Мухи наконец капитулировали, и, удовлетворенно оглядев поле боя, Серега отправился под душ. Мылся, брился, пшикал на все места дезодорантом, однако, оглядев себя критически в зеркало, нахмурился - хорош! Тем не менее позвонил Жене и напросился по-соседски на чашку чая - плевать, с лица воды не пить. Мужик, даже если чуть лучше черта, уже красавец. Главное, чтоб хрен стоял и деньги были, а пока тьфу, тьфу, тьфу, имеется и то и другое…
К чаю он купил торт "Поморский", увесистый, как льдина, убить можно, коробку вишен в шоколаде и, несколько самоуверенно, бутылку "Амаретто", оригинального, с инструкцией по составлению коктейлей. Нашим людям абсолютно не нужную…
- Привет, Сергей Иванович. - Открыв дверь, Женя просияла, и на щеках ее обозначились ямочки. - Как дела?
Дела у Прохорова были так себе. Ребра болели, рот все еще открывался с трудом, а вчера вдобавок ему конкретно заехали по губе, отчего она стала как у зайца - рельефной и раздвоенной. Это не считая лилового бланша справа и подраненного уха слева. В общем, красавец ангорский…
- Нормально. - Серега протянул хозяйке торт, сверху взгромоздил коробку вишен и, подмигнув, покосился на бутылку: - Как?
- Весьма кстати. - Женя выдала гостю тапочки - совершенно новые, аккурат его размера, и потянула за собой на кухню. - Знакомься, это Виктория, подруга дней моих суровых.
Подруга была очень даже ничего - натуральная блондинка интеллигентной, очкастой наружности, пожалуй, даже чересчур изящная. Одета она была дорого и со вкусом, держалась дружески и делала вид, что не замечает прохоровских ран.
- Очень приятно, Сережа. Я Вика. - Она улыбнулась и ъ продолжение начатого разговора посмотрела на Женю: - И все-таки, как ни крути, а в Пикассо что-то есть, особенно периода кубизма. А вы, Сережа, какого мнения?
- Мне, знаете ли, больше голубой нравится, - смущенно блеснул интеллектом Тормоз, открыл "Амаретто" и принялся разливать по рюмкам - ох уж ему эта интеллигенция, блин, небось старая дева из профессорских дочек…
Сам он пить не стал - завтра снова в бой, а вот дамы отказываться и не подумали. Легко приговорили "Амаретто", запили чаем и, вспоминая "школьные годы чудесные", исполнили балладу про Му-му, очень мелодично, на два голоса. Затем выпили шампанского и спели про Му-му на бис, а когда опустела бутылка с "Ахтамаром", Вика уронила гитару и вытряхнула из сумочки "Данхил":
- Странно, там бросаю, а здесь не могу. Мать мою за ногу…
Курила она с наслаждением, крепко затягиваясь, красиво держа сигарету вытянутыми пальцами полуприкрыв глаза, элегантно выпускала вверх дым из породистых, четко очерченных ноздрей. Было очевидно, что ей глубоко плевать на то, о чем Минздрав предупреждает.
- А где это, там? - Проскучавший весь вечер Тормоз вяло отхлебнул чаю и заставил себя улыбнуться. - Ты, Вика, просто женщина-загадка. Фата-Моргана настоящая…
- Где? - Та вдруг рассмеялась, громко, с неожиданной пьяной злостью, от ее манерной интеллигентности не осталось и следа. - В Чухонке, милый. Я там в профсоюзе состою. В блядском. - Глянув на поперхнувшегося Серегу, она глубоко затянулась, так, что сигарета затрещала. - А ты говоришь, Фата-Моргана. Знаешь, есть такое слово старинное - "блядь"? Из всех матерных оно одно русское, раньше означало "неправду". Это я тебе как филолог говорю. А нынче смысл у него один - блядь, и все тут.
Сигарета наконец погасла, злость постепенно прошла, и, снова превратившись в красивую интеллигентную даму, Вика с вызовом уставилась на Тормоза.
