Он машинально принял боевую стойку, наступательную дзёдан-камаэ, выставив правую ногу вперед и подняв меч, чувствуя, что единственный путь к решению этой тактической проблемы лежит через грубую силу.
И в этом Боб не ошибся. Впрочем, все пошло не совсем так, как он ожидал.
Его агрессивная боевая стойка, ярость, сквозящая в каждом движении, - "луна, отражающаяся в холодном ручье", - и готовность убивать врагов - все это мгновенно растопило волю его противников. Шесть катан со звоном упали на пол; все шестеро якудза рухнули на колени: они потеряли всякое желание рисковать жизнью, сражаясь с ним.
Это был замечательный, можно сказать, идеальный исход, и Боб не видел смысла убивать их. Однако перед ним возникла проблема, как нейтрализовать сразу шестерых пленных. Шагнув к ним, он достал желтые пластиковые наручники, захваченные как раз для этого, и обнаружил - вот черт! - что их только четыре пары.
Упавшие на колени якудза опустили головы, боясь смотреть ему в лицо.
Боб обходил их, склоняясь к каждому, пока не кончились наручники. Ему приходилось непросто, потому что работа требовала двух рук и он был вынужден зажимать катану работы Мурамасы под мышкой.
Сковывая очередного бойца, Боб свирепым голосом вопрошал:
- Кондо Исами?
Их лица бледнели еще больше, страх в глазах удваивался. Если они и знали Кондо, то только понаслышке: никто не мог сказать ничего определенного.
Уф… Часы продолжали неумолимо вести отсчет времени, секунды шли, а Боб все еще возился с этими мальчишками. Они были совершенно никчемными, однако их нельзя было оставить на свободе. В любой момент они могли наброситься на него, шестеро на одного, опрокинуть и убить, поскольку он был окружен и совершенно беспомощен, с бесполезным мечом, зажатым под мышкой. Однако в этих якудза не осталось ни капли боевого духа, и через некоторое время Боб нейтрализовал всех шестерых, надев четверым наручники, а двоих связав их собственными поясами, что было скорее символическим актом сдачи в плен.
Вытолкнув первого якудза в дверь, Боб показал, куда тому двигаться - вдоль коридора. Он выстроил в цепочку свой маленький отряд и провел его к лестнице, откуда уже была видна входная дверь. Похоже, бой на улице кончился: крики затихли. Боб махнул рукой вниз, и якудза покорно направились навстречу судьбе.
Вдруг Боб услышал крики, крики мужчины и женщины. Было ясно: два воина сошлись в смертельной схватке.
Один из голосов принадлежал Сьюзен.
На улице все внезапно кончилось.
Мечи застыли, крики затихли, судорожное дыхание, поднимавшееся в ночном морозном воздухе облачками пара, постепенно успокоилось. Лишь снег продолжал мягко падать, засыпая белоснежным покрывалом вымощенный кирпичом внутренний дворик.
Куда бы ни бросал взгляд майор Фудзикава, его люди больше не сражались с врагом. Одни якудза лежали неподвижно на земле в больших лужах крови и растаявшего снега, превратившегося в слякоть. Другие стояли на коленях, связанные или послушно протянув руки в ожидании того, что их свяжут.
- Займитесь ими, - распорядился Фудзикава, хотя в этом не было никакой необходимости, ибо его люди и так знали свое дело. - Снайперы?
Тут смысла было больше: снайперы, по-прежнему восседающие на наружных стенах, продолжали высматривать в доме вооруженные цели.
Ответы последовали без промедления.
- Снайпер номер один, все чисто.
- Снайпер номер два, у меня ничего.
- Снайпер номер три, все тихо.
- Снайпер номер четыре, целей не вижу.
- Прочесать все, - крикнул майор, опять же скорее отдавая дань приличиям, чем добиваясь какого-то эффекта, поскольку его вышколенные десантники уже рассыпались по территории, ища спрятавшихся, затаившихся, спасшихся бегством.
К Фудзикаве подошел капитан Танада.
- Все чисто, господин майор, - доложил он.
- Да, здесь тоже все кончено. Где старший сержант Кендзи?
