- Ладно, добро. - Полковник махнул рукой, сделался серьезен и посмотрел на Брюнетку. - Значит, так и запишем. Злобин, блатные татуировки и Небаба. Приступайте.
В глубине души он был доволен. Конкурс, игрища, ристалища - это всегда хорошо. Раз есть соревнующиеся, значит, всегда найдется место для друзей, тренеров, болельщиков. А раз так, то вполне возможно проведение многоуровневой широкомасштабной операции, предусматривающей несколько вариантов. Не пройдет один, значит, получится другой. Чтобы все было как в песне. Чтобы не долго мучилась старушка в бандита опытных руках…
Глава 8
Сентябрьский вечер был тих и приятен. В небе повисли низкие звезды, ветерок шелестел пожелтевшей листвой, и астры у входа в "Занзибар" трепетно дрожали лепестками. Только очарование вечера почтеннейшей публике было по барабану. Из-за дверей заведения, перекрывая звуки музыки, раздавались крики, смех и пронзительное улюлюканье - уже неделю в "Занзибаре" протирали подиум самые лихие красавицы и бились самые могучие самцы. Блистали бедра и плечи, трещали ребра и ключицы, публика вставала на уши и громким матом кричала "браво".
Около одиннадцати со стороны помойки послышался рев мотора, и прямо через поребрик на газон вырулил "студебеккер", огромный, ржавый, несомненно видавший еще салют сорок пятого. Примерно на таком коварный бандюга Фокс рвал когти от доблестного капитана Жеглова. В вечернем воздухе сразу густо запахло дерьмом - не иначе автомобильный раритет служил для перевозки навоза. Рокот мотора смолк, громко, так что всполошились окрестные вороны, хлопнули дверцы кабины, и к "Занзибару" направились двое. Впереди шел крепкий парень в ватнике и армейских хэбэ, заправленных в юфтевые, задубевшие от навоза сапоги. Охраннику на входе его скуластое, с перебитым носом лицо чем-то не понравилось, и, хотя и так все было ясно, страж порядка насупился:
- Куда?
- Туда.
Следом за парнем в ватнике появился его спутник, и дальнейшие вопросы стали совершенно неуместны. Он был двухметрового роста и весил никак не менее полутора центнеров. При этом ни капли жира, только кости, связки и упругие мышцы - куда там Лунгрену со Шварценеггером. На великане была необъятных размеров футболка с надписью "Лучше отойди", чекистские галифе со вставками фасона "летучая мышь" и хорошие хромовые сапоги со скрипом.
- Ну? - Он ласково глянул на охранника добрыми, словно у младенца, глазами, и тот, съежившись, врос в стенку:
- М-м-м-мы…
- Пошли, Евлампий. - Великан тронул спутника за плечо, тот сплюнул, и они окунулись в залитое яркими огнями великолепие "Занзибара".
Процесс естественного отбора был организован грамотно, на широкую ногу. Соискатели подходили к столу, за которым восседал лысый крепыш, платили по таксе и заносились в пухлую, уже наполовину исписанную бухгалтерскую книгу. Недолго томились в ожидании и выпускались на сцену - десятками. Красоткам надлежало изобразить под музыку стриптиз. Причем границы обнаженности не оговаривались, и так было ясно, что за шикарную "тойоту" можно запросто вылезти из собственной кожи. Процессом раздевания руководила моложавая, крашенная под блондинку дама с бриллиантовыми семафорами в ушах.
- На сцену, ласточки, на сцену. - Она профессионально хлопала в ладоши и махала ручкой, чтобы включили фонограмму. - Ну-ка, опаньки!
Лилась песня, и конкурсантки начинали корежиться. Победительнице доставалась надежда, а кое-кому из неудачниц - приз зрительских симпатий в виде аплодисментов и нескромных предложений.
