Петрухин:
Вот так мы с Ленчиком стали "инспекторами" и начали работу у олигарха Голубкова. Для меня, впрочем, он на всю жизнь останется Брюнетом - ловким фарцовщиком с Гшеры.
Работы в хозяйстве Брюнета было полно… Ее было полно - хоть домой не уходи! - но никакого морального удовлетворения она не приносила. Материальное - да, а вот моральное… Мы с Ленчиком пахали как пчелки, вживались в коллектив. Проводили стандартные кадровые проверки, исследовали объекты на предмет безопасности… Мы знакомились с людьми, налаживали контакты. По ходу дела выявили охранника-наркомана и пресекли хищение нескольких тонн цветного металла. Брюнет был определенно доволен. А я нет. Не хватало некой изюминки. Той, что органически присутствует в розыскной работе… Вроде все нормально, все "как у взрослых"… А изюминки нет. Нет изюминки - нет и куража. А без куража что за работа? Это не работа, а так… времяпрепровождение.
Я так Ленчику и сказал. Он меня выслушал внимательно и вроде даже с пониманием, но ничего не ответил. Вернее, буркнул чего-то, а чего буркнул - я не разобрал… Нет, все-таки Леонид Николаич меня частенько удивляет.
Вот так мы и начали работать. Мы даже составили план и даже утвердили его у полковника Комарова. Иван Иваныч был, по традиции, нетрезв и потому выпендриваться не стал - не читая наложил резолюцию: "Согласовано. Комаров". Потом предложил выпить по полтишку. Мы, не чинясь, выпили, потрепались с Иван Иванычем за жизнь… он в поддатом состоянии очень даже ничего оказался мужичок, с юморком.
Так что мир с "начальником" мы восстановили, "план" подписали и доложили его Брюнету. Собственно, какие ты планы ни составляй - реальную работу бумажки не заменят. Но два пункта нашего "секретного меморандума" требовали участия Брюнета.
- Что это? - спросил Брюнет.
- План. Составлен согласно указаниям товарища Комарова, - ответил я.
- Ты что, издеваешься? - спросил Брюнет.
- Нет, не издеваюсь. План. Товарищ Комаров одобрил.
- Ну вы, блин, даете! - хмыкнул Брюнет. - Он что, трезвый был?
- Нет, нормальный.
- Так мне-то этот план на кой хрен нужен?
- Да, в общем, он тебе и не нужен. Однако два пункта требуют твоего участия. Во-первых, склад на Руставели необходимо охранять кинологу с собакой… одному сторожу там не осилить. Во-вторых - закуток в заборе.
Брюнет мне тогда ответил, что относительно склада он согласен - одному сторожу там делать нечего. А вот закуток… Ну насчет закутка нужно объяснить: с обеих сторон к зданию офиса "Магистрали" примыкал забор. Серый, скучный бетонный забор со ржавой колючкой по верху. За забором - понятное дело - завод. Посмотришь на этот забор под дождем, когда по ржавой проволоке сбегают капли воды - жить не хочется… честно. А уж работать на заводе, который за этой проволокой… в общем, все ясно. Итак: стоит забор. А метрах в сорока от офиса в заборе есть П-образное углубление. Метра два на два. Зачем его сделали, кто и когда - непонятно, потому что кроме куста шиповника и большой кучи известного происхождения ничего там больше нет. Вот этот-то аппендикс мы с Ленькой и рекомендовали закрыть. Потому что теоретически он вполне пригоден для засады. Телекамера над входом в офис наш закуточек "не берет", а там, за кустом шиповника, запросто могут укрыться три-четыре человека.
- Ладно, - сказал Брюнет, - решим вопрос.
На этом мы про закуток и забыли. До того момента, пока он не пригодился…
Итак, мы стали работать у олигарха. Все шло вроде бы гладко… но изюминки не хватало.
Глава третья
ИЗЮМИНКА
Однажды в середине июня к Брюнету пришла посетительница. Петрухин встретил ее в коридоре, проводил долгим взглядом и, почесав затылок, сказал неопределенное: "Да-а…" Потом прошел вслед за женщиной в приемную. Но в приемной посетительницы уже не было. А была только секретарша Брюнета - Леночка.
- Леночка, - сказал Петрухин небрежно, - а что это за дама только что в приемную зашла? К Виктору?
