* * *
Он рассказал ей про ее жизнь в последние полгода. Он знал ее по Стамбулу, где они познакомились еще в апреле: в квартале со смешным названием Лялели девушка работала в магазине кожаных изделий. Стамбульский район Лялели – это сплошная череда магазинов, где отовариваются российские челноки, поэтому там половина вывесок на русском языке, поэтому там повсюду – русская речь, поэтому турки-торговцы нанимают в свои магазины русскоговорящий персонал. Она там работала, продавая кожаные куртки и плащи, но работа ей не очень нравилась, и через пару месяцев она нашла себе другую – не в Стамбуле, а на побережье, где отели и много туристов, и она уехала из Стамбула со своими знакомыми, которые ей новую работу как раз и предложили. Какое-то время о ней ничего не было слышно, но месяц назад она объявилась в Стамбуле, и первым делом сообщила, что работать ни на кого больше не собирается, а будет сама по себе, и, хотя выглядела она тогда растревоженной, деньгами сорила налево и направо, и было понятно, что в ее жизни произошли большие перемены. Она уехала из Стамбула, сказав напоследок, что не знает, когда еще туда вернется, а неделю назад вдруг позвонила, предложила встретиться в Памуккале и дала при этом понять, что им теперь надобно держаться вместе. Не вдавалась в подробности, пообещав обо всем рассказать при встрече.
Она слушала с интересом, но почти каждое слово в его речи вызывало у нее чувство протеста, потому что это было не про нее. Не из ее жизни.
– Это не про меня, – сказала она наконец.
– Почему?
– Потому что я ничего этого не помню. У меня есть свои воспоминания. Меня окружали другие люди, совсем не те, о которых ты мне говоришь.
Тогда он достал свой мобильник и протянул ей:
– На, позвони.
– Кому?
– Тем людям, о которых ты говоришь. Людям из своих воспоминаний.
Она набрала телефонный номер "Агентства всемирных путешествий". Длинные гудки. Она повторила попытку. Тот же результат.
– Что? – спросил он.
– Ничего. Никто не отвечает.
– Вот видишь, – сказал он с таким видом, будто ничего другого и не ждал.
– Это ничего не значит! – произнесла она сердито. – Это фирма! Я там работала! Меня уволили! Потому что не было денег! Они, может быть, совсем обанкротились! Закрылись! И потому никто не отвечает!
– Позвони еще кому-нибудь. Своим знакомым. Или родственникам.
Она набрала номер. Ей ответили.
– Алло-алло! – заспешила она. – Мне Прокопова, пожалуйста!
Ей что-то ответили на непонятном языке.
– Прокопов, плиз! – перешла она на английский, запаниковав. – Мистер Прокопов!
– Здесь нет мистера Прокопова, – ответили ей на английском. – Очень жаль. Извините.
Отключились.
– Это ничего не значит! – бормотала она.
Она не хотела верить. Не хотела быть Таней Тимофеевой. Все в ней протестовало.
– Позвони еще кому-нибудь, – предложил ей ее незнакомый знакомец. – Своей маме, например.
– У меня нет мамы. Мои родители погибли.
Он посмотрел на нее недоверчиво. От нее это не укрылось.
– Погибли! – повторила она хмуро.
– Твоя мама живет в Ленинградской области. Там городок с таким смешным названием. Ты говорила мне, да я забыл.
– Я не могла говорить тебе такого! – сказала она в отчаянии. – Я Полина Звонарева, и у меня совсем другая жизнь! Я не та, за кого ты меня принимаешь!
– Я не думаю, что ты сегодня впервые позвонила тем людям, которых якобы знала прежде. Ты наверняка уже пыталась им звонить. Правда?
– Да, – подтвердила она, и у нее сжалось сердце.
– И они никогда не отвечали. Да?
У нее перехватило дыхание, и она не смогла ответить, только кивнула в ответ.
– Может быть, они действительно существуют, эти люди, – сказал он осторожно. – Но в каком-то другом качестве. Все, может быть, перемешалось в твоей голове. Это как с мусакой, которую мы с тобой часто ели в Стамбуле, а ты теперь почему-то говоришь, что дело было на Кипре…
– Да, это было на Кипре! – заупрямилась она.
Но на него это не произвело никакого впечатления.
– Тебе кажется, что ты все помнишь, – сказал он. – Что твои воспоминания – это отражение того, что с тобой действительно когда-то происходило. Но когда ты хочешь получить подтверждения каким-то фактам – подтверждений нет!
