- У них свои собственные представления о том, как следует развлекаться и получать удовольствие, - сказал он. - Я же просто выполняю поручение и передаю вам предложение.
- Это входит в ваши обязанности?
- Это и многое другое.
Когда мы вернулись к столику, Герчио и другая девушка ушли. Я уловила, как Паолуччи и Да Коста обменялись взглядами. Затем продюсер поднялся из-за столика и что-то сказал по-итальянски.
- Маэстро просит его простить, но уже время уходить. Завтра с утра у него важная встреча.
Мы все поднялись и вызвали нечто вроде небольшого затора из-за того, что и младшие, и старшие официанты бросились отодвигать нам стулья. Карла Мария и ее муж пошли к выходу из клуба. Да Коста и я молча замыкали это торжественное шествие.
Как только они появились в дверях, подкатил лимузин.
- Маэстро спрашивает, сможем ли мы подбросить вас домой по пути в отель? - спросил Да Коста.
- Нет, благодарю вас. Я живу в Вест-Сайде. Скажите ему, что я поймаю такси. И поблагодарите за приятный вечер.
Да Коста перевел. Паолуччи улыбнулся, поклонился и поцеловал мне руку. Затем посмотрел мне прямо в глаза и что-то сказал.
Да Коста перевел:
- Он надеется, что судьба ему улыбнется, и он сможет однажды снять фильм с вашим участием.
- Я тоже надеюсь.
Я протянула руку Карле Марии. Она улыбнулась и сказала:
- У нас, в Италии, мы прощаемся не так.
Она нагнулась, прижалась губами к моей щеке и громко чмокнула меня в одну, потом в другую щеку.
- Чао!
- Чао, - повторила я.
Они сели в лимузин. Да Коста проводил меня к свободному такси и сунул мне в руку банкноту.
- Плата за такси, - сказал он несколько смущенно.
- Нет, - я попыталась оттолкнуть его руку.
- Да берите, берите, - это входит в финансовый отчет фильма, - и он оставил в моих руках деньги, закрыв дверцу машины прежде, чем я смогла серьезно возразить. - Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - машинально ответила я" хотя такси уже отъехало от стоянки.
- Куда прикажете, леди? - спросил таксист. Я дала ему адрес.
- Это Карла Мария Перино садилась в ту машину?
- Да.
- Бог мой! - в его голосе слышался неподдельный восторг. - Она действительно нечто совершенно потрясающее, правда, леди?
- Действительно, - согласилась я, потому что думала точно так же, как и он. Но тут я вспомнила о банкноте, зажатой в руке, и взглянула на нее. Я не поверила своим глазам - никогда еще до этого мне не приходилось видеть пятисотдолларовой, банкноты.
Глава 19
Я позвонила ему по внутреннему телефону ровно в девять утра на следующий день.
- Говорит Джери-Ли Рэндол, - сказала я. - Я не, думала, что разбужу вас.
- Ничего страшного.
- Я просто хочу сказать, что оставила деньги, которые вы вчера мне всучили, в конверте на ваше имя у портье, - выпалила я. - В любом случае, спасибо.
- Минутку, минутку... - закричал он, и по голосу его я поняла, что он окончательно проснулся. - Откуда вы звоните?
- Из вестибюля.
- Не уходите. Я спущусь через минуту. Мы можем выпить по чашечке кофе и позавтракать.
- Я бы не хотела причинять вам беспокойство.
- Но я хочу вас видеть.
Я положила трубку. Меньше чем через три минуты он вышел из лифта. Я думала, что разбудила его, но он не спал. Я поняла это, потому что он был выбрит и полностью одет.
Он ничего не говорил до того момента, пока официант в ресторане не принес кофе.
- Не нужно было этого делать.
- Это скорее относится к вам.
- Вы не понимаете. Это входит в бизнес...
- Но это не мой бизнес.
- Вы на самом деле старомодная девочка, правда?
- Нет, новомодная. Я не верю в деньги, которые я не заработала.
- А что вы делаете - в смысле работы?