- Ну что ты вылупился? Валютных шлюх, что ли, никогда не видел? На, посмотри. - Она рванулась из-за стола, но, не удержавшись, плюхнулась обратно на табуретку. - Да и что тут такого, в конце концов? Ну, торгую телом. Все что-то продают - одни мозги, другие, - фыркнув, она покосилась на Сереги-но ухо, - кулаки, третьи - душу. Главное, чтобы финик красножопый, когда раком стоишь, деньги не спиздил…
- Давай-ка, мать, я тебе кофе сварю. - Разговоры эти Жене явно не нравились, и она резко поднялась из-за стола. - Ты свое носи с собой, оно не всем интересно.
- Жека, не будь сукой. - Вика вдруг обняла ее, уткнулась головой в живот и совершенно беззвучно, как в немом кино, разревелась. - Тебе хорошо говорить. А тут отхарят втроем да и кинут на бабки. Или попадется извращенец какой, он себя членом резиновым трахает, а ты ему перед мордой голой жопой крути. И ведь не "ламбаду", гад, требует, "калинку-малинку" ему подавай, такую мать…
Несмотря на экспрессию, ревела она вполне профессионально, не касаясь руками глаз, и потому, потеряв лицо, легко сохранила макияж.
В общем, вечер закончился так себе: напоив Вику кофе, Женя вызвала ей такси, с грехом пополам свалила грязную посуду в мойку и, посмотрев на Тормоза, зевнула:
- Засыпаю после коньяка. Иди, котик, ложись, я сейчас, - и не слишко твердо направилась в ванную.
"А вот она, вот она, на хрену намотана. - Ощущая подъем во всех членах, Серега влетел в спальню, мигом скинул одежды и, зачем-то оглянувшись, сунул под подушку презервативы. - У меня не залежитесь". Выключил свет, улегся на водяной матрас и затаился в темноте, словно ягуар, поджидающий свою жертву. Наконец дверь ванной хлопнула, раздались легкие шаги, и в комнату скользнула Женя - с полотенцем на плече, благоухающая "Люксом", "Колгейтом" и "Ахтамаром". Она скинула халат, нырнула под одеяло и страшно удивилась, обнаружив про-хоровские пальцы на самых своих интимных местах:
- Эй, Сергей Иванович, а где твой меч?
- Меч, говоришь? - Хмыкнув, Тормоз разжал объятья и с готовностью откинул одеяло. - Вот он, любуйся!
- Дурачок, ты не понял, - Женины пальцы обхватили его мужскую гордость и превратились в упругое кольцо. - В Средние века был такой обычай. Чтобы доказать силу своих чувств, рыцарь, возлежа с избранницей, клал посередине ложа меч и перелезть через него мог только с разрешения дамы. А нынче дама, - она зевнула и сильнее сжала пальцы, - пьяна, устала и хочет баиньки. Впрочем, так и быть, подсоблю по-соседски. - И, держа полотенце наготове, Женя принялась ритмично работать ручкой. Весьма умело, между прочим. А едва Прохоров кончил - мощно, обильно, правда, по-сиротски, в тряпочку, она чмокнула его в щеку - бай-бай, касатик, - отвернулась к стенке и тут же заснула.
"Ни хрена себе, телка, - Тормоз перевернулся на бок и, прикоснувшись задом к упругим и холодным на ощупь ягодицам соседки, тяжело вздохнул, - выдрочила, как козла. Или извращенна, или лесбиянка. Впрочем, рука у ней набита как надо, может смело в колхоз дояркой". Мысли его начали путаться, потом их вообще не стало, и, всхрапывая разбитым носом, Прохоров заснул.
- Овсянка, сэр, - разбудил его энергичный голос Жени. Серега встрепенулся и, открыв глаза, зажмурился - комната была залита солнечным светом.
У кровати стоял сервировочный столик, а на нем помимо овсянки - Рысиковой, из "Ясна солнышка", - бутерброды, башня из оладий и яичница.
- Кушать подано, вставайте жрать. - Женя взгромоздила ему на колени поднос, аккуратно налила чаю и уселась в ногах, с отвращением косясь на завтрак. - Давай, дорогой, не .стесняйся, у тебя была тяжелая ночь.
