Голос подхватило эхо. Глухое, странное подвальное эхо.
Били с двух сторон мощные галогеновые светильники, стоящий на коленях Птица отбрасывал две тени. Хрустел песок. Ветер швырял в маленькое окошко порции дождевых капель… Катились слезы по лицу Спасителя, и сжимал в руке гранату Терминатор. Убийца, мама! - кричала в бреду Наталья Забродина. Раскумарить! - молил Христос. Хиросима! - шептал Терминатор.
- Не двигайся, Воробьев! - сказал другой голос за спиной. Высокочувствительный микрофон МАХ-1005 передал эти слова в пустой фургон.
- Лечь на землю… мордой вниз, - сказал голос, эхо заскрежетало по серому ноздреватому бетону и утонуло в пропахшем кошками песке.
Птица отпустил лист фанеры и начал медленно валиться вперед. На тренировках он делал это сотни, тысячи раз. Птица падал на землю. Две его тени быстро укорачивались, сближались, стремились слиться с телом. Дальше он все делал автоматически. Так, как учили.
Выстрел ударил, когда он был уже на границе прожекторного света и мутной подвальной тьмы. Ни свиста пули, ни звука рикошета он не услышал. Предупредительный… в песок. Хотят взять живым… значит, есть шанс. Очередь. Мизерный шанс, ничтожный… Стой, Воробьев! Луч света в спину… Стой! Желтый луч света в серую подвальную муть… Эхо.
Капитан Лев Коблянский светил фонарем вдоль прохода, куда метнулся террорист. Капитан Кутин стрелял по ногам. Желтый световой конус увязал в плотном, душном воздухе. Все было как в замедленном кино. Или в кошмаре. Медленно-медленно двигался по проходу террорист, медленно крутились, выписывая в воздухе кульбиты, стреляные гильзы. Воздух мгновенно стал еще плотнее. Он наполнялся грохотом, запахом пороха, пылью, криком. И еще чем-то, чему названия нет…
- Граната, Димка! - закричал Коблянский. Фенька вылетела из темноты, из-за спины Воробьева. Следом за ней грохнул выстрел. Затем - еще два. Коблянский схватился за плечо и выронил фонарь. Кутин ударил по гранате, как бьют по футбольному мячу. Фенька исчезла в темноте бокового прохода. Офицеры ФСБ одновременно упали на грязный песок, откатились под прикрытие стены. Замерли.
Взрыв гранаты в замкнутом пространстве ударил по голове, оглушил. Одновременно погасли оба прожектора. Из пробитой осколками трубы забили фонтаны горячей воды. Подвал наполнился пылью и паром. Дмитрий Кутин нащупывал фонарик в наружном кармане. В ушах звенело. Он выплюнул из разбитого рта песок и наконец нашел фонарь. Господи, только бы работал! Он закашлялся и не услышал своего кашля. Нажал кнопку фонаря, вспыхнул свет. Капитан медленно сел, прислонился спиной к стене и направил луч вдоль прохода. Воробьев стоял на четвереньках и пытался встать. Живой, гад. Славку Ряскова убил… думаешь - и нас?
- Лева! - хотел позвать капитан, но кроме хрипа у него ничего не получилось. - Лева, ты жив? Ты где?
Ему казалось, что он говорит громко и отчетливо. Коблянский не отвечал.
А Воробьев тем временем встал. Он держался рукой за стену, другой зажимал бок. Из темноты в глаза светил фонарь и слабо слышался чей-то голос. Медленно плыли плоты по мутной Малах-Гош. Птица оттолкнулся от стены и сделал шаг… А вода Малах-Гош уже заливала подвал, плескалась под ногами. Истопник провернул в боку раскаленную кочергу.
- Стоять, Воробьев! - прохрипел Кутин. Спина террориста покачивалась в проходе. - Стоять, сука! Стреляю!
Преступник уходил. Капитан поднял одной рукой фонарь, второй автомат. Рука с АКСУ ходила ходуном. Метался луч фонаря, покачивался и медленно удалялся Воробьев. Кутин нажал на спуск. Та-та-та-та.
