СВЕТЛАНА РОМАНОВНА
У Панова испортилось настроение. Тело обмякло, журчащая вода, еще недавно убаюкивающая генерала в ванне и навевавшая мысли о медсестре Женьке, "киргизском мальчике", теперь действовала на нервы своей беспечной монотонностью. Гладя свою пухлую, выступающую из воды грудь, Панов почему-то ощущал себя стоящим на пустынной дороге перед развилкой, обозначенной мрачным серым булыжником с затертой, еле различимой надписью: "Направо пойдешь - коня потеряешь, налево пойдешь - себя потеряешь, а прямо по этой дороге нормальный человек вообще никогда не пойдет".
И хотя Панов точно не помнил, какой выбор сделал русский богатырь, но то, что риск велик в любом случае, знал наверняка.
Операция, разработанная в советской военной миссии, рассекречена.
И пусть Оливейра врет, что угодно, но противник, несомненно, уже в курсе. Не в пример долдону Емельянову генерал насквозь разглядел пройдоху-предпринимателя.
Значит, давать отбой подготовке к штурму форта? А кому это выгодно? Только Двинскому и его окружению. Саблин в таком случае Здесь уже не появится. А кто на его место? Положим, нового не пришлют, ситуация не та. Пока подберут да введут в суть проблем, тут вообще все может закончиться. К тому же Советов будет против. Панова-то он не подведет, слишком давно кормится из генеральских рук. То с оказией видео получит, то подержанную, но иномарку. Небось, уж все родственники одарены. Но против кандидатуры Двинского Советов открыто не выступит. Значит, Панов останется на вторых ролях. А с возвышением Двинского может скатиться и на третьи.
Ежели, несмотря ни на что, проводить операцию, то почти наверняка обрекать ее на неудачу. В ней ведь важен фактор неожиданности. Зато при правильном освещении событий не поздоровится ни Саблину, ни Двинскому.
Поднимется скандал, ангольское министерство неудачу полностью спишет на неразумность действий советских военных советников, и обоих генералов для разборок отзовут в Москву. При таком раскладе он, Панов, единственный, кто останется на хозяйстве. Следовательно, операцию нужно проводить в любом случае.
А вот пропажа двух или нескольких вертолетов в зависимости от исхода операции будет восприниматься по-разному. В случае ее провала наверняка из центра примчится комиссия по расследованию причин. Начнут копать, вынюхивать...
Замучают рапортами и докладными. В таком случае нужен успех операции. Громкий, впечатляющий. Все довольны, делят награды. Разве кто-нибудь вспомнит про злополучные машины? На то и техника: выполнила свою боевую задачу - ив статью расходов. Да, победа намного безопаснее. Саблин, если и окажется героем, долго здесь не задержится. Генштаб не простит ему самовольства. В любом случае наградят и отзовут. Двинский к операции отношения не имеет, остается самому в первый ряд встать. Ах, как нужна удача! Тем более речь идет не о каких-то долларах -.в игре алмазы. Меняет дело. Доллары у Панова лежат в римском банке, но пользоваться ими практически невозможно. Эти деньги для дочери, а вернее, для внуков. Может, и он сам когда-нибудь, будучи в отставке, плюнет на все предосторожности, поедет туристом в Рим и кутнет напоследок с какой-нибудь рыжей итальянкой. Но и это проблематично. Алмазы другое значение имеют. Они концентрируют в себе самоумножающийся капитал. А это дает ощущение свободы.
Хотя и они в основном на черный день...
И вдруг Панов нашел выход из сложившейся ситуации. Да такой, что от возбуждения погрузился в воду с головой и с громкими бульками выпустил воздух.
Он даст Оливейре не два, а четыре вертолета. Но поставит условие, чтобы покупающая сторона содействовала успеху операции. Этот чертов мулат может многое, руки у него здесь длинные, "алмазные". Вот она, истинная стратегия.
Генерал вылез из ванны с ощущением государственной значимости принятого решения. В создавшейся ситуации никто, кроме него, не смог бы предотвратить провала и бессмысленной гибели людей. А он сможет. Малой ценой.
