- Девочки, пошли, - Мацепуро поманил пальцем девчушек, одна из которых судорожно прижимала к груди куклу.
- Э-э! - подал возмущенный голос лупоглазый Язид. - Куда?!
- Шахабов, ты сиди! - Мацепуро повысил голос. - Твое дело телячье.
- Постой, девочек я не пущу! - Рахман всем своим видом выражал непреклонность. - Моим людям это не нравится.
- Кто здесь командир, ты или они? - Мацепуро вернулся в глубь салона.
- Если они, мне всех вас жаль. Без командира даже сто человек с оружием - не отряд. Пропадете. Бойцы воюют, командир думает. Здесь думать обязан ты. Не хочешь сам думать, давай я помогу.
- Забирай! - Что-то в рассуждениях Мацепуро задело Рахмана. - Забирай две девочки и мальчик. Иди!
Возле машин спецназа Мацепуро встретил Глущак. Посмотрел на командира, на детей, которых тот привел с собой.
- Все в порядке?
Глущак видел: командир жив, невредим, но он прекрасно знал: во время таких переговоров надломы образуются не снаружи - внутри. Поэтому хотелось услышать, как себя чувствует полковник. Мацепуро улыбнулся.
- Все путем. Давай мне вертолетчика. А сам сходи к машине. У меня в кейсе есть Коран. Достань и принеси.
Пилот вертолета капитан Чигирик без труда угадал офицера в высоком мужчине, к которому его подвели. Тот не сутулился, держал спину ровно, широко расправлял плечи, ступал, вынося ногу легко, и главное, ставил ступню прямо, словно шел строевым шагом.
- Слушаю вас.
Чигирик мог бы, не опасаясь промашки, назвать собеседника "полковником", но тот счел необходимым представиться сам.
- Полковник Мацепуро. Григорий Александрович.
Чигирик по привычке отдал честь - как-никак сам он был при погонах, но Мацепуро удержал его руку.
- Не надо, обойдемся без церемоний. Вам уже объяснили задачу? Хреновая она, если честно. Постараемся обойтись без стрельбы.
- Это уж как у вас выйдет. - Чигирик не собирался кривить душой.
Дело ему не нравилось, и он не скрывал этого.
- Обойдемся, если вы поможете.
- Как?
- Вам передадут две бутылки "пепси". Одну початую, вторую - закрытую пробкой. Поставьте их на видном месте в кабине. Из открытой пейте. В присутствии террористов как можно чаще.
Чигирик догадался, в чем дело.
- Вы их отравите?
Мацепуро посмотрел ему прямо в глаза.
- Я похож на отравителя?
- Нет. - Чигирик смутился. - Однако как угадаешь?
- Не надо угадывать, капитан. Травить я никого не буду. И главное, держитесь с ними спокойно. Погоны снимите. В случае чего - скажете, что старший лейтенант…
- Это нужно?
- Да. И помните, о вашей безопасности я договорюсь. По обычаям гор. Обязательства они не нарушат.
Взяв у Глущака Коран, Мацепуро обнял майора за плечи.
- Спасибо, Федор. Мне пора возвращаться. К своим чайникам. Там жара - как бы не закипели…
Рахман нервничал. Он стоял у окна, прикрытого занавеской, и жадно курил. Теперь уже он не смог бы продемонстрировать свое спокойствие, вытягивая перед собой руки: пальцы, державшие сигарету, дрожали. Пребывание в духоте и томительное ожидание измотали боевиков.
Мацепуро подумал: если этих людей сейчас отпустить с миром, они уже вряд ли согласятся повторить подобную авантюру. Это только кажется, что стрессы изматывают тех, кто борется с террористами. Сами бандиты нервничают не меньше. Разница в том, что трясущийся от ярости, брызжущий слюной и размахивающий автоматом террорист - это нормально, а вот представитель закона не может позволить себе такую роскошь - "завестись".
- Скоро? - Этот вопрос уже не волновал, а прямо-таки изводил, терзал боевиков.
- Скоро. Уже есть вертолет. Военный. Сельхозный не дали. Но я должен обеспечить безопасность летчика.
