– Говори, говори, – подбодрил Банда друга, заметив, что тот замолчал, когда Александр встал из-за стола. – Я сейчас, только пепельницу достану и окно открою. Курить ведь мы с тобой будем за этим делом, как считаешь?
– Обязательно… Короче, на белорусском телевидении тоже ничего кардинально не поменялось, и со временем потихоньку-полегоньку мне дали понять: цикл передач "Деньги" – это не совсем то, что нужно для успешного строительства рыночного социализма.
– Строительства чего?
– Того, что мы строим, согласно речам и убеждениям всенародно избранного.
– Круто! А народу все эти рыночные и прочие социализмы поперек горла еще не стоят? Ваши люди еще клюют на все эти идеалы?
– Наверное.
– Ну, дела!
Николай вытащил из кармана пачку "LM", но Банда положил на стол "Мальборо":
– Кури!
– Хорошо живешь?
– Да нет, я тоже "LM" больше люблю и его курю обычно. А этих сигарет Алина как-то целый блок у бабок на базаре купила – относительно дешево, без акцизных марок. Для гостей, на всякий случай.
– Так вот, – продолжил свой рассказ Самойленко, – оказался я фактически не у дел, снимал какое-то время снова дебильные репортажи для теленовостей.
– Ну почему же дебильные? Я бы на твоем месте не оценивал их так категорично, ведь в конце концов любая работа – это работа… – попробовал не согласиться с другом Банда, но Коля резко оборвал его:
– Потому что дебильные. Тебя интересует, сколько гектаров засеяли в этом году пшеницей в каком-нибудь районе Воронежской, скажем, области?
– Не-ет, – пожал плечами Банда.
– А на белорусском телевидении почему-то считают, что нет более важной и более интересной для населения информации. Жатву превращают во всенародную битву за урожай – до последнего вздоха. Президент по полям да по фермам в камуфляже разъезжает, как на настоящей войне. Мне эти поля, фермы да машинные дворы вот где сидят!
Коля энергично рубанул себя ребром ладони по горлу, и Банда понял, что сельскохозяйственной тематикой его друга, похоже, и впрямь достали.
– В общем, когда меня пригласили стать руководителем корреспондентского пункта ОРТ в Беларуси, я не сомневался ни минуты.
– Правильно!
– Да нет, ты не думай, там зарплата хоть и приличная – по полторы штуки долларов мне поначалу платили, – но забот невпроворот. Организуй, достань, встреться, разберись с финансами и корреспондентами… Опять же заказ какой-нибудь или официоз – снова через меня.
– Ну, это понятно…
– Так что я не жалуюсь, – вздохнул Коля. – Все было нормально, кажется, да только вдруг начали твориться странные вещи. "Батька" пресс-конференцию дает, а нас не аккредитуют. Забыли, говорят, раньше сделать, а теперь уже поздно. Получить разрешение на съемку – целая проблема.
Смонтировать материал на аппаратуре местного телецентра – ни в какую, хоть у нас аренда студии на год вперед всегда оплачена. Я раз доложил центру, второй…
– Ну и что центр?
– Что центр… Выяснилось в конце концов, что все дело лично во мне, Николае Самойленко. Меня забыть так и не смогли, мое имя так раздражало местных чиновников, что не помогли даже "шапка" "Останкино" на бумагах и братание славянских народов под руководством наших мудрых президентов. Представляешь?
– Ну и что дальше?
– Давай-ка, брат, лучше выпьем еще по одной – по последней до вечера, пока все твои не вернутся.
Теперь уж за встречу, как ты и предлагал.
– Я только "за"!
Они опустошили рюмки, закусили, и Самойленко продолжил описание своих злоключений:
– В общем, я уже все почти рассказал. Мужики на ОРТ честные попались, справедливые даже, можно сказать, – решили мою проблему довольно оригинально.
– Как?
– Перевели меня в Москву.
– Ну да?!
– Серьезно. В объединение "Новости". Сказали, что я смогу работать практически в режиме стрингера…
– Это как?
