По характеру Нефедов был, что называется, рубаха-парень, добродушный и покладистый, независтливый, но любил подтрунить над слабостями своих приятелей. Ходил он чаще всего в штатском щеголеватом костюме с расстегнутой верхней пуговкой сорочки, обычно без галстука, который называл удавкой. Нефедов, особенно перед нами, любил щеголять блатным жаргоном, которым владел в совершенстве, следя за всеми текущими его изменениями. Знание жаргона значительно помогало ему при допросах, но меня, признаться, коробило, что он злоупотреблял им в служебном и домашнем обиходе. Когда мы стали с Нефедовым на более короткую ногу, я не раз замечал ему, что он совершенно напрасно перенимает у своих подследственных не только их язык, но даже и манеры: смотрит исподлобья, выпячивает нижнюю челюсть.
- Для чего ты тащишь этот сор в нашу жизнь? - спрашивал я. - Ведь посмотри, наши ребята, для которых ты как сыщик - непревзойденный образец, начинают копировать твои блатные ухватки. Куда это годится? Если молодой парень позволяет себе быть внешне расхлябанным, от этого недалеко и до внутренней расхлябанности. А ты их не одергиваешь.
- Поздно, ты, Дима, родился, - смеялся в ответ Нефедов, - тебе бы в самый раз быть классной дамой в женской гимназии. А что я привычки блатные усвоил, это верно. С кем поведешься, от того и наберешься. Не прошло, видно, мне даром, что я по разным "малинам" шатался. Невольно кое-что прилипло. Вначале без этого и нельзя было. Ведь там, если распознают, кто ты таков, недолго и пику в бок получить. Бандиты - народ серьезный, шутить в таких случаях не любят. Вот понемногу и въелись в меня их повадки. Это как в анекдоте про врачей-психиатров: одного врача спросили, правда ли, что они, насмотревшись на сумасшедших, сами чудить начинают? А он в ответ: "Ерунда, ничего подобного. Хотя, положим, мой ассистент иногда поговаривает, что он Иисус Христос, но какой же он ко всем чертям Христос, когда всем известно, что Иисус Христос - это я сам!".
Так Нефедов и отъезжал на шуточках.
Нельзя сказать, что работать с ним было легко, но зато интересно. Как всякий хороший наставник, он ничего не таил от своих учеников, готов был передать им все свои знания, а порой даже незаметно приписать им свою заслугу для поднятия духа и уверенности.
В учениках своих он очень ценил инициативу. Помню, как только я более или менее крепко стал на ноги, у нас с ним часто начали возникать споры по разным версиям разбираемых нами дел. Позже я догадался, что, предлагая ряд довольно фантастических вариантов, он стремился заставить меня мыслить самостоятельно, отыскивая наиболее правильный путь к раскрытию преступлений.
В общем, Нефедов был хороший работник и прекрасный товарищ, всегда готовый помочь, чем только может - и советом, и деньгами, а подчас силой и оружием, рискуя при этом даже жизнью.
После неприятного разговора с полковником Нефедов еще долго бурлил, ворчал и поминутно стучал без надобности ящиками стола. Но при этом он не терял времени: позаботился, чтобы мне выписали командировочное удостоверение, приготовили деньги на дорогу и подобрали материал по тем вопросам, которые я попутно должен был разрешить в областном управлении милиции.
- Может быть, еще пронесет тучу мороком - и ты останешься работать у нас в Борске, - сказал он мне на прощание, с великолепным эгоизмом полагая, что для меня на его прекрасном Борске свет клином сошелся. Впрочем, пожалуй, я напрасно обвинял его в эгоизме. Я подозревал, что Нефедов, дружески заботясь обо мне, уже давно спланировал, как должна сложиться моя жизнь, и в этом его плане никакие отъезды из Борска не были предусмотрены. Мало того, он даже замыслил приковать меня к Борску довольно крепкими цепями. Меня же эти планы и больше всего цепи, которых я страшно боялся, вовсе не устраивали. Хотя я и неплохо жил в Борске, но с радостью уехал бы из него на все четыре стороны, чтобы этим отъездом развязать сложный узелок, завязавшийся в моих отношениях с одним человеком, которого я, однако, не хотел ни обижать, ни огорчать.