Потерей всего четырех довольно изношенных вертолетов. Жаль, что подобная стратегия не может быть обнародована. В генерале уже свербило авторское самолюбие. Долдону Емельянову до такого никогда не додуматься.
- Ничего, пусть учится, пока я здесь, - важно и снисходительно пробормотал Панов.
В дверь настойчиво постучали. По стуку понятно: Светлана Романовна пожаловала. Накинув халат, генерал открыл дверь.
Какую бы позу ни принимала его жена, Панов всегда чувствовал в ней скрытую агрессию. Возможно, это впечатление возникало от того, что свои плотные короткие руки она держала слегка согнутыми в локтях, а может, и потому, что даже дома постоянно ходила на высоких каблуках и, когда останавливалась, одну ногу привычно выставляла вперед и приподнимала носок, опираясь всей тяжестью на каблук. Панову казалось, что еще мгновение - и второй ногой жена ударит его в пах. Поэтому его левая коленка инстинктивно поднималась, чтобы защитить легко уязвимое место. При разговорах с женой Панов предпочитал стоять несколько боком. Так было проще выдерживать лобовой напор. И хотя ни одной стычки, да еще с применением физических действий, между ними никогда не было, Угроза нависшей над ним расправы не покидала генерала.
Вот и сейчас она стояла в своей излюбленной позе, и Даже желтый, с громадными лиловыми цветами и большим декольте халат не делал ее хоть чуть-чуть женственнее. Генерал безразлично посмотрел на ее почти открытую полную сомкнутую грудь (единственное неувядающее достоинство Светланы Романовны) и покорно приготовился к очередным претензиям. Но то, что он услышал в этот раз, превзошло все ожидания...
Светлана Романовна смотрела на него с брезгливостью, и в этом было что-то новенькое. Обычно в ее глазах, устремленных на него, плавно чередовались высокомерие и жалость. И он привык. На других она смотрела точно так же, и это их впечатляло. У генерала и должна быть генеральская жена, хотя спать лучше с женой лейтенанта. Но поскольку вопрос постели поднимался у них редко, в тех случаях, когда агрессивность жены переходила в неумелое приставание, генерал чувствовал себя с этой женщиной вполне сносно.
Вволю продемонстрировав брезгливость, Светлана Романовна натянуто улыбнулась и почему-то с упреком спросила:
- Вылез?
- Вылез.
- Я сегодня была в миссии.
- Слышал. Встретила там зятя Советова. Не мне решать, как с ним поступить.
- Это не единственная новость для меня.
- Боже, какие в миссии могут быть новости? Очередные сплетни? Мне выслушивать их некогда. Срочно еду в госпиталь на процедуры.
Генерал решительно двинулся мимо жены.
- Сегодня у тебя нет процедур, - раздалось навстречу угрожающее шипение.
- Меня там ждут.
- В физиокабинете?
Генерал остановился. Неужели она подслушивала? Этого еще не хватало. Он резко развернулся на нее:
- Кто сказал?
- Сказали...
Генерал вновь покрылся испариной. Тотальный шпионаж! Об операции известно. О встрече с кубинским полковником, оказывается, тоже! Уже из ванной идет утечка информации. Неужели действительно подслушивала? Генерал приблизился вплотную, позабыв осторожность.
- Что тебе известно?
- Все, - зло щурясь, прошипела Светлана Романовна.
- Да как ты смеешь...
- Я смею? Ты ко всему еще и подонок! Панов отшатнулся. И вовремя, иначе жена кинулась бы на него подобно обезумевшему бычку.
- Кто тебе позволил совать нос в мои дела? Это большая политика, и не тебе судить.
- Политика?! Это?! Знаешь, как такая политика называется?
- Знаю. Но все годы благодаря ей ты ходишь расфуфыренная.
- Ах, благодаря ей... одной?
- Она моя единственная привязанность и обязанность! - произнес генерал с пафосом, ощущая себя на три головы выше этой мещанки, умеющей только тратить незаработанные деньги. И, как все никчемные людишки, выпячивающей свою честность и брезгливость к любым аферам.