– Ну, стрингер – это человек, который работает не в штате, а за гонорар. Снял репортаж – продал. Какой будет репортаж, о чем – это дело стрингера.
– Ясно. Вольный стрелок.
– Да. Вот мне это как раз и пообещали, правда, даже с зачислением в штат и с зарплатой, но без обязательных заданий. А если я разработаю бизнес-план и творческий проект какой-нибудь забойной передачи типа "Денег", которую я делал в Минске, тогда мне все карты в руки.
– Так это же отлично!
– Наверное. Еще не пробовал здесь работать.
Вот только-только приехал.
– Когда?
– Вчера утром. Сходил на телевидение, подписал все бумаги, так что теперь в любой момент могу брать камеру – и вперед. Спустили задание, конечно, на месяц по хронометражу, но это ерунда, вытяну.
– А где ж ты ночевал? Что же ты мне, гад, еще вчера не позвонил? И где Наташка, Леночка? – Банда укоризненно смотрел на Самойленко – это ж надо, друг называется: приехал в Москву и первым делом отправился не к нему, а на какое-то там свое телевидение. – Коля, я тебе этого не прощу!
– Да погоди, не злись. Во-первых, я тебе и вчера звонил, но ты же сам сказал – был на дежурстве…
– Так Алина дома была вечером, и Владимир Александрович вчера весь день дома провел!
– Во-вторых, мне действительно надо было уладить дела. Ну переночевал бы у тебя раз, другой, но жить-то где-то надо, правда?
– Жил бы у меня…
– Ага! И сколько времени ты меня выдержал бы? А что Настасья Тимофеевна сказала бы?
– Да ничего бы она не сказала…
– Банда, погоди. Я знаю, что вы меня приютили бы в любой день, в любой час. Но если я принял приглашение и согласился на переезд в Москву, так мне самому и нужно было подумать, где и как жить.
– И что ты придумал?
– Мне помогли снять квартиру. Не в Центре, конечно, но мне этот Центр и не нужен. Лишь бы было куда приехать, где переночевать, переодеться.
– А где же все-таки Наташа и Леночка?
– Пока в Минске. Там у нас квартира, там у жены работа… Пусть пока поживут. Вот обустроюсь, присмотрюсь, как тут и что тут, тогда и посмотрим, что дальше делать. Ну не пропадем же, что-нибудь придумаем!
– Конечно… А без Наташки да без дочки, один в незнакомом городе – долго выдержишь?
– А я к ним часто приезжать буду. Да и вообще хочу поработать, а значит, сам понимаешь, дома днями сидеть никак не получится.
– Ну что ж, наверное, ты прав… Я предлагаю, – сказал Банда, разливая по рюмкам еще порцию водки, – выпить еще по чуть-чуть – за твою удачу.
– А не надеремся?
– До вечера протрезвеем. По последней.
– Ну давай!..
III
Аркан успел первым.
Нож, мелькнув в воздухе, впился в горло моджахеда, и тот, выпустив напоследок в воздух длинную очередь, мешком свалился на землю.
– Ловко ты его! – похвалил сержанта привязанный к дереву офицер.
– Да уж, умеем кое-что, – пробурчал смущенно Аркан, не зная толком, как вести себя теперь с этим отбитым у "духов" странным пленником. Ведь пограничник явно сам шел на встречу с таджиками!
– Развяжи-ка меня! – приказным тоном произнес офицер, но Аркан лишь смерил его долгим взглядом, которого пограничник почему-то не выдержал и опустил глаза.
– Сейчас, подожди. Сначала все дела сделаю, разберусь со всем.
– А ты что, один?
– Какая разница? – небрежно ответил Аркан. – От этого что-то меняется?
– Нет, я просто так… – офицер явно смутился и замолчал, опустив голову и терпеливо ожидая, когда его соизволят освободить.
Прежде чем развязать веревки, стягивавшие руки пограничника, Аркан поднял автомат одного из убитых и не спеша обошел трупы моджахедов, убеждаясь, что "духи" действительно мертвы. Оружие басмачей он сложил в одну кучу. Потом он вернулся к месту своего последнего укрытия за оставленным там автоматом и только после этого снова подошел к привязанному офицеру.
