил, улыбаясь, хирург и налил капитану спирту.
Сухоручко отправили в палату. После мензурки девяностошестиградусного он пребывал в отличном расположении духа. Капитан прилег на койку и стал соображать насчет продолжения банкета. Если бы он был на своей земле, вопрос решился бы без проблем. Даже если в кармане ни копья. А тут… В общем, ничего путного в голову не приходило, и он собрался покемарить. Залез под одеяло, накрыл голову сверху тощей подушкой и сразу заснул. А когда проснулся, все решилось само собой - пришли ребята. После обмена приветствиями Сухоручко спросил:
- Принесли?
- Обижаешь, Михалыч… А тебе того… можно?
У капитана уже отходила анестезия, порез горел, раздражала тугая повязка.
- Мне не только можно, - значительно, но невнятно, сказал он, - мне медицина предписала для восстановления сил вино партейное.
- Портвейна нет, только водка, - извиняющимся голосом произнес Игорь Караваев. Все знали любовь капитана к партейному пойлу. Но уже вовсю разворачивалась борьба с пьянством, и выбор, случалось, был скуден. Конечно, опера могли позвонить любому из своих спекулянтов, и партейный напиток нашелся бы из-под земли с доставкой на дом. Не подумали. Впрочем, водкой капитан тоже не брезговал.
- Чего сидим? - сказал Сухоручко. - Пошли, закуток найдем. Напиток греется… прокиснет.
Закуток нашелся. Сели, выпили, заговорили.
- Ну что, Сашок? - спросил Сухоручко невнятно. На это не обратили внимания - капитан вообще говорил не очень. Кроме того, имел привычку разговаривать с набитым ртом.
- Нормально, Михалыч… вы-то как?
- А-а, ерунда. Первый раз, что ли? Вот только внешность попортили.
- Ага, - сказал Галкин, - твою внешность попортишь… Бельмондо ты наш.
- Ну ты, Саня, молоток, - похвалил Зверева Сухоручко. - Грамотно ты его взял. Молоток… но дурак.
- Это почему же? - отозвался Сашка. Сегодня его все хвалили и добавляли, что дурак. Похвалы были приятны, а насчет дурака - не очень.
- Потому что не хер лезть на рожон.
- Так вы же…
- Я же! Ты хрен с пальцем не ровняй. Я уже и битый, и резаный, и стреляный. Да и старый уже - плакать по мне некому: мои все в блокаду померли… на Пискаревском лежат, в общей яме. А ты еще молодой! Так-то, брат. Ладно, наливай. Чего я сижу, как дурак трезвый?
Сашка налил водки в складной стаканчик. Сухоручко резко выпил. Выдохнул, поморщился и закусил соленым огурцом. Сразу - не прожевав - забубнил:
- Молодец, молодец. Дерзкий ты парень, грамотно взял. Без этих борцовских штучек-дрючек. Прыгнул на гада сверху - толково!
- Да я не прыгал, - сказал Сашка.
- Как же… мне Кислов сказал - прыгал.
- Я не прыгал… я упал.
- Чего-о?
- У "Победы" капот горбатый и скользкий от снега. Я и сверзился.
Грохнул хохот. Трое взрослых мужиков смеялись как пацаны. Караваев хватался за живот и морщил свой и без того курносый нос… Сухоручко смеялся меленько, придерживая рукой повязку. А Сенька Галкин рокотал басом. Они смеялись так, что через минуту в закуток заглянул кто-то солидный, усатый, в белоснежном халате. Он посмотрел и сказал:
- У нас, ребята, хирургия… а вам психиатрическая нужна.
Потом покрутил пальцем у виска и ушел. Когда отсмеялись, Сенька сказал Звереву:
- Послушай старого мудрого еврея, Санечка, - никогда никому такого не говори. Геройски прыгнул!! Повязал злодея и - все!
Сенька взял у Сухоручко стаканчик, налил и выпил. Когда он вливал водку в рот с железными коронками, Зверев увидел на донышке стакана аляповатое изображение пальмы и надпись: Сухуми. 1983 г…
- В прокуратуре-то чего? - спросил Караваев.
- Да ничего, - пожал плечами Сашка, - сказали, что у этого урода ключица сломана. Но они без претензий… Вот только насчет второго…
- Что насчет второго?
- Сказали: придется отпускать. Кражи нет, потому что нет потерпевшей. Никаких действий в отношении капитана он не предпринимал… Как же так-то, мужики?
- А вот так, Саня, - ответил, пожимая плечами, Галкин. - Чист он, Саня, перед законом.
- Он же кошелек скинул! Я сам видел.