Бойцам снимать трусы было не нужно. Они раздевались только до пояса и в таком виде устраивали групповое побоище по принципу "каждый за себя". Побеждал последний оставшийся на ногах. Организаторы процесса были на высоте. За стриптизом непременно следовала драка, крики ярости вновь сменяли звуки нежной музыки, а аромат парфюма плавно смешивался с запахом крови.
- Ишь, накурили-то, ироды. - Двое из "студебеккера" глянули по сторонам и, шаркая сапожищами по изысканной мозаике пола, направились к столику устроителей. При их появлении бойцы как-то сразу поутихли, сделались ниже ростом и серьезно задумались о судьбе своих кровных баксов.
- Вы, что ли, драку заказывали? - Великан сурово посмотрел на лысого кассира и, не дожидаясь ответа, шмякнул на стол увесистый мешок, напоминающий инкассаторскую сумку. - Считать будете али на веру?
- Что это? - Лысый дернулся, словно в приступе зубной боли, и в его бешеных глазах отразилась мука.
- Как это что? - Великан извлек из кармана галифе смятую в комок газету, бережно расправил и стукнул по ней огромной, сплошь в наколках, пятерней. - Агриппина моя баба глазастая, вот, в сельсоветовском сортире из очка выудила. Насчет махаловки объява ваша? Так что прошу принять по курсу - двести доллариев за мово младшого брата Евлампия. Ну так как, вываливать монету?
- Не надо, верю. - Лысый со звоном сбросил мешок себе под ноги и обреченно взялся за ручку. - Фамилия?
- Ты, мил человек, мово младшенького-то не забижай. - Великан повел широченным плечом, и мышцы под его футболкой вздулись буграми. - С отчеством нас пиши. Евлампий Дормидонтов Скуратов-Бельский, Пскопской уезд, деревня Лаврики. С поселения мы. Я его старшой брат, Корней Дормидонтыч, знакомы будем. - Он выкатил грудь колесом и, заметив, что младшой брательник уставился на сцену с голыми, как в бане, соискательницами, сурово прикрикнул: - Хорош на охальниц пялиться, экая похабель. Давай-ка, "ломай веселого", собирайся на сшибку.
Дисциплина в семействе Скуратовых-Бельских была образцовая.
- Слухаю. - Младшой живо скинул с плеч ватник, взъерошил волосы и, гикнув, принялся плясать с виду простенький, незатейливый танец. Он молниеносно поводил плечами, тряс стриженой башкой и высоко поднимал колени, совсем как древние славяне-кривичи, готовясь к бою не на жизнь, а на смерть. Крепкие руки и мускулистый, прикрытый лишь тельняшечной майкой торс Евлампия отливали синевой татуировок - сразу чувствовалось, что с Корнеем Дормидонтовичем они были родные братья… Бойцы-соискатели перешептывались, нервно косились на танцора, настроение их стремительно портилось - ишь, как корежит-то его, расписного! Не иначе припадочный. Такой изувечит и глазом не моргнет. А старший и вовсе бычара - терминатора ушатает. Во, бля, семейка!
Переживали они не напрасно. Когда смолкли звуки "ламбады" и красавицы стали подбирать с пола свое бельишко, великан схватил Евлампия за плечи и зарычал:
- Слышь, яра давай, чтоб знали наших. Не посрами фамилию!
- Слухаю. - Вскочив на сцену, тот рванул на груди тельняшку и, едва раздался гонг, вырубил "брыком" ближайшего поединщика, крепкого парня с повадками кикбоксера. Увернулся от удара, от души дал сдачи и что было сил въехал "раскачником" нападающему в нюх - отдыхай. Под восторженный рев толпы он вертелся волчком, щедро раздавал "распалины" , "подкруты в подвяз" и "косые подсеки" , словно в свалке-сцеплялке, групповом побоище где-нибудь за околицей. Наконец он один остался на ногах, но все никак не мог уняться - плечи так и ходили ходуном.
