- Папа! - снова закричал сын, и Алексей почувствовал в его голосе тревогу. - Папа, иди скорее сюда! Нам записка!
Алексей бросился на кухню с окоченевшим сердцем. Серёжка, стоя у обеденного стола, держал криво оторванный тетрадный листок. Повернув голову, он посмотрел отцу в глаза.
- Это записка от мамы, - он протянул листок.
"Лёшенька, я не могу так больше жить и ухожу. Простите меня, родные мои, если сможете, но так будет лучше для нас всех".
Всё это было написано не очень разборчиво, и в конце не стояло даже точки - Светлана, по всей видимости, торопилась. Не хотела, чтобы её застали на пороге с чемоданом в руке. Возможно, она боялась, что тогда не сможет уйти вообще…
- Все, - сказал Сережка. - Больше она не вернётся.
Алексей кивнул, сминая записку.
- Она нашла себе другого мужа?
Отец снова кивнул.
- Он лучше тебя?
- Не знаю. Просто ей он нравится больше, чем я.
- Да, - тихо проговорил Сережка. - А как же я?
В глазах его были слезы. Он вот-вот собирался заплакать.
- Папа, а как же я?
Что тут сказать? Можно было только прижать сына к себе и молчать. Так отец и поступил.
- А как же я, папа?!
…Нехороший то был вечер. Печальный и очень тихий. За три часа они не сказали друг другу ни слова. А когда Серёжка лёг спать и из его комнаты донеслось мерное посапывание, Алексей, закусив губу, набрал номер. Ответили ему почти сразу.
- Алло?
- Добрый вечер, Оля. Ещё раз поздравляю тебя. Я хотел узнать: твое приглашение остаётся в силе?
* * *
В мягком глубоком кресле, обтянутом сиреневым гобеленом, сидеть было очень удобно, пальцы холодил большой хрустальный бокал с густым токайским вином, а огоньки в свечах были столь неподвижны, что казались вылепленными из кусочка стеарина. На маленьком круглом столике перед ним стояла гора всевозможных закусок, и даже красная икра была тут, выложенная аккуратной горкой в листообразной розетке.
- У меня на Дальнем Востоке тетка живет, в каком-то поселке на Сахалине. Вот она меня изредка икрой и балует, - говорила Оля, раскладывая по тарелкам пышущего невыразимыми ароматами гуся. - Икрой да красной рыбой. Лосось, горбуша там всякая, нерка, чавыча… Вы пробовали когда-нибудь красную рыбу?
- По телевизору видел, - ответил Алексей. - А он у меня чёрно-белый, так что, сама понимаешь…
Сев на подлокотник его кресла и взяв бокал, Оля посмотрела на него, улыбаясь.
- Вы теперь не такой, каким были днём, в школе, - заметила она, - каким-то… неприступным выглядели, что ли… А сейчас переменились. Взгляд у вас какой-то отвлеченный. Вы сейчас… как это сказать… больше похожи на холостяка, чем утром. То есть я, конечно, неправильно выразилась, но кажется, что с тех пор, как мы виделись в школе, у вас что-то случилось.
- Что именно?
- Даже не знаю… Иначе вы бы просто не пришли… Ну, например, жена бросила.
Алексей хохотнул:
- Ты потрясающая девушка, Оля. Сколько, говоришь, тебе стукнуло?
- Двадцать четыре.
- Что ж, давай выпьем за двадцать четыре.
Зазвенели бокалы.
- До дна, - предупредила Оля.
Глядя друг на друга, они выпили. Отдышавшись, Оля размахнулась и запустила свой бокал в стену, оклеенную цветастыми обоями. Со звоном посыпались осколки.
- На счастье. Теперь ваша очередь, Алексей.
Без особого энтузиазма он кинул свой бокал. Пол у стены был усыпан битым стеклом.
Оля вдруг обхватила руками его шею и, приблизившись к лицу, осторожно облизнула его губы. Он обнял ее и поцеловал. От нее пахло токайским вином и сладкими духами.
Где-то на кухне часы мелодично пробили двенадцать раз.
- Полночь, - тихо сказала Оля. - Призраки выходят из своих могил, а у вампиров отрастают клыки. В детстве я почему-то очень боялась этих часов, наверное, потому, что в полночь они бьют дольше всего, и я постоянно просыпалась и с ужасом ждала, когда ко мне придет привидение… А где твой сын? - спросила она вдруг, перейдя на "ты".
- Спит, - коротко ответил Алексей.
- А жена?
- Не знаю. Наверное, тоже уже спит.
- Ты же сказал, что она тебя бросила.
- По-моему, это ты сказала, а не я.
Оля покачала головой, глубоко вздохнув:
- С тобой очень трудно разговаривать.