Глава вторая
ДЕВУШКА С ТВЕРДЫМ ХАРАКТЕРОМ
Последние два года я жил на квартире у Василия Лукича Чеканова - старого токаря, работавшего на механическом заводе. И сам Чеканов, и его супруга - очень симпатичная необъятная толстуха Марфа Никитична, и видом и характером напоминавшая хорошо начищенный кипящий самовар, относились ко мне как к родному. Однако с дочкой их Галей у меня сложились очень тягостные для нас обоих отношения.
Галю по-настоящему звали Анной, но она яркими темно-карими глазами, черными косами и всей статной, тонкой в талии фигурой так походила на украинку, что сначала подруги, а потом и родители стали кликать ее Галей. К тому же она любила наряжаться в вышитые ею самой с большим мастерством украинские кофточки.
Характер у Гали был твердый, упрямый и решительный. Это чувствовалось в смелом взгляде ее умных огневых глаз, частенько загоравшихся гневом, в строгой линии красиво очерченных свежих губ и в энергичной форме небольшого подбородка. Она была уживчивой, рассудительной и доброй, но не дай бог если кто-нибудь осмеливался солгать ей, покривить душой или поспорить с ней в тех случаях, когда она считала себя безусловно правой. Такому человеку нельзя было позавидовать. Эти черты Галя, видимо, унаследовала от родителей. Мне не раз приходилось наблюдать, как в этом семействе происходили на моих глазах нешуточные столкновения трех стальных характеров. Тут бывали и гром и молнии, не хватало только дождя, так как на слезы ни мамаша, ни дочка не были щедры.
Баталии чаще всего происходили, когда Галя, задержавшись на работе или на комсомольском собрании, поздно приходила домой.
Ее мать все беспокоилась, не просиживает ли дочка эти вечера где-нибудь за воротами в компании с одним из тех молодых людей, которых немало крутилось вокруг нее. Галю же оскорбляли подобные подозрения.
- Я сказала, что была на собрании, - говорила она, - и вы должны мне верить, врать мне незачем, потому что если я захочу с кем-нибудь погулять, то у вас спрашиваться не буду.
Познакомились мы с Галей у нас же на работе, когда ее после окончания десятилетки прислал к нам райком комсомола на должность инспектора в комнату привода детей. До нее у нас была пренеприятная, сухая и черствая особа. У той было только одно положительное качество: она старалась ничем нам не докучать. С Галей же мы с первых дней хватили, как говорится, горького до слез. Она, видимо, вообразила, что ее участок работы самый главный и интересам его должно быть подчинено все отделение.
Вначале она мирно попросила нас помочь ей обставить детскую комнату "как следует", то есть превратить ее в уютный домашний уголок. Когда же Нефедов попытался объяснить ей, что на это не отпущено средств, Галя начала настаивать, чтобы мы потребовали их, а потом стала жаловаться всем, вплоть до райкома партии. Надо сказать, что хотя нас тогда и поругали, но кое в чем и помогли: произвели ремонт детской комнаты и дали новую мебель, чего мы долго безуспешно добивались. Галя перетащила в эту комнату многое из своего дома, не обращая внимания на протесты матери. Тогда-то как раз я и имел случай познакомиться с этой почтенной женщиной, разговорился с ней о том, что нуждаюсь в квартире, и она предложила мне занять имевшуюся у них свободную комнатку.
Мы с Галей, несмотря на разгоравшиеся иногда между нами споры, долго были в самых лучших дружеских отношениях. Мы вместе ходили на работу, вместе завтракали в комнате уборщицы, потому что Галя обычно захватывала с собой из дому горшочек с кашей или борщом. В тех случаях, когда я оставался на работе до вечера, она приносила мне и пообедать.
Я пытался протестовать против этих забот, но было трудно спорить с такими людьми, как Галя и ее мать, особенно когда они в один голос начинали меня убеждать, что не собираются даром брать деньги за стол, если я ничего не хочу есть. В то время у нас в городе и магазины и столовые были небогаты продуктами, поэтому порядок, который установили мои хозяйки, меня вполне устраивал.
Конечно, Нефедов не мог не подсмеиваться над нами. Он начал намекать, что из Марфы Никитичны получится типичная теща, и уверял, что такую райскую жизнь мне создают только "пока", а "потом" все будет совершенно иначе. Мне порядком досаждали такие шуточки, но Галю с ее прямой чистой душой ничто не могло задеть, если она полагала, что поступает правильно.