- Ну все, будя. - Великан поманил его со сцены и сурово притопнул ножищей: - Будя, сигай сюды. Охолонись малость. - Он повернулся к лысому организатору: - Вдругорядь надо будет, свистнешь. А мы пока пойдем махнем по чекушке. Там, глядишь, может, и я разойдусь, тряхну стариной.
Очередь начала потихоньку таять.
- Хорош молодец. - Полковник глянул на подсиненное лицо капитана Злобина, и в голосе его
note_\1кользнула озабоченность. - Только мозги-то тебе не вышибут до финала? Не тяжело?
- Легко, товарищ полковник, только девок щупать. - Тот молодецки притопнул "говнодавом", лихо подбоченился и, спохватившись, виновато покосился на Майора Брюнетку. - Мы, пскопские, будем еще на "фордах" ездить!
- Ладно, иди отдыхай, пскопской. - Полковник по-отечески потрепал его по плечу, и Злобин выкатился из кабинета - вразвалочку, поигрывая на ходу бицепсами.
Крепко вошел в роль.
- Артист! - Брюнетка эффектно закинула ногу на ногу и пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера. - Я тут поинтересовалась персоналиями - компания в "Занзибаре" подобралась славная. Мордобоем командует некто Степан Владимирович Калмыков, подполковник в отставке, в свое время вел спецкурс по рукопашке в Краснознаменном институте имени товарища Андропова. Очень, очень серьезный господин. В помощниках у него бывший капитан ГБ Дмитрий Александрович Бабкин, специалист по скоротечным огневым контактам и холодному оружию. Был жестоко обижен отечеством, потом взят под крыло и обласкан господином Морозовым. А по женской части, - Брюнетка ухмыльнулась и выразительно взглянула на Полковника, - верховодит особа, примечательная во всех отношениях. Некто Инга Павловна Зайковская, девичья фамилия Дзерве, в узких кругах более известна под прозвищем Кобылятница. Дама сия начинала путаной, потом держала сеть массажных салонов с девочками, занималась сводничеством и растлением малолетних. С господином же Морозовым знакома давно, до сих пор поставляет ему "недозрелую клубничку". Официально числится директором модельного агентства "Три звезды", по сути дела являющегося своднической конторой. К мужчинам индифферентна, одно время имела репутацию активной лесбиянки, теперь увлекается компьютерным сексом - интерактивное порно, V-шлемы, специальные установки для мастурбации. В общем, идет в ногу со временем. - Она ткнула пальцем в клавишу, и принтер выдал красочное, словно рекламный постер, изображение блондинки, одетой лишь в черные чулки. - Это Инга Павловна в молодые годы, любительский снимок. -Брюнетка, наслаждаясь эффектом, продемонстрировала госпожу Зайковскую присутствующим, элегантно поднялась и остановила взгляд на старшем прапорщике Небабе.
- Ну, а у вас какие-нибудь мысли имеются? Может быть, пожелания какие, предложения? - С непроницаемым лицом она включила кофеварку и неожиданно криво усмехнулась про себя - до чего же все-таки Небаба напоминает Илью Муромца, такой же безразмерный! Только тот, помнится, отечество от Соловья-Разбойника избавил. А этот… Видимо, перевелись богатыри на Руси… Остались только мудаки…
- Очень даже имеются, товарищ майор. - Небаба вдруг замолк на полуслове, потупился, его могучая шея и уши покрылись пунцовыми разводами. - То есть, я хотел сказать, без хитрости тут не обойтись. Никак. По мне, лучше всего катит вариант с дракой. Шум, гам, визг, девки голые по сцене скачут. - Он вскочил, показал, как обычно скачут по сцене голые девки, сел. - Главное, свет не забыть вырубить. Пока местная секьюрити глаза протрет, можно много чего успеть. Но подстраховаться, конечно, надо, взять все входы-выходы под контроль. Ежели не задастся с дракой и телохранители начнут кантовать клиента наружу, надо, чтоб снайперы не сплоховали… Промаху не дали… А дали бы жару… Вот так, в таком разрезе. Ну а уж драку мы устроим, будьте уверены.
