- Боюсь, это не единственный вопрос, на который мы не найдем ответа, - сказала я. - Например, кто этот человек, на обрыве? То, что это Степан Разин, всего лишь предположение, ничем не подтвержденное, кроме весьма сомнительной легенды.
- Ох, Оля, прекрати наконец сбивать нас на путь сомнений и блужданий! - сказал Сергей Иванович. - Я уверен, что у нас и без того будет масса поводов засомневаться в успехе нашего предприятия. Но надо же в конце концов понять, что тут изображено… Давайте так. Каждый из нас сейчас внимательно посмотрит на картину в течение пяти минут и скажет, что он в ней увидел необычного… Вернее, не необычного, а то мы начнем перечислять все несуразности изображения. Будем рассуждать так. Если это просто портрет или жанровая сценка - что весьма сомнительно, - то у картины есть хоть какая-то, но композиция. Давайте будем перечислять то, что в эту композицию не укладывается. Но сначала - внимательно смотрим.
Мы уставились на картину.
Могу вас заверить, что пять минут сосредоточенного разглядывания - огромный срок. Я за минуту уловила все детали на картине и ужаснулась, взглянув на часы, - еще четыре минуты смотреть столь же внимательно на то, что мне казалось предельно ясным! Просто ужас какой-то! Мне представлялось это совершенно бессмысленным занятием, а для меня, при моем характере, нет ничего ужаснее, чем сидеть без дела и убивать время. Я измучалась за эти долгие четыре минуты.
Но зато я вдруг поняла, что Сергей Иванович, который всегда держался прежде в тени и никогда не вступал со мной в борьбу за лидерство в редакции, со вчерашнего дня развил весьма примечательную активность и вышел в лидеры в нашем "кладоискательском" коллективе. Возможно, это связано с моим откровенным скептицизмом по отношению к самой цели нашего необычного предприятия, но уж слишком сомнительной она мне кажется.
"Ну что ж! - решила я. - Я готова на время предоставить вам место капитана, Сергей Иванович. Если, конечно, у вас все получится и вы не посадите корабль на первую же мель".
- Итак! - объявил Кряжимский. - Время прошло. Кто первый? Я думаю, предоставим слово женщине. Давай, Оля!
"Ишь ты, раскомандовался! - отметила я. - Сам уже не замечает, что слишком откровенно это у него получается. Да и хитрит явно. Мне первой предлагает высказаться, чтобы последнее слово за собой оставить. Как и полагается капитану. Пожалуйста, Сергей Иванович, пожалуйста! Только смотрите не споткнитесь…"
- Спасибо за возможность снять все, так сказать, пенки, - сказала я, собираясь разыграть небольшой спектакль. - Прежде всего я хочу сказать о том, чего в картине не хватает. Чем дольше я на нее смотрела, тем острее ощущала уровень развития человека, который ее рисовал. И в связи с этим мне кажется, что очень органично здесь в правом верхнем углу смотрелось бы нарисованное яркой желтой краской солнышко, а от него длинные желтые лучи, проникающие во все уголки изображения… Вот так.
- Ну и… - сказал Кряжимский.
- Что - ну и? - спросила я.
- Все? - удивился он.
- Да, - невинно пожала я плечами. - Все остальное, пожалуй, на месте…
Кряжимский покрутил головой и вздохнул. Наверное, понял, что номер его не прошел и что мной манипулировать не стоит, лучше со мной сотрудничать, а не бороться за лидерство.
- Ладно, Оля, ладно, - сказал он. - Послушаем тебя напоследок. Тогда я выскажусь, раз уж я придумал такой регламент… Прежде всего обращает на себя внимание очень странный орнамент, обведенный в рамочку. Он здесь, как говорится, вообще ни к селу ни к городу. Я думаю, что рамочка сделана не для красоты. Это скорее всего - изображение листа бумаги, видите, вот четыре угла, и форма у нее очень близка к прямоугольной.
- Похоже в общем-то, - согласился Ромка. - Только криво очень.