- Значит, сейчас ты идешь в физиокабинет заниматься политикой?
- И ты меня задерживаешь.
- Она тебя там ждет?
- Не она, а он.
- Ах, да, извини, конечно он - "киргизский мальчик".
Генерал едва не рухнул. Этот выстрел пришелся прямо в лоб. Но упасть ему не удалось. Светлана Романовна одержимо схватила его за халат и потащила в ванную. Панов почему-то решил, что сейчас она разобьет ему голову и инстинктивно прикрыл лысину руками.
- Ну, рассказывай дальше, какой политикой с этой Дрянью ты занимаешься! - разъяренная жена трясла не столько его, сколько распахнутый халат.
Генерал молчал и лишь пытался если не прикрыть, то хотя бы заслонить Одной рукой свою межбедерную наготу, не снимая другую руку с головы.
Защищал то, что считал главным.
Светлана Романовна устала и тяжело повалилась в кресло.
"Странно, так и не ударила", - удивился про себя генерал.
Наступило тягостное молчание.
Заплачет или не заплачет? - гадал генерал. Он был настолько обескуражен, сбит с толку, что не мог сообразить, как себя вести дальше.
Поэтому решил молчать и вылавливать информацию, которая наверняка будет изрыгаться вместе с оскорблениями и проклятьями. Ну, влип. Как чувствовал, нельзя было Женьку сюда вызывать. Тут все стучат...
Светлана Романовна отдышалась, разгладила сбившийся на коленях халат и глухим голосом приказала:
- Рассказывай!
- Что?
- Все.
- Сначала давай выясним, что тебе известно.
- Мне - все.
- О ком?
- О тебе и "киргизском мальчике".
- Ты хоть знаешь, кто он?
- Знаю. Медсестра Евгения Хасанова. Твоя любовница. Неужели дожила до такого позора! Генерал, уважаемый человек. Толстый, плешивый, похотливый. На глазах у всей миссии в отсутствие жены совращает девчонку. Что ты с ней мог делать? Мерзавец! Как мне теперь выходить из дома? Я слежу в миссии за нравственностью, а мой муж, как какой-то деревенский прапорщик, пристает к бесстыжей девчонке.
- Не правда!
- Смеешь и сейчас отрицать? Она же к тебе в эту самую ванну залезала... Ты всегда был гнусным неприличным человеком. Уж кому, как не мне, знать твои генеральские заслуги. Ты еще лейтенантом занимался тем, что начальству девок подкладывал.
- Вранье.
- Они мне сами жаловались. Я их проверяться заставляла, чтобы ты хоть заразу в дом не занес. Но тогда ты был лейтенантом, и я не собиралась жить с тобой вечно. А сейчас, оказывается, за старое принялся? Только теперь уже тебе подкладывают. Мерзавец ты, а не генерал. Но с меня довольно. Развод, и такой, что пулей в отставку вылетишь, а заодно из партии. Я тебе отплачу за все сполна...
Разговор начинал принимать суровый оборот. Никогда раньше Светлана Романовна себе подобного не позволяла. Нет, мерзавцем называла, но о разводе и в самом сильном запале не заикалась. Понятно, решила воспользоваться ситуацией.
Почти все накопления лежат на ее сберкнижках, дача тоже записана на нее, "волга" на дочь, а уж из той заразы и бензина не выжмешь. То есть у него лишь квартира на "Соколе", которую они раздерут на части, и запихнут его в коммуналку? Перспектива... Ух, змея! То-то все тридцать лет он ждал от нее какой-нибудь особенной гадости. Всю жизнь предчувствовал, что живет с бикфордовым шнуром в заднице, и вот пришло время - подожгла. С такими капиталами, которые он перевел на нее, как всякий осмотрительный человек, в любой момент ждущий проверки партконтроля или еще хуже прокуратуры, Светлана Романовна может жить припеваючи и мужика себе приобретет какого угодно.
