Теперь те пацаны пошли кто по тюрьмам, как тот мальчишка, признавшийся ей в любви, кто уехал строить БАМ и сгинул на просторах Сибири, кто спился или стал "пофигистом".
Бабушка давно умерла – оставив ей эту двухкомнатную квартиру, ключ от которой всегда лежал в ящике ее рабочего стола в офисе, рядом с ключом от гаража, который она великодушно уступила Скифу. Но даже ему она не уступила бы эту квартиру…
Тут даже бабки на лавочках у подъезда провожали ее понимающим, как ей казалось, взглядом, но, чтобы не будить память, тактично делали вид, что не узнают ее.
* * *
Она поднялась на пятый этаж. Открыла дверь заветным ключом.
С удовольствием скинула женские корсетные доспехи. Облачилась в мягкий халат и вольно расхаживала босиком по холодному паркету. Открыла бар, выпила сначала вишневки, потом земляничного ликера. Вкус того и другого напомнил ей дешевый "Солнцедар", которым ее впервые угостили дворовые ухажеры.
"Теперь сигарету", – подумала она и потянулась к сумочке. Вместе с пачкой "Вога" выдала визитная карточка Хабибуллы.
– Ну и ладно, душманский Ромео, – засмеялась она. – Можешь смотреть так на своих мусульманок, а я птица вольная, где хочу, там и клюю просо. Кто мне может запретить? Скиф?.. Скиф-то может, но ему я до лампочки, вот в чем проблема. Видел бы ты, с какой ухмылкой сообщил мне на днях мухомор Костров о романе Скифа с его квартирной хозяйкой. А как я могу помешать им, когда сама по уши в дерьме? Никак.
Отдав дань ностальгическим воспоминаниям об афганском медовом месяце со Скифом, Ольга налила высокий фужер шампанского, который можно пить бесконечно долго. Такой коктейль действовал безотказно: спало напряжение, с которым она жила с первого дня появления в ее офисе Скифа. Какое наслаждение пьянеть вот так после бесконечного стриптиза на людях!
Она ставила одну за другой долгоиграющие пластинки юности на старую радиолу со скрипучей иглой и танцевала босиком на холодному полу с бокалом шампанского в руке.
* * *
Звонок в дверь оборвал ее танец. На пороге стояла маленькая девочка с белым голубоглазым котенком в руке.
– Тетя, вам котик не нужен? А то у нас кошка сразу восемь накотила. Их ведь так жалко.
– Нужен, как же мне без котика. Он беленький?
– Беленький и пушистый.
– Голубоглазый?
– Голубоглазый и с длинными усами.
– Тогда ты не уходи, ладно?
Ольга на минуту вышла и вернулась с целой вазой конфет.
– Ну, раскрывай свои карманы! – весело сказала она маленькой оборванке, которая теперь лихорадочно думала, куда бы спрятать свой сладкий заработок от пьяной матери и драчливых сестер.
Ольга отнесла пушистого найденыша на кухню и налила ему молока. Котенок все пил и пил, стряхивая белые капельки с усов, и его худой животик на глазах округлялся.
Ольга вышла из кухни и набрала номер телефона.
– Лариса?.. Ларисонька, я тебя ругать за беспорядок не буду, не надо оправдываться. Я сделала по-другому. Теперь ты обязательно будешь приходить регулярно… Я завела котенка, который сдохнет, если его не накормить. Купи ему розового пушистого песка и научи ходить в туалет. Все – привет!
Ольга допила шампанское и налила себе стопочку армянского коньяка, который удивительно хорошо шел с шоколадными конфетами.
Уже через полчаса бутылка была пуста, а Ольга спала беспробудным сном, раскинувшись на сбитой постели. Еще через час квартиру открыли своим ключом Хряк и Бабахла и на удивление бесшумно прошли в спальню.
Побросали одежду и белье в пакет, саму Ольгу аккуратно завернули в одеяло и бережно вынесли из подъезда прямо в свою машину…
Так они поступали не первый раз, поэтому старушки на лавочке тактично отвернулись в сторону.