Старший сержант, вдоволь развлекшийся со своей бо - очень прочной бойцовой палкой длиной четыре фута, связывал одного из якудза, которого перед тем хорошенько отдубасил.
- Да, господин майор.
- Пересчитайте наших людей.
- Будет исполнено.
Старший сержант побежал опрашивать командиров групп.
- Не могу поверить, что все прошло так быстро, - сказал Танада.
Майор Фудзикава взглянул на часы. Операция продолжалась семь минут.
- Кто-нибудь видел Миву и ребенка?
- Свэггер-сан и американка все еще в доме.
- Помогите им, живо!
- Будет исполнено.
Он обезумел от ярости: убить, сокрушить, раздавить, уничтожить. Обуявшая его злость превратилась в химическое вещество, разлившееся по всему телу, наполнившее мышцы силой и решимостью.
Он сомнет подлую сучку. Разрежет ее пополам. Сокрушит ее.
Он бросился на нее, а она - ему навстречу. Он высоко занес меч, собираясь нанести хидари кесагири, удар наискось слева направо, точно такой же, каким в ту ночь оябун расправился с корейской шлюхой. Нии отчетливо представил все, ибо сейчас белая комната была ярко освещена: движение лезвия через плоть, недоумение и ужас на лице, медленное сползание верхней части рассеченного надвое тела.
Кияй! Он опустил меч, чувствуя великолепно выполненный удар, пронизанный силой и скоростью океана воздуха, вырвавшегося у него из легких в боевом кличе.
Однако маленькая сучка оказалась проворной и в самый последний миг скользнула в сторону, уворачиваясь от смертоносной стали.
Но Нии быстро опомнился, импровизируя на ходу. Он выставил левое бедро вбок и ощутил, как оно наткнулось на бегущую женщину, которая оказалась настолько легкой, что сила удара подбросила ее вверх и отшвырнула в сторону. Проклятая сучка ударилась о стену с глухим стуком, доставившим Нии удовлетворение. Судя по всему, удар пришелся по спине, ибо она раскинула руки, выпуская вакидзаси, ее лицо исказилось от боли, взгляд затуманился, и она сползла вдоль стены, теряя сознание.
Итак, все кончено.
Теперь цуки, прямой выпад. Нии…
- Стой!
Кто-то крикнул это по-английски. Нии застыл.
- Папочка вернулся домой.
Он обернулся.
Это был гайдзин.
Тот самый, который его унизил. И вот теперь ему представилась редкая возможность исправить свою ошибку. Сердце Нии наполнилось восторженным предчувствием.
- Смерть гайдзину! - воскликнул он. - Потом умирать ребенок, потом эта шлюха!
- Знаешь, почему ты такой жирный? - невозмутимо промолвил гайдзин. - Потому что ты набит дерьмом.
Высоко подняв меч, Нии бросился вперед и, рубанув с размаху, рассек солидный кусок вселенной. Вот только гайдзина в нем не оказалось.
Стремительно развернувшись, Нии принял боевую стойку и сделал прямой выпад, пытаясь поразить противника.
Обеими руками он выбросил лезвие вперед, стремясь пронзить открытое тело гайдзина, однако острие не встретило на своем пути никакого сопротивления. Нии делал выпад за выпадом, ожидая ощутить наконец соприкосновение стали с человеческой плотью. Однако лезвие, наверное, было очень острым и беспрепятственно входило в тело, потому что он ничего не чувствовал.
Вдруг Нии осознал, что у него больше нет меча.
Затем он осознал, что меча нет потому, что у него больше нет рук. Гайдзин перерубил их в запястьях, обе, аккуратно и практически безболезненно, когда скользнул мимо, выполняя блок, который Ягуи назвал "боковым ветром", блок, специально предназначенный для противодействия кесагири и завершающийся кульминацией отсечения обеих рук. Гайдзин оказался проворнее.
Кровь не хлестала и не пенилась. Не собираясь свертываться, она пульсировала тонкими фонтанчиками, подчиняясь сокращениям сердца. Посмотрев на свои руки, Нии решил сочинить предсмертное стихотворение.