Он взял в руки фотоальбом, раскрыл его на странице, заложенной стодолларовой банкнотой. На той странице обнаружилась фотография, где он и она были рядом.
– Твои воспоминания тут не играют, – сказал он спокойно. – Подтверждений нет. А то, что я тебе рассказываю, имеет подтверждения.
Он ткнул пальцем в снимок.
– Вот я. Вот ты. Это в Лялели. Вот твой магазин. И, если мы сейчас туда позвоним, там тебя признают. А вот здесь на снимке дата. Месяц май. Совпадает с тем, что я тебе рассказываю.
Перевернул страницу.
– Вот ты в Стамбуле. Мечеть за твоей спиной – Айя София. Это недалеко от Лялели. Четвертая остановка, если ехать на трамвае.
Снова перевернул страницу.
– Вот твои знакомые…
– Ты их знаешь? – встрепенулась она.
– Немного, – сказал он неохотно.
Это были те двое, которые на снимках в фотоальбоме присутствовали наиболее часто. И одного из них она видела в Анталье.
– Это те люди, с которыми ты уехала на побережье.
– Не может быть, – пробормотала она.
Ее ужасало то, как ладно стыковались факты. Один к одному. Без зазоров. И все, о чем ей говорил собеседник, получало подтверждение. В отличие от того, что говорила она. И ее воспоминания против его рассказов не имели никакой силы.
– Ты их не помнишь тоже? – спросил он.
– Нет. То есть не то что не помню. Я их видела. Одного из них.
– Да?! – заинтересовался собеседник. – И где же?
– В Анталье.
– Давно?
– Вчера.
– И что?! – У него даже глаза округлились.
– Мне показалось, что он выслеживал меня.
– А ты?
– Я убежала.
– Еще бы! – пробормотал он.
– Ты что-то знаешь?
– А ты? – вдруг спросил он и посмотрел ей в глаза.
Она покачала головой.
– Не может быть, чтобы ты этого не помнила! – сказал он.
Он принуждал ее вспомнить. Он говорил ей открытым текстом, что она должна знать, из-за чего вчера был весь сыр-бор. Но она не знала. Обращалась к своей памяти, но не видела там ничего. Сплошная темнота. Словно она озиралась в абсолютно темной комнате, пытаясь разглядеть хоть что-то, да что же можно увидеть в темноте.
– Вспомни! Ты провела с ними несколько месяцев!
Он все так же заглядывал ей в глаза. Она снова покачала головой.
– Они ищут тебя. Почему?
– Почему? – отозвалась она эхом.
– Не может быть, чтобы ты все забыла.
– Я не помню.
Он сомневался. Он не верил ей до конца.
– Что я должна знать? Почему они ищут меня?
– Я думаю, ты их обманула.
– Да?! – изумилась она.
– Ты мне этого не говорила, – честно предупредил собеседник. – Когда приехала в Стамбул месяц назад. Но ты сказала, что рассталась с ними. И я еще тогда подумал, что ты не просто рассталась, а сбежала.
– Почему сбежала?
– Тебе лучше знать, – сказал он осторожно. – Может, это было связано с деньгами?
Что-то было за его словами. Будто он пытался вызвать ее на откровенность.
– Я не понимаю, – призналась она.
Сбежала. Деньги.
– Ты хочешь сказать, что я сбежала с их деньгами? – осенило ее вдруг.
Он смотрел на нее не мигая. Ждал, пока она продерется сквозь тьму в свое прошлое.
– Какая чушь! – произнесла она, поражаясь тому, в каких неприглядных делах ее могли подозревать.
Но он не отступал. Заставлял вспомнить.
– Ты забрала их деньги, – сказал он. – Деньги, которые они считали своими.
– Какие деньги? – все еще ничего не понимала она.
– Большие.
– Много, да? – уточнила растерянно.
– Семьсот тонн баксов.
– Чего? – окончательно растерялась она.
– Семьсот тысяч долларов. Вы бомбанули какого-то татарина…
– Вы – это кто?
– Ты и эти двое.
– Я их вообще не знаю! – запротестовала она.
– Вы бомбанули татарина…
– Какого еще татарина? – она поморщилась, как от зубной боли.
Он пожал плечами:
– Татарин. Из Татарстана. Из какой-нибудь Казани.
Казань?!
Она ужаснулась.
– Что?! – быстро спросил он.
Консул ей сказал в больнице, что в мертвый город Кайя она приехала на машине, которую арендовал предприниматель из Казани. И тот человек исчез. Только следы крови после него и остались.