- Я понял так, что художник, который рисовал это произведение, впрочем, "художник" несколько режет мой слух в данном случае, буду называть его - автор. Так вот автор был несколько стеснен композицией, которую он избрал для своего творения. У него просто осталось много места, и он опасался, что если он нарисует сначала лист бумаги, который держит сидящий человек, то то, что он собирался уместить на этом листе, просто не поместится. Поэтому он сделал наоборот: сначала нарисовал изображение на листе, а потом уже и сам лист. Поэтому он и получился у него несколько кривоватый.
- Хм, несколько! - хмыкнул Ромка.
- Не придирайся, Роман, - возразил Сергей Иванович. - Что-то подсказывает мне, что кисть для автора была очень непривычным орудием труда. Его руки, на мой взгляд, привыкли к гораздо более увесистым предметам, топору, например, или дубине.
- Сергей Иванович, - возразила я, - не надо навязывать нам ничем не подтвержденных выводов.
- Замечание принимается, Оленька, - кивнул Сергей Иванович, - хотя я и мог бы привести в пользу своего мнения тот аргумент, что линии на картине выведены как-то неуверенно, словно рука автора часто дрожала. Но я, конечно, понимаю, что это наблюдение нельзя в полном смысле слова считать аргументом, так как могут быть и другие объяснения дрожащим рукам.
- Похмелье, например! - сказал Ромка.
Кряжимский строго посмотрел на него поверх очков и, вздохнув, сказал:
- Молодой человек, что вы, собственно, знаете о похмелье? Повторю еще раз: могут быть и другие объяснения… Но главное - что же изображено на этом, так сказать, листе бумаги? На первый взгляд - довольно хаотичное нагромождение линий, которые при минимальном воображении легко принять за кусты, растущие чуть ниже на склоне. Но тогда непонятно, зачем они обведены в рамочку? Я хочу высказать предположение, что перед нами вовсе не кусты изображены, а некий план, что-то вроде лабиринта…
- Для этого необходимо довольно большое воображение, - вставила я. - Нет ли у вас более правдоподобных интерпретаций?
- Это я считаю наиболее правдоподобным! - возразил Кряжимский. - Остальные еще… еще экзотичнее. А почему, собственно, это не может быть планом, раз уж мы решили, что ищем клад?
- Сергей Иванович, - сказала я. - У вас если одно выходит замуж за другое, то они рождают третье.
- Так это же закон жизни, Оленька! - воскликнул Кряжимский. - Только поэтому, может быть, она до сих пор и продолжается!
Я усмехнулась.
- Ладно, давайте дальше! - согласилась я.
- Дальше остается только выяснить, что отображает этот план, - сказал Кряжимский. - Судя по линиям на чертеже, по их извилистости и протяженности, я рискнул бы высказать предположение, что перед нами план какой-то пещеры. Согласны?
Ромка кивнул. Он слушал Кряжимского с невольным восхищением. Хоть Ромка и считал его занудой, но дань уважения его аналитическим способностям он, безусловно, отдавал.
У меня мелькнула одна мысль, и я поспешила ее тут же высказать, боясь забыть.
- Я, кажется, знаю, где может находиться ваша гипотетическая пещера! - воскликнула я. - Видите эти две фигуры, которые Ромка назвал спящими? У меня, правда, сложилось мнение, что они гораздо больше похожи на мертвых, чем на спящих. Обратите внимание на их позы и взаимное расположение. Во-первых, они лежат вытянувшись во весь рост и прижав руки к телу. Во-вторых, они находятся под углом друг к другу и их тела образуют как бы указательную стрелку. Куда она направлена?
Ромка склонился над картиной, приложил к середине угла между двумя телами линейку и провел на картине тонкую линию. Она прошла точно через хижину, нарисованную на островке под обрывом. И это несмотря на то, что и сам островок, а уж тем более хижина на нем были изображены очень мелко. Хижина вообще была размером с головку спички.