- Поглядываю.
- Я поговорю с Луиджи о вас. Предупрежу его, чтобы он вас не использовал.
- Я не собираюсь возвращаться к нему, - сказала я не очень уверенно.
- Скажите, Паолуччи действительно собирается снимать картину, в которой ему нужна американская актриса?
- Паолуччи снимает только картины со своей женой в главной роли, - сказал он честно.
- Другими словами, ни о какой работе вчера речи не могло идти?
- Угу.
- Собственно говоря, в конечном итоге, я пришла к такому же выводу. Думаю, что я, действительно, глупа.
- Просто это глупый бизнес. В нем миллион девушек и очень мало ролей. Даже те, у кого на самом деле есть талант, редко получают их.
- Я получу, - сказала я. - Я уже однажды поднялась.
- Когда вы были женой Уолтера Торнтона? - спросил он.
Я поняла, что он хотел сказать.
- Но мне дали приз Тони за исполнение роли, а не за пьесу, написанную мужем.
- Но любому человеку нужен друг, - сказал он. - По крайней мере, друг поможет вам пройти мимо секретарши.
- К чему вы клоните?
- Паолуччи не дал мне заснуть полночи, разговаривая о вас. Он сказал, что в Италии вы можете получить столько ролей, сколько сможете сыграть, и даже больше. Конечно, при условии, что у вас будет именно тот спонсор, который в этом деле требуется.
- Он имеет в виду себя? Да Коста кивнул.
- Нет, спасибо, - сказала я и собралась уходить. Он положил руку мне на плечо, чтобы придержать.
- Не глупите. Я могу назвать вам с десяток звезд, которые начинали именно так, включая Карлу Марию. Ей было всего семнадцать, между прочим, когда он отыскал ее в Неаполе лет двенадцать тому назад.
- Это не мой стиль, - сказала я. - Я чуть было не вступила на эту дорожку однажды и до сих пор у меня ощущение, что я не совсем полноценный человек.
- Независимость нынче вовсе не то, что не так давно было принято считать. И большинство независимых людей, которых я знаю, вернее, знал, в настоящее время сломались.
- А как обстоит дело с вами? - спросила я. - Насколько мне известно, вы не пошли в семейное дело? Он слегка покраснел.
- Это не совсем то?
- Потому что я мужчина, а вы девушка. И я могу позаботиться о себе гораздо лучше, чем вы о себе.
- Может быть, в данный момент вы и правы - сейчас вы в состоянии позаботиться о себе лучше. Но я научусь. И когда я выучусь, то никакой разницы уже не будет.
- Мир не изменится. Если вы-умная девочка, вы найдете себе подходящего парня, выйдете за него замуж и заведете пару детей.
- Это единственный ответ, который есть у вас для меня?
- Да. И еще другой, о котором вы уже сказали, что он вас не интересует.
- Иными словами, мой выбор невелик: я должна стать либо женой, либо шлюхой. И никаких иных путей, чтобы подняться на самый верх, для таких, как я, нет.
- Есть. Невероятный случай, - сказал он. - Один на миллион!
- Как раз мое любимое соотношение... - сказала я. - Благодарю вас за кофе. Он взял меня за руку.
- Вы мне нравитесь. Я был бы рад встретиться с вами еще раз.
- Я не возражаю. Но только при одном условии.
- Каком?
- Никакого дела. И никакого собачьего дерьма. Он ухмыльнулся.
- Обещаю, ваша взяла. Как я могу связаться с вами? Я продиктовала ему номер своего телефона, и мы вышли в вестибюль.
- Я позвоню вам на следующей неделе, когда спроважу их из города.
- О'кей, - сказала я.
Мы обменялись рукопожатием, и я вышла на улицу.
Солнце светило, было тепло, и я, сама не знаю почему, вдруг почувствовала, что жизнь не так уж и плоха.
Правда, он появился на моем горизонте только через три месяца. Но за это время дела каждого из нас сильно изменились. У меня летом умер отец. И я впервые по-настоящему поняла, что это значит - остаться совершенно одной.