- Хорошо, обещаю. Вертолетчика не трону. Согласен?
- Нет, Рахман. Скажи так: вертолетчика не трону ни я, ни мои люди.
- Ты что, юрист, так формулируешь?
- Нет, просто хочу, чтобы ты соблюдал договор.
- Ни я, ни мои люди вертолетчика не тронем.
- Хорошо. Вот Коран. Он на русском, но Книга Аллаха на любом языке его Книга. Или ты считаешь по-другому?
Мацепуро вытащил из кармана книгу размером в ладонь.
- Коран - всегда Коран, - согласился Рахман.
- Тогда смотри сюда. Видишь эти строки? Читай за мной. "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Клянусь солнцем и его сиянием, и месяцем, когда он следует за ним, и днем, когда он его обнаруживает, ночью, когда она за ним следует, и небом, и тем, что его построило, и землей, и тем, что ее распростерло, и всякой душой, и тем, что ее устроило и внушило ей распущенность и богобоязненность, что мы не причиним вреда вертолетчику".
Рахман с торжественным видом повторил клятву. Снял руку с Корана. Улыбнулся.
- Ты защитил вертолетчика лучше, чем мулла.
- Верю.
- Теперь я хочу, чтобы ты нас не преследовал.
- Мы договорились говорить друг другу правду. Так?
Рахман посмотрел на Мацепуро удивленно: какая правда возможна, если имеешь дело с врагами? Однако ответил утвердительно:
- Договорились.
- Тогда скажу. От тебя, Рахман Мадуев, я не отстану. Так что готовься к худшему. С вертолетом все будет честно: куда скажешь, туда тебя доставят. В воздухе огня открывать не станем. Но там, где ты окажешься, я тебя найду и буду преследовать. Если, конечно, ты снова кого-то не купишь и мне не прикажут свернуть операцию.
Рахман засмеялся нервным смешком. Он понял всю серьезность предупреждения, но виду подавать не хотел.
- Не веришь, командир, что куплю? Да? А я куплю. Все вокруг - сволочи. У меня будет миллион баксов. Кому покажу тысячу - рот раскроют. Как крокодилы… Они тут у вас все жадные, как собаки.
15
В тюрьмах все устроено так, чтобы человек, переступивший порог узилища, сразу же почувствовал себя скотиной, попавшей в загон.
Полуян, заложив руки за спину, шагал по длинному коридору с зелеными, облупившимися стенами, с полом, выложенным красно-белой кафельной плиткой. На полу зияли проплешины, залитые цементом, - плитки повыпадали, и никто не счел нужным уложить их на свои места. Проще было заляпать дыры.
Позади заключенного, весело поигрывая резиновыми дубинками, шагали два коренастых краснолицых прапорщика, в которых, как думалось Полуяну, даже на пляже в голом виде можно было угадать тюремщиков.
Один из них, благоухая запахами лука, то и дело подавал команды: "Прямо. Направо. Лицом к стене".
Пока прапорщик гремел связкой ключей, выбирая нужный, Полуян успел заметить, что у стража - обвислые щеки, седые виски и узловатые пальцы, пораженные какой-то кожной болезнью.
Дверные петли давно не смазывались. Когда старший конвоя потянул ручку двери на себя, металл противно завизжал. Полуян вошел в камеру, воздух оказался еще более густым, чем в коридоре, - воняло острым мужицким потом и газами. Букет тюремных ароматов включал в себя и запахи параши - тяжелой железной бадьи, служившей для маленьких нужд больших преступников.
Полуян был уверен: как в любом загоне, где собраны звери разных пород, ему сразу же постараются определить подчиненную роль, чтобы он привык к своему положению и не рыпался. К такому приему Полуян был готов. Много раз он видел проявления тюремных нравов в кинофильмах, читал о них в книгах и никогда не воспринимал это как нечто "опереточное". Тюрьма - темный лес, в котором сохранить свою честь и порядочность трудно, если подчиняешься сильным.
Едва дверь за ним закрылась, с верхних нар сполз небритый тип с круглой мордой и сопливым носом. Он приблизился к Полуяну, выставив вперед два пальца "козой", как бы пугая новичка.