Птицу дважды хлестануло по спине. Острая боль пронзила правую ногу и поясницу. Он упал в лужу горячей воды. Ты совсем одурел, истопник! Он встал на четвереньки, потом в полный рост. В глазах потемнело. Захотелось сесть в теплую воду Малах-Гош. Нет, надо идти. Он сделал шаг, еще один. Та-та-та-та! - загремело за спиной. Он снова упал лицом в воду.
- Левка, - обрадованно прохрипел Кутин. - Ты живой! Левка!
Он направил фонарь налево: капитан Коблянский стоял на коленях, ствол его автомата слегка дымился, по лицу текла кровь.
- Оплошали мы с тобой, Дима, - сказал он. Кутин не понял, но улыбнулся и согласно кивнул головой.
* * *
Юля замерзла. Она кружила возле больничного корпуса уже больше часа. Ни Птица, ни Мишка не появлялись. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, с Пискаревского проспекта доносился слабый гул редеющего транспортного потока. Иногда грохотала электричка. Юле было тревожно. Тревожно и одиноко. И холодно. Иногда ей казалось, что из темноты за ней наблюдают чужие глаза. Ощущение было абсолютно реальным.
Из глубины аллеи к ней шел человек. Доверяй интуиции, сказал Мишка. Она прислушалась к своим чувствам. Нет, это не Птица… но чем-то похож и на Птицу, и на Сохатого. Человек, способный принимать решения, брать на себя ответственность, рисковать. Он шел устало, медленно. Шел именно к ней. Сердце сдавило нехорошим предчувствием.
Мужчина в кожаной куртке, с резкими чертами лица приближался. Невольно Юля пошла ему навстречу. Они встретились в мертвенном свете фонаря. Косо летели дождинки.
- Вы зря мерзнете здесь. Юля, - сказал мужчина негромко. - Птица уже не придет.
- П-почему? - спросила она прерывающимся голосом. Было очень страшно.
- Пойдемте… я напою вас горячим кофе. - Незнакомец взял ее под руку. Сквозь одежду ощутил, как она дрожит.
- А где… Гурецкий? - спросила Юля.
- Думаю, Михаил подъедет через пять-шесть минут. Возможно, быстрее.
- Кто вы? - спросила она резко. Отстранилась.
- Моя фамилия Спиридонов. Зовут Виктор Михайлович.
Это ничего не объясняло, но Юля успокоилась. Она позволила взять себя под руку и послушно пошла вместе с подполковником к больничным воротам. Навстречу шел Сохатый. Метрах в десяти за ним следовали два крепких одинаковых мужчины. Гурецкий пристально смотрел в лицо Спиридонову. Юля снова ощутила чувство острой, необъяснимой тревоги.
Спиридонов остановился, и Юля быстро подбежала к Мишке, прижалась к его груди, заглянула в глаза. Рядом с Мишкой она всегда чувствовала себя спокойно. Сейчас этого не было. В темных Мишкиных глазах тлели подернутые пеплом угли тревоги. Спиридонова и Гурецкого разделяло метров пять. Оба, глядя друг на друга, молчали. Со стороны Пискаревского, полыхая синими мигалками, летела скорая. Дождинки над ней сверкали голубым пламенем.
- Если бы вы, Гурецкий, сказали правду, он был бы жив, - негромко сказал комитетчик.
Мишка опустил руку в карман. Мужчины за его спиной мгновенно напряглись, но Спиридонов поднял руку. Мишка вытащил сигареты. Скорая выключила мигалки и въехала на территорию больницы.
Спиридонов медленно двинулся к выходу. Уже пройдя мимо Гурецкого и Юльки, он приостановился, коротко бросил:
- Завтра в десять ноль-ноль у меня. Пятый подъезд. Пропуск будет заказан.
Он ушел, сутулясь, руки в карманах. Следом за ним пошли двое одинаковых мужчин. Юлька заплакала.
* * *
Возле дома собралось около десятка машин. И с ментовскими, и с частными номерами. "Аварийка" уже исчезла. (Позже она будет фигурировать в многочисленных показаниях жильцов дома. К этому времени фургон из синего превратится в зеленый. На борту появится надпись "Перевозка мебели" и номер несуществующего телефона.) Контуженного и легко раненного в плечо Льва Коблянского уже увезли. А Дмитрий Кутин давал показания следователям прокуратуры на месте. В подъезде и возле него толпились возбужденные жильцы, колбасились представители прессы. Несколько милиционеров и мужчин в штатском перекрывали доступ в подвал и подъезд. Работали незаметные операторы ФСБ.