- Вот вам и ответ, Сергей Иванович, где искать вашу пещеру, - заявила я. - На острове, посередине этой реки.
- У меня есть вопрос, - сказал Ромка. - А какая это река?
Мы с Кряжимским озадаченно замолчали.
- Волга, - пожал он плечами.
- А почему Волга? - настаивал Ромка. - Я не понимаю! Тут же совсем маленькая речонка нарисована. Какая же это Волга?
- Нет, если мы придерживаемся версии, что клад спрятан Разиным, - сказал Кряжимский, - то это должна быть Волга. И если это действительно Волга - то коренная, а не водохранилище. И если вы это признаете, то поймете, как нам повезло. Ведь если бы клад был спрятан ниже по течению или, наоборот, выше - тоже на каком-нибудь островке, то вполне вероятно, что теперь он оказался бы затопленным и искать его пришлось бы на дне либо Волгоградского, либо Тарасовского водохранилища.
- А если мы вашей версии не придерживаемся? - спросила я. - Тогда?
- Тогда - Урал, - сказал Кряжимский.
- Или Дон, - добавила я.
- Или Днепр, - хихикнул Ромка.
- В таком случае, могу сказать вам совершенно точно, что это не Темза и не Рейн! - сказал Сергей Иванович и, обидевшись, отвернулся.
- Я вижу, у нас нет другого выхода, как только допустить, что это - Волга, - сказала я. - Придется тебе, Ромка, довериться интуиции Сергея Ивановича.
- А вот и не интуиции, - сказал вдруг повеселевший Кряжимский. - Я доверяюсь только логике и фактам и вам советую поступать точно так же. Видите эту птицу, посередине вверху? Она нарисована над противоположной стороной реки, где изображены какие-то холмы, верно?
- Ну! - сказал Ромка. - И что?
- И то! - отрезал Кряжимский. - Приглядись внимательно, что эта птичка держит в когтях?
Ромка склонился над картиной.
- Тут без микроскопа не обойдешься! - заявил он. - Но, похоже, этот орел поймал и держит в когтях какую-то змеюку.
- Ты совершенно прав! - воскликнул Сергей Иванович. - Птичка больше всего похожа на беркута, и поймала она действительно змею, хотя я что-то не помню, чтобы беркуты охотились на змей. Значит, этот рисуночек должен означать…
- Сергей Иванович, - перебила я его, - а разве эти орлы живут на Волге? Я где-то читала, что это крупная птица, таких я у нас что-то не видела.
- Сейчас на европейской части России их всего пар двадцать осталось, они давно уже в Красную книгу занесены, - раздраженно ответил Сергей Иванович. - Но картина-то наша датирована семнадцатым веком! А тогда этих самых беркутов было гораздо больше! Неужели не понятно?.. Перебила меня… И не такая уж, кстати, она и крупная, размах крыльев всего до двух метров.
- А что, бывают и больше? - удивленно спросил его Ромка.
- Не знаю! - буркнул Кряжимский, он был возбужден, лоб его покрылся капельками пота, а лицо стало красным, как после парной. - Так вот! Я не припомню, чтобы где-то было указано, что беркуты охотятся на змей. Если бы он был изображен, скажем, с лисой в когтях, или с ягненком, или зайцем, это бы полностью соответствовало реальности. А в этом случае я склонен рассматривать эту эмблемку как символическую и информативную. Я не сомневаюсь, что это - аллегория на жизненную коллизию, в которую попал изображенный на картине человек, а кроме того, указание на название местности, над которой изображен орел. А на Волге мне известна только одна местность, которая полностью соответствует этим двум условиям - холмы и змея. Это Змеевы горы, и между прочим, совсем недалеко от Тарасова. Вверх по Волге всего километров сто - сто двадцать.
Кряжимский посмотрел на нас с Ромкой с видом победителя и сказал:
- А вы говорите - Дон, Днепр, Темза, Амур! Это - Волга!
- Тем лучше для нас, - рассмеялась я, - далеко ехать не придется. Деньги на билетах сэкономим.