- А что? - спросила Леночка с вызовом.
- Да так… я тут вроде как по безопасности. Мне все положено знать.
- Да, Дмитрий Борисыч, дама пришла к шефу. Что еще вы хотите знать?
- Да, в общем-то, ничего, - ответил Петрухин и вышел. Направился к себе.
В кабинете сидел Купцов и, как всегда, изучал какие-то бумажки. Вдумчиво и сосредоточенно.
- Слышь, трудоголик, - позвал Петрухин. - Я щас такую фемину видел. Ноги - беда!
- Кривые? - поинтересовался Купцов.
- Сам ты… кривой. Я же говорю - беда. Катастрофа. SOS… К Брюнету пошла, между прочим… ух, ноги!
Значит, говоришь кривые ноги?
- Тьфу ты! - огорченно сказал Петрухин и тоже попытался заняться делом. Ничего не получилось.
Помучившись минут двадцать, Дмитрий встал и направился к двери. Когда он потянулся к дверной ручке, дверь вдруг сама распахнулась. На пороге стояли Брюнет и… давешняя незнакомка. "На ловца и зверь бежит", - подумал Дмитрий.
- На ловца и зверь бежит, - сказал Брюнет. - Вот, Танечка, именно здесь, в этом невзрачном кабинете, и обитают два великих сыщика. Такие, знаешь, с виду простые… я бы даже сказал: недалекие, раздолбаистые, никчемные и где-то даже тупые, - говорил Брюнет. А незнакомка слушала его с улыбкой, но на самом деле она была весьма напряжена. И еще… она была красива. - Но такие они только с виду, Таня. Позвольте я вас познакомлю, господа. Вот, извольте любить и жаловать - моя давняя неразделенная и безнадежная любовь Татьяна Андреевна. А это, Танечка, самые лучшие сыщики Санкт-Петербурга…
Татьяна Андреевна смотрела на Петрухина большими серыми лучистыми глазами. В глубине этих удивительных глаз скрывалась тревога. И голос у нее тоже оказался тревожным, волнующим.
- Очень приятно, - сказал Дмитрий Петрухин. Он был несколько огорошен вызывающей красотой женщины. И она это видела. А он видел, что она это видит. Это было не очень приятно: опер должен уметь скрывать эмоции.
Брюнет тем временем представил Купцова. Потом он сказал:
- Господа сыщики, у Татьяны Андреевны есть проблема, заниматься которой милиция не хочет… нужно помочь женщине. Как - возьмемся?
- Попробуем… если Татьяна Андреевна расскажет нам о своих неприятностях.
- Расскажу, - ответила Татьяна Андреевна и тряхнула головой. Темно-каштановые, с темным металлическим блеском, локоны метнулись беспокойно.
Татьяна:
Мои неприятности… если можно назвать ЭТО неприятностями… мои неприятности начались еще в апреле. С телефонного звонка. С глупого телефонного звонка. Уровень глупости граничил с идиотизмом… так мне казалось тогда. Был вечер. Замечательный апрельский вечер. Было очень тепло, тихо, по Неве плыл лед. Я стояла у окна и смотрела на этот лед. Мне было очень хорошо. Хорошо и спокойно на душе. В гостиной Николай с Валеркой играли в шахматы, и я слышала их голоса сквозь приоткрытую дверь. Валерка выигрывал партию за партией… легко. И кричал мне:
- Ма, а я опять дядю Колю сделал! Уже четыре-ноль!
- Не ври, - ответил Николай. - Три-ноль… Сделал он, понимаешь…
- Нет, четыре! Нет, четыре!…
Мне было хорошо. Мне казалось, что так будет всегда. И даже будет еще лучше. По крайней мере, я сделаю все, чтобы так и было.
- Ма, - закричал Валерка за стеной, - а я опять дядю Колю сделал! Уже пять-ноль!
- Не ври. Всего четыре-ноль… Сделал он, понимаешь!
За окном плыл серый лед по синей Неве, и мне было хорошо. Вот тогда и зазвонил телефон. Я улыбнулась и сняла трубку:
- Алло.
- Николая можно услышать? - произнес женский голос.
Я вообще- то никогда не спрашиваю: а кто это? Я просто зову мужа. Но в тот раз я почему-то спросила. Я не знаю почему… но я спросила:
- А кто его спрашивает?