Крошечные окна подвала были ярко освещены. Внутри работали эксперты-криминалисты и следователи. Труп Воробьева лежал под изображением Иисуса со скорбно сложенными руками. У ног Спасителя валялся растоптанный одноразовый шприц. Рядом с ним - чека от гранаты. Судя по следам смертельно раненный террорист прополз около десяти метров от того места, где в него попала первая пуля. Оператор четко зафиксировал отпечатки локтей и обильный кровавый след на песке.
- Чем вы объясните, капитан, то, что с ваших слов - террорист стрелял приблизительно оттуда, - следователь прокуратуры показал на лужу в узком проходе. - А стреляные гильзы от пистолета импортного производства обнаружены вот здесь?
- Не знаю, - пожал плечами Кутин.
- Ага… не знаете, - прокурорский был как будто даже рад. - Ну, а чека от гранаты? Как она здесь оказалась?
Кутин снова пожал плечами. Сорок восемь минут назад он впервые в жизни стрелял в человека, труп которого сейчас лежал в трех метрах от него. Сильно болела голова, хотелось лечь и накрыться с головой одеялом.
Стоящие невдалеке начальник следственной службы и начальник УФСБ переглянулись. Они, как и прокурорский важняк, уже сделали выводы.
- Бог с ней, с чекой, - сказал прокурорский. - Допустим, террорист держал ее в руке… или на пальце. А здесь выронил. Бог с ней. Но где пистолет, капитан? Он либо у вас, либо…
Важняк смотрел пристально, не мигая. Капитан Кутин резко вскинул голову. Он тоже все понял.
Блеснула фотовспышка. Осветила босые ноги Христа, шприц и белое лицо Птицы с перекушенной пополам долькой картофеля на губах.
* * *
Терминатор снова запил. Впрочем, он уже не был Терминатором. Вероятно, он не был даже Дуче. Из подвала на улице Карпинского выбрался безразличный ко всему немолодой мужчина на швейцарском чудо-протезе, который - на самом-то деле - не мог решить никаких проблем.
Инвалид Фридман прошел, прихрамывая, мимо фургона с надписью "Аварийная", прошел по пустой детской площадке и через пять минут вышел на угол проспекта Науки. Мимо него, пульсируя мигалкой, проехал милицейский автомобиль. Свернул, скрипя тормозами, туда, откуда пришел Семен Ефимович. С другой стороны неслась серая "волга" с маячком на крыше. Фридман снял берет и обтер мокрое лицо. Бросил берет под ноги. Пенсионер с ротвейлером на поводке посмотрел на Семена удивленно. Ротвейлер зарычал.
В ларьке на углу инвалид купил бутылку водки. Половину выпил тут же, на троллейбусной остановке. Легче не стало. Семен сидел на скамейке под залитым дождем прозрачным козырьком. Безучастный, опустошенный. По Карпинского с сиреной, с мигалками, проехала Скорая.
"УБОГИЙ, - услышал он голос сквозь грохот вагонных колес. - Ты себе на Московском вокзале найдешь дырку".
Да, кивнул он. Убогий. Я найду дырку на Московском вокзале. Спасибо… Большое спасибо.
Спустя час он входил в свою квартиру в обществе молоденькой, но потрепанной героином девицы. С собой Семен нес несколько бутылок водки, шампанского, скотч и универсальную, со сменными полотнами, ножовку.
* * *
Все адресаты, которым написал письма Птица, получили их в разное время. На Литейном, 4 письмо получили уже в понедельник, двадцать седьмого. Оно было изучено, проверено всеми возможными средствами, но ничего нового дать не могло. Сотрудники следственной службы получили подтверждение своей версии: Воробьев - прямой участник преступления. Вину его можно считать доказанной. Смягчающие обстоятельства? Теперь, в связи с его смертью, они практического значения не имеют. Если бы Птица оказался на скамье подсудимых, у адвоката был бы простор… В нынешних обстоятельствах разговоры о степени вины могут носить абстрактный характер. И с юридической, и с этической точки зрения. А перед следствием стояли конкретные вопросы. Ответов на них предсмертное письмо Воробьева не давало.