- Я считаю, - возражала она Нефедову, - что лучше пообедать борщом, чем кружкой пива, как некоторые. По крайней мере, это сытнее.
Галя мне очень нравилась и наружностью и душевной прямотой. Я даже был несколько неравнодушен к ней, и, наверное, это чувство могло бы перерасти в более серьезное, если бы я всячески не противился ему. Прежде всего я не допускал и мысли о каком-то легком флирте с такой девушкой, как Галя, а семью заводить мне, я считал, еще рано. Эта мысль всегда пугала меня. Я боялся, что семья свяжет, лишит привычной свободы. К тому же, несмотря на свою как будто бы вполне достаточную (на мой взгляд) дисциплинированность, я и на работе-то не особенно любил, чтобы мною командовали, а уж в личных взаимоотношениях и вовсе не терпел этого. Решительный и даже властный характер Гали мне был известен, и я мог без труда вообразить ту роль, которую она мне отведет под семейным кровом. Поэтому, чтобы не позволить разгореться опасному огоньку и к тому же не давать Нефедову пищи для бесцеремонного зубоскальства, я держался с Галей и на работе и дома очень сдержанно, даже сухо, что, как я позже узнал, очень ее обижало.
У нас в Борске маловато кинотеатров и достать билеты, особенно на интересную картину, очень трудно, тем более для занятого человека. Поэтому мне редко приходилось бывать в кино. Галя же не пропускала ни одного фильма. Как-то у нас с ней зашел разговор о шумевшем тогда "Тарзане". Картина эта ей не понравилась, но она была в восторге от игравшей там обезьяны и уверяла, что нужно ее посмотреть. Галя даже предложила купить билеты. Я согласился. После обеда она передала мне два билета и сказала, что будет ждать дома в половине десятого, чтобы идти в кино вместе. Она хоть и видела этот фильм, но решила посмотреть его еще раз со мной.
Однако, как всегда в таких случаях, обязательно что-нибудь должно случиться. Едва я в девять часов взялся за шапку, как прибежала с плачем женщина, у которой только что начисто обокрали квартиру, пока она сидела у соседки. Нужно было произвести розыск по свежим следам. Я, конечно, помнил о билетах, но решил, что раз Галя уже видела эту картину, то ничего не потеряет, если не пойдет на нее второй раз, а моя уж, видно, такая судьба.
Утром я извинился перед Галей, и чтобы загладить свою вину, сам купил два билета на вторую серию того же злосчастного "Тарзана", причем, передавая их ей, сказал, что если неожиданно задержусь, то пусть она берет с собою мать и отправляется в кино без меня. Я рассчитывал уйти домой пораньше, но задержался с Нефедовым, заканчивавшим материалы к докладу, который он должен был делать в заводском клубе. А как только Нефедов ушел, позвонил из Каменска полковник Егоров, и мне пришлось с ним говорить минут двадцать. Несколько раз я многозначительно замолкал, ожидая, что полковник последует моему примеру, но на него это не действовало. Понятно, начальству не скажешь, что ты торопишься в кино с девушкой. Пришлось дослушать его до конца, а когда он положил трубку, было уже поздно идти за Галей. Я хоть и досадовал на новую неудачу, но был спокоен за Галю, предполагая, что она посмотрит картину в компании матери.
Встретившись со мной утром на кухне, Галя даже не взглянула в мою сторону и не ответила на приветствие.
- Неужели можно сердиться из-за таких пустяков? - спросил я. - Пойми, что я не виноват. Меня задержал полковник.
- Для тебя это пустяки, а для меня нет! - выкрикнула Галя. И сообразив, что сказала лишнее, растерялась и очень смутилась. Я тоже почувствовал себя неловко и не знал, куда девать глаза.
Чтобы как-то затушевать значение своих слов, Галя, торопясь и сердясь, начала объяснять, что даже совершенно посторонний человек, который дважды ее обманул, для нее уже больше не существует, а обман со стороны товарища по работе она расценивает не иначе, как умышленную обиду.
Я не терплю вздорных и напрасных обвинений и потому не стал с ней объясняться, а сказал только, что она вольна думать обо мне все, что захочет, и ушел к себе. С этого дня мы говорили только по делу и на "вы". Прекратились, конечно, и наши совместные завтраки, и с тех пор Марфа Никитична сама стала по утрам засовывать мне в карман шинели сверток с чем-нибудь съестным.
