Глава 23
Поверните направо и там увидите апартаменты "Семнадцать Б", - сказал лифтер.
Милстейн дошел до холла, устланного пушистим зеленым ковром, и нажал на кнопку. За дверью раздался мягкий перезвон особого сигнала.
Дверь открыла высокая худенькая блондинка.
- Могу я видеть миссис Лафайет? Моя фамилия Милстейн.
- Она ждет вас, входите.
Он прошел за девушкой в элегантные ослепительно белые апартаменты.
- Хотите выпить что-нибудь?
- Нет, благодарю вас.
- Я скажу миссис Лафайет, что вы пришли. Он видел такие апартаменты только в кино. За окнами тянулась широкая терраса, уставленная кадками с кустами и карликовыми деревьями. Казалось, что здесь, ближе к небу, вырос сад. На крохотном белом детском столике стояли две фотографии в серебряных рамках. На одной - молодой красивый негр, добродушно улыбающийся в объектив. Что-то в нем показалось Милстейну знакомым. Где-то он его видел, хотя и не мог бы сейчас сказать, где. На другой фотографии был изображен мальчик, лет так десяти, стоящий рядом с седовласой женщиной на фоне небольшого белого деревянного дома.
Он так увлекся разглядыванием снимков, что не расслышал шагов у себя за спиной.
- Мистер Милстейн?
Он постарался не выдать своего удивления, когда обернулся и увидел, что она негритянка. Он сразу же почувствовал, что эта высокая женщина излучает силу. И тут он вспомнил имя молодого человека на фото - оно прозвучало у него в ушах, как звонок.
- Миссис Лафайет, - он указал на снимок, - это ваш муж?
- Да. А это мой сын и моя мать.
- У моей дочери есть альбом вашего мужа. Даже мне, человеку старшего поколения, нравится, как он поет. Он не заставляет меня лезть на стенку, как делают некоторые современные певцы.
- Фред поет замечательно, но, думаю, не это причина вашего визита. Я права? Вы сказали, что у вас есть для меня новости о Джейн Рэндолф.
Эта женщина привыкла говорить по делу.
- Вы друг Джейн? - спросила она.
Он кивнул и, увидев выражение ее лица, спросил:
- У вас это вызывает сомнение?
- Мне трудно поверить, что полицейский может стать ее другом.
Особенно полицейский, проделавший путь из Калифорнии и пытающийся выйти на нее, получить материалы о ней.
Он достал из кармана письмо и молча протянул ей. Она прочитала его быстро и тут же спросила:
- Что с ней случилось?
- Это именно то, что я пытаюсь выяснить. Он рассказал ей коротко все, что знал, включая и то, как он узнал имя Лафайет у клерка в суде - тот проверил, кто внес залог за Джейн, когда ее арестовали в первый раз.
В ее голосе появилась странная нежность, когда она спросила:
- Так что же случилось с ней сейчас?
- Не знаю. Доктор сказал мне, что она предстанет перед комиссией по реабилитации через две недели.
- Вот же черт! Бедная Джери-Ли...
- Джери-Ли?
- Да, это ее настоящее имя. Разве вы не знаете?
- Единственная Джери-Ли, о которой она упоминала, по ее словам, была ее сестрой.
- У нее никогда не было сестры. Ее имя Джери-Ли Рэндол. Это я предложила ей взять имя Джейн Рэндолф, когда она начала танцевать в клубах. Она не хотела, чтобы ее знакомые в писательском мире и в мире кино и театра знали, чем она занимается. Она боялась, что если до них дойдет, что она танцует топлесс, ее никогда уже не смогут принять всерьез как писателя. Или актрису.
- Она действительно могла писать и играть?
- Я плохой судья, - сказала миссис Лафайет, - но я знаю, что однажды она получила высший приз Тони как актриса на Бродвее и что другой раз ее пьеса была поставлена, хотя никогда так и не дошла до Бродвея. Так что, наверное, в ней есть что-то. Она всегда писала. И чтобы иметь возможность писать, она работала танцовщицей. При такой работе у нее оставались свободными дневные часы, чтобы писать.