Этим летом не было никакой работы, даже в рекламах для летних распродаж. Каждый день я совершала полный обход тех мест, где можно было бы получить работу. Читала газету "Новости о фильмах в производстве", отвечала на каждый телефонный звонок. Но без агента добиться чего-нибудь было очень трудно. Даже для того, чтобы получить работу на телевидении - чахлую роль в коммерческой рекламе, - нужен был агент, который мог бы ввести меня и представить рекламным агентствам.
Каждый вечер я возвращалась в свою маленькую квартирку опустошенная и усталая, но уже через несколько часов сна просыпалась и никакими силами не могла себя заставить заснуть снова.
Я работала над новой пьесой, но концы с концами в ней упорно не желали сходиться. Все, что я писала, казалось надуманным, состоящим из сплошных натяжек, и поэтому спустя некоторое время я вообще бросила писать. Обычно я просиживала за машинкой, бессмысленно уставившись в окно, за которым скрывалась темная ночная улица, и ни о чем не думала.
Отец каким-то необъяснимым образом почувствовал, что происходит со мной, и однажды я получила чек на сто долларов без единого слова. И с этого времени чеки стали приходить каждый понедельник. Без них я бы не справилась.
Однажды я попыталась поговорить с ним об этом, но он не захотел обсуждать со мной этот вопрос. Все, что он сказал, - это были весьма расплывчатые фразы насчет того, что они с матерью приняли совместное решение помочь мне, потому что они любят меня и верят - в меня. А когда я решила поблагодарить мать, она холодно взглянула на меня и сказала:
- Это все идея твоего отца. Я лично считаю, что ты должна вернуться домой и жить с нами. Лично мне не нравится то, что молодая девушка живет одна в огромном городе.
После этого мне гораздо сильнее захотелось доказать ей, что я могу добиться всего сама. И я снова атаковала свою пишущую машинку с прежней яростью, но это ни к чему не привело.
Я чувствовала себя одинокой до полного опустошения. Не было никаких друзей - ни мужчин, ни женщин. Товарищества в театральном деле, как я постепенно убеждалась, просто не существовало на том уровне, на котором я вынуждена была жить. Во всяком случае, для меня его не было. А тут еще случилось так, что в один прекрасный день я самым жестоким образом поняла еще и то, что я больше уже не молоденькая девочка. Случилось это вот как.
Я ответила на приглашение сниматься в массовке в роли девочки.
Массовка должна была изображать сцену на пляже в каком-то фильме, который снимался на Лонг-Айленде. Просмотр должен был состояться в большом зале на Бродвее, и мы все должны были предстать перед режиссером в бикини.
Я была почти последней в очереди из тридцати девушек. В ожидании своего выхода я стояла и думала, что к тому моменту, когда мне нужно будет проходить мимо режиссера-постановщика и продюсера, наверное, все вакансии уже будут заполнены.
У меня всегда была хорошая фигура. Я это точно знала/Кроме того, я поддерживала ее, занимаясь каждое утро не менее получаса и выполняя всевозможные упражнения.
Я услышала свое имя и пересекла по диагонали маленькую сцену. В центре сцены я остановилась, медленно повернулась, как нам было ведено, и пошла дальше, удаляясь от режиссера и продюсера, покачивая при этом бедрами, что, мне казалось, должно выглядеть весьма соблазнительно. Я почти дошла до кулис, когда услышала шопот продюсера:
- Нет.
- Но у нее роскошная фигура и сенсационная задница, - сказал режиссер.
Продюсер пытался шептать, но я отлично слышала его. В его словах прозвучал окончательный приговор для меня:
- Слишком стара. Ей по крайней мере двадцать пять.
Я пошла к тому месту за сценой, где раздевалась, чтобы взять свои вещи. Другие девушки болтали, одеваясь, но ни у кого не возникло желания сказать мне хоть слово. Сказанные продюсером слова начинали впиваться в меня, как колючки - слишком старая! Все они были гораздо моложе меня - семнадцать, восемнадцать - открытые, свеженькие и не потускневшие.