- Ты кто такой?
Из его рта потянуло гнилым запахом. Полуян понял, что перед ним далеко не самый большой "авторитет" криминальной компании. Паханы обычно не опускаются до мелкого шантажа и запугивания. Перед ним обычный "шестерка", придурок, играющий роль привратника в этой клоаке.
- Слушай ты, Сопля! Со мной у тебя, как в кино, не получится. Там ногой десять раз по башке врезают, а драка продолжается. Мне одного раза хватит. Не веришь? - Он говорил это не столько для типа, которого назвал Соплей, сколько для сведения тех, кто наблюдал за происходившим с нар.
В следующее мгновение Полуян схватил Соплю за лацканы куртки, притянул к себе. Затем едва заметным движением руки толкнул его от себя. Сопля кулем осел на пол и опрокинулся на спину.
С нар легко соскочил высокий черноусый красавец с типичным лицом абрека Кавказских гор. Подошел к Сопле, ткнул его носком ботинка в бок. Тот был в полной отключке.
- Ай, молодец! - Абрек протянул руку. Полуян подал свою, на всякий случай приготовившись к неожиданному рывку.
Абрек пожал его руку, но агрессивных намерений не проявлял.
- Люблю, когда работают чисто. Клянусь, без обмана. Ты десантник?
- Морская пехота.
- Значит, полковник.
- Нет, подполковник. - Полуян не любил такого рода закидоны: звание есть звание, и он не новоявленный казак, чтобы лепить себе звездочки на погоны по собственному желанию.
- Не спорь. Там, - абрек махнул рукой в сторону окна, - ты можешь быть кем угодно. Здесь будешь полковник.
Полуян понял: его приняли в этот изолированный мирок и по неписаному закону пометили кличкой. Спорить - что дуть против ветра.
Черноусый ухмыльнулся.
- Какая статья?
Полуян махнул рукой.
- Все равно ты не знаешь.
- Скажи.
- Двести тридцать восьмая.
- Э, Тэтэ, иди сюда. Ты слыхал, двести тридцать восемь?
Что-то в голосе абрека не понравилось Полуяну. Он сделал полшага назад, прижался спиной к сырой склизкой стене. На всякий случай. Показная доброжелательность кавказца его не обманывала.
Он знал: при любых обстоятельствах надо быть готовым отразить нападение. На него могли налететь с одной лишь корыстью - "обломать новичку рога", научить уважать "авторитетов", отбить охоту к сопротивлению.
С нар спрыгнул и вразвалочку подошел к беседовавшим второй абрек, ростом пониже первого и, похоже, пониже его рангом. Он был раздет до пояса. Демонстративно поигрывал мускулатурой.
Если начнется драка, решил Полуян, надо первым ударом выключать именно этого - Тэтэ. Он покрепче, значит, опасней первого. Коли его "выбить", дальше все пойдет проще.
- Двести тридцат восем? Я такой не слыхал, Вадуд.
- Я же говорил, - с усмешкой заметил Полуян. - С такой здесь не сидят.
- Мы узнаем, - сказал первый абрек, которого, как понял Полуян, звали Вадудом. - Сейчас узнаем. - Абрек повернулся к нарам. - Эй, Юрист! Иди сюда.
С нижней полки сполз пузатенький лысый мужичок с бегающими мышиными глазками.
- Юрист, что такое двести тридцать восьмая? - Вадуд приставил к груди лысого палец. - Объясни толково.
- Неповиновение. Отказ выполнять военный приказ.
- Ты какой приказ не выполнил?
- Военный, - улыбнулся Полуян. - Не все ли равно, какой именно?
- Ладно, мы все узнаем. Теперь пошли, покажу тебе место. Хорошее, как у меня.
Лопасти винта медленно раскручивались. Легкая зыбь бежала по щетине сухой травы.
Рахман захлопнул дверь.
Несущий винт, сверкая клинками лопастей, со звоном рубил горячий воздух.
- Все, поехали! - Рахман хлопнул вертолетчика по плечу.