Ну уж дудки! Мысли о разделе имущества и закате карьеры резко отрезвили и заострили работу генеральского мозга. Он почувствовал себя в боевой обстановке, и не Светлане Романовне тягаться с ним в вопросах стратегии.
- Все сказала? - спросил он почти спокойно и как ему казалось, безразлично.
- Нет.
- Думаю, достаточно. Чем больше будешь говорить, тем труднее будет потом извиняться за сказанное.
- Мне?! - Светлана Романовна от возмущения вскочила на ноги и снова стала похожа на разъяренного бычка, готового броситься на обидчика.
- Тебе, тебе. Оскорблениями меня не удивишь. Твоей культуры хватает только на соседей. Но до сих пор смотрю на тебя и поражаюсь женской глупости. С годами она не проходит и даже расцветает неожиданными цветами. Ты отрываешь меня от важных государственных дел. Выдвигаешь чудовищные обвинения.
Собираешься "информировать общественность". И все почему? Потому что собственную глупость ставишь выше рассудка. Мне стыдно за тебя. Да, Евгения Хасанова действительно связана со мной... и не только со мной, потому что является агентом военной разведки, в ее обязанности входит... входит... нет, не имею права...
- Говори, - прошипела Светлана Романовна.
- Что значит говори?! У тебя муж боевой генерал, а не какой-нибудь снабженец! Я присягу принимал!
- Плевала я на твою присягу, либо говори, либо прямиком иду к Двинскому, и пусть они разбираются кто она - агент или потаскуха и каким местом получает от тебя информацию.
Генерал на минуту представил, как обрадуется Двинский. Наверняка от малярии мгновенно избавится.
- Иди, - вяло произнес он. - Мне, разумеется, навесят служебное несоответствие, но не из-за твоей дурацкой выдумки, а из-за того, что лично провалил агента.
- Агента? В госпитале агентом работает? Не смеши людей. Медсестры агентами не бывают, - все так же зло и убежденно продолжала Светлана Романовна.
- Бывают. Сама знаешь, наш госпиталь связан с кубинским контингентом, и именно там высшие чины, такие, как я, могут беспрепятственно встречаться с кубинскими товарищами для обсуждения секретных вопросов.
- И обязательно в кабинете физиотерапии?
- Обязательно.
- А сюда "киргизский мальчик" тебе кубинца в подоле принесла?
- Какая же вы дура, Светлана Романовна! - генерал понял, что пора закреплять тактическое преимущество. - В нашем доме, пора бы уже знать, только ванная комната не снабжена подслушивающими устройствами. Поэтому и принимаю здесь конфиденциальных посетителей. Сегодня, между прочим, ангольский предприниматель приходил. Заметила?
- И всех вот в таком виде принимаешь?
- Хасанову, или, как ты выражаешься, "киргизского мальчика", это, кстати, ее агентурная кличка, не понимаю, откуда ты узнала, я встречал в мундире. Во всяком случае, в брюках и рубашке. Вот так вот, сующая нос не в свои дела, Светлана Романовна.
- Вранье... - довольно неуверенно, но упрямо не сдавалась жена.
И в этот момент спасение само вошло в дверь.
- Извините, генерал, - пробормотал Емельянов, вытаращив глаза на возбужденную генеральшу.
- Входи, входи. Что у тебя?
Емельянов мялся, не зная, стоит ли докладывать при Светлане Романовне.
- Говори.
- Родриго Санчес... виноват, полковник Санчес ждет вас.
- Где?
- В кабинете физиотерапии... как всегда. - Емельянов чувствовал, что является аргументом в семейной ссоре.
Генерал воскликнул фальцетом:
- Ага?! - И, остепенившись, добавил:
- Вам ясно, Светлана Романовна?
- Не верю, - угрюмо настаивала жена.
- Хорошо, поедешь с нами. Одевайся. А ты, Емельянов, заводи машину, через пять минут выезжаем. Чего уставилась? В конце концов, дайте мне переодеться!