Мишка Гурецкий вытащил конверт из почтового ящика на следующий день, во вторник, когда вернулся с очередного допроса в ФСБ. Настроение у Сохатого было, мягко говоря, ниже среднего. Из вопросов следователя он уяснил, что все это время ходил под наружкой. Вполне вероятно, что прослушивались его телефоны. Следак попался матерый, он так задавал вопросы, что Сохатый сделал вывод - слежка была. Возможно, и прослушивание. Почти наверняка было. Да, сделали меня эфэсбэшники, как пацана. Крыть тут нечем. Мысль о том, что он проспал наружку, сильно давило на психику. Зачем этот майор Рощин приоткрыл карты? А вот за тем и приоткрыл. Чтобы ты занервничал, задергался, напорол косяков… Чтобы осознал свое положение соучастника. Или, по крайней мере, укрывателя. Херово дело-то, а, Сохатый. Ладно, не ссать! Дальше Сибири не отправят, а там я уже бывал… но как они меня водили? Как же я так лоханулся?
Гурецкому доводилось и организовывать слежку, и уходить от нее. Он считал, что знает про наружное наблюдение немало. Не все, но немало. После недолгого размышления Мишка сделал правильный вывод и поехал на службу. Появляться там не хотелось, он взял несколько отгулов. Шеф подписал, конечно, но вид у него при этом был… Ребята из технического отдела детально обследовали "москвич" и однозначно сказали: чисто! (По другому и быть не могло, маячок из бампера извлекли еще в понедельник утром. Дальнейшее наблюдение за Гурецким было признано бесперспективным.)
- Чисто, Михаил, - сказал спец по электронике. - На хрена тебе маячок внедрять, если ты и так за километр виден?
- Это почему? - удивился Мишка.
- Вот если бы ты, Саныч, на "мерсюке" ездил - тогда да. А "москвичей" в Питере осталось штук десять… ты как на ладони.
И спец весело заржал. Сохатый тоже посмеялся, но ему было не до смеха. Он поехал домой, прикидывая, какую информацию о нем, о Солодове, о человеке, к которому он обращался за серпастым-молотастым, успели собрать в ФСБ, размышлял о последствиях.
Мысли лезли в голову нехорошие. Нет, не зря этот Рощин ему подставился. Не зря. Сделали, как пацана. А потом упакуют в аккуратную бандерольку, напишут "Кантовать" и отправят в Сибирь. В "столыпинском" вагоне. Херово дело-то, а, Сохатый?… так, Бориса я проинструктировал. В случае чего знает, что отвечать. Но все это туфта. Борис мужик умный, а все равно расколют. Он же в эти игры никогда не играл… Херово, Сохатый? Херово…
А дома Мишку ждал еще один сюрприз. Из почтового ящика он вытащил конверт без обратногo адреса. Отправленный на почтовом отделении N 256 двадцать третьего октября. Он сразу понял от кого. Гурецкий прочитал письмо, и мысли его приняли совершенно неожиданный оборот. Он перечитал короткий текст второй раз, запомнил его наизусть, а затем сжег письмо и конверт в раковине.
Наталья получит письмо от Птицы только в конце ноября, когда выпишется из психиатрической лечебницы Скворцова-Степанова. После этого она снова попадет в больницу почти на два месяца. А письмо подошьют в историю болезни.
* * *
Штирлиц-Шалимов проводил обычный доклад о текущих делах. Он доложил про успешную разработку одного из редакторов на питерском телевидении. Сорокалетний мужик был голубым, и к нему удалось подвести симпатичного шестнадцатилетнего подростка. Здесь намечалась хорошая перспектива. Коротков одобрил: редактор не был влиятельным человеком, но тем не менее мог пригодиться. ТВ оно и в Африке ТВ. Вложишь рубль, вернешь бакс.
А вот второй вопрос… второй вопрос был о Дуче. По сути - о ста пятидесяти тысячах баксов. Штирлиц готовился к докладу. Прикидывал, как доложить, чтобы тема прозвучала предельно нейтрально. Пока репетировал сам с собой, все вроде бы получилось. Сейчас, глядя на Короткова, понял: все его аргументы неубедительны. Дуче исчез. Вместе с ним исчезли деньги. И этим все сказано.