Женщина засмеялась. Зло, злорадно, с издевкой… Я сначала не поняла. Я услышала этот смех, но сначала его не оценила… Я удивилась и даже слегка отодвинула трубку от уха. Женщина отсмеялась и сказала:
- Любовница.
Плыл по Неве лед… от него тянуло холодом.
***
- А когда был звоночек? - спросил Купцов.
- Что? - спросила она… вздрогнула, уронила столбик серого пепла.
- Когда, Татьяна, был звонок? - повторил за Купцова Петрухин.
- Двадцать седьмого апреля. Около восьми вечера.
***
…Да, около восьми вечера это было… Любовница, ответила женщина и положила трубку. За стенкой мой сын сказал моему мужу: "Главное, дядя Коля, - твоя позиция в дебюте…" "Пустяки, пустяки, - говорила я себе. - Кто-то номером ошибся. Номером ошибся - и хулиганит… Любовница! Ну какая у Николая любовница? Он же ТЕЛЕНОК. Пустяки, пустяки, не может этого быть."
Перед сном я рассказала Николаю про звонок. Он посмеялся и сказал: "Ерунда. Глупая шутка. Ты что, лисенок, ревнуешь?" А я ответила: "Конечно". Молодой муж - это опасно. О, как это опасно!
Вот и все. Хиханьки да хахоньки… до следующего звонка. Он произошел тридцатого. Тридцатого, около восьми часов вечера, как и первый. Надо сказать, что про тот - первый звонок - я уже подзабыла. Не то чтобы забыла совсем, нет… но - подзабыла. Все-таки прошло три дня и казалось, что имело место быть недоразумение, совпадение, ошибка, глупость.
В этот раз к телефону подошел Валерка.
- Ма, - сказал он, протягивая мне трубку, - тебя.
Я взяла трубку и взъерошила Валерке волосы и чмокнула его в висок.
- Алло.
- Сынок твой подходил? - спросила трубка ТЕМ САМЫМ голосом.
- Кто это? Кто говорит?
- Сынок твой подходил. Дитя невинное, полное надежд и устремлений… Но не все сбудутся, мамаша. Не все, мамаша.
- Послушайте!… Что вы такое говорите? - Не все сбудутся. Нет, не все… А кровь может пролиться.
- Послушайте же! Что вы несете? Кто вы? Зачем вы звоните?
- Предупредить, дура, - сказал голос. - Пока только предупредить.
И гудки потекли из трубки. Ядовито потекли, ядовито. Страшно мне стало, тошно… Глав-АО нов, сказал мой сыночек, позиция в дебюте… мне стало очень страшно… позиция… в дебюте.
Я закатила истерику Николаю. Он тоже испугался. Неизвестно, кого больше: меня или этой ЛЮБОВНИЦЫ… Он клялся и божился, что у него нет любовницы. И никогда не было. Раньше я в этом нисколько не сомневалась. Но раньше не было и звонков от неизвестной женщины… "Дитя невинное, полное надежд и устремлений. Но не все сбудутся, мамаша… А кровь может пролиться".
Я как вспомню эти слова - мороз по коже.
Я стала бояться телефона. Я где-то читала, что у человека в ожидании дурных известий может развиться психоз. Мне кажется, у меня он начал развиваться в те дни. Я стала бояться телефона. А он опять замолчал. Но легче от этого не стало. Звонки были ужасны, но и их отсутствие - тоже. Раз она не звонит, думала я, вдруг она что-то готовит? "А кровь может пролиться", - сказала Любовница… Я успокаивала себя как могла, но это не очень помогло.
Следующий звонок прозвучал четвертого мая. И опять в восемь вечера.
- Ты еще не купила своему мальчугану каску и бронежилет?
- Послушайте! Что вы хотите от меня?
- От тебя? От тебя, сучка, я ничего не хочу. А вот твоего сынка хорошо бы пустить на запчасти… На них всегда есть спрос, - сказала она и засмеялась. Смех у Любовницы был неискренний. Неискренний и страшный.
После этого звонка я не спала всю ночь. А наутро я написала заявление и отнесла его в милицию.
- Приняли его у вас? - с интересом спросил Купцов.
- Они не хотели принимать, - ответила Татьяна Андреевна. Купцов понимающе кивнул. - Но я настояла.