Он вскинул голову, храбро улыбаясь, но внезапно весь окружающий мир судорожно наклонился вправо и затянулся пеленой. Нии показалось, что он падает, однако тела своего он больше не чувствовал. Затем его последние восемь секунд истекли.
Боб шагнул назад, прочь от кровавого месива, творения своих рук.
Тело жирного якудза упало на кровать, исторгнув на простыню и одеяло волну красного прилива. Голова отлетела в сторону и куда-то закатилась.
Боб нагнулся к Сьюзен, и та застонала, приходя в себя.
- О господи, - прошептала она.
- Все в порядке, - успокоил ее Боб. - Где малышка?
- В ванной.
Подойдя к ванной, Боб просунул руку в дыру, нащупал запор, повернул его и открыл дверь.
- Малышка, малышка, ты здесь? Солнышко, где ты?
- Железный Дровосек, Железный Дровосек! - радостно воскликнула девочка. - Я знала, что ты придешь!
- Я здесь, милая.
Бросившись к Мико, которая сидела скрючившись в ванне, Боб схватил ее в объятия, крепко прижимая к себе, ощущая гулкое биение крохотного сердечка.
- Большое чудовище не сделает мне больно?
Свэггер не владел японским. Он просто сказал:
- Все хорошо. Тебя больше никто не обидит.
- О, Железный Дровосек!
- А сейчас послушай меня, малышка. Я заберу тебя отсюда, хорошо? Все будет просто отлично.
Девочка снова заговорила по-японски, но тут подоспела Сыозен.
- Сделай так, чтобы она ничего не увидела.
- Постараюсь.
Сыозен обратилась к Мико по-японски:
- Ты должна обещать нам одну вещь.
- Хорошо.
- Я понесу тебя на руках. Но ты должна крепко-крепко зажмуриться, прижаться ко мне лицом и не открывать глаза до тех пор, пока я тебе не разрешу. Надо будет потерпеть всего одну минутку. Обещаешь? А потом мы купим мороженое. Не знаю где, но мы непременно купим мороженое.
- Хорошо, тетя. А Железный Дровосек пойдет с нами?
- Да, обязательно, - по-японски заверила девочку Сьюзен. Она повернулась к Бобу. - Мико считает, что ты Железный Дровосек.
- Только не надо показывать ей, что за дрова я тут только что рубил.
- Не будем.
Взяв девочку на руки, она направилась к двери.
- Глазки закрыты?
- Да, тетя.
Выйдя из ванной, Окада-сан увидела двух снайперов, которые стояли с винтовками в руках, готовые проводить ее до машины.
- А у тебя неплохо получилось, умница-отличница, - заметил Свэггер.
- И у тебя тоже, деревенщина, - улыбнулась Сьюзен, унося ребенка.
Мико сидела на руках, послушно зажмурившись, и так и не увидела, что комната больше не белая.
Глава 44
ПРАВОСУДИЕ ЭДО
Боб спустился во двор как раз в тот момент, когда подъехали автобусы, чтобы забрать десантников. Он подошел к майору Фудзикаве.
- Какие у вас потери, майор?
- Мы вышли без потерь. Несколько серьезных порезов, на которые сейчас накладывают швы. Ушибы, растяжения связок, много синяков. Хуже всего дела у одного десантника, которого оглушил повар. Повару удалось бежать.
Свэггер сразу понял, кто этот "повар".
- Много убитых?
- Пятнадцать. Еще больше раненых. Наши медики латают раненых бандитов и вливают им физраствор. Можно считать, мерзавцам повезло. Если бы они имели дело с другой шайкой, их бы просто бросили умирать.
- Шестнадцать. Мне пришлось завалить одного жирного верзилу наверху. В любом случае, похоже, вы успеете убраться отсюда еще затемно.
- У нас осталось последнее дело.
Обернувшись, Фудзикава махнул рукой. Боб увидел Юичи Миву, стоящего на коленях в снегу, дрожащего от холода. Он был в одном халате-кимоно, с голой щуплой старческой грудью. Никто не трогал видеомагната, не говорил ему ни слова, однако у него на лице была написана обреченность.
- Наверное, вы не захотите видеть это, - сказал майор.