- Не всегда, обычно я бываю очень милым собеседником.
- Неужели? Тогда я принесу новые бокалы, и мы за это выпьем.
Они выпили. Потом хозяйка, задернув на окнах шторы, тихонько включила проигрыватель и, подойдя к Алексею, села в позе русалки на ковре у его ног. Положила голову ему на колени. Ее кудрявые пряди золотились в неподвижном свете двух свечей.
- Ты неотразимый мужчина, - тихо проговорила она. - И такой беззащитный. У тебя с кем-нибудь, кроме твоей жены, был секс?
- Никогда.
Он хотел сказать это насмешливо, но голос сорвался, и получилось как-то жалобно. Однако Оля поняла это.
- А если быть честным?
- А честно - в школе я трахался с нашей пионервожатой.
Оля встрепенулась:
- А-а, так вот откуда у тебя комплекс по отношению к пионервожатым! У вас с ней ничего не получилось?
- Почему же? С горем пополам она сумела объяснить мне, что к чему. Пионервожатые - дотошный народ.
- Нам это по профессии положено
- И даже трахать своих пионеров?
- Кроме этого, разумеется.
Оля взяла его руку, дотронулась до каждого пальца и поцеловала запястье.
- А мы будем сегодня изменять твоей же не? - взглянула она на него снизу вверх.
- А почему бы нет? Все равно она особо не огорчится.
- Хотя ты не хочешь этого, да?
- Отчего же, очень хочу. Просто не подаю вида.
Оля змеей снова заползла к нему на колени, медленно обвила руками и прильнула к его губам. Спустя полчаса они уже совершенно голые лежали в спальне, прикрывшись простыней и потягивали вино из одного бокала. Алексей задумчиво смотрел на сосуд с вином, в котором огненной каплей отражался свет уличного фонаря.
- У тебя есть сигареты? - тихо спросила Оля, тщательно исследуя губами его грудь.
- Нет, я не курю.
- Плохо. Я тоже не курю, а сейчас бы с радостью закурила.
- Умгу…
- Что?
- Да нет, ничего. Поздно уже. Серёжке завтра в школу. Я скоро уйду.
- А ты ещё когда-нибудь придёшь?
- Приду, Оленька, обязательно приду.
- Но ведь не на следующий мой день рождения?
- Раньше. Гораздо раньше. Ты даже соскучиться по мне не успеешь.
- Успею. Я уже по тебе скучаю.
Алексей повернул к ней голову, улыбнулся, и они поцеловались. Потом он откинул простыню и быстро оделся. Когда он был уже в прихожей, Оля вышла к нему, завернутая в простыню.
- Ты знаешь мой телефон. Звони.
- Обязательно. До свидания, Оленька.
Он поцеловал её и открыл дверь.
- Лёша!
- Что? - он повернулся.
- Мне кажется, что я люблю тебя.
- Да. Мне тоже так кажется.
- Позвони мне завтра. Я буду ждать.
- Да, я позвоню.
Она повисла у него на шее, и они еще раз нежно простились.
Выйдя из подъезда, Алексей несколько минут постоял, утаптывая снег и размышляя о случившемся. Потом махнул на все рукой и направился домой, время от времени оборачиваясь в надежде остановить машину…
Он позвонил Оле через неделю, когда вдруг понял, что скучает по ней. Они снова провели вместе почти целую ночь. После этого встречи стали регулярными. И не только по ночам. Серёжка этот факт воспринял абсолютно спокойно, по-философски и с удивительным для его возраста пониманием: "Мужчина не может без женщины, - серьезно сказал он. - Без женщины он перестанет быть мужчиной. Ведь просто не с чем будет сравнивать".
Так прошло больше месяца. От Светланы не было никаких вестей (в это время она уже была в Карловых Варах и не страдала от ностальгии), впрочем, и они довольно быстро забыли о ее существовании, а может быть, делали друг перед другом вид. Новый год они встретили втроем и довольно весело.
Несчастье случилось некоторое время спустя, сразу же после новогодних каникул, в середине января семьдесят шестого.
В тот вечер Алексей был у Оли, оставив Сережку дома готовить ужин. Они миловались в постели, соревнуясь в выдумках, а за окном на улице во всю глотку орали пьяные. В конце концов такое звуковое сопровождение Алексею надоело, он откинулся и вздохнул.
- Что с тобой? - Оля положила голову ему на плечо и почесывала ему за ухом, рассчитывая, видимо, что он замурлыкает.
- Ничего, просто я не могу спокойно заниматься любовью, когда над ухом кто-то орёт.
Он встал и подошел к окну. Внизу стояло четверо пьяных парней, один - он держал в руках бутылку "Медвежьей крови" - задрал голову вверх и смотрел, казалось, прямо на Алексея. Именно он и орал громче всех, едва удерживаясь на ногах.