И тут мне вдруг пришел в голову простой вопрос: что я делаю в мире, который переросла?
Бродвей корчился в июльской жаре, но, тем не менее, я решила идти домой пешком. К тому времени, когда я добралась наконец до своей улицы, я выдохлась и истекала потом. Я заглянула в винный магазинчик, купила там бутылку холодного белого калифорнийского вина. Поднялась к себе в квартиру и стала пить. Примерно через час я набралась. Вино действовало лучше на пустой желудок, а я не ела с утра, потому что боялась - а вдруг мой живот чуть-чуть выпятится, когда я влезу в бикини.
Затем я уселась у окна и бессмысленно уставилась на плавящуюся под солнцем улицу. Что со мной? Что случилось со мной?
Зазвонил телефон, но я не ждала ничьих звонков и поэтому не пошевелилась. Однако телефон настойчиво звонил, и я в конце концов подняла трубку.
Звонила моя мать. В ее голосе я уловила знакомое мне железное самообладание и поняла, что случилось что-то.
- Джери-ли? Где ты была целый день? Я пыталась к тебе дозвониться.
Я разозлилась и в то же время испугалась чего-то.
- Ради Бога, мама, не надо! Я ходила искать работу. Что я еще могу делать, как ты думаешь? Железо в голосе возобладало надо всем.
- Твой отец... у него был сердечный припадок. Он умер по дороге в госпиталь.
Боль сковала сердце. Затем я смогла проговорить:
- Я немедленно еду домой, мама.
Глава 20
Казалось, что весь город пришел на его похороны. Многие магазины утром не открылись. Толпа в церкви просто не уместилась, выплеснувшись на улицы. Прощальные слова священника разносил громкоговоритель.
- Джон Рэндол был хорошим человеком. Он щедро отдавал соседям и свою жизнь, и свое благополучие. Многие из нас, сегодня здесь присутствующих, стали богаче благодаря его помощи и добрым советам - в прямом и переносном смысле. Нам будет не хватать его. И мы всегда будем помнить его.
Затем засыпанный цветами гроб вынесли и поставили на катафалк и повезли к кладбищу, где он и успокоился навеки.
Когда все соседи разошлись по домам, мы с мамой остались вдвоем.
- Позволь мне приготовить тебе чаю, - сказала я. Она кивнула.
- Он плохо себя чувствовал в то утро перед уходом на работу, - сказала она между крохотными глотками, которыми пила чай. - Я хотела, чтобы он остался и отдохнул. Но он сказал, что у него слишком много дел, намеченных на этот день. Его секретарь рассказывала, что он диктовал письмо и вдруг неожиданно упал на письменный стол. Она позвала на помощь немедленно, но никто уже ничего не мог сделать.
- Попытайся не думать об этом, - сказала я. Она посмотрела мне прямо в глаза.
- Иногда мне казалось, что я давала ему недостаточно. Может быть, он хотел бы иметь своего собственного сына. Но он никогда ничего мне не говорил. Он знал, как я была занята вами двумя.
- Он любил тебя, - сказала я. - И он был счастлив.
- Надеюсь, - ответила она. - Мне было бы тяжело думать, что я хоть в чем-то обманула его, не дала ему то, чего он хотел.
- Все, что он хотел, - это ты, мама, - сказала я. Мы очень долго молчали. Наконец она сказала:
- Ты, конечно, понимаешь, что теперь придется изменить очень многое.
Без заработка отца нам придется сократить расходы.
Я ничего не сказала.
- Мне кажется, если бы ты вернулась жить домой, было бы лучше.
- А что я здесь буду делать, ма? - спросила я, - Здесь для меня нет работы.
- Но я больше не смогу высылать тебе сотню долларов в неделю.
- Это я понимаю, мама. Я обойдусь.
- Как? - спросила она.
- Я в самое ближайшее время получу работу, - сказала я. - И я почти закончила новую пьесу. Фэннон обещал мне, что он поставит ее.