Боевики загоготали, довольные своим уменьем шутить, довольные добычей. Первая - самая трудная - часть их плана прошла успешно. Даже с плюсом.
Рахман взял двухлитровую бутылку "пепси".
- Это что?
- Поставь на место! - сказал Чигирик отрывисто, будто команду подавал.
Рахман засмеялся.
- Частная собственность, да? Уважаю.
- Да, частная собственность. Сыну купил, не тебе.
Рахман поставил бутылку на место и сходил к чемодану с деньгами. Открыл, небрежно выдернул из пачки сотенную бумажку. Вернулся к пилоту. Потянул купюру.
- Возьми. Купишь сыну сто бутылок. Эту я забираю.
Он крутанул пробку. Жидкость зашипела, обостряя жажду. Рахман приложил горлышко ко рту. Сделал несколько жадных глотков. Вытер губы ладонью. Вышел к своим.
- Кто хочет пить?
Пить хотели все. Один за другим боевики прикладывались к бутылке.
Чигирик сосредоточенно держал курс на северо-восток Чечни, к озеру Будары. В какой-то момент он обернулся и увидел, что боевики, успокоились, застыв в нелепых позах.
Чигирик утопил кнопку на ручке управления. Вышел на радиообмен с вертолетами сопровождения.
- "Рапира", "Рапира", я "Щит". Как слышите?
- "Щит", я "Рапира". Слышу отлично. Что у вас?
- "Рапира", не могу сказать точно. Но веселые ребята успокоились.
- "Щит", срочное приземление. Срочное! Мы тут же подсядем к вам. "Щит", как понял? Иди на приземление.
Ровно три минуты ушло на то, чтобы возле севшего в степи вертолета опустились два других винтокрыла.
Крепкие мужики в круглых шлемах - "глобусах", в тяжелых бронежилетах, с автоматами "вал", удобными и скорострельными, выскакивали на землю и бежали к "Мишке" Чигирика.
Последним, высадившимся вместе с группой захвата, был полковник Мацепуро.
Рахман открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека, то и дело терявшего четкость очертаний. Лицо его показалось знакомым. Мадуев облизал сухие губы. Вздохнул горестно.
- Ты нехороший человек, переговорщик. Нехороший. Ты меня обманул.
Мацепуро встряхнул боевика за плечи, помогая ему вернуться к жизни.
- Нет, Мадуев, я тебя не обманывал. Перехитрил - другое дело.
Мацепуро отошел от террориста. Приблизился к Глущаку.
- Федя, у тебя есть "горючее"? Надо "растормозиться".
- "Смирновская", "Жириновка", "Брынцаловка". Что тебе?
- Только не политическое. Лучше уж самопальной, что твой батя гонит.
Глущак принес заветный чемоданчик, достал алюминиевую фляжку и налил до краев граненый стакан. Мацепуро осторожно принял его и выпил легко, точно воду. Глубоко выдохнул и вернул стакан майору.
- Все, ребята! По коням. Поскакали!
Три вертолета разом взлетели в воздух.
17
- Дайте грешнику в юность обратный билет, я сполна заплатил за дорогу…
Тяжеловес, лежавший на верхних нарах у окна, вполголоса тянул незатейливую песню. Но даже от этого полузвука по камере плыл гул, будто барабан ухал в бочке.
- Топтыгин! - взмолился кто-то с нижнего яруса, обращаясь к певцу. - Будь другом, дай поспать.
"А ведь и в тюрьме можно жить, - подумал Полуян. - И потолковать есть с кем. И суждения у людей здесь по всем вопросам прямые, честные. Кто что думает, так и глаголет. Баланда - говно. Законы российские - погань. Менты - шкуры. Прокуроры - цепные псы. И тому, кто говорит такое, ртов не заткнешь, срок не прибавишь. Это просто чудо. Вольница за решетками! Вольница потому, что люди уже от всего избавлены и терять им нечего".
В камере разговоры велись без перерывов. Неторопливые, философские. И люди проявлялись в своих словах, в суждениях интересно и полно. Чаще всего Полуян беседовал с чеченцем Вадудом. Однажды Полуян задал дурацкий вопрос, который его всерьез интриговал.