- Может, стоит спуститься и заткнуть ему глотку? - задумчиво проговорил Алексей и повернулся к Оле. - Как ты думаешь - стоит? С четырьмя я, пожалуй, справлюсь, если там за углом больше никто не прячется.
- Не надо, не связывайся с пьяными и к тому же с молодыми - они же все придурки.
- Я тренер по боксу, - напомнил Алексей. - Правда, в детской спортивной школе, но разряда у меня пока никто не отнимал.
- Все равно не стоит. Они поорут, потом подерутся между собой и разойдутся. Они всегда так делают. Не забывай, в каком я районе живу.
- В каком же?
- Ты не читаешь местных газет? Наш район считается самым бандитским в Городе. А на этих придурков не обращай внимания, весь сыр-бор из-за меня.
Вот это номер!
- Как из-за тебя?
- Да… - Оля махнула рукой. - Рассказывать смешно.
- Нет-нет, расскажи, мне интересно.
- Ничего интересного. Один местный придурок решил, что имеет на меня какие-то права, вот и бесится оттого, что я выбрала не его, молокососа, а настоящего мужчину. А он с ума сходит. Напьется для храбрости, дружков напоит, чтобы поддерживали его, и орет под окнами.
- Очень некрасиво выглядит, - покачал головой Алексей.
- Да что уж красивого.
- Знаешь, как это называется?
- Трусость.
- Вот именно. А трусость должна быть наказана.
Алексей не спеша оделся и, несмотря на Олины протесты, спустился на улицу. Парни всё ещё стояли около подъезда. Едва Алексей вышел, они сразу замолчали
- Ну что? - спросил Алексей. - Смолкли? А теперь быстренько-быстренько, рысью разбежались кто куда. И не доводите меня до греха, я и так нагрешил достаточно.
- Нет уж, братан, - раздался чей-то голос за спиной. - Вот именно сейчас мы никуда не пойдём. Сейчас мы будем тебя бить.
- Не надо, - отсоветовал Алексей. - Хлопотное это дело, ребята. Разойдитесь без шума, ладно?
И тут же сделал рывок в сторону, потому что услышал, как бутылка рассекла воздух над его головой. Удар пришелся на правый бицепс. Больно, но терпимо. Пальто значительно смягчило удар. Алексей отреагировал моментально, проведя левой такой превосходный апперкот, что позавидовал себе.
Худой волосатый парень с широкими скулами упал на утоптанный снег. Второй, кинувшийся ему на помощь, полетел туда же. И не успел он еще коснуться земли, а Алексей уже снова стоял в стойке.
- Ну, кто еще? - он устремил свой жесткий взгляд в надбровья очередного волосатика. Тот кинулся драться. Боец он был никакой, даже кулаки сжимал неправильно, и мигом ушел в нокдаун.
- Убью, сука! - прохрипел снизу первый волосатик, все еще сжимая в руке бутылку. Вероятно, это и был тот самый "молокосос", о котором говорила Оля.
- У вас есть ещё вопросы, парни? - Алексей повернулся к четвертому. Тот замахал руками и попятился, бормоча:
- Всё, братан, вопросов нет. Никто не знал: что ты боксер. Мы удаляемся
- Может, помочь?
- Не надо.
Он склонился над дружками, помогая им подняться. Все молчали, и только "молокосос" с бутылкой что-то бормотал себе под нос, приложив к лицу горсть снега. Отойдя метров на десять, он рванулся было назад, но его ухватили за руки протрезвевшие приятели: "Потом, Витек, потом. Он не первый раз здесь и не последний".
Усмехнувшись, Алексей слепил снежок и запустил его в высоту. Он чувствовал невероятный прилив энергии, хотелось горы перевернуть.
Вернувшись к Оле, он выпил большую кружку чаю, принял душ и позвонил Серёжке. Тот сообщил, что делает уроки, но голос у него при этом был настолько умильным, а телевизор орал так громко, что Алексей понял - за уроки сын ещё и не брался.
- Я еду домой, - сказал он как бы между прочим. - Скоро буду. Уроки проверю.
- Пожалуйста, проверяй, - нарочито равнодушно отреагировал Серёжка. - Ну ладно, па, мне некогда.
Положив трубку, Алексей покачал головой, поймав вопросительный взгляд Оли.
- Ему некогда, - повторил он. - Сын у меня занятой человек. Мне показалось, что кроме телевизора там ещё орал и соседский Борька. Тот самый, что на прошлой неделе расколотил у нас хрустальную вазу. Поеду-ка я в самом деле домой, пока он не добрался до столового сервиза.
- А мне можно с тобой? - спросила Оля.
Алексей помотал головой.
- Не думаю, что время уже пришло. Серёжка может не понять. Немного попозже, Оля, я должен его подготовить.