- Мне уже приходилось видеть подобное.
- Все будет сделано по старинке.
- Только так и будет правильно.
- Мои люди того же мнения. Мы голосовали. Решение было принято единогласно.
Фудзикава кивнул старшему сержанту Кендзи. Тот приблизился с красным свертком в руках, и Боб мгновенно понял, что в нем: аккуратно перевязанный чехол из красного бархата, в котором лежал меч. Майор Фудзикава быстро развязал тесемки и достал клинок без ножен, в котором Боб узнал тот меч, который достался его отцу на Иводзиме.
Майор Фудзикава подошел к стоящему на коленях старику.
Он обратился к нему по-японски, но капитан Танада шепотом начал переводить Бобу на ухо:
- Юичи Мива, это тот самый меч, которым Оиси, вассал Асано, в пятнадцатом году эпохи Генроку обезглавил Киру, предавшего его господина. Это тот самый меч, который подарил Филиппу Яно вот этот американец; он принадлежал семейству Яно по праву наследства, поскольку именно с ним пошел в свой последний бой на острове Иводзима майор Хидеки Яно. Это тот самый меч, ради которого ты безжалостно убил Филиппа Яно и его семью, думая только о собственном честолюбии. У тебя было все, но ты хотел большего. Я, майор Альберт Фудзикава из первой воздушно-десантной бригады японских сил самообороны, бывший заместитель полковника Филиппа Яно, согласно древней традиции по праву вассала хочу отомстить за смерть своего господина. Однако я предлагаю тебе выбор. Если хочешь, ты можешь прервать свою жизнь с помощью этого меча и тем самым по самурайскому обычаю восстановить свое доброе имя и честь. В противном случае я обезглавлю тебя как простого преступника.
Мива с вызовом выпятил грудь.
- Поступайте как вам угодно. Но только знайте, что вы убиваете человека, способного видеть будущее. Я заявляю, что смерть Яно и его семьи была неизбежной. Я борюсь за то, чтобы сохранить чистоту и целостность Японии. Я выступаю за древние традиции. Я борюсь с чужеземцами, а Яно-сан, как всем известно, принял сторону чужеземцев. Сейчас вы меня убьете. Пусть будет так. Я не стану отговаривать вас от мелочного отмщения. Оно свидетельствует лишь об одном: вы все жалкие людишки. Но вместе со мной умрет частица Японии. Я подставляю свою шею мечу, но пройдет время, и многие поймут, кого вы убили, и пожалеют о содеянном вами.
Падающий снег покрывал землю, заглушая звуки. Наступила полная тишина. Даже пленные, уложенные на землю, с почтением внимали происходящему, признавая важность момента. Старик наклонился вперед и вытянул шею, не только чтобы облегчить работу палачу, но и для собственного удобства. Майор Фудзикава взял меч в вытянутые руки. Капитан Танада вылил на клинок бутылку минеральной воды, очищая, освящая его. Затем Фудзикава вскинул руки и опустил их, выполняя безукоризненный синдзёкугирй, прямой вертикальный удар. Отполированное лезвие запело в холодном воздухе, устремляясь к цели. Рассечение плоти прошло практически бескровно. Голова отлетела с глухим стуком книги, упавшей на пол. Обезглавленное тело, постояв мгновение, повалилось вперед, дернулось один раз и застыло неподвижно. Красный поток начал рисовать на земле затейливые узоры, прожигая тонкий слой снега.
Майор быстро выполнил цибури, ритуально стряхнув с лезвия кровь, образовавшую на белом снегу абстрактную россыпь брызг.
И тут послышались звуки "Звездно-полосатого флага".
Только когда американский гимн дошел до строки "…и всю ночь наш флаг по-прежнему гордо реял там…", Свэггер осознал, что источником музыки является он сам. Это звонил забытый сотовый телефон, который передал ему Кондо, чтобы условиться о месте встречи.
Боб раскрыл аппарат.
- Половина шестого утра. Как я и обещал, я тебе звоню, - услышал он голос Кондо Исами. - У нас с тобой осталось одно дело.
- Ты совершенно прав, - ответил Боб. - Пожалуйста, назови время и место.