- Это хорошо, хорошо, - сказал Сергей Палыч. - Ты этого гомика дожми. А что по моему другу Сене? Срок, если я не ошибаюсь, истек вчера. Так?
- Точно, - кивнул головой Штирлиц… - С Семеном вышла…
Шалимов замолчал. Он был решительный человек, закалку прошел на самом острие ментовской работы. Еще не так давно сам себя пытался убедить, что все это ерунда и сто пятьдесят тонн зелени для Короткова не сумма…
- Ну, так что вышло? Ощенился он? Принял мусульманство? А? Что?
- Он скрылся. Оперативные меры результата пока не дали.
- О, брось, Игорь. Оперативные меры… мы не в ментуре. Где сто пятьдесят тысяч долларов? Деньги, они либо есть, либо их нет. Вот и вся наука!
Шалимов щелкнул зажигалкой, прикуривая, оттягивая время, пытаясь найти какой-то вариант ответа… не находил.
- Я уже докладывал, Сергей Палыч. Дуче явно проворачивал какую-то свою комбинацию. Возможно, теракт… Мы провели огромный объем работы, потеряли человека. А после взрыва Семеном заинтересовалась ФСБ. Проводить какую-либо деятельность рядом с комитетскими стало невозможно, я…
- Игорь! - перебил шеф. Доброжелательности в его голосе не осталось и следа. - Помнишь наш разговор неделю назад?
- Да, конечно, Сергей Палыч, помню.
- Я у тебя спросил: не будет кидка? Что ты мне ответил? - взгляд Короткова стал жестким, колючим. По своим каналам в ГУВД он сумел кое-что выяснить. Немного, совсем немного. Но даже по тем намекам, что прозвучали, он понял: угроза взрывов отпала. Группа террористов разгромлена. Милицейский полковник, сливший информацию, выиграл в тот вечер у Короткова почти штуку баксов в преферанс. Встречались они за карточным столом в "Золотом миллиарде" частенько… Полковник всегда выигрывал.
- Предусмотреть все на свете невозможно, - спокойно ответил Штирлиц.
- А от тебя не требуется все на свете. Мы говорим о конкретном человеке, о конкретных деньгах… Что будем делать, Игорь?
После преферанса с ментовским колоколом Коротков понял: придется вернуться к варианту "Старуха". Сейчас он обрабатывал исполнителя главной роли, Игоря Шалимова. Жалко, конечно, Игорька… а других вариантов нет. Коротков, честно говоря, сильно рассчитывал на Москву, но скоро понял: все придется делать самому. Московские болтуны привыкли загребать жар чужими руками. Они молчаливо одобрили идею Сергея Павловича, но предпочли остаться в стороне… Пожалуй, именно Штирлиц-Шалимов идеально подходит на роль исполнителя операции "Старуха". Он имеет оперативный опыт, молод, умен, регулярно посещает тир. Хотя и жалко - придется подбирать нового менеджера по работе с персоналом.
- Что будем делать, Игорь?
Шалимов молчал. Он понимал, что слово "будем" следует читать как "будешь". Все его оправдания относительно очень сложных условий, в которых проходила работа по Фридману, в расчет не принимались. Деньги, они либо есть, либо их нет. Вот и вся наука! Снизу, из зала, доносился, приглушенный дверью кабинета, голос Шуфутинского. Коротков отрезал кончик сигары. Янтарно светилось пиво в высоком бокале, хрипел Шуфутинский.
- Не знаю, - сказал Шалимов. - Получить деньги с Дуче нереально. Он либо сбежал, либо убит… не знаю.
Коротков щелкнул золотым "Ронсоном". Такое он позволял себе в очень узком кругу. На широкой публике пользовался одноразовыми пластмассовыми "Крикетами". Демократ. Гаванская сигара и "Крикет". Простота в общении. Крепкое рукопожатие, открытая улыбка… Вы курите сигары? Это не я спрашиваю, это ваши избиратели… Да, одну в день я себе позволяю. Не хочу быть ханжой, и врать, что курю "Беломор" и езжу на "запорожце"… Ароматный дым плыл по кабинету, Ронсон отбрасывал тусклые блики.
- …не знаю.