Емельянов и Светлана Романовна без слов, поспешно и неловко заторопились к выходу. Генерал провожал их властным, суровым взглядом.
"БАРРАКУДА"
Анголец вел машину молча. Подполковник, склонив голову на грудь, посапывал. Найденов смотрел в окно. На одной из узких улочек попали в пробку.
"Однако не так уж мало машин в Луанде, как утверждал Рубцов", - усмехнулся про себя Найденов. Анголец повернулся к майору и без улыбки, словно оправдываясь, произнес: "Ранжель"...
Райончик был не из парадных. Хаотичное нагромождение облупившихся хибар раздражало своей неприкрытой нищетой. Тянуло горьковато-приторным дымом.
Повсюду торговали, приспособив любое возвышение или наскоро сбитые лотки, сладким картофелем, жареной рыбой, сладостями, среди которых блестели леденцы.
Возле них толпились голопузые дети, ни на минуту не остававшиеся в неподвижности. Сами себе пели и танцевали под ритмично однообразную мелодию.
Обратив внимание на иностранца, наблюдавшего за ними из машины, детвора, толкаясь и крича, бросилась к открытому окошку и беззастенчиво стала протягивать руки, чуть не хватая Найденова за нос. Майор растерялся и принялся шарить по карманам.
- Вы что?! - испугался водитель. - Не вздумайте им что-нибудь дать, иначе мы отсюда не выберемся никогда.
- Почему? - удивился Найденов. В Уамбо он редко бывал в городе и не сталкивался с подобным клянченьем подарков.
- Сейчас сюда сбежится пара сотен пацанов, и они помнут мне машину, - оглядываясь по сторонам и жестикулируя, почти кричал анголец, с ужасом наблюдая, как мальчишки штурмуют капот. Найденов с трудом закрыл окно и правильно сделал, ибо в тот же момент на стеклах появились желтые плевки.
Анголец вне себя от возмущения дал газ, резко свернул руль вправо и выехал на тротуар, если таковым можно было считать утоптанную красную глину с торчащими из нее булыжниками. Подполковник проснулся и мирно спросил: "Мы где?"
- Ранжель! - ответ ангольца походил больше на ругательство.
- Ну так поехали, - подполковник снова ласково потрепал водителя по голове.
Наконец они выехали на сверкающую в лучах солнца набережную.
Громадные дома сотнями окон отражали голубую свежесть океана. Они мчались вдоль светлых чистых зеркальных зданий к песчаной косе, заботливо прикрывавшей Луанду от мощных волн океана. После пыльного выжженного солнцем города коса, продуваемая легким бризом, представлялась райским уголком. Шум набегающих волн, шелест листвы, поскрипывание песка рождали ощущение радости, и, несмотря на все еще мрачное настроение Найденова, невозможно было и ему не поддаться напору этого вечного праздника солнца, океана и звонкого влажного воздуха.
Бар "Барракуда" работал исключительно на валюту, поэтому считался одним из шикарных заведений столицы. Найденов послушно следовал за подполковником.
- На террасе сядем или здесь? - поинтересовался тот.
- Лучше на воздухе, - наконец решился на свое мнение майор.
Терраса была небольшая, всего столиков шесть-восемь, половина из них была свободна. Вид на океан открывался восхитительный. Такой обычно бывает на хороших итальянских открытках. Найденов почувствовал себя почти счастливым.
В детстве на шифоньере, стоящем в полутемном коридоре, были приклеены три такие открытки. Найденов, поднимаясь на цыпочки, освещал их китайским фонариком и подолгу разглядывал, будучи уверенный, что там на желтых пляжах и обитают счастливые люди. С террасы был приблизительно такой же обзор. Поэтому майор заупрямился, когда Рубцов силой потащил его назад в дымное закрытое пространство бара. Но подполковник ошалело толкал его в спину и приговаривал:
"Падла, ах, падла..."
Найденов не знал, что сейчас подполковнику "по везло" уже во второй раз. Он снова увидел жену Нинку в обнимку с тем самым мулатом, который разъезжает по рынкам на новеньком желтом "форде".