– Развяжешь ты меня наконец или нет? – злобно бросил пограничник, сверкнув глазами.
– Ваше воинское звание, имя, фамилия и должность? – вопросом на вопрос ответил Аркан, невозмутимо выдержав яростный взгляд офицера.
– Какого черта? Ты кто такой, чтобы задавать мне эти вопросы?
– Я – старший сержант российской армии, батальон бригады специального назначения, Анатолий Арканов, замкомвзвода первой роты. Скрывать мне нечего. Со мной вам теперь все ясно?
– Ясно. Я – капитан погранвойск, российский офицер. Развяжи меня, старшой!
– Ваша фамилия и должность? – не сдвинувшись с места, повторил свой вопрос Аркан.
– Ты что, совсем рехнулся? Я приказываю вам, старший сержант, развязать меня!
– Я не слышал еще ответа на поставленный вопрос, товарищ капитан.
– Ну, ты у меня получишь…
– Вам повторить вопрос?
– Капитан Терентьев, командир заставы "Красная". Доволен теперь? Развязывай!
– Подождешь.
– Что-о?!
– Подождешь, капитан. Мы с тобой не на плацу, поэтому можешь на меня не шипеть и глазищами не ворочать, ясно? – процедил Аркан, глядя прямо в глаза офицеру. – Был бы ты на своей заставе, на своем боевом посту, тогда имел бы право отрабатывать на мне командирский голос. А сейчас ты – никто. Просто обыкновенный дезертир.
Сволочь, которая бросила своих ребят в бою и сбежала на встречу с врагом.
– Ты шел за мной?
– Шел.
– Тогда ты должен был видеть собственными глазами, что в бою я своих ребят не бросил. Когда "вертушки" по позициям на вершине отработали, когда от "духов" осталась только пыль – вот тогда я и ушел. Ты же сам все это видел, старшой, так чего ты здесь трындишь, а?
– Я хочу разобраться во всем.
– Кто ты такой, солдат, чтобы разбираться с офицером? – капитан рванулся, но тут же обмяк на веревках, глухо застонав, – "духи" затянули узлы на славу. – Ты много на себя берешь, парень. Так и до трибунала доиграться можно. Развязывай меня поскорее и пошли на заставу – там и разберемся, кто я такой, кто ты такой и какого черта ты один в приграничной зоне бродишь.
– Я из того взвода спецназа, что шел на помощь твоей "Красной".
– К нам два взвода шли.
– Я из того, который был ночью вырезан.
Аркан заметил, как сразу покраснел и осекся на полуслове капитан Терентьев, как затравленно блеснули из-под бровей его глаза.
"Ага, кажется, я прав! – сделал вывод Аркан. – Он что-то знает. Похоже, мой марш-бросок за этой скотиной был не напрасным".
Не подавая вида, что заметил испуг капитана, Аркан еще раз обошел трупы моджахедов, обыскивая их заплечные мешки. Обнаружив в одном из них фляжку с водой и лепешку, он вернулся к привязанному к дереву капитану и устроился на земле в двух метрах от своего пленника.
Как ни хотелось парню побыстрее опустошить фляжку, заполнить горло вожделенной влагой, но теперь он не спешил. Он хорошо понимал, что его спокойствие и невозмутимость будут воздействовать сейчас на капитана сильнее любых угроз и избиений.
Аркан не торопясь откусил кусок пресной, но довольно свежей лепешки и отхлебнул из фляжки, с наслаждением чувствуя, насколько приятно жевать.
Да-да, просто жевать! Ему казалось, что сами его зубы теперь испытывают наслаждение от работы.
С каждым глотком у Аркана не только прибавлялось сил, но и улучшалось настроение. А пленник его явно нервничал, беспокойно поглядывая на сержанта и временами судорожно подергиваясь, будто пытаясь освободиться.
