* * *
Силу влияния контркультурного анализа можно увидеть на примере исключительно позитивной (и некритической) реакции людей на фильм "Красота по-американски" (США, 1999). В сущности, этот фильм представляет собой совершенно бескомпромиссное изложение контркультурной идеологии 1960-х. В нем по-прежнему, через тридцать лет после Вудстока, противостоят друг другу хиппи и фашисты.
Несмотря на то что некоторые обозреватели называли основные идеи фильма весьма избитыми, он заворожил весь мир, получил премию "Оскар" в категориях "Лучший фильм", "Лучший режиссер" и "Лучший сценарий", кроме того, актер Кевин Спейси получил "Оскар" как лучший исполнитель главной роли (не говоря уже о премиях в категории "Лучший иностранный фильм" на кинофестивалях в разных странах мира).
Персонажи фильма делятся на две группы. Одна - это бунтари контркультуры: главный герой Лестер Бернам, от лица которого ведется повествование, его дочь Джейн и соседский юноша Рикки Фиттс. Как и положено положительным героям, все они покуривают травку, ведут себя в духе нонконформизма (и из-за этого подвергаются остракизму местного общества), а также глубоко ценят красоту, окружающую их. Другую группу - фашистов - также легко определить: это жена Лестера Кэролин, отец Рикки полковник Фрэнк Фиттс и "король недвижимости" Бадди Кейн. Их принадлежность к фашизму также весьма прозрачна: все они невротичны, сексуально подавлены, одержимы мыслями о том, что думают о них другие люди, а также любят забавляться с огнестрельным оружием. Для того чтобы идея фильма лучше дошла до зрителя, показано, как полковник Фиттс избивает своего сына, крича о необходимости соблюдения порядка и дисциплины. (А на случай, если кто-то недопонимает ситуацию, показано, что еще и коллекционирует сувениры с нацистской символикой.)
Фильм начинается кадрами, в которых Лестер мастурбирует в ванной комнате, и его голос за кадром поясняет, что это будет самым ярким моментом предстоящего дня. Затем нам показывают его жену, обрезающую кусты в безупречно ухоженном садике в их загородном доме. Лестер обращает наше внимание на то, как ее садовые башмаки сочетаются с ручками секатора, и это не случайно. О'кей, мы поняли мысль. Возможно, имеет место связь между подавленной сексуальностью Лестера и его образом жизни, характерным для среднего класса. Пятнадцать лет работы в индустрии телемаркетинга сделали его неспособным к тому, чтобы испытывать удовольствие. Он смирился с компромиссом, которого требует наша цивилизация. И его жена, и его дочь считают Лестера позорным неудачником. Он признает, что они правы, что он что-то утратил. Но он не всегда чувствовал себя таким "усыпленным".
Поворотный пункт в жизни Лестера наступает, когда начальник требует составить отчет о выполнении проделанной работы в преддверии грядущего сокращения кадров. Лестер начинает пробуждаться. Он спрашивает Кэролин, не кажется ли ей это требование "как бы фашистским". Его жена - осторожный, смиренный конформист - соглашается с этим, но предупреждает Лестера, чтобы он не раскачивал лодку. Лестер игнорирует ее совет и пишет отчет, где говорится, что большую часть рабочего дня он скрывает свое презрение к придуркам, которые им руководят, и удаляется в мужской туалет, чтобы подрочить, фантазируя о жизни, которая не так похожа на ад, как его нынешняя.
Его освобождение становится более полным, когда он знакомится с соседским пареньком Рикки Фиттсом, который, как оказалось, является очень хитроумным наркодилером. Вскоре Фиттс предлагает Лестеру один из самых лучших сортов своей марихуаны, под названием С-143. (Он утверждает, что этот сорт был выведен с помощью генной инженерии правительством США. Отметьте классическую паранойю 1960-х - ну зачем американское правительство стало бы выводить особый сорт марихуаны?) Фиттс заверяет Лестера, что лично он курит только этот сорт.
С этого момента Лестер впадает в детство, практически превращается в ходячий ид.