* * *
На следующее утро Серафим Мучник напористой походкой делового человека шел, опережая телохранителей, по узкому коридору радиостанции "Эхо Москвы".
– Серафим Ерофеич! – расталкивая свиту, его догнал Тото Костров. – Только на два слова!
– Москвичи ждут встречи со мной в эфире, – сурово ответил на ходу Мучник, демонстрируя важность происходящего момента. – Не могу, Анатолий Николаевич. Меня народ заждался.
В Симе больше не было ни грамма вальяжной удали блатняги. В строгом официальном костюме, а не в клубном пиджаке, неприступным утесом возвышался перед Тото "державник".
Он милостиво разрешил проводить себя в туалет, где Тото, создавая звуковой фон, включил воду и торопливо зашептал ему на ухо:
– Босс, фазеру звонил из Цюриха Коробов. Сказал, что Ольга втихую слетала в Швейцарию и перевела там все ваши активы на одного владельца – свою дочку.
– Как перевела? – заорал фальцетом Сима, забыв о конспирации. – А кто управляющий до совершеннолетия?
– Она сама.
– А на случай ее смерти?
– Держись за унитаз, босс: козлятина Скиф, отец пацанки, не слабо, а?..
– Скиф?.. Почему Скиф? – выпучил глаза Сима.
– Не знаю, босс… Если Скифа грохнуть… Свистни только – пару киллеров из Эсэнговии, в натуре, обеспечу.
– Придурок? – взвизгнул Сима. – Не въехал еще, на кого ты со своими дешевыми понтами дрочишь?
Хочешь, чтобы кодло Скифа с бандажами Ворона Симу Мучника в тот же день в деревянный макинтош одели?..
У Тото от его визга отвисла челюсть, но ответить он не успел. В дверь туалета постучала ассистентка звукорежиссера.
– Серафим Ерофеевич, эфир. Народ и журналисты вас ждут.
Сима со злостью двинул Тото локтем в грудь и, нахмурив густые черные брови, устремил взгляд в зеркало. Он очень долго добивался вечерами перед зеркалом выражения такой вот державной озабоченности на лице, как ему советовал один очень дорогой заокеанский имиджмейкер.
– Серафим Ерофеевич, уже идут звонки в прямом эфире, – пропищала за дверью ассистентка.
Не удостоив Тото взглядом, Сима покинул туалет и, стараясь не потерять державный вид, под объективами телекамер важно прошествовал в студию.
* * *
Приехав вечером в загородный дом, Сима застал Ольгу в гостиной перед телевизором. На журнальном столике стояла опустошенная наполовину бутылка "Кампари", а у ее ног лежал Волк, оскалившийся при виде Симы.
– Убери собаку, – потребовал Сима. – Идет треп, что ты все наши активы перевела на свою пацанку? – устремился он в атаку, когда Ольга затолкала Волка в спальню.
– Истинная правда, – ответила она, отхлебнув большой глоток "Кампари". – Теперь спроси, зачем я это сделала.
– Зачем?
– Объясняю, – посмотрела она на Симу отрешенным холодным взглядом. – Чтобы у вас, уважаемый Серафим Ерофеевич, или еще у кого впредь не было смысла угрожать моей заднице нарами и лагерными коблами, взрывать меня в машине. А если такое со мной все же случится, тогда не взыщи – по моему завещанию все перейдет отцу моей дочери Скифу до ее совершеннолетия. Еще вопросы будут?
– Будут! – взвизгнул Сима. – Со своими активами можешь делать что хочешь, но мою часть верни, если не хочешь иметь крупных неприятностей.
– Ха-ха, испугал!.. Дорогой муженек, я пересмотрела все наши коммерческие договора, и представь, действительно, ни на одной сделке с оружием нет твоей размашистой подписи. Да и ты сам, помнится, утверждал на днях, что чист перед законом, "как небо над Брайтоном". Господин Костров, думаю, подтвердит это. Кстати, его подписи тоже нет ни под одним договором, – Какое мне дело до Кострова? – взвился Сима. – Верни мне мои бабки!