Аркан никак не реагировал на его движения, и тогда капитан бросил свои бесплодные попытки как-то справиться с веревками и жалобно взмолился:
– Слышь, земляк! Ну развяжи меня! А то сейчас "духи" вернутся. Ты-то сможешь еще смыться, а мне кранты на все сто обеспечены.
– А о тебе кто-нибудь пожалеет?
– Твою мать!.. Развяжи!
– Я есть хочу.
– Я тоже, между прочим!
– Не сдохнешь.
– Дай хоть попить.
– За что тебя мочили?
– Что мне, вот так, стоя и привязанным с тобой разговаривать? История слишком долгая…
– Я не спешу.
– Кто ты такой, в конце концов? Откуда ты взялся на мою голову? – у пленника совсем сдали нервы, и он, уронив голову на грудь, зарыдал, истерично всхлипывая:
– Ну чего ты меня мучаешь?
Чего тебе от меня надо?
Аркан, не меняя позы, дожевал последний кусочек и, сделав еще глоток, встал и подошел к капитану:
– На, хлебни разок!
Аркан поднес к разбитым губам офицера горлышко фляжки и влил несколько глотков живительной влаги ему в рот. Он подождал, пока капитан судорожно глотнет раз-другой, и забрал фляжку, плотно закрутив пробку.
– Спасибо! – немного успокоившись, поблагодарил его пограничник.
– Ну что, капитан, говорить будем?
– Да.
– Вот и ладненько…
– А может, развяжешь?
– Слушай, ты! – теперь уже вышел из себя и Аркан. Не в силах больше оставаться невозмутимым и делать вид, будто ровным счетом ничего не произошло, он подскочил к капитану и двинул его кулаком в бок, под ребра, от чего привязанный к дереву бедняга застонал и скрючился – ровно настолько, насколько позволяла веревка.
– Я тебя за все, что уже про тебя знаю, могу на куски порезать. Могу связать и отконвоировать в прокуратуру. Могу расстрелять, как шакала подлого, – злобно прошипел Аркан. – Но я стою здесь перед тобой, теряю время и занимаюсь херней, уговаривая тебя раскрыть твой драгоценный ротик!..
Аркан готов был поклясться, что капитан почувствовал угрозу, – в его глазах теперь был настоящий животный ужас. Наверное, пленник осознал, что смерть в облике этого "своего" старшего сержанта гораздо реальнее, гораздо неотвратимее и беспощаднее, чем смерть в лице бродящих где-то в горах таджиков.
– По-моему, ты меня понял, – утвердительно кивнул Аркан. – И теперь не будешь кривить морду и ставить мне условия. Я хочу выслушать тебя, и от искренности твоего рассказа зависит, останешься ли. ты жить или сдохнешь прямо здесь и прямо сейчас.
Аркан не шутил и не бравировал, но внезапный вопрос капитана поставил его в тупик:
– А ты уверен, что имеешь право судить меня?
По-человечески?
Сержант смутился лишь на секунду. Это, собственно, даже и не было смущением – так, мимолетное замешательство, мгновенная пауза:
– Из всего взвода остался я один. Понимаешь, один! Сколько ребят полегло в мясорубке около заставы – еще, наверное, и не подсчитано точно…
Аркан с минуту помолчал.
– Так вот, считай, капитан, что они с нами здесь. Они передали мне полномочия разобраться, что происходит, какие разборки идут в этих горах.
И они мне доверяют – по крайней мере, пока были живы, верили.
Некоторое время сержант и капитан молча смотрели в глаза друг другу, будто каждый пытался проникнуть другому в душу.
Первым не выдержал капитан. Опустив глаза, он чуть слышно произнес:
– Ладно, я тебе все скажу. Все, что сам знаю.
Только дай мне еще глоток воды…
* * *
– Кто такой этот черный "дух" и чего он от тебя хотел? – напоив капитана, спросил Аркан.
Он уселся в двух шагах от своего пленника и приготовился слушать.
– Ты правильно его назвал – "черный". Он другого цвета и не признает.., не признавал, – поправился пограничник, быстро взглянув в сторону убитого моджахеда. – У него даже кличка была Карай-хан.