- Говорила ли она когда-нибудь вам о своей семье?
- У нее есть мать. Но они разошлись напрочь. Ее мать никогда не верила в то, во что верила Джери-Ли.
- У вас есть адрес ее матери?
Она живет в маленьком городке на острове. Мой муж знает адрес. Я смогу взять, у него.
- Это помогло бы.
- В таком случае я достану адрес сегодня вечером. Мой муж сейчас летит в Майами на выступление.
- Вы видели Джейн после того, как заплатили за нее залог?
- Я пригласила ее на ленч в тот же день, как ее выпустили. Я предложила ей помощь, но она отказалась принять. Она сказала, что когда у нее будут деньги, она вернет сумму залога, которую я выложила в суде. Я сказала ей, что считаю ее дурой, потому что она занимается... тем, чем занималась тогда. Я предложила ей давать регулярно деньги, чтобы она могла бы сидеть и писать. Это не должно было наложить на нее никаких обязательств и связать ее никоим образом. Я обещала ей это, но она отказалась категорически.
- Как вы думаете, почему она это сделала?
- Потому что одно время мы были любовницами. И, возможно, она не поверила мне, когда я сказала - никаких обязательств с ее стороны.
- Она была лесбиянкой?
- Нет. Я лесбиянка. Она - нет. Было бы все гораздо проще для всех нас, если бы она тоже была ею. Она бисексуальна. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что ее реакция на наш с ней секс была чисто физиологической. Для меня же тут была и любовь, и физиология, Я действительно любила ее.
- Вы согласились бы, тем не менее, помочь ей, если бы она не возражала?
- Да. Но она никогда не примет мою помощь.
- Почему вы так уверенно это говорите?
- Потому что я ее знаю. У нее есть эта идиотская безумная идея насчет женской свободы и независимости. Она не примет помощь ни от кого - ни от мужчины, ни от женщины. Она рассталась с богатым мужем по той же самой причине. Она хочет все сделать сама, всего добиться самостоятельно и быть признанной именно в таком качестве - как писатель.
Он молча слушал, и многое, что было для него загадкой, сейчас прояснялось, становилось понятным.
- Послушайте, - продолжала Лисия, - она отлично знает, где я живу.
Один ее телефонный звонок - и я примчусь на помощь, где бы я ни была, в какое бы время она ни позвонила, но посмотрите, что она предпочла натворить, лишь бы не снимать телефонную трубку.
- Однажды она вам позвонила. Может быть, позвонит еще.
- Дважды уже звонила, - сказала женщина, и в ее глазах появился странный блеск. - Третьего звонка не будет.
Впервые с момента приезда на Восточное побережье Милстейн почувствовал себя увереннее: он стал надеяться. Возможо, это было связано с тем, что он ехал к месту рождения Джейн. Ехал он в арендованном автомобиле по прекрасной дороге. Экспресс-шоссе, которое вело на остров, ничем не отличалось от платных шоссе в Калифорнии, разве что за окном машины лежали снежные поля. Он свернул, повинуясь указателю, сообщающему, .что вы въезжаете в Порт Клер.
Через пятнадцать минут он уже притормозил перед домом Джери-Ли.
Дом выглядел солидно и комфортабельно-И соседние дома были ему под стать - респектабельный район проживания среднего класса. Только одно выделяло дом Рэндолов: на окнах были опущены жалюзи, а подъезд к крыльцу не расчищен от снега. Дом казался пустым.
Он вышел из машины и, утопая в снегу, подошел к двери. Нажал на дверной колокольчик, услышал, как в доме раздался его чистый звук, но никто не ответил.
Неожиданно раздался шум подъезжающей машины. Милстейн оглянулся. К его машине подъехала полицейская патрульная. Молодой патрульный высунулся из окна своей машины и спросил:
- Что вы тут делаете, мистер?
- Я хотел бы повидать миссис Рэндол.
- Ее нет дома.