- Ценю вашу настойчивость, - сказал Леонид. - Я бы тоже сделал все, чтобы вашу заяву не принимать.
Татьяна Андреевна посмотрела на него почти с ненавистью.
- Почему? - спросила она. - Почему все в милиции так равнодушны к чужой беде?
- Они не равнодушны, Татьяна Андреевна… Хотя и равнодушные тоже есть. Но главная причина в том, что РУВД нужно поднимать реальные дела: убийства, разбои, кражи…
- А я, значит, пришла с пустяком? - спросила Татьяна Андреевна.
- Да, с точки зрения милицейского следака вы пришли с пустяком.
Она вытащила из пачки новую сигарету. Петрухин предупредительно щелкнул зажигалкой. Татьяна Андреевна улыбнулась ему. Но улыбка была дежурной, не более того.
- Вы разделяете точку зрения милицейского следака? - спросила она у Купцова.
Леонид ответил:
- В нынешнем своем положении - нет. Я разделяю вашу тревогу… Так что было дальше?
- Дальше? Дальше… я пошла к гадалке.
- К гадалке? - не скрывая изумления, спросил Брюнет.
- Да, Витя, к гадалке, - сказала Татьяна Андреевна. - Смешно? А эту мысль, кстати, подал мне лейтенант в милиции. Вы бы, говорит, к экстрасенсу сходили, что ли?
- Идиот, - буркнул Петрухин. Брюнет кивнул. А Купцов неловко кашлянул в кулак.
***
…Я пошла к гадалке. Я посоветовалась с Маринкой и пошла к гадалке. Маринка, подружка моя, протекцию мне устроила… Вы улыбаетесь, а ведь к хорошей гадалке не так-то легко попасть. И я пошла к гадалке, к Александре.
Горели свечи, и пахло чем-то незнакомым. Но не как в церкви. В храме тоже жгут свечи, но пахнет совсем по-другому. Александра долго на меня глядела. Пронзительно. У меня даже голова закружилась. "Кровь на тебе, - сказа/га, - кровь. Умрешь ты, Таня. Мертвой тебя вижу. В гробу с червями вижу тебя. Беги, Таня, беги… Уезжай отсюда. Может, спасешься".
Как я от нее вышла - не помню. Ничего не помню. На улице женщина ко мне подошла, говорит: вам что, голубушка, плохо? А мне не плохо было - мне жутко было. Ноги не держат, и в глазах - свечки, свечки. Села в машину - дрожу. Зябко мне, ключ в замок не вставить… "В гробу с червями вижу тебя… Беги, Таня, беги".
Татьяна Андреевна уронила сигарету и заплакала. Трое мужчин сконфуженно молчали. Иронизировать по поводу гадалки теперь было совсем неуместно.
***
Домой Татьяну Андреевну отвез Петрухин. Она отнекивалась, говорила, что доберется сама, но Дмитрий настоял. Брюнет галантно поцеловал гостье руку, а провожать не пошел. Слегка раздвинув жалюзи в кабинете "инспекторов", он смотрел, как Петрухин помогает Татьяне Андреевне садиться в машину… Брюнет усмехнулся, повернулся к Купцову и сказал:
- По-моему, Дмитрий Борисыч повелся на Лису.
- Как? - спросил Купцов. - На кого?
- На Лису… на Татьяну Андреевну Лисовец.
- А… не знаю. А ты, Виктор, давно ее знаешь?
- Лису-то? Тыщу лет знаю. Была когда-то у меня с ней история. Романтическая до абсолютной пошлости… Но, слава Богу… - Брюнет не договорил, умолк.
- А что "слава Богу"? - спросил Купцов.
- Да ничего. Ты Борисычу скажи, что… Впрочем, я сам скажу.
Брюнет посмотрел в окно. Автомобиль с Петрухиным и Татьяной Лисовец уже уехал со стоянки, исчез в блестящем потоке автомобилей на мокрой набережной. Брюнет пошел к двери, остановился, посмотрел пристально на Купцова и сказал:
- Вы с ней поосторожней.
- Поосторожней?
- Да, поосторожней. Баба она и красивая, и умная. Но - стерва… Я ей не особо верю.
- Зачем же мы беремся ей помогать? - спросил Купцов.
- Не знаю, - сказал Брюнет. Уже взявшись за дверную ручку, он произнес:
- Она разбивает сердца.
И вышел.