– Черный хозяин? – Аркан удивленно пожал плечами. Он, конечно же, слышал об этом человеке – его банда была одной из самых мощных и в то же время самой неуловимой в этом краю. Сержант недоверчиво покосился на капитана:
– Ты хочешь сказать, что я только что Карай-хана завалил?
– Его.
– Ничего себе! А где же его люди? У него же банда – несколько сот человек…
– Вокруг "Красной". Это он со своими людьми нашу заставу обложил.
– Да, дела… А ты, значит, к нему на свиданку поспешил?
– Ты выслушай сначала, и все поймешь.
– Ладно, – набрался терпения Аркан, – я тебя внимательно слушаю.
– Карай-хан – личность неординарная…
– Был личностью неординарной, – поправил капитана Аркан. Ему было приятно сознавать, что ведь именно он ликвидировал, да еще в одиночку, одного из самых грозных "духов" Бадахшана!
– Ну да, конечно… В общем, он всегда старался действовать в одиночку. До последнего момента никто не мог сказать, есть ли над ним еще кто-нибудь, кроме Аллаха. У него всегда было достаточно сил и средств, чтобы работать самостоятельно и только в собственных интересах.
– А разве он не подчинялся Масуду?
– В том-то и дело, что никогда он никому не подчинялся! Да, у него и у Масуда иногда могли совпадать цели, они иногда могли действовать по схожему сценарию, но эти эпизоды были чистым совпадением, а не заранее спланированными акциями.
– Ну-ну…
– Но в последние приблизительно полгода произошли кое-какие перемены. Интересы Масуда и Карай-хана пересеклись вдруг самым непосредственным образом – на наркотиках. Ты же здесь не новичок, слышал, наверное, сколько стоит здесь наркота?
– Слышал… – неопределенно протянул Аркан. – Хотя я, вообще-то, этим делом не увлекался.
– Ясно. Тогда слушай. Здесь, в горах, килограмм опия-сырца стоит всего-навсего сто баксов.
Единственное условие, которое выдвигают продавцы, – чтобы купюра была образца 1990 года. У них на этих купюрах бзик – доллар не доллар, если другого года выпуска… Но это цена здесь, в горах.
Уже в нескольких сотнях километров отсюда цена возрастает многократно. В Оше например…
– Это в Киргизии который?
– Да, там самый большой базар во всей Ферганской долине… Так вот, в этом Оше или, к примеру, в самом Душанбе килограмм того же самого опия-сырца стоит уже десять тысяч долларов! Представляешь, какой навар получается у того, кто доставляет туда товар?
– Девятьсот процентов чистой прибыли только на транспортировке? Разве такое бывает?
– Бывает!
Капитан говорил так увлеченно, с таким азартом, что Аркан голову мог дать на отсечение – его руки не раз приятно согревали те самые "наркобаксы".
Сержант слушал очень внимательно, не перебивая.
Ему казалось, что он понял теперь связь между "Красной", найденными наркотиками и гибелью своего взвода, но он еще не знал, кем и как приводился в действие весь этот страшный механизм.
– И что дальше?
– А как ты сам понимаешь, цена московская или тюменская – российская, одним словом, – ни в какое сравнение не идет с ценой в Душанбе или Оше. До поры до времени Масуд удовлетворялся тем, что обеспечивал через своих людей транзит травки с гор в долину и получал свои девятьсот процентов. Между прочим, таким же бизнесом занимался и Карай-хан. Они тут все предприниматели, "за идею" мало кто воюет…
– Это понятно.
– А рынок столь необъятен, что даже одиночки умудряются заниматься транспортировкой, и на них никто особо не наезжает. Короче, получали они каждый свою прибыль, но, сам понимаешь, аппетит всегда приходит во время еды – когда что-то зарабатываешь, хочется всегда большего. Я уж не знаю, кто надоумил Масуда и кто ему помог (со мной такими вещами не делились), но однажды великому исламскому борцу пришла в голову замечательная мысль – он решил интенсифицировать доходы.
– То есть?