- А закон не запрещает кошельки кидать, - продолжал Семен. Караваев кивнул. Кивнул и Сухоручко. - Кражи вы не видели. Пострадавшей нет… Были бы в кошельке документы, мы бы ее живенько выдернули. Да и сам-то кошель под колесами побывал, там даже пальцев не осталось, наверно. Так, Михалыч?
- Так, Сема, - подтвердил раскрасневшийся Сухоручко.
- Ну вот. Резал Михалыча другой. А этот - Симаков его фамилия - даже не пытался ни тайно, ни явно Классика подстрекнуть. Вот если бы он орал: бей!… Тогда, может, что и вышло бы.
- Так он же - Симаков-то - дважды судимый. Убегал.
- Ну и что? - спросил Караваев. - Он за старое отсидел. Перед законом чист. Имеет прописку, имеет место работы. Нормальный советский гражданин, между прочим. Кошелька при нем нет, оружия тоже. Убегал? Ну и что? Увидел драку, кровь - испугался. А вы, кстати, товарищ Зверев, сбили его с ног, нанесли травму правой ноги и лицо ему в кровь разбили. На вас можно дело заводить. Так-то, Саша… а ты говоришь!
Зверев поскучнел, сильно затянулся сигаретой.
- Не бери в голову, - сказал Сухоручко. - У нас таких вариантов полно: вроде и преступление на лицо, и преступник бесспорный, а доказать нельзя. Это, Саша, только в кино знатоки всегда с победой. Но ничего - и мы кое-что умеем. Работать нам, Санек, судя по всему, вместе.
Так или иначе, а в судьбе Александра Зверева появилась определенность. Задержание преступника - да еще и вооруженного преступника! - явилось лучшей рекомендацией для студента. Ни Зверев, ни опера двадцать седьмого отделения нисколько не сомневались, что работать им предстоит вместе. Так оно и вышло. Сашка еще корпел над дипломом, а кадровики ГУВД уже проводили необходимые проверки кандидата. В биографии Зверева и его родных не обнаружилось темных пятен, анкеты оказались безупречными. Со здоровьем у Сашки тоже было все в порядке.
Он защитился. Не худо, но и не блестяще как ожидали его преподаватели. Интереса к учебе у Зверева уже не было - он видел себя в ином качестве. А ведь прочили ему научную карьеру… Но Сашка, к изумлению многих своих однокурсников и преподавателей, получил открепительный талон и заявил, что распределяться (сам он говорил - определяться) хочет самостоятельно.
- Куда же вы, Саша? - спросил Зверева один из его наставников. Авторитет, доктор наук, автор шестидесяти серьезных работ.
- В милицию, Лев Исакыч, в милицию.
Итак, восьмого сентября тысяча девятьсот восемьдесят шестого года Александр Андреевич Зверев впервые перешагнул порог двадцать седьмого отделения в качестве оперуполномоченного. В кармане пиджака лежала красная ксива с золотой надписью на обложке. Со всеми положенными печатями и Сашкиной фотографией.
Было тут, правда, одно но: на фотографии оперуполномоченный Зверев был в штатском: пиджак, белая сорочка, галстук. Армейское звание лейтенант запаса, полученное на военной кафедре института, в МВД силы не имело. Этот маленький нюанс - отсутствие милицейского звания - повлек за собой большую неприятность: зарплата опера состоит из должностного оклада (аж целых семьдесят два рубля!) и доплаты за звание… Вот этой-то доплаты - девяносто рэ - ему не полагалось.
Теоретически трансформация воинского звания в милицейское была проста. На практически бюрократическая машина совершенно не желала следовать призывам разума и логики. Зверев метался между РУВД и Василеостровским военкоматом. В какой-то момент ситуация стала принимать совершенно шизофреническую окраску… Сашка решил плюнуть и просто дождаться, когда все само собой утрясется.
Итак, утром восьмого сентября (ах, какое было утро - прохладное и чистое!) Саня Зверев бодро пробежал сотню метров от метро до двадцать седьмого и ровно в девять предстал перед заместителем начальника по оперработе майором Давыдовым. Доложил о прибытии. У Михаил Иваныча голова после вчерашнего трещала будь здоров. Он через силу улыбнулся и сказал:
- Добро, Саша… В шестнадцать ноль-ноль заступаешь на дежурство.
- Есть, товарищ майор.
- Да брось ты это. Зови проще - Михал Иваныч.
- Понял… А сейчас?
"Сейчас бы пивка холодного", - подумал с тоской Давыдов, но вслух сказал:
- Давай к Сухоручко - он дело найдет. Чего-чего, а дело-то найдется.