Он высказывает все то, о чем постоянно думал, но не находил в себе смелости выразить вслух. (Когда его новый наставник по фитнесу спрашивает, что он хочет развить - мышечную силу или гибкость, Лестер объясняет, что хочет хорошо выглядеть в обнаженном виде. Когда лучшая подруга его дочери-подростка замечает, что он странно на нее смотрит, и спрашивает, что ему нужно, Лестер прямо в глаза говорит, что хочет ее.) Он бросает работу, покупает автомобиль Firebird 1970 года и начинает продавать гамбургеры в ресторане быстрого питания в надежде заново пережить юность. Вопросы его жены, как он собирается выплачивать деньги по ипотеке, воспринимаются как очередной знак ее отчужденности. Лестер стремится освободить ее из тисков навязанных условностей. В какой-то момент кажется, что у него получится: жена начинает отзываться на его сексуальные призывы. Однако момент оказывается упущенным: она останавливает Лестера, боясь, что пиво прольется на диван. Он просит ее не волноваться о диване. Рассердившись, Кэролин напоминает, что диван стоит $4000 и обит итальянским шелком. Лестер кричит в ответ: "Это всего лишь диван!".
Связь между консюмеризмом и отвержением сексуального влечения - одна из тем, постоянно звучащих в фильме. Подобно Лестеру, мастурбирующему в ванной, Кэролин не может испытывать настоящее сексуальное удовлетворение, пока продолжает стремиться к соответствию ожиданиям общества. Она затевает роман с Кейном - "королем недвижимости" (его лозунг "для успеха нужно постоянно иметь имидж успешности" женщина постоянно повторяет про себя, чтобы отсрочить надвигающийся нервный срыв). Роман затеян ею главным образом ради карьеры, и их с Кейном занятия сексом показаны нелепыми, комичными (ноги Кэролин задраны вверх, и она кричит: "Трахайте меня, ваше величество!").
Все фашисты в фильме предпринимают попытки вернуть Лестера в свои стройные ряды. Однако когда им это не удается, "насилие, присущее данной системе" начинает себя проявлять. У всех троих в руках оказываются пистолеты. И Кэролин, и полковник Фиттс изо всех сил стараются сохранить контроль над своими глубочайшими инстинктивными побуждениями и едва не сходят с ума от усилий, которые им приходится прилагать для этого. Наблюдать освобождение Лестера для них невыносимо, это угрожает полной потерей контроля. - Посему возникает вопрос не о том, убьет ли кто-нибудь из них Лестера, а скорее кто это сделает.
С самого начала делается упор на гомофобию полковника Фиттса. Он терроризирует свою жену, избивает сына и ненавидит педиков, да к тому же пострижен ежиком. "Ну откуда берется столько ярости? - спрашиваем мы себя. - Почему он так помешан на контроле?" Разумеется, любой, кто не ответит на этот вопрос, по-видимому, прожил последние тридцать лет на другой планете. Ясное дело: он гомосексуалист, подавляющий свое влечение! Во время одного из самых банальных для нашего времени кинематографических кульминационных моментов полковник Фиттс пытается соблазнить Лестера, полагая, что он гей. Когда Лестер разочаровывает его, полковник не находит ничего лучшего, как вернуться и застрелить мерзавца. Впрочем, тот умирает с блаженной улыбкой на устах. Здесь, по-видимому, важно то, что он умер счастливым, сумев освободить своего "внутреннего ребенка".
Особенно примечательно в этом фильме то, что, в отличие от более компромиссных произведений, вроде "Плезантвилля", в нем в чистом виде выражены мрачные фрейдистские взгляды. Согласно взгляду на мир, отраженному в "Красоте по-американски", взрослому человеку просто невозможно адекватно вписаться в наше общество. В тридцатилетнем возрасте человек оказывается перед непростым выбором. Можно сохранять подростковое бунтарство (курить коноплю, тусоваться, игнорировать всякую ответственность, не говоря уж о моральных ограничениях) и оставаться свободным. А можно продаться, играть по правилам и, таким образом, стать невротичным жалким конформистом, неспособным испытывать настоящее удовольствие. Третьего не дано. В фильме "Плезантвиль", по крайней мере, признается, что критика массового общества со стороны хиппи была, возможно, не вполне корректной. Два подростка из современности обогащают застойную жизнь городка 1950-х новыми красками и идеями. Однако им самим приходится усвоить несколько уроков старомодной добродетели. Дженнифер должна отучиться от разврата и оценить хорошую литературу. Она "изменяет свой цвет", проводя вечера дома за чтением книг классика английской литературы Д. Лоуренса. Дэвид должен превратиться из размазни в настоящего мужчину, способного постоять за себя. Он "меняет цвет", приструнив группу "красношеих" , донимавших его мать. Посыл фильма ясен: если признать важность свободы, обретаемой в ходе сексуальной революции, наше общество может стать слишком распущенным. Оказалось, что старое социальное устройство содержало в себе ряд достоинств. Д. Лоуренс был отнюдь не только страдающим от подавленных инстинктов порнографом, но теперь, когда мы имеем доступ к настоящему порно, он всеми забыт. А Дэвид узнает, что не всегда любовь всепобеждающа и порой приходится драться за то, во что веришь. Одним словом, "Плезантвиль", по крайней мере, допускает, что контркультура, возможно, не во всем права. "Красота по-американски" же выражает контркультурную идеологию в чистом виде. И, как оказалось, эта идея целиком, вместе с наживкой, была проглочена кинокритиками и публикой во всем мире.