Он потряс огромным, кувалдообразным кулаком и вдруг сделался необыкновенно серьезен:
- Товарищ майор, разрешите вопрос? Что это за установка такая для мастурбации?
Глава 9
- Ой, Серега, смотри. - Женя вдруг застыла, нагнулась, и по ее лицу расплылась блаженная улыбка. - Это же белый. Какой красавец!
- Подберезовик это, черноголовик. - Прохоров осторожно, чтобы не повредить грибницу, выкрутил изо мха крепенькую ножку, глянул снизу вверх спутнице в лицо и усмехнулся - немного же нашей женщине нужно для счастья!
Они общались с природой уже более двух часов. Вначале нелегкая занесла их в болотину - худосочные березки, глухое чавканье под сапогами, буйная зеленая осока. Однако, когда взяли к югу, низина превратилась в еловник, стали попадаться сыроежки, и вот, о радость, Женя опустила в корзину первенца - неказистый, тронутый слизнями подберезовик. Это у нее он первенец, а у Прохорова их уже с десяток, пара белых да моховиков с полдюжины - на жареху хватит. В лесу надо под ноги смотреть, а не восторгаться красотами природы. Все равно золото пожухших трав в ломбард не примут.
Наконец еловник кончился, пошел смешанный лес, и Тормоз, высмотрев полянку, смилостивился:
- Привал.
- Ура! - Женя с ходу плюхнулась на толстую поваленную ель и, конечно же, сразу вымазалась в смоле. - Ой, Вань, смотри, какие шишечки!
В синем, надвинутом на ухо берете она была похожа одновременно на комсомолку тридцатых годов, девушку-регулировщицу и послевоенную шмарухи-песницу с Лиговки.
- Замечательные. Держи. - Прохоров извлек из-за голенища тесак и, ловко крутанув его вперед рукоятью, протянул Жене: - Бересты надери.
Сам он снял с пояса ножовку и принялся спиливать ветви у поваленной ели. Острые, по уму разведенные зубья легко вгрызались в древесину, и Прохоров довольно щурился - топором сколько времени бы промучился, а уж шуму-то было бы, куда там дятлу. Когда от елки остался только ствол, он распилил его на чурбачки и, отложив два самых толстых под сиденья, занялся костром - по всей науке. Тоненькие веточки "колодцем", дрова посолидней - "домиком", как в пионерлагере учили. Чтобы взвивались кострами синие ночи.
- Жалко березку. - Помимо вороха бересты, Женя приволокла здоровенное засохшее корневище и с гордостью сложила добычу у Серегиных ног. - Стриптиз поневоле.
От нее пахло хвоей, березовым соком и пряной горечью перестоявшейся брусники.
- Молодец, можешь, когда хочешь. - Прохоров чиркнул спичкой, берестяной свиток зашипел, и сразу же, принимаясь, весело затрещали ветки - ель все же была сыровата. Запахло смолой, к небу потянулся густой молочный дым, и наконец от налетевшего ветерка костер разгорелся.
- А скоро мы будем жарить нашу курочку? - Женя, прищурившись, смотрела на огонь, такой же рыжий, как ее волосы. - Очень кушать хочется.
- Терпение, женщина, терпение, - Прохоров подкинул в пламя чурбачок, и во все стороны с треском полетели искры. - Голодающие могут пока съесть сыроежку.
Тем не менее он вытащил из кармана размякшего "Мишку на севере".
- Вот, Дашке твоей нес, сможешь обделить бедное животное - пожалуйста.
- Она мне еще спасибо скажет. - Женя разломила конфету надвое и протянула половину Сереге. - Ей вредно много сладкого, она в положении. От мышонка Джерри.