- Это совсем недалеко, гайдзин. Рядом, прямо за стеной, есть одно очень милое место. Парк Киёсуми. У пруда поверни налево. Смотри влево. Я буду ждать тебя на островке. Ты узнаешь меня без труда. Я буду с мечом.
Глава 45
СТАЛЬ ПРОТИВ СТАЛИ
Свэггер повернулся и, поднимая облака снежной пыли, направился к воротам с мечом работы Мурамасы за плечом. Выйдя в переулок, он повернул направо, прошел пятьдесят ярдов, затем свернул влево, входя через открытые ворота в парк Киёсуми, освещенный первыми лучами восходящего солнца.
Ему показалось, что он попал в сказочную страну. Свежевыпавший снег покрывал все вокруг; в воздухе царило полное спокойствие раннего утра. Прямо впереди Боб увидел пруд, плоскую зеркальную поверхность, которую время от времени разбивали волны, поднятые огромным карпом размером с форель, решившим показать свой золотистый бок. В одном углу мягко покачивался тростник, подчиняясь внутреннему ритму, а не возмущению воздуха; он был по-прежнему зеленый, потому что снег не мог удержаться на вертикальных стеблях. Вдалеке поднимался павильон: крытая черепицей крыша с загнутыми вверх концами, покрытая снегом, прочные опоры красного дерева и целое море окон в частых переплетах. Деревья тоже оделись в белое. Сосны безропотно держали на себе снег, ивы были не столь покладистыми и, подобно тростнику, оставались почти голыми. В воздухе кружили жирные утки, отъевшиеся в этом изобилии рыбы, хрустящий снег напоминал рассыпанный сахар, и весь пейзаж обладал совершенством гравюры древнего мастера. Картину не портило ни одно здание современной постройки. Это было настоящее хайку под названием "Парк, 5.32 утра, рассвет". Можно было еще добавить: "1702 год".
На островке слева Боб увидел человека, до которого оставалось еще около ста ярдов безмолвия. Боб направился по тропинке, прыгая по камням, огибающим небольшую бухточку, поднырнул под ветви ив, отыскал плавно изогнувшийся деревянный мостик и перешел по нему на остров.
Это был пятачок земли шагов тридцати в поперечнике, с берегом из старательно уложенных камней, покрытых искрящимся снегом. Здесь росли ивы, согнувшиеся под тяжестью снега, белого на зеленом, и все это было подкрашено пурпурными ленточками пробивающегося солнечного света, отраженного низкими плотными тучами. Время от времени на поверхности пруда расходились круги - это выныривал жирный карп, то ли в поисках чего-нибудь съестного, то ли просто чтобы икнуть.
Кондо Исами стоял, выставив ногу, любуясь собой. Как и Свэггер, он перекинул ножны с мечом за спину наподобие винтовки. На его широком красивом лице витала усмешка. Он был похож на джазового музыканта, готового начать импровизацию, или на футболиста, собирающегося пробить штрафной: накачанные мышцы под строгим черным кимоно, поза уверенного в себе воина, излучающая чуть ли не ощутимые тепловые волны.
- Ну, - спросил Кондо подошедшего Свэггера, - Мива умер достойно?
- Не совсем, - ответил тот. - Перед смертью он произнес совершенно бредовую речь.
- Увы, мне столько раз приходилось выслушивать все это. Но ты, Свэггер-сан, - я уверен, ты умрешь достойно.
- Сомневаюсь в этом, - возразил Свэггер. - Я собираюсь вопить как резаный. Но поскольку в ближайшие тридцать лет этого не произойдет, сейчас можно не беспокоиться.
Когда Кондо услышал это бахвальство, самодовольная усмешка на его на лице стала еще шире. Затем он кое-что заметил.
- О, вижу, мой отец дал тебе клинок работы Мурамасы. Он по-прежнему верит во всю эту чушь. Для меня будет большой радостью сегодня днем вернуть ему меч без каких-либо комментариев. Он сразу поймет, что это означает. Это станет моей местью ему. Какой трогательный семейный момент!
- На самом деле твой отец получит мешок, в котором будет лежать твоя голова.