– А разве тебе не говорил, Симуля, твой хитрожопый папа: "Кто не рискует, тот не пьет шампанского"?..
– Заткнись!.. Со мной не пройдет кидалово! Я не потерплю…
– Обсуди этот вопрос со Скифом, – засмеялась Ольга и потянулась к сотовому телефону.
– Курва, – прошипел Сима. – Пробы ставить негде, а прикидываешься ангелом небесным!
– В волчьей стае вой по-волчьи, дорогой муженек, – усмехнулась Ольга. – Не заказал бы ты тогда Скифа, я б, как дура набитая, думала – мой гомик и мухи не обидит. Грустно…
– Да, да – дерьмо последнее я, а ты у нас прям целка неломаная!…
– Ломаная, еще как… И так и эдак… Увы, мы с тобой, муженек, два сапога – пара. Куда ж нам друг от друга?..
– Ты.., ты уже хочешь сказать, что не уйдешь к нему? – вытаращился сбитый с толку Сима.
– Притормози на повороте…
– Чо, не так?.. От него же за три версты казармой прет.
– А от тебя, муженек, прет, пардон, тюремной парашей, хоть пользуешься ты умопомрачительными французскими духами. Что ж, буду терпеть твой козлиный запах, к взаимной нашей выгоде… Не с чем уходить Ольге Коробовой в скифские пустынные горизонты…
– Я дебил, дебил! – Сима бухнулся на колени и обслюнявил губами ее руку. – Подумал, что ты сконтачилась уже с ним…
Ольга, с трудом сдерживая отвращение, выдернула руку.
– Поехал бы ты, Серафим, сегодня в какой-нибудь кабак, – стараясь не разрыдаться, сказала она. – Сыграй там в рулетку, упейся до поросячьего визга, найди себе какого-нибудь бойфренда. А-а?.. Мне сегодня и без тебя тошно. Уйди, бога ради, не то Волка выпущу!..
Сима поспешно закивал головой и на цыпочках вышел из гостиной.
Глава 20
В охранном агентстве "Секретная служба" произошли не только косметические перемены. Ольга не пожалела денег на ремонт и даже по своей инициативе наняла опытного дизайнера. Фасад бывшего детсада блестел искристой облицовкой со слюдяной крошкой. Прогнившие деревянные рамы заменили на алюминиевые пакет-блоки. Вычурные двери на замысловатых крылечках блестели эмалью. Ручки всех дверей сверкали позолотой.
Мамы и бабушки, гуляющие с детишками во дворе у своих загазованных шнырявшими автомобилями подъездов, кляли "новых русских" и со вздохом вспоминали, что когда-то, во времена жуткого "коммунистического гнета", в их дворе был небольшой, но такой необходимый детский садик.
Из целой стаи бродячих кошек в "Секретной службе" по требованию Баксика был оставлен лишь один роскошный сибирский кот Аркадий, которому было позволено дневать и ночевать на диване рядом со столом с телефоном. У аппарата постоянно дежурил граф Казимир Нидковский. По нижайшей просьбе пана Нидковского при посторонних его называли теперь господином советником фирмы.
Наряженный в модный английский костюмчик с галстуком-бабочкой Баксик на машине с личным шофером Ворона с утра отправлялся к учителям-репетиторам на обучение, но после обеда обязательно появлялся в детском садике. Все звали его Вороненком, против этого он не возражал, но буквально свирепел и бросался с кулачонками на Засечного, когда тот в шутку называл его "новейшим русским" или недорезанным буржуенком.
Зазвонил телефон. Трубку Нидковский положил с выражением лица полководца, получившего известие о полной капитуляции противника:
– В двадцать тридцать пана атамана Луковкина ожидает клиент на Лубянке.
– А на Петровке у тебя нет клиентов? – спросил Скиф.
– Будут и на Петровке, – пообещал граф. – Деньги – двигатель прогресса, Панове.