Выглядела она не очень, страдальчески морщась, держалась рукой за голову и цедила рассол из большого граненого стакана - проклятье тебе, зеленый змий!
- Что, головка болит? - Тормоз осторожно выбрался из-под подноса и, потянувшись так, что хрустнули суставы, погладил Женю по плечу. - Ты б еще утку принесла. Мерси за заботу!
Сходил по нужде, помылся и, усевшись со страдалицей рядом, плотно навалился на яичницу - на аппетит он никогда не жаловался, было бы чего.
Глазунья оказалась сыровата - сплошные сопли, бутерброды без масла, а оладьи отдавали содой, однако Прохоров довольно жмурился - очень, очень вкусно! Души прекрасные порывы необходимо ценить.
- Тронут. - доев, он галантно поклонился и потащил поднос на кухню, но Женя бурно воспротивилась:
- Да ладно тебе, не такая уж я умирающая.
С рассола ей действительно полегчало, лицо порозовело, глаза ожили, и в них появилось прежнее загадочное выражение - этакая донна Литта с похмелья.
- Я рад за вас. - Заглянув в разрез ее халата, Тормоз сразу вспомнил ночные безумства и, засопев, принялся собираться. - Ты мои трусы не видала?
- А не выехать ли нам на природу? - Вопросом на вопрос, как в Одессе, ответила Женя и, пока Серега соображал, потянулась к телефонной трубке. - Алло, Юля? Привет, как дела? Клиент пошел? Да, жарко. А воду дали? Вот уроды, они дождутся, что заведение прикроют. Слушай, у меня тут критический день, выручай, подруга. А завтра я за тебя - всех приму на грудь. Договорились? Вот и ладненько. Ну, о'кей, двигай попой дальше.
Вздохнув с облегчением, она повесила трубку и, увидев вытянувшуюся физиономию Тормоза, неожиданно громко, до слез, расхохоталась:
- Господи, какие мы серьезные! С кем связались! - Насмешливо склонив голову, она ткнула Прохорова кулаком в живот. - Что, никак западло общаться с падшими женщинами? Или, может, страшно? - Словно маленького, она погладила Серегу по головке и, сняв халат, повернулась к шкафу. - Не переживай, проститутки из меня не получилось. Торгую тем, что осталось от Вагановского, несу прекрасное в массы. Тем, у кого масса за центнер. Есть центр такой оздоровительный, "Три толстяка", не слыхал?
- Бог миловал. - Прохоров вдруг почувствовал себя как на ринге, когда противник сильнее и опытнее. Как ни старайся, все равно получишь по морде. Может, вообще они с Женей в разных весовых категориях? Красива, умна, при деньгах. Ночью не дала, а утром тащит завтрак в постель, это с бодуна-то! Хрен ее поймешь. Да и нечего ломать голову, свинтить сейчас с концами и все, телок, что ли, мало?
Вот именно, телок, - он посмотрел, как Женя надевает джинсы, по-мужски, стоя на одной ноге, и понял, что никуда он свинчивать не станет, тем более что и дел особых нет. Заруба начнется только вечером, к матери сегодня не пускают, а у Рысика печени - обожраться. Вжикнув молнией, Серега застегнул рубаху и непроизвольно обнял Женю за плечи:
- Поехали.
- Будешь рулевым. - Уже на улице она скользнула взглядом по "трехе" и соболезнующе вздохнула. - Давай-ка лучше на моей, отсюда парком до стоянки два шага.
Было жарко, однако чувствовалось, что лету скоро хана и пышное природы увяданье уже не за горами. Начинали желтеть клены, расцветали астры на клумбах, в воздухе висел птичий гомон - пернатые, даешь берег турецкий! Млели на травке любители загара, энтузиасты предавались волейболу, а вдоль дорожек выстроились новенькие лавочки с выжженным во всю длину посланием: "Дорогому электорату от депутата Ландышева". На свежедареных скамейках вяло занимались петтингом вмазавшиеся акселераты.
Стоянка была полупустой, дежурная кладовщица злой как собака, а дежурная собака - голодной, как тамбовский волк.