- А если она провалится как та, предыдущая?
- Тогда я начну писать следующую, - сказала я. Она встала из кресла.
- Пожалуй, я поднимусь наверх и прилягу, - сказала она и медленно пошла к лестнице, но внезапно оглянулась и добавила:
- Ты, конечно, понимаешь, что в этом доме всегда есть для тебя комната - если дела пойдут не так, как надо.
- Да, мама. Спасибо.
Я смотрела, как она медленно поднимается по лестнице в свою комнату.
Она все еще была красивой женщиной. Ее прямые волосы оставались до сих пор черными, голову она держала высоко, спина прямая. И вдруг меня пронзило чувство восхищения этой женщиной. Если бы только я могла быть такой. Она всегда знала, что нужно делать, - во всяком случае, мне так казалось.
Моя нью-йоркская квартирка встретила меня духотой, жарой и пылью. Я распахнула окна. Даже при страшном шуме уличного движения с открытыми окнами стало лучше, чем в затхлой нежилой атмосфере, характерной для закрытых на долгое время комнат.
Я достала почту, набравшуюся за ту неделю, что меня не было дома. В основном - счета.
Лениво развернула свежий номер газеты "Новости о производстве фильмов". Просмотрела колонку приглашений на пробу. Ничего для меня не было, если судить трезво и здраво. Но тут мое внимание привлекло объявление:
Требуются!
Актрисы, модели, шоугерлс! Работа в ваше свободное время. Встречи с влиятельными людьми. Если вы ожидаете приглашения или съемок, если вам больше чем двадцать один год, если вы ростом не ниже чем пять футов пять дюймов, если у вас хорошая фигура и вы умеете поддерживать разговор, если вы можете уделить нам хотя бы четыре вечера в неделю, мы можем предложить вам работу, которая несомненно заинтересует вас.
Начальная оплата 165 долларов в неделю, включая оплату всех социальных страхований и взнос в фонд безработицы, а также бесплатное вечернее платье и чаевые. Оплата повышается после трех месяцев работы.
Полная занятость - сорок четыре часа в неделю.
Обращаться:
Клуб "При свете торшеров" 54 стрит от Парк Авеню с понедельника до пятницы на этой неделе между 2 и 5 часами дня.
Внимание!
Мы не ведем переговоров с девушками легкого поведения. Необходимо представить лицензии полицейского департамента и наркологического отделения.
Я прочитала объявление еще раз, медленно, и подумала, что, видимо, открывается еще один клуб. Единственные два, которые я знала, были "Плейбой" и "При свете газовой лампы". В моем финансовом положении сто шестьдесят пять в неделю звучало заманчиво, и, кроме того, юридически у них должно было быть все в порядке. Ведь они требовали справки от полицейского департамента и наркологического отделения. И часы работы мне подходили. У меня останется время, чтобы писать и продолжать искать работу в дневное время, если, конечно, появятся предложения.
Я посмотрела на часы - почти полдень и уже четверг. Объявление, таким образом, прождало меня почти целую неделю. И если я хочу хоть чего-нибудь добиться, нужно быстро двигаться. Приняв решение, я пошла в ванную комнату, вылила целую бутылку банной соли в ванну и пустила горячую воду.
Пока ванна наполнялась, я разложила все свои принадлежности для макияжа, включая накладные реснички, - я намеревалась выглядеть на все сто процентов.
Клуб располагался в большом здании из серого кирпича с внушительной двойной дверью, выкрашенной черной краской. По обе стороны двери висели тяжелые медные каретные лампы, которые хорошо сочетались с такими же медными дощечками, закрепленными на дверях. На каждой из этих дощечек была выгравирована надпись: "При свете торшеров".
Я дернула дверь, но она была заперта. Посмотрела на часы - было всего только начало третьего. И тут я заметила маленькую кнопку звонка, расположенную чуть ниже бронзовой дощечки.
Я нажала на кнопку - и дверь автоматически открылась. Я вошла.