Наконец костер прогорел, и Прохоров извлек со дна корзины увесистый пакет, в котором истекала соком кура, четвертованная, только что из маринада, причем каждый ее кусок был аккуратно завернут в фольгу. Еще в пакете лежали зелень, хлеб и плоская стальная емкость, называемая "воровайкой", о содержимом которой Женя даже не подозревала.
- Так, нормальный ход, - ухмыльнулся Прохоров, положил цыпу в угли и начал накрывать на стол, по-простому, на газетке. Нарезал хлеб, насыпал соли к луку и, подмигнув, вытащил стаканчик-полтора-стик. - Сюрприз для милых дам.
Подождал немного и, щелкнув "прыгунком" , сунул острие в ближайший кусок куры.
- Так, белый сок пошел, готово. Ловко вытащил птичку из костра и, обжигаясь, развернул фольгу.
- Прошу.
Тут же в его руках окзалась "воровайка", и стакан наполнился карминовой жидкостью.
- На здоровье.
- Что это? - Женя принюхалась, и в ее голосе послышалось разочарование. - Да ведь это водка, а говорил, сюрприз.
- Стал бы я наливать даме водку. - Прохоров вытащил из углей птичью ногу и, глядя на румяную корочку, проглотил слюну. - Это, блин, чистый спирт. На малине. - Он захрустел зеленым лучком и осторожно оторвал зубами кусочек мяса. - Главное, потом не дыши.
Чувствовалось, что "Мастера и Маргариту" он не перечитывал давно.
- Ладно, если что, считайте меня коммунистом. - Женя осторожно пригубила и, сделав решительное лицо, вдруг махнула одним глотком. На глазах у нее выступили слезы, она вздрогнула и, сразу же порозовев, с волчьим аппетитом накинулась на еду. - Кажется, жить буду. А ты? Налить?
- Если выпью, точно угробят. - Вспомнив о "Занзибаре", Прохоров помрачнел. - Послезавтра такая заруба.
- А я за тебя приду поболеть. - Спирт на свежем воздухе действовал стремительно, и улыбка на Женином лице становилась все шире. - Окажу моральную поддержку.
Букву "м" она произнесла не совсем внятно.
- Ты давай ешь. - Серега внимательно глянул на сотрапезницу и, убрав "воровайку" подальше, принялся шелестеть фольгой. - Вот, смотри, как вкусно, крылышко.
- Странная тварь курица, - после спирта у Жени вдруг обнаружилась склонность к философии, такая же явная, как и к красноречию, - вроде бы птица, а не летает. Так и вы, мужики, с виду люди, а по сути своей скоты. - Она тряхнула головой и с аппетитом обглодала косточку. - Уж я-то знаю, насмотрелась. - Заметив снисходительную улыбку на Серегином лице, Женя фыркнула и обиженно надула губы. - Начиная с отчима своего разлюбезного. Гад был редкостный. Членкор, герой труда, а как мамаша отвернется, все норовил то за попку ущипнуть, то по письке погладить, то за грудку подержаться. И все с улыбочкой, про него так и говорили в институте: "Директор у нас весельчак, душа-человек". А вот когда трахал меня в первый раз, не улыбался, рычал от злости, я ему тогда все щеки расцарапала. Глупенькая была, двенадцать лет, надо было в глаза вцепиться. Бросилась я к мамаше, а она была дама не простая, кандидат наук и завлаб. В институте, где отчим директорствовал. Она мне и говорит по-простому, мол, дурой, дорогая дочка, не будь, ничего такого страшного не случилось. Уже не маленькая, пусть уж лучше Эдуард - Эдуардом эту сволочь звали, - чем какой-нибудь хиппи сопленосый. Эдуард это основа нашего с тобой благополучия. Вот так мы и прожили шесть лет, папа, мама, я - советская семья.
Женя неожиданно рассмеялась, но получилось как-то невесело.