– Нет! Это все неправда! – пробормотала она, цепенея от осознания того, как снова плотно прилегают друг к другу факты, излагаемые этим парнем. – Я не брала никаких денег! И я здесь никого не знаю!
Но почему находятся подтверждения тому, о чем он ей рассказывает? Она хотела обнаружить хоть что-то, что окажется неправдой. Что-то твердое, на что она сможет опереться, чтобы в этой трясине не пропасть. Она все глубже увязала в болоте собственного беспамятства и лихорадочно искала ту кочку, твердость которой можно ощутить, выползти на эту твердь из трясины и хоть немного отдышаться, собравшись с силами.
– Знаешь что? Мы сейчас позвоним туда! – вдруг осенило ее.
Она раскрыла фотоальбом на заложенной банкнотой странице.
Снимок на фоне стамбульского магазина. И на входной двери читается номер телефона.
– Ты говоришь, что я там работала…
– Это ты заложила страницу банкнотой? – вдруг спросил собеседник и взял стодолларовую купюру в руки.
– Да, – ответила она невнимательно.
А он заинтересовался. Разглядывал банкноту. Она была новехонькая. Ее даже не перегибали ни разу. Прежде она хранилась между страниц путеводителя. Парень достал из своего бумажника еще одну стодолларовую бумажку. Сравнил две банкноты.
– Месяц назад ты приехала в Стамбул, – сказал он задумчиво. – Когда мы встретились, ты дала мне тысячу долларов. Помнишь?
– Нет.
– Конечно, нет, – произнес он спокойно. – Ты дала мне их будто бы взаймы, но сказала, что отдавать не обязательно. Фактически подарила. И я понял, что у тебя откуда-то появились деньги. Вот эти сто долларов, – взмахнул банкнотой, – из той тысячи. А вот этот стольник – твой.
Он посмотрел на собеседницу так, будто наконец уличил ее в обмане. Но она не понимала.
– Ну и что? – спросила она.
– Посмотри на номера банкнот. Они различаются только последними цифрами. Эти банкноты – из одной пачки. Теперь ты веришь мне? Веришь тому, что мы с тобой давно знакомы? Что ты приезжала месяц назад в Стамбул? И что денег у тебя было так много, что ты запросто подарила мне тысячу баксов?
Она взяла банкноты в руки. Он не солгал. Одинаковые номера. Только последние цифры различаются.
Она закрыла ладонями лицо и разрыдалась.
* * *
Гладь воды в травертине была абсолютно неподвижной и потому казалась огромным зеркалом, которое положили на площадку белой окаменевшей соли. В этом зеркале отражалось звездное небо. И огоньки домов внизу, в долине, тоже можно было принять за отраженные звезды.
– Красиво, – сказал он.
– Я здесь была вчера.
– Днем?
– Нет, тоже ночью.
– Не боялась?
– Нет, мне сейчас лучше, когда я одна.
Потому что любой из встреченных ею людей может оказаться ее знакомым, которого она сама не помнит. Он понял, что она хотела сказать. Ей сейчас лучше, когда вокруг – совсем никого.
– Ужасное чувство, – сказала она задумчиво. – Когда человек тебя помнит, а ты его – нет.
Перевела взгляд на огоньки, дрожащие в долине. Передернула плечами, словно ей вдруг стало зябко. Он заметил это, придвинулся, обнял за плечи, согревая своим теплом. Она не отстранилась.
– Я сейчас подумала, – прошептала едва слышно, – что, может быть, меня вчера здесь не было? И мне только кажется, что я сидела здесь одна, купалась в этой вот воде, а потом долго-долго спускалась вниз босиком.
– Чушь, – отозвался он.
Она будто не услышала.
– Я была в Анталье. Приехала туда на автобусе, взяла такси, поехала в центр. И вдруг увидела: там такая башня с часами, и еще минарет странный, не круглый, как обычно, а как будто из ребрышек таких состоит. И я сразу их узнала. И минарет этот, и башню с часами. Я думала, что видела их много раз на фотографиях. Потому они и знакомы. И вдруг оказывается, что на самом деле я тут жила. В пансионе по соседству. Я этого не помню, что жила. Я им не верила, этим людям, которые говорили мне, что они меня знают. А сейчас думаю: может быть, мне этот минарет с башней не по фотографиям знаком? Может, я там действительно жила? А потом, после случая в Кайе, у меня в голове все так перемешалось, что теперь сплошная путаница в мыслях.
– Ты все вспомнишь, – пообещал он.
Она вздохнула.