Капитан Сашке обрадовался, как родному.
- О, - сказал он, - Сашок, ты кстати… Мне убегать нужно срочно, а ты прими-ка заявительницу. Кошелек у нее, понимаешь, украли. Так ты поработай с дамочкой.
- А где?
- Что - где?
- Где мне с ней заниматься? В смысле рабочего места?
- А-а… ну, давай хоть у меня пока. А потом уже решишь эту проблему с Давыдовым. Понял?
Потом капитан передал Сашке заявительницу (вот, - сказал он, - один из наших лучших оперативников и мой, так сказать, ученик. Мы с ним вместе в прошлом году вооруженного преступника взяли. Об этом и в газетах было. Не читали?) и убежал, засовывая в карман наручники. Сашка стал работать с заявительницей. Он подробно расспросил женщину о краже кошелька, тщательно описал его и т.д. и т.п. Бумага получилась солидной, на двух листках. Под конец Сашка заверил женщину, что уголовный розыск примет все меры к раскрытию кражи.
Тут аккурат пришел Семен Галкин. Когда он услышал последние фразы Зверева, то поскучнел и решительно вмешался в разговор.
- А что, извините, случилось-то? - спросил он и взял у Сашки бумагу.
Семен читал и слегка покачивал головой. В глазах светилась вековая скорбь иудейского народа.
- А вы, гражданочка, видели, как произошла кража? - поинтересовался Галкин вежливо.
- Нет, разве усмотришь?
- Да, действительно… Вы извините, Людмила Андреевна, но, думаю, надо это заявление переписать.
- А что такое? - насторожилась заявительница.
- Да пустяк, - сказал Семен, - мелочь… Бюрократические, знаете ли, штучки. Сотрудник молодой, неопытный…
- А мне сказали - один из лучших оперативников.
- Да, - легко согласился Семен, - очень хороший оперативник. Но неопытный… Мы с ним вдвоем вооруженного преступника брали. Об этом газеты писали. Не читали?
- Не читала, - сказала заявительница после некоторой паузы.
- Ну, вот видите, - торжественно произнес Галкин. - Очень хороший опер. Но немножко неопытный. Так, самую малость.
Заявительница с интересом посмотрела на Сашку. Ему стало очень неловко, и он отвел глаза.
- …Момент кражи кошелька, - диктовал Семен, - я не видела. Возможно, я его потеряла… Вы, кстати, где обнаружили отсутствие кошелька?
- Из метро вышла, хотела газету купить. Вот и…
- Жаль, - сказал Галкин. Ни пострадавшая, ни Зверев не поняли, чего именно жаль. А жалко было Семену, что кража обнаружилась на улице. Вот если бы в метро - на эскалаторе или даже в вестибюле! - тогда Семен с легкой душой сбагрил бы женщину к транспортникам. - Жаль, ну да ладно. Итак, продолжим: возможно, я его потеряла…
- Извините, товарищ, - перебила заявительница, - но сумочка-то у меня оказалась открыта. А я ее закрывала.
- Обычное дело! - убежденно воскликнул Семен. - Забыли!
- Да нет же - я закрывала.
- Ну, значит, расстегнулась… замочек расхлябался - и расстегнулась.
- Да нет же, у нее хороший, тугой замок.
- Да послушайте-таки меня. Знаете, как бывает - вот задумался человек и стоит себе, теребит замочек… туда-сюда… сюда-туда… Щелк-щелк… щелк-щелк. А то, знаете, бывает: человек любит пуговицы крутить. Крутит он пуговицу, крутит… она возьми и оторвись. Что же вы думаете - ее тоже украли?
- При чем здесь пуговица?
- Пуговица здесь ни при чем. Я вам в качестве примера привел. Да вы пишите заявление, пишите. Мы обязаны реагировать на сигналы граждан. Это наш долг… А сколько денег-то было?
- Пятнадцать рублей.
- Ровно?
- Ну, мелочь еще…
- А зарплата у вас какая?
- Сто восемьдесят.
- Ага… значительно больше чем у оперативника, который ходит на пули и ножи озверелых бандитов. Мы вот с Сашей в прошлом году…
- Я знаю, - перебила заявительница, - об этом еще в газетах писали.
- Точно, - просиял Семен. - Вы читали!
- Нет, не читала.
- Откуда же вы знаете?
- Вы мне сказали.
- Да, действительно… Значит, пишем: прошу принять меры к розыску…
- Преступника, - сказала заявительница.
- Да нет, - снисходительно ответил Галкин, - потерянного кошелька.