* * *
Теперь становится ясно, насколько скромной была марксистская критика общества по сравнению с контркультурной. В сущности, Марксу не нравилось в капитализме лишь то, что люди, выполнявшие всю работу, были удручающе бедны, в то время как богачи бездельничали, не внося никакого вклада в общую копилку. Другими словами, его волновала эксплуатация. Он считал, что последняя являлась результатом наличия ряда экономических институтов, в частности, системы частной собственности. Посему все можно исправить, ликвидировав или даже просто реформировав эти специфические институты. Так что коммунистическое движение преследовало вполне четкие политические цели - упразднить частную собственность и ввести совместное владение средствами производства.
Контркультурная же критика была настолько огульной и всеобъемлющей, что трудно понять, какое положение дел с ее точки зрения можно считать нормальным. Согласно этой точке зрения, нашу свободу ограничивает не какая-то специфическая система институтов, а их существование вообще. Вот почему необходимо отвергнуть всю культуру в целом. Идол 1960-х Эбби Хоффман с презрением отверг идею "политической революции" на том основании, что политика лишь "плодит организаторов". Культурная же революция "порождает беззаконников". Конечно, с этой точки зрения культурная революция выглядит куда привлекательней.
Но мы должны помнить, что цель критики - не развлечение для интеллектуалов, а социальные реформы. Революционер в роли беззаконника паразитирует на теле организованного общества. А что если все станут беззаконниками? Что будет с обществом без государственных институтов, правил и законов?
Теоретики контркультуры традиционно проявляют большую изворотливость, когда требуется ответить на эти вопросы. Стандартная увертка - высказывание об отсутствии "чертежей и схем свободного общества" или что освобождение от культуры требует полной трансформации нашего сознания, посему предсказать, каким будет общество будущего, невозможно. Настоящим мастером такого увиливания был знаменитый французский философ, историк и теоретик культуры Мишель Фуко. Кроме того, можно просто романтизировать бунт ради бунта и сопротивление ради сопротивления. Противодействие обществу мейнстрима часто рассматривалось в качестве индивидуальной терапии и именно на этом основании пропагандировалось. Идеи улучшения общества или содействия социальной справедливости ушли на второй план. Произошел перенос центра тяжести с интереса к социальной справедливости на нарциссическую заботу о личном духовном росте и благополучии.
И все-таки ряд теоретиков контркультуры продолжал беспокоиться о будущем и честно пытался объяснить, как может выглядеть эмансипированное общество. Наиболее важная роль здесь принадлежит Маркузе. Он осознавал, что главное препятствие для развития последовательного контркультурного проекта кроется в теории инстинктов Фрейда. Пока ид разделено между позитивным и негативным инстинктами (любовь и смерть, Эрос и Танатос), невозможно избежать пессимистических выводов Фрейда. Индивид, живя в обществе, неизбежно подвергается подавлению, потому что выход за границы общества - это возвращение к жестокому варварству. Истинное освобождение возможно только если человек найдет способ отдать Эросу приоритет в борьбе за контроль над ид.
Любого, кто испытал на себе влияние христианского спиритуализма, можно было легко убедить в том, что силой любви можно победить все. Безусловно, если бы любовь могла контролировать ид и вытеснить наши агрессивные и разрушительные влечения, то не было бы причин для подавления со стороны супер-эго. То есть не было бы никаких поводов для любых форм социального контроля. Мы смогли бы "отдать власть любви". Однако Маркузе был достаточно мудр - он осознавал, что христиане без особого успеха около двух тысяч лет муссируют идею "полюби ближнего своего", а идеальное общество до сих пор так и не создано. Люди довольно быстро поняли, что невозможно организовать даже простую коммуну, где все ее члены будут вести себя как святые.