Милстейн стал пробираться по снегу обратно, к машине.
- Это я и сам могу понять. Вы не могли бы мне сказать. где она находится?
- Нет.
- Вы появились здесь буквально через две минуты после того, как я подъехал к дому. У вас хорошо налаженная система слежения за порядком в городе.
- Один из соседей сообщил о вас сразу же, как только вы остановили машину у дома.
- Может быть, вы смогли бы помочь мне, - Милстейн извлек из кармана бумажник и показал патрульному полицейский значок.
- Да, сэр! - сказал патрульный с готовностью.
- Мне крайне важно встретиться с миссис Рэндол.
- Боюсь, вам не повезло, сэр. Она вышла снова замуж около двух месяцев назад и в настоящее время они с мужем поехали в один из этих длительных круизов вокруг света. Они не вернутся сюда до лета.
- Увы...
- Могу ли я быть вам еще в чем-то полезным?
- Нет, офицер, благодарю вас.
Детектив Милстейн закрыл свою записную книжку и положил ее в карман.
- Это все, что я узнал, доктор Слоун. Я рассказал вам все.
- Я никогда не верил ее рассказам о сестре.
- Я тоже не верил.
- Теперь картина заболевания начинает проясняться. Она вовсе не пыталась покончить свою жизнь самоубийством. В действительности она пыталась убить свои мечты. Каким-то образом она начала понимать - или чувствовать - что талант, которым она обладает, ее неординарность, исключительность, я бы сказал, делает для нее невозможной жизнь в обществе с другими людьми, настроенными откровенно обывательски. Со своей стороны общество попыталось загнать ее в привычные для себя рамки. Но девушка не смогла пересилить себя. Единственное, что ей оставалось, - убить Джери-Ли.
И тогда она бы стала - как все.
- Вы обогнали меня, доктор, в своем анализе и в своих рассуждениях!
- сказал Милстейн. - Но что же теперь произойдет с ней?
- Мы ее выпишем, - сказал он сухо. - У нас нет никаких оснований задерживать ее здесь. Главной причиной ее направления и поступления к нам были наркотики. Сейчас, после проведенного лечения, она не принимает наркотиков. Мы сделали все, что могли. Согласитесь. Но у нас нет ни возможностей, ни средств, чтобы сделать больше. Мы просто не можем предоставить ей то, в чем она сейчас нуждается.
- Я понимаю... Скажите, доктор, что произойдет, если она снова сорвется?
- Она опять окажется у нас.
- Но на этот раз она может и на самом деле покончить с собой, разве не так?
- Вполне вероятно, - ответил доктор. - Но как я уже сказал, мы ничего не в состоянии сделать. Ужасно конечно, что нет буквально никого на свете, кто бы мог позаботиться о ней или, хотя бы, просто приглядывать за ней. Сейчас ей нужны друзья больше, чем все остальное в жизни. Но она отрезала себя от всех.
Доктор Слоун замолчал и некоторое время смотрел на детектива, как бы изучая и рассматривая его с каких-то своих, только ему одному известных и понятных позиций. Потом он добавил:
- Всех, кроме вас.
Милстейн почувствовал, что краснеет.
- И что бы вы хотели, чтобы я сделал? - спросил он требовательно, с вызовом, почти раздраженно. - Я уже говорил вам, что знаю девчонку едва-едва.
- Так было неделю назад, когда вы только приехали к нам. За прошедшее время вы узнали о ней значительно больше, чем она сама знает о себе.
- И все же я не понимаю, что я могу сделать, - упрямо повторил детектив.
- Вы могли бы помочь ей выстроить преграду между жизнью и смертью.
Милстейн не ответил.
- От вас не потребуется многого. Просто помогите ей обрести твердую почву под ногами, надежную базу, на которой она могла бы начать заново строить себя, прежнюю.
- Но это безумие!