- Вадуд, ты вор в законе?
Чеченец весело засмеялся. Вытер слезу, накатившую на глаза.
- Ты веришь, что здесь есть такие? Не обманывай себя. Сегодня воры в законе - члены правительства, чиновники всякие. Им воровать позволяет закон. А я просто честный вор.
- За что же ты сидишь?
- По ошибке. Когда меня сажали, то думали, я не знаю, что такое закон. А я знаю. Закон - бумажка. Он слов не понимает. Понимают слова люди. Они могут посадить и выпустить, а закон будет молчать.
- Почему тогда сидишь?
- Хороший вопрос, дорогой. Моя беда - попался плохой прокурор. Дурак. Ему предлагали деньги - не взял. Разве умный? Очень глупый. Я скоро выхожу, а он уже не работает. Заменили умным.
- Считаешь, умный тебе поможет?
- Почему считаю? Уже помог. Он умеет считать лимоны. - Вадуд засмеялся, довольный своим остроумием. - Мы ему привезли целый ящик. Он взял. Теперь сам придет дверь открывать.
Скрипучая дверь камеры, открываясь, каждый раз возвещала сидельцам о начале нового действия в их унылой однообразной жизни. Полуян от этого скрипа не ждал для себя ничего особенного: неутомимый Трескун уже завершил следствие и составил психологический портрет преступника. Оставалось ждать суда и гадать, сколько тебе припаяют от щедрой души закона.
Тем не менее один из скрипов, царапнувший по нервам, как ножом по стеклу, поверг Полковника в удивление.
- Полуян, на свидание!
Мысль мгновенно просчитывала возможные варианты. Пришли сослуживцы? Кто-то из командиров? Жена?
Полуян тут же отвергал предположения.
Для сослуживцев, даже если кто-то из них понимал его правоту, общение с человеком, который помечен клеймом уголовника - дело небезопасное. Такая встреча будет расценена начальниками как вызов, как бунт со всеми вытекающими последствиями. Нет, к нему они не придут.
Командиры, которые уже сказали свое слово о нем, как о возмутителе законных порядков, приносить ему сочувствия не будут.
Жена? Такое вообще невероятно.
В комнате для свиданий, такой же унылой, как и все остальное в казенном доме, Полуян увидел Клавдию Ивановну Рудину, свою соседку по офицерскому бараку. Она поселилась там за год до приезда четы Полуянов вместе с мужем - майором, командиром роты морской разведки. Майор погиб при катастрофе флотского вертолета, а Клавдия Ивановна, прекрасный врач-терапевт, осталась в поселке и приняла на свои плечи фельдшерско-акушерский пункт.
- Клавдия Ивановна! Милая! Какими судьбами?!
Рудина поняла, что в данном случае "милая" не несло в себе особого смысла, но все равно испытала приятное чувство.
- Вот, решила вас навестить.
- Как вам удалось добиться свидания?
- Все очень просто. Попросила разрешение в прокуратуре. Я вам напекла пирожков. С капустой. - Клавдия Ивановна улыбнулась. - Вы здесь газеты читаете?
Полуян усмехнулся.
- Не запрещают, но и не дают.
- Я пирожки и снедь завернула в газеты. Почитайте.
- Обязательно.
- Как вы себя чувствуете?
- Словно ребенок, которого бросили родители. - Он виновато улыбнулся.
Рудина протянула через стол руку.
- Дайте вашу. Надеюсь, это не нарушит порядков острога?
Прапорщик, сидевший у двери, отвернулся.
Предложение показалось Полуяну слишком сентиментальным, опереточным, но он выполнил просьбу. Его пальцы ощутили мягкое теплое пожатие. Внезапно для самого себя он понял: в него жаркой волной потекла живая, трепетная сила. Это оказалось столь неожиданным, что он замер в удивлении. Возникло желание закрыть глаза, раствориться в неизъяснимом блаженстве. Клавдия Ивановна спокойно улыбалась.
- Вам лучше? Вы успокоились?
Полуян вздрогнул. Оказывается, он уже успел закрыть глаза и на какой-то миг выпал из реальности.