- Ну как ты можешь, Ольга! - возмутился Кряжимский. - Мы собираемся ехать за кладом - а ты говоришь о деньгах на билеты! Да я согласен заплатить любую цену! Это же окупится в любом случае!
- По-моему, вы заболели! - сказала я. - Вас лихорадит…
- Это только потому, что я знаю, на что мы можем наткнуться, если отыщем этот клад! - воскликнул Кряжимский. - А когда вы узнаете, то и вас начнет лихорадить! Пока вы сегодня ночью беззаботно спали, я попытался освежить в памяти некоторые исторические сведения, которые могут оказаться для нас полезными.
К сожалению, под рукой у меня было мало источников, только лекции двух наиболее известных в России историков - Соловьева и Ключевского, - но я нашел все, что мне нужно! Правда, хитрый Ключевский ограничивается самыми общими рассуждениями о крестьянской войне под предводительством Разина, занятый созданием образа царя Алексея Михайловича, как "добрейшего человека славной русской души". Естественно, не в интересах историка было писать о подавлении этим добрейшим человеком разинского бунта.
Зато у Соловьева вся эта история описана подробно, но главное - приводятся сведения о добыче, захваченной разинцами в городах, которые они брали. Особенно крупная добыча досталась Разину в персидском походе, когда он разорил берег от Дербента до Баку и достиг богатого персидского города Решта на южном побережье Каспийского моря, а потом принялся и за восточный берег моря.
Во время этого похода он, кстати, и захватил в плен дочь предводителя разгромленного им персидского флота Менеды-хана. Вместе с дочерью в плен попал и сын, но тот погиб смертью куда менее знаменитой, чем его сестра, утопленная Разиным в Волге.
Но долго гулять по морю Разин и его казаки не привыкли, да и шах персидский собирал огромное войско, которое Разину было не одолеть. У него был один выход - возвращаться в Россию, на Дон, через Астрахань, занятую государевым войском.
По своей привычке Разин решил покаяться перед государем и испросить для себя прощения, зная, что царь казаков простит, как делал это уже не раз. Он послал выборных к царю, а сам подошел к Астрахани, где вел себя дерзко, а не как подобает раскаявшемуся провиннику.
Уже там, под Астраханью, он продолжал грабить суда, и в частности ограбил персидского купца, везшего на своем судне подарки для государя. Об этом есть документальное свидетельство, письмо астраханского воеводы, не помню, как его звали, в Москву, в котором он пишет, что "взять силой у козаков дары, которые вез шахов купчина, и товары его мы не смели, мы боялись, чтоб козаки вновь шатости к воровству не учинили…".
Короче говоря, немного поразмыслив, я сделал вывод, что ситуация там сложилась следующая: Разин рвался на Дон с добычей, а государевы воеводы эту добычу хотели у него отнять, тогда только соглашались пропустить его на Дон. Но и отнять силой - не могли. И Разин не мог прорваться через их заслон.
Что оставалось делать? Обмануть воевод, как Разин делал не раз в прошлом, как еще обманет и в будущем. Вот что отвечал Разин воеводам в Астрахани. "Товары, - говорил он, - у нас раздуванены, после дувану у иных проданы и в платье переделаны, отдать нам нечего и собрать никак нельзя…"
Гол, мол, как сокол! Это после персидского-то похода! О котором легенды на Дону ходили, и многих эти легенды вдохновляли отправляться в войско Разина за новой добычей.
Что предпринял хитрый Разин? Он тайно через Черные земли отправил добычу с небольшим отрядом, чтобы схоронить ее до его прихода. А сам был пропущен на Дон, убедив воевод, что ничего ценного у его войска не осталось. На Дону он возбудил казаков рассказами о захваченной в Персии и в Астрахани, но не поделенной, или не раздуваненной, как тогда выражались, добыче. Ему нужно было собрать большой отряд, чтобы идти на Волгу.