Та вздохнула.
- Хорошо. Иди. Только осторожнее там, на улице. Ты первый, кто так отделал этих подонков, и мне кажется, что они на тебя сейчас злы.
- Да ну? А мне показалось, что они весёлые и доброжелательные ребята…
Оля толкнула его в плечо.
- Все тебе шутить. Витька знаешь какой мстительный? Это он трезвый и в одиночку трус, а пьяный и в компании злой и очень опасный…
- Оленька, милая, я сам умею быть злым и очень опасным…
Было десять часов вечера. На улице хлопьями повалил снег, потеплело, луна освещала дорогу не хуже любого фонаря, и Алексей шел на автобусную остановку не спеша, обдумывая, как ему подготовить Сережку к переезду к ним Оли.
"Сына, Оля сегодня будет ночевать у нас". - "А что - ее квартира сгорела, что ли?" - "Нет, с квартирой ничего страшного. Просто уже поздно, автобусы не ходят, а пешком идти морозно". - "Ладно, договорились. А где она будет спать - в зале на диване или на кухне на раскладушке? Па, а можно она будет спать со мной?! Честное слово, мы не будем баловаться, мы только немножко страшные истории порассказываем и все!" - "Черт с тобой, спите вместе, а я пойду покурю". - "Ты ведь не куришь?" - "С тобой закуришь!"
Алексей тихо рассмеялся и тут же умолк. На автобусной остановке, на лавочке сидели четверо парней. То ли это те самые подонки или какие-то другие ребята - отсюда было не понять, но то, что они изрядно под хмельком, стало ясно слышно по их голосам.
Он подошел ближе.
Так и есть - те самые. Еще пьянее, чем были. И больше, кроме них, на остановке никого нет.
Они тоже его заметили. Притихли. Ждут, когда он подойдет ближе. Алексей в мыслях чертыхнулся. Похоже, снова придется драться, они не успокоятся и не простят ему свое поражение.
Что ж, драться так драться. Видно, сегодня день такой. Алексей, засунув руки поглубже в карманы, продолжал приближаться. Он был абсолютно спокоен.
- Со свиданьицем, братан, - сказал один из них, когда он подошёл совсем близко.
- Вот мы и свиделись, - добавил Витек, выплывая на передний план.
Алексей остановился в двух метрах от них и тяжко вздохнул:
- Не надо, ребятишки. Не связывайтесь со мной, я приношу вам одни неприятности.
- Не беспокойся, сейчас мы этим займемся.
Они как-то очень уж быстро - он даже сообразить ничего не успел - окружили его с четырех сторон.
- Боишься? Правильно, бойся.
Алексей не боялся. В мыслях он уже спланировал все свои удары, силу, с которой будет бить каждого из них, и даже кто куда станет падать. Не ждать же, когда они начнут бить, в самом деле? Приготовились - начали!
Бац!
Парень врезался в металлическую трубу, которая подпирала козырек остановки, и опустился на заплеванную наледь.
Лети, Жирный!
Но Жирный оказался тяжелее, чем рассчитывал Алексей, и просто сел в снег, ошарашенно тряся головой. Ладно, с тебя и этого достаточно.
Ого, а Витек с ножом! И не просто угрожает, а пытается пырнуть.
Хоп! Кончик лезвия полоснул по отвороту пальто. Если ты порезал драп, приятель, я порву тебя, как бумагу, учти это.
Ага, раскрылся. Получи!
Вот это удар! На ринге никогда так не бил. Не умер бы, совсем не хочется в тюрьме сидеть из-за такого дерьма. Упал на спину и дышит, как загнанная лошадь. Сердце слабенькое, что ли?
Дыши-дыши, подонок. И смотри мне, не умри.
Удар в затылок. Чувствительно. Кто это сделал? Ах да, есть же еще и четвертый. Нехорошо, приятель, нападать сзади. Не по-мужски это. За такие вещи убивать надо. Что пятишься - страшно? Конечно, страшно, по лицу вижу. А ну-ка стой! Получи, получи, получи! Подожди, пока не падай, я тебе ещё разочек вмажу. Готов.
Ну, кто хочет ещё побесе…
Сзади, в области почки, обожгло огнём. Потом ещё раз
И только затем пришла ужасная боль.
Он медленно повернулся. Увидел размытые бледные пятна и собственную боль, выскользнувшую из него со страшным оскалом на старушечьем лице.
А потом он увидел ослепительную луну и кривые лапы черных деревьев, склонившихся над ним. Кровавый снег вокруг себя, и четверых подонков, стоящих рядом.
Затем с высоты птичьего полёта он увидел весь Город и светящееся окно в одной из пятиэтажек. И своего сына, склонившегося над тетрадью…