- Давай. - Сняв "семерку" с охраны, Женя бросила Сереге ключи и по-ленински махнула рукой: - Действуй.
Сама она устроилась на пассажирском кресле и, вздохнув, откинула голову на высокую спинку.
- Заявляю авторитетно, "Амаретто" и коньяк - вещи трудно совместимые.
Тормоз разговора не поддержал. Прогрев двигатель, он плавно убрался со стоянки и, привыкая к "семаку", двинулся по направлению на юго-запад - медленно и печально.
- Давай к Петродворцу. - Женя вытащила из бардачка пакетик "резиновых" конфет и сунула в рот оранжевого лягушонка. - Будешь?
- Не-а, не хочется. - Тормоз включил поворотник, перестроился в левый ряд и, вырулив на Санкт-Петербургский шлях, начал ближе знакомиться с машиной. По сравнению с "трехой" она казалась "мерседесом". Двигатель работал мягко, глушитель не ревел, маятниковый рычаг не скрипел жалобно на поворотах - тоска собачья, скука.
Миновали разбитый на песке парк Ильича, оставили позади потускневшее великолепие Стрельны и, не доезжая Петродворца, ушли направо, к Коттеджу. Когда-то здесь была резиденция Николая Первого, названная в честь его августейшей супруги "Александриной". Благоухали розы, Руинный мост не представлял еще собой руины, а песок на Золотом пляже имел действительно золотистый оттенок. Время и коммунисты сделали свое дело. Теперь вместо цветников зеленеет осока, в прудах дают концерты лягушки, а парк одичал и отдан на растерзание огородникам - всюду облезлые парники, грядки с картошкой и заборы с надписью "Осторожно: злая собака". Спасибо еще, сам Коттедж восстановили, немецкие спонсоры прослезились и выдали денег на реставрацию. Чтобы никаких сомнений не оставалось, кто победил тогда, в сорок пятом…
- Пойдем к заливу, - Женя вытряхнула из босоножки камешек и, закрыв машину, потянула Прохорова вниз, под горку, - хорошо бы выкупаться.
Они миновали свежевырытую яму и, стараясь не испачкаться в глине, вышли на центральную аллею, еще не забывшую поступь венценосных особ. Грустно шелестели вековые кроны, пахло дымом и скошенной травой, а в воздухе разливался вой бензопилы, как бы возвещая: "Мы свой, мы новый мир построим…"
Скоро Серега с Женей вышли к узкой каменистой косе, далеко выдававшейся в залив и ранее, видимо, служившей причалом. Ее покрывали густые заросли камыша, и в зарослях этих жизнь кипела ключом. Волнующе звенели гитары, слышался запах шашлыков, и раздавались звуки живого человеческого общения - от громкого мата до приглушенных девичьих стонов. Народ отдыхал, единился с природой.
- Пошли в дебри. - Смело шагнув в заросли, Женя двинулась узкой тропкой и вскоре привела Прохорова на самую оконечность косы, туда, где кончались камыши и начинались морские просторы. С Балтики тянуло свежестью, вдоль фарватера, у далекого горизонта, двигался игрушечный сухогруз, и, словно привет от него, тихо плескались волны о замшелые, склизкие камни.
- Красиво. - Женя сбросила босоножки и, попробовав воду, начала расстегивать блузку. - Купаться будешь?
- Нет уж, на фиг. - Прохоров глянул на мутную воду, затем на пьяненьких молодцов, расположившихся по соседству, и потрогал карман, где лежали деньги и документы. - Плавок нет, а трусы досуха не выжмешь. Я же не лебедь, чтобы жопу мочить.
- Правильно мыслишь. - Скинув джинсы, Женя расстегнула лифчик и стянула кружевные бикини. - Что естественно, то не безобразно.
И осторожно, чтобы не наступить на что-нибудь острое, медленно вошла в воду - загорелая, стройная, уверенная в своей неотразимости.
- Ну, бля! - Ребятки по соседству оборвали песню и начали пожирать глазами бедра купальщицы. - Вот это класс!
А та тем временем погрузилась по пояс, вскрикнула и, окунувшись, лихо поплыла брассом - к далекому горизонту, только голова огненной хризантемой закачалась на волнах.