Нидковский был доволен работой, тем более долларовый эквивалент за нее он считал соответствующим его аристократическому происхождению. Но главное – он был доволен тем, что его простили и окружают его теперь "уродзенны" господа-офицеры, а не сявки со сто первого километра… Правда, Засечного он до сих пор боялся до дрожи в коленках.
* * *
Клиента на Лубянке Скифу пришлось брать одному. Гаишники ни с того ни с сего вдруг тормознули "Жигули" с Засечным и Дымычем. Скиф несколько раз беспокойно оглянулся назад, но время поджимало.
Клиент оказался тихим и порядочным. В очках из желтого металла и мягкой фетровой шляпе, несмотря на морозец. Очевидно, привык ездить на машинах, не утруждая зимней шапкой голову.
Он поздоровался со Скифом, назвал номер заказа, который ему сообщил Нидковский, и с комфортом устроился на заднем сиденье.
Говорил спокойно и неторопливо, словно просил кого-нибудь из домочадцев принести ему домашние тапочки.
– У меня хроническая бессонница – вот такая выходит петрушка. Пожалуйста, повозите меня с часок по самым темным и пустынным улицам Москвы. Уляжется утомление, и придет желанное торможение, а за ним и здоровый сон.
Скиф подумал, что такому солидному барину не хватает трости с набалдашником из слоновой кости, чтобы совсем стать похожим на именитого купца из царских времен.
– Не молчите. Радио или магнитофон действуют мне на нервы, а вот простая человеческая речь, идущая от души, успокаивает. Если хотите, расскажите мне о себе, вашей собаке или кошке, если они у вас есть. Расскажите о сынишке, который вчера разбил стекло. Или о жене, которая нашла в носке вашу заначку. Это куда интересней, чем выдумки киношников или писателей.
Голос человека был тих и безмятежен, как у диктора в программе радио "После полуночи".
Скиф присмотрелся к его отражению в зеркале.
Лицо ему показалось знакомым, как бывает всегда при встрече с людьми с правильными лицами, без особых примет и изъянов.
Он плавно тронул машину с места и тихо покатил по пустой улице, держась подальше от света ярких фонарей.
– Обо мне нечего рассказывать. Шофер, он и в Африке шофер. Все мы люди стандартные и подробно описанные в литературе. Вы ведь писатель?
– О да, целый день сижу и пишу, – охотно согласился пассажир.
– А что вы пишете, если не секрет?
– Кое-что – секрет, а что-то для служебного пользования. Но есть материалы и для открытой печати.
– Значит, вы коммерческий журналист, если у вас есть секретные материалы, – сыграл под простачка Скиф, принимая правила игры, навязанные клиентом.
– Что правда, то правда, большей частью коммерческий. Вот вы ведь тоже занимаетесь только чистой коммерцией? – с печальным вздохом поинтересовался пассажир.
– Только коммерцией, – подтвердил Скиф. – Ничего для души. И, главное, никакой политики.
– А что у вас есть для души?
– С детства выпиливал лобзиком, – скромно потупился Скиф.
– А сейчас не получается?
– Времени нет. И пилочки фигурные куда-то запропастились. Ни на одном рынке не сыскать. Да и денег нынче на хобби не напасешься.
Пассажир откинулся на сиденье и счастливо улыбнулся. Видимо, в его душу вселялся желанный покой.
Скиф мягко притормозил у темной подворотни, чтобы не потревожить клиента.
– А теперь, когда вы успокоились от ваших нервных стрессов, – сказал Скиф, – говорите прямо, что вам от меня нужно, Николай Трофимович?
– Узнали… – с удовлетворением в голосе откинулся на сиденье пассажир. – Приятно иметь дело с умным человеком Узнали по фотографии или по словесному портрету?
– Чутье подсказало. А сказать правду – вы удивительно схожи лицом с вашим сыном и голос, и манера разговаривать – вы с Тото будто близнецы-братья.
Да и адресок знакомый…
Приятное путешествие по ночной Москве совсем уж успокоило клиента. Он даже веки смежил от удовольствия.