– И тебя я не знаю, – сказала она. – Не помню, честное слово. Но почему-то доверяю тебе. Не то что верю всему, что ты мне говоришь. Но не боюсь тебя. Как будто ты мне не чужой. Будто я и вправду тебя знала.
Обернула к нему свое лицо и посмотрела внимательно.
– Конечно, знала, – сказал он мягко. – Я работал там, в Лялели. Когда-то челночил, возил товар в Самару. Потом оказалось, что все время ездить туда-сюда накладно. Можно было в Стамбуле оставаться, подбирать товар и гнать его в Самару, партию за партией. Вроде как торговый представитель.
– И мы с тобой познакомились. Да?
– Да, – ответил он жарким шепотом.
Обнял ее крепче. Его ладонь скользнула по ее бедру. Она трепыхнулась пойманной птицей.
– Ну что ты! – шептал он горячо. – Ты вспомни, как у нас это было!
Она рванулась. Он ее держал.
– Пусти! – потребовала она.
Но он уже не мог с собой совладать. Навалился всем телом и не давал подняться.
– У нас это было много раз! – увещевал он ее. – Ты скоро вспомнишь!
Она изловчилась и выскользнула.
– Ты врешь!
– Не вру!
Но было какое-то несоответствие. Что-то такое, что не позволяло ей поверить.
– Не подходи!
– Ну хорошо. – Он поднял руки, будто сдавался.
– Ты врешь! – выдохнула она, потрясенная сделанным ею открытием. – У нас с тобой никогда ничего не могло быть!
– Ну почему? – поморщился он.
– Потому что в гостинице было забронировано два номера! – озвучила она свое открытие. – Два разных номера! Для меня и для тебя! И это значит, что никогда мы с тобой не спали!
И все остальное, что он ей говорил, тоже могло оказаться обманом, вдруг поняла она.
* * *
Она стремительно шла вниз по склону, ступая босыми ступнями по белой, как снег, соли. Ее спутник отставал, потому что, когда он приближался слишком близко, она оборачивалась и говорила недобро:
– Не подходи!
– Я соврал! – говорил он ей вслед покаянно. – Ничего у нас с тобой не было. Соврал. Хотел схитрить. Не получилось. Но все остальное – правда!
Она молчала. Он понимал: не верит.
– Что ты собираешься делать?
– Я уезжаю, – снизошла она до ответа.
– Куда?
– Куда угодно. В Стамбул, в Анталью. В любой город, из которого я смогу вернуться домой.
Он ужаснулся.
– Ты разве не понимаешь, что тебя арестуют на границе?!
– В России? – уточнила она.
– Какая Россия, господи? Ты не сможешь выехать из Турции! Тебя наверняка разыскивают! Татарин этот пропал! Его в живых уже, наверное, нет! И не может быть, чтобы не искали тебя и твоих подельников!
– Я ничего не делала такого!
– Но ведь многое сходится! Эти доллары… И то, что дружки твои за тобой гоняются!
– Это не твоя забота! – сказала она сухо. – Я сама со своими проблемами разберусь!
Он обогнал ее и встал на тропе, преграждая путь.
– Я сглупил! – признал он очевидное. – Но это не отменяет всего остального! Ты в беде, Танюха…
– Не смей меня так называть!
– Хорошо! – сказал он примирительно. – Дело не в имени. Ищут тебя! Конкретно тебя! Независимо от того, как ты себя называешь! И если они до тебя доберутся…
– Кто?
– Твои дружки! Если они до тебя доберутся – тебя не будет! И какая тебе разница, под каким именем тебя похоронят – Татьяна, Полина или Гюльчатай!
Она отстранила его решительным жестом и пошла вниз. Потом все-таки остановилась и сказала:
– Меня зовут Полина!
Пошла дальше, но снова остановилась:
– И не вздумай меня преследовать! Я сама во всем разберусь!
Он на время от нее отстал, а когда нагнал вновь, сунул в руки клочок бумаги:
– Возьми, это мой телефон! Буду нужен – позвони!
Она швырнула клочок на землю. Ее спутник невозмутимо поднял листок и снова нагнал ее.
– Ты можешь не звонить, если не хочешь. Но не выбрасывай его. Мало ли что.
– Я запомню! – пообещала она неискренне.
– Это вряд ли. Ведь ты не помнишь даже, как меня зовут. Правда?
– Да, – ответила она.
– Я Серега из Самары. Ты знала. А теперь не помнишь. Видишь, в жизни как бывает. Так что возьми на всякий случай.