- Сергей Иванович, ты много потерял. - Нарезав по акватории круг, Женя выбралась на берег и, обсыхая на ветру, принялась выжимать волосы. - Нет в тебе морской романтики. - От нее пахло тиной, и кожа на животе сделалась "гусиной" - сплошь в пупырышках.
- Девушка, хотите водочки? - Один из соседей, длинный, тощий, с крестом на груди, вдруг поднялся на свои кривые и, пакостно улыбаясь, начал приближаться к Жене: - Давайте к нам, мы согреем.
- Юноша, хотите в морду? - Прохоров мгновенно сократил дистанцию, понизил центр тяжести. - Давайте к нам, мы сразу вышибем вам мозги, - и с грозным кличем крутанул "вертушку" так, что подкованный ботинок чиркнул по шевелюре крестоносца. - Лягай, а то ебнет.
И странное дело, соседи сразу потеряли к Жене интерес, более того, отвернулись к фарватеру и дребезжащими голосами затянули про ясные синие глаза. Особенно старался крестоносец. Верно говорят, что битие определяет сознание, хотя до самого бития дело в этот раз и не дошло.
- Сергей Иванович, а ведь у тебя дурные наклонности. - Женя усмехнулась и, заколов волосы в хвост, начала одеваться. - А если бы попал?
- Так ведь не попал же. - Прохоров пожал плечами и, прищурившись, далеко сплюнул в воду. - А потом, Евгения Батьковна, ты тоже хороша. Такой стриптиз устроила, любо-дорого посмотреть. Вот мальчонка и засексовал, еще хорошо, что не пришлось его глушить по-настоящему.
- Господи, и ты туда же. - Женя застегнула джинсы и с укоризной покачала головой: - Обнаженное тело это еще не стриптиз. Кто думает о сексе, глядя на "Данаю" Рембрандта или Венеру Милосскую? Только больные люди.
Посмотрев на соседей, она надела босоножки и не спеша двинулась по тропинке.
- Стриптиз, Сергей Иванович, это экспрессия, порыв, страстный призыв на языке тела - я хочу, я изнемогаю, я вся горю от желания… Слышал о невербальных сигналах? - Не дождавшись ответа, она улыбнулась Тормозу через плечо. - При непосредственном общении информация передается большей частью не словами - вербально, а мимикой, позой, движениями тела, и воспринимается на уровне подсознания. Так что любовный танец действует не хуже афродизиака, особенно если это танец с раздеванием. А вообще-то стриптиз - это тяжелая работа в ночное время, правда, неплохо оплачиваемая.
Выбравшись из камышей, они вышли на аллею и двинулись вдоль берега залива - вечерело, на воде играли солнечные блики.
- Похоже, тема тебе близка. - Тормоз не совладал с руками и, остановившись, обнял Женю за талию. - А нельзя ли подробнее?
- Подробнее? - Она наклонила голову и, легко вывернувшись, пошла дальше. - Хочешь душевный стриптиз про стриптиз? Изволь, хотя это совсем не сексуально.
Волосы у нее уже высохли и пушились роскошным хвостом, формой и цветом напоминавшим лисий.
- Когда тебе уже двадцать пять и не осталось ничего, кроме привычки к красивой жизни, - Женя смотрела на далекий горизонт, и голос ее звучал как-то безразлично, - не до высоких материй. Кушать хочется. Французы говорят, у каждой женщины всегда есть что продать. А я вот не могла, дура наверное, а скорее всего, гены виноваты - у прадеда на родовом гербе было написано: "Честь не отнимет никто". Шляхетский гонор, одним словом. В общем, сижу я на своих двенадцати квадратных в коммуналке, толкаю за гроши физкультуру народу и думаю, хорошо бы под поезд, чтобы сразу и вдрызг, или спикировать с десятого, говорят, еще в полете сердце от страха разрывается. Ни друзей, ни денег, ни любви - ничего. Даже цепей не осталось, из ломбарда не выкупить. Мрак.
Она взглянула на Тормоза, и тот понимающе кивнул, как же, как же, знаем, путь наш во мраке.