- Не такое уж безумие. Между вами, вероятно, возникли какие-то особые связи. Она написала вам. И вы приехали. Хотя, согласитесь, вы вовсе не обязаны были делать этого. Вы могли бы просто послать письмо или вообще ничего не делать. Сейчас вы, как мне кажется, - единственный человек в мире, которому она безоговорочно доверяет.
- Доктор Слоун, я начинаю думать, что один из нас должен взять на себя ответственность. - Милстейн помолчал, подумал и уточнил, покачав головой:
- Или мы оба.
Глава 24
Милстейн вернулся после четырехчасового дежурства. Остановился в крохотной
прихожей, прислушиваясь к знакомому стуку пишущей машинки, но ничего не услышал. Вошел в гостиную, увидел дочь - она читала книгу - и спросил:
- А где Джери-Ли?
- У своего психоаналитика.
Он с недоумением уставился на нее, словно чего-то испугавшись или предчувствуя.
- Разве ее дни не вторник и четверг?
- Сегодня у них какая-то особая встреча.
- У нее что-то не так? - спросил Милстейн с тревогой.
- Нет, папа. Что-то как раз так! Ей пришло известие от агента из Нью-Йорка, которому она послала по рекомендации своей психоаналитички роман. Он нашел издателя, который заинтересовался книгой. Агент пишет, что издательство высылает ей приглашение приехать в Нью-Йорк и переговорить с ними о книге и обещает оплатить проезд.
Милстейн хмыкнул.
- Знаю я этих нью-йоркских дельцов. Пожалуй, лучше будет, если я сам выпишу чек. Как его зовут?
- Пол Гитлин, папа, - рассмеялась дочь. - И перестань, ради Бога!
Нельзя же быть таким уж заботливым. Джери-Ли сказала мне, что он работает только с самыми крупными писателями, такими, как Ирвин Уоллес или Гей Тейлз.
- И вовсе я не такой уж заботливый. С чего ты взяла? Просто мы не можем забывать, что прошло всего шесть месяцев, как она вышла из больницы.
- А ты вспомни, что она успела сделать за эти шесть месяцев. Не прошло и месяца, как она у нас появилась, а она уже получила работу ночного оператора в службе телефонной справочной. И благодаря этому смогла днем и писать, и даже посещать врача-психоаналитика. Написала два огромных киносценария, из которых один уже куплен "Юниверсалом". И теперь она практически закончила работу над романом и устроила его судьбу. Нет, папа, ты обязан отдать ей должное.
- Я и не собираюсь умалять ее достоинств. Я только не хотел" бы, чтобы она так расходовала себя.
- Да она в отличном состоянии. Она совершенно не похожа на ту женщину, что приехала .к нам. Это прекрасная - как внешне, так и внутренне - очаровательная, талантливая женщина!
- Она тебе действительно нравится?
Дочь кивнула.
- Я рад. В глубине души я беспокоился, как ты будешь чувствовать себя под одной крышей с ней, как отнесешься к незнакомому тебе человеку, да еще с такой сложной, непростой судьбой и не очень-то тогда здоровой.
- Должна признаться, что на первых порах я ревновала. Но потом поняла, как сильно она в нас нуждается. Она была словно дитя малое. И ей особенно необходимо и важно было наше одобрение. А потом она начала - тоже как дитя - расти у меня на глазах. Я наблюдала с интересом и любопытством, как из нее растет Женщина. Это просто захватило меня. Что-то вроде того, как распускается бутон в фильмах с замедленной съемкой - весь процесс на экране занимает считанные секунды. Она удивительный человек и совершенно особенная женщина. И ты, папа, - удивительный человек и совершенно особенный мужчина. Потому что увидел все это в ней, когда она была ничем и никем.
- Пожалуй, я бы что-нибудь выпил.
- Сейчас приготовлю и принесу.
Через минуту она вернулась, неся виски со льдом.
- Это помогает, - сказала ояа многозначительно.
- Угу.
- День был трудным?
- Как обычно. Скорее очень долгим. Она наблюдала, как он устраивается в своем любимом кресле.
- Ты знаешь, конечно, что скоро она собирается уезжать? Знаешь, папа? - спросила она осторожно.