То, что предложил Маркузе, представляло собой некий гибрид марксизма и фрейдизма. Он утверждал, что высокая степень подавления инстинктов, которая требовалась на протяжении истории цивилизации, обусловлена не столько присущей ид силе деструктивных импульсов и необходимости держать их под контролем, сколько нашей материальной нуждой. Другими словами, "проклятие Адама", т. е. требование обеспечивать себя, трудясь в поте лица своего, делает наше общество столь репрессивным. Однако с ростом технического прогресса и промышленного производства мы окажемся в состоянии сбросить с себя это проклятие. В условиях "мира без нужды" всю работу будут выполнять машины, а людям останется лишь смеяться, играть, любить и созидать.
Таким образом, Маркузе с успехом заключил контркультурную критику в оболочку того же самого политического анализа, которым мотивировался традиционный марксизм. Как-никак, сам Маркс верил, что капитализм заложит основу для будущего коммунистического общества, ликвидировав нужду, позволив трудящимся "утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, а после ужина предаваться критике". По мнению Маркузе, это не только ликвидирует конфликт между классами, но и приведет к исчезновению репрессивного супер-эго. Работа станет подобием создания художественного произведения, позволяя каждому человеку полностью реализовать творческие способности. Обществу больше не нужно будет заставлять людей соответствовать "одномерной" модели, и все правила и ограничения, доминирующие в повседневности, рассеются и исчезнут.
Согласно марксистскому анализу, осуществлению этой утопии препятствуют классовые интересы капиталистов. Хотя первоначально капитализм был прогрессивной силой, постепенно классовые отношения стали путами, мешающими развитию производственных технологий.
Ведь если фабрики будут полностью автоматизированы, что может заставить их оставаться в частном владении? Какой вклад в них осуществляет капиталист? Он вообще не работает. Так почему бы не национализировать фабрики и не позволить людям пользоваться тем, что они производят?
Таким образом, фрейдистская критика общества соединена здесь с марксистским анализом классов. Маркса, главным образом, заботила эксплуатация рабочего класса; Фрейда беспокоил факт подавления всех членов общества. Из синтеза того и другого родилась новая концепция - угнетения. Группа угнетаемых людей похожа на класс, поскольку она находится в асимметричных отношениях с другими группами общества. Но она отличается от класса тем, что отношения с другими группами регулируются не с помощью анонимных институциональных механизмов (таких как система прав на собственность), а скорее посредством некой формы психологического доминирования.
Другими словами, представители угнетаемых групп подавляются исключительно из-за своей принадлежности к данным группам. Кто подвергается угнетению? Главным образом женщины, чернокожие и гомосексуалисты.
"Политика угнетения" имеет некоторое сходство с "политикой эксплуатации". Впрочем, разница состоит в том, что, согласно первой, несправедливость имеет психологические, а не социальные корни. Таким образом, первый императив заключается в следующем: нужно не изменять те или иные институты, а скорее трансформировать сознание угнетаемых (отсюда громадная популярность групп "повышения сознания" в ранний период феминистского движения). Политика начинает походить на двенадцатишаговую программу избавления от наркомании. Старомодная озабоченность богатством и бедностью теперь характеризуется как нечто поверхностное. Например, Роззак утверждает, что с развитием контркультуры "революция будет носить главным образом терапевтический характер, а не всего лишь институциональный". Какая замечательная фраза: всего лишь институциональный!
Такого рода мнения довольно широко распространены. Чарльз Райх пишет в своей знаменитой книге "Озеленение Америки" (The Greening of America, 1970): "Революция должна быть культурной. Ибо именно культура контролирует экономическую и политическую машину, а не наоборот. Машина производит то, что ей нравится, и заставляет людей это покупать. Но если изменится культура, у машины не будет иного выбора, кроме как подчиниться ей". Никто не нашел ничего предосудительного, когда The Beatles в песне "Революция" заявили, что вместо того чтобы изменять конституцию или какой-нибудь институт, лучше "освободить собственный разум".
Становится понятным, как живет общество с иерархической зависимостью между социальными институтами, культурой и индивидуальной психологией. Считается, что два последних определяют первую: если вы хотите изменить экономику, нужно изменить культуру, а чтобы сделать это, необходимо изменить сознание людей. Из этого тезиса следуют два судьбоносных вывода. Первый заключается в следующем: культурная политика более фундаментальна, чем традиционная, основанная на справедливости в распределении благ.