Именно на Волге он и приказал спрятать персидскую добычу до своего прихода. Посланные им казаки через Черные земли двинулись вдоль Волги, обошли Царицын и, захватив лодку, поднялись по Волге до Змеевых гор.
Здесь, по предварительному уговору с Разиным, и запрятали они персидскую добычу.
А богата ли добыча была, это можно уточнить по астраханским летописям, которые приводит все тот же Соловьев. В Астрахани про Разина говорили: "По истине Стенька Разин богат приехал, что и невероятно быти мнится: на судах его веревки и канаты все шелковые и паруса также все из материи персидской шелковые учинены". Сергей Иванович перевел дух, строго на нас посмотрел и сказал очень серьезно:
- Я, конечно, не смогу оценить стоимость разинской добычи ни в деноминированных рублях, ни в долларах. Но можете мне поверить на слово, это будет не мало. Любой капитан Флинт из Карибского моря мог бы позавидовать такой богатой добыче, как разинские трофеи, захваченные им в походе на Персию.
- Вы, я вижу, серьезно занялись историей, - улыбнулась я.
- Я серьезно занялся поисками клада Степана Разина! - возразил мне Сергей Иванович. - И теперь я знаю, ради чего я это делаю!
- Значит, по-вашему выходит, что человек, сидящий на обрыве, не сам Разин, а один из посланных им казаков? - спросила я.
- А вот и нет! - возразил Кряжимский. - На картине изображен именно Степан Разин. Он, атаман, по неписаному закону этих разбойников, полностью распоряжается добычей до тех пор, пока она не поделена.
- Я все же не понимаю, - сказала я, - зачем нужно было писать картину, да еще так сложно зашифровывать сведения о спрятанной добыче, если не предполагалось все это хранить долго? Максимум - несколько месяцев.
- Разин не мог об этом знать, когда отправлял этот маленький отряд с большой добычей, - упрямо настаивал на своем Кряжимский. - Новый поход на Волгу мог состояться и через год, и через два, а за такой срок не только добычу, саму Русь разграбить можно!
- Ладно, - сказала я, - объясните тогда, в рамках вашей версии, почему люди на картине, тела которых образуют стрелку, мертвы?
- С этим связана еще одна загадка этой картины, - сообщил нам Сергей Иванович. - Мы не знаем и никогда не узнаем, что произошло с посланными Разиным людьми на самом деле. Остается только строить предположения и принять из них то, которое покажется нам наиболее правдоподобным.
- Например? - спросила я.
- Например, после того, как они спрятали добычу, их схватили, - сказал Кряжимский. - Это могли сделать стрельцы тарасовского воеводы, если до него дошли сведения о тайной миссии, с которой отправил Разин своих людей на Среднюю Волгу, или один из патрульных отрядов, по приказу из Москвы следящих за передвижением разинского войска.
Каким способом разинские эмиссары могли передать сведения о том, где спрятана добыча, пославшему их атаману? Письмо в любом случае - вещь ненадежная, даже если оно будет зашифровано.
И тут в одну из этих крестьянских разбойничьих голов приходит гениальная мысль - нарисовать картину, к которым на Руси относились с трепетом, все еще видя в них связь с иконами. Нужно было только зашифровать данные о кладе на картине, с чем, по-моему, художник того времени вполне справился.
Он знал, что Разин не оставит мысли о возврате своей персидской добычи. И будет искать. Для того, чтобы Разин непременно обратил внимание на его произведение, автор этой шифровки изобразил на картине его самого. Не надеясь, что ему удастся придать внешнее сходство с оригиналом, он написал его в позе сидящего на троне человека.
Присмотритесь внимательно к его позе. Рома совершенно справедливо указал на ее неестественность. А теперь мысленно подставьте под этого человека трон. Поза тут же приобретет естественность.
В сочетании с грубыми чертами лица и явно казацкой одеждой это служит намеком - сие живописное послание адресовано человеку, облеченному своими сподвижниками властью верховного правителя, но он, конечно, не принадлежит к царствующей фамилии.