– На пенсии вам бы спокойней спалось, – заметил Скиф.
– Нервы горят не на службе. Кровью сердце обливается за родную страну, когда видишь, в какую бездну пытаются ее свернуть иные радикальные вольнодумцы.
– Насколько я наслышан, генерал-майор КГБ Костров собаку съел на преследовании вольнодумства в СССР.
– Правильно, но с какими целями?.. А я отвечу – с благородными, – с гордостью ответил генерал. – И не жалею об этом.
– И чего же вы хотите от простого человека?
– Простой дружбы и человеческого разумения.
– Между удавом и кроликом?
Костров усмехнулся и встретился в зеркале со взглядом Скифа:
– С кем вы боретесь. Скиф, и от кого бежите? Разложим по полочкам. Вы знаете, что вы попали под амнистию? То есть уголовное преследование тут вам не грозит. Даже если взять в расчет.., американского офицера, зарезанного вами в Боснии во время войны… Но кто докажет?.. Вопрос спорный, да и американцы действуют не самыми правовыми методами.
Ну а теперь-то вообще!..
– Что вообще?
– С некоторых пор вы очень богатый человек, хотя сами того не подозреваете.
Скиф саркастически хмыкнул в ответ.
– Да-да, вы настолько богаты, что даже в тюремной камере у вас всегда будет телевизор, кормить вас будут из ресторана с воли, а каждое утро в тюрьме у вас будет начинаться с массажиста и ванны джакузи.
Да-да, не смейтесь. Случись что, будете вспоминать мои слова.
– Ага-а! – с горечью усмехнулся Скиф. – Будет вам собачья каша, а в углу – параша.
– Я не люблю раскрывать чужие секреты, но тут вы как бы и не чужой. Ольга Викторовна написала завещание, содержание которого, разумеется, пока почти никто не знает. А я с некоторого времени, можно сказать, – ее компаньон и духовник, поэтому в курсе всех ее дел. И хочу сразу предупредить вас, что имею на нее серьезные виды…
– Молодая цветущая женщина пишет завещание? – пропустив мимо ушей его последние слова, вскинулся Скиф. – Как это понимать?
– На молодую и цветущую уже два раза покушались, к вашему сведению. Поэтому я и предложил ей свои услуги. Мои люди в погонах все-таки надежней платных телохранителей. Разумеется, оперативная работа по раскрытию покушений нами проводится втайне даже от нее самой.
– А при чем здесь я?
– Хм… Ольга Викторовна, не дожидаясь следующего покушения на нее, все завещает своей дочери Нике, а до ее совершеннолетия во владение имуществом, в случае чего, должны вступить вы – отец девочки.
– В случае чего?
– Вы действительно не понимаете, что вам грозит в случае третьего, и удачного, покушения на Ольгу Викторовну? – вдруг, отбросив умиротворение, жестко спросил Костров. – Она, вероятно, написала на вас завещание в надежде на вашу защиту от тех, кто хочет ее устранения. Но вы должны понимать, что в случае чего она утащит вас за собой в мир иной.
– На меня падет подозрение в ее убийстве, и я загремлю под фанфары.., вы хотите сказать?
– Приятно говорить с умным человеком, – засмеялся Костров. – В вашем положении на вас легко списать что угодно. А теперь с ее завещанием у вас к тому же появился мотив для ее устранения.
Скифа передернуло. Верить "голубым мундирам" было не в его правилах. Но тут многое походило на правду, и от этой правды веяло могильным холодом.
– Что вам от меня надо? – глухо спросил он.
– Нам? – улыбнулся Костров. – По долгу службы и по призванию – мы охранители. Охраняем покой обывателей от "великих потрясений". Вот цель и содержание нашей работы. Мысль моя не нова – в начале века ее сформулировал жандармский полковник Зубатов, ею же руководствовался Столыпин, стремясь спасти "благоглупых" от красного петуха революции.
Скиф повернулся к нему вполоборота:
– О чекистах и о любви немало песен сложено.
Ближе к делу! "