Он молча кивнул.
- Ты сделал то, что и собирался сделать - вернул ей ее самое. Теперь она обрела силу. Научилась ходить. И хочет летать. Ты можешь поддерживать дитя, когда оно учится ходить. Но летать она должна учиться сама, без посторонней помощи. Тебе придется привыкнуть к этой мысли, папа. Тем более, что когда-нибудь и я захочу полететь.
- Я знаю, - сказал он, в голас его предательски дрогнул.
- Ты любишь ее, правда? Скажи, папа.
- Думаю, что да.
- Как странно. Я поняла это в тот момент, когда ты сказал мне, что летишь в Нью-Йорк повидать ее. Ты знаешь, она тоже любит тебя, но только совсем по-другому.
- Знаю.
- Прости, папа, - в уголках ее глаз появились слезы. - Не уверена, поможет ли тебе то, что я сейчас скажу, но есть нечто такое, что ты должен понять.
Джери-Ли совсем не такая, как.все мы. Она особенная и стоит как бы особняком, отдельно. Она никогда не сможет любить так, как обычно любим мы. Ее глаза обращены к другой звезде. Поэтому любит она то, что внутри нее самой, в то время как у нас то, что мы любим, всегда находится вне нас, в другом человеке... Я говорю путано, но я чувствую это, - она опустилась перед ним на колени.
Он обнял ее и прижался губами к ее щеке.
- Когда ты успела так вырасти и стать такой умной, доченька? - прошептал он.
- Нет, папа, это не потому что я умная. Наверно, я знаю это просто потому, что я женщина.
Солнце проникало сквозь бамбуковые занавеси на окнах и утепляло своим светом красные, желтые и коричневые тона, в которые были выкрашены стены кабинета.
В удобных, комфортабельных креслах друг против друга сидели две женщины. У окна, между ними, стоял маленький треугольный стол.
На подлокотнике кресла, в котором сидела врач-психоаналитик, было устроено приспособление для письма, напоминающее такие же на ученических скамьях.
- Волнуетесь? - спросила доктор Мартинец.
- Да. Очень. Но также и боюсь.
Доктор промолчала.
- Последний раз, когда я ездила на Восточное побережье, я чуть не сорвалась, - пояснила Джери-Ли.
- Тогда были другие обстоятельства.
- Да, я понимаю... но... А я сама? Изменилась ли, стала ли другой по сравнению с тем, какой была в тот раз?
- И да и нет. Вам следует всегда помнить, что тогда вы жили совершенно под иным грузом забот, на вас оказывало давление нечто другое.
Теперь этого груза нет, он просто не существует. И именно в этом смысле вы иная, вы изменились.
- Но я по-прежнему я.
- Сегодня вы стали больше сами собой, чем были тогда. И это хорошо.
По мере того как вы учитесь принимать себя такой, вы становитесь все сильнее и сильнее.
- Я звонила матери. Она предложила мне приехать и жить с ней то время, пока я буду работать над книгой. Она хочет, чтобы я познакомилась с ее новым мужем. Я еще не встречалась с ним.
- И как вы относитесь к этому приглашению? Вам хочется принять его?
- Вы знаете, как я отношусь к своей матери. В маленьких дозах она вполне ничего. Но через некоторое время мы с ней становимся как кошка с собакой.
- И вы опасаетесь, что так произойдет и на этот раз?
- Не знаю... Обычно она вполне нормально ведет себя, если я не ставлю ее перед очередной проблемой. И конечно, это, как правило, мои проблемы.
- Вполне возможно, что вы обе стали за это время более взрослыми, умудренными. Может быть, и она чему-то научилась, так же как научились вы.
- Значит, вы считаете, что мне следует пожить у нее?
- Я считаю, что вам следует подумать над этим. Я полагаю, что примирение с ней может стать очень важным моментом в вашем примирении с самой собой.
- Хорошо, я подумаю.
- Скажите, пожалуйста, как вы считаете, как долго продлится работа по завершению книги?