Заявительница покачала головой и написала.
- Оч-чень хорошо, - сказал Сенька. - Далее: материальный ущерб для меня является незначительным. Дата. Подпись. Вот и хорошо.
Галкин перечитал текст и остался доволен. Когда посетительница ушла, он повернулся к Звереву и сказал:
- Вот так, Саша. Была кража - стала потеря.
- Семен, - сказал Зверев. - Ты думаешь это правильно?
- Нет, - ответил Галкин. - Я не думаю, что это правильно.
Он смотрел на Сашку серьезно и слегка грустно.
- Я не думаю, что это правильно. Но найти этот кошелек ни ты, ни я, ни господь Бог не сможет. А значит, - глухарь, значит, - процент раскрываемости падает. Тебе это надо? Мне это надо? Я здесь шута горохового корчил, придуривался, убалтывал ее… думаешь, мне это нравится?
Сашка промолчал. Его знакомство с работой уголовного розыска состоялось почти год назад. Кое-что он уже понял. Но, разумеется, далеко не все. Значительная часть его представлений была очень далека от реальности: стереотипы, навязанные фильмами и книгами, давали себя знать. Умный, наблюдательный, склонный к иронии Зверев, конечно же, понимал, что фильмы и книжки очень сильно приукрашивают действительность. И все же живая реальность шокировала.
- Думаешь, заявительница не поняла, что я тут комедь ломаю? - продолжал рассуждать Семен.
- Наверно, поняла.
- Не наверно, - наверняка. Ну и слава Богу, в другой раз к нам не пойдет. И знакомым скажет: там в ментуре одни придурки. Можно и не обращаться. А работы нам все равно хватит. Это я тебе гарантирую.
- А авторитет, Семен? Мы же теряем авторитет.
- Э-э, милый… авторитет на раскрытиях зарабатывают. Ну, скажи мне, как ты этот кошель будешь искать? Ну - как?
- Я не знаю. Но кража-то была… а, Семен?
- Конечно, была. Я даже могу предположить, кто из кротов нашу тетю обидел. Но дальше-то что?… В общем, Саня, учись у старого мудрого еврея. Наша работа - это не только бандитов брать. Это еще и умение лавировать между терпилами, начальством и законом. Так-то, брат. Привыкай. Не сможешь - заклюют, с говном сожрут. И сжирали уже. Нормальных толковых оперов. Были такие примеры, Саня, были. И - тут я с тобой согласен! - без порядочности в нашем деле никак нельзя. Только понимание порядочности у тебя пока еще очень абстрактное. Что-то типа кино про Жеглова с Шараповым. Согласен?
- Ты, Семен, конечно, на стороне Жеглова?
- Да, - рубанул воздух рукой Галкин, - только так.
Неизвестно, сколько бы продолжался этот разговор, но в кабинет вошел майор Давыдов. Михаил Иванович уже слегка поправил голову, зажевал свою профилактику организма изъятым у фарцовщика импортным дефицитнейшим "антиполицаем" и был в хорошем расположении духа.
- Ну как, Саша, вживаешься? - спросил он.
- Да, - вместо Сашки ответил Галкин, - вживается, Михал Иваныч. Вот заявительница приходила, хотела кражу кошелька оформить - Александр убедил ее переквалифицировать на утрату.
- Грамотно, - похвалил майор. - Мы, сотрудники МВД, должны оперативно реагировать на заявления граждан. Болеть, так сказать, душой и принимать все меры к сокрытию… тьфу, - к раскрытию! преступлений.
- Да, - поддакнул Галкин, - больше открытости, человечности и гласности!
Майор посмотрел на Семена с некоторым подозрением, но Сенька имел вид более чем серьезный, и майор только и сделал, что кивнул головой.
- Михал Иваныч, - сказал Сашка, - а как с моим рабочим местом?
- Это запросто. Пойдем, Саша.
…Давыдов распахнул дверь, и Зверев увидел крошечный кабинетик, заваленный черт-те каким хламом: выдранная с корнем приборная панель от "Жигулей", черная мутоновая шуба, пионерский барабан, какие-то коробки… среди всего этого хлама в углу стоял письменный стол.
- Вот, - сказал Давыдов, - кабинет. Невелик, конечно, и без окна… Но отдельный. Тут до тебя Сережа Громадин сидел, теперь ушел в участковые - жилье мужику нужно. Ну, осваивайся, наводи порядок. У Сереги-то всегда все в кучу. Вещдоки… и прочее. Ты парень, я смотрю, активный, грамотный - давай. Не бойся проявить инициативу!
- А все это? - спросил Зверев.