И нужно же было так случиться, что как раз в эти дни мне пришлось косвенным образом очень серьезно повлиять на Галину судьбу.
Дело в том, что райком партии по моим материалам решил заслушать доклад секретаря партийной организации и директора механического завода о работе с молодыми рабочими и о состоянии общежития. Положение в общежитии было скверное, материалы я представил убийственные, и обоим влетело, как говорится, по первое число. Записали им по выговору и предупредили, что если они не выправят положения, то к ним применят более суровые меры, а про комсорга завода секретарь райкома прямо сказал, что такому формалисту, сухому, безынициативному человеку нельзя доверять работу с молодежью. Он посоветовал секретарю райкома комсомола выдвинуть на этот боевой пост живого, энергичного товарища и спросил, имеется ли такой на примете.
Парень замялся, заявил, что подумает, посоветуется… Тогда секретарь обратился с тем же вопросом ко мне.
Я и раньше думал над этим, потому что положение с воспитанием молодежи на механическом заводе давно уже беспокоило нас с Нефедовым. Мы оба считали, что лучшим кандидатом на нелегкую должность комсорга завода была бы Галя Чеканова. У нас она чудесно справлялась со своей работой и так поставила дело, что к нам стали присылать инспекторов из других городов перенимать ее опыт. Галя умела подойти не только к заблудившимся на улице малышам и к задержанным на вокзале мальчишкам, удравшим из дому, чтобы путешествовать по неведомым странам, но и к закоснелым беспризорникам, которые, хотя и редко, но все же появлялись в нашем городке. Она не боялась ни их ругани, ни угроз, ни нахальных выходок и обладала замечательной способностью быстро завоевывать доверие подчас даже у глубоко испорченных, исковерканных жизнью подростков. С помощью комсомольцев и депутатов райсовета Галя сколотила небольшую дружную группу активистов. Они знакомились с семьями сбившихся с пути ребят, стараясь определить причины, толкнувшие этих мальчишек на дурную дорогу, а потом устраивали их в школу или на завод.
Много значило и то, что в работе этой группы не было и намека на принуждение и казенщину. Все работали с увлечением и интересом, вербуя среди своих друзей и товарищей новых активистов. Им удалось вырвать из-под дурного влияния немало бездельничавших годами ребят, привить им интерес к учению и труду.
Главным образом, эти-то организационные способности, которыми обладала Галя, и дали мне право выставить ее кандидатуру. Конечно, нужно было бы прежде поговорить об этом с нею самой, но не мог же я, идя в райком, предполагать, что дело примет такой оборот. Теперь, когда Галина фамилия попала в решение райкома, я не стал начинать с ней разговор об этом. Поступил я так не из-за боязни, что она рассердится за непрошеное вмешательство в ее дела. Просто мне не хотелось, чтобы она вообразила, будто я нарочно сплавляю ее подальше от себя.
На первых порах Гале пришлось на заводе очень тяжело, так как среди молодежи, прибывающей на завод со всех сторон в порядке организованного набора, были и такие, которые вербовались уже не первый раз и не на первый завод, сделав себе из этого нечто вроде профессии. Работать они не собирались, выжидая только подходящего случая, чтобы удрать с этого завода, как они удирали и с предыдущих. Пока что они бездельничали, скандалили по каждому поводу и без повода, предъявляли разные, чаще всего вздорные, претензии и сбивали с толку других молодых рабочих, живших вместе с ними в общежитии.
Мне приходилось не раз встречаться с такими ребятами, я знал, как нужно обуздывать их неукротимый нрав, и поэтому предложил Гале свою помощь. Но она очень резко отклонила протянутую мною руку, заявив, что как-нибудь обойдется и без посторонних.
Разобравшись в обстановке и видя, что одной не справиться, Галя обратилась к парторгу завода. Тот не отказался ей помочь и честно постарался сделать все, что от него зависело, но дал понять, что и ей самой нужно быть более оперативной, ведь о ней говорили, как об опытном и энергичном работнике. Эти слова были восприняты Галей как намек на ее неспособность справиться с новой работой. Самолюбие девушки было больно задето. Каждый день выдвигал перед нею новые трудные вопросы, но обращаться с ними к парторгу она уже не хотела. Вспомнив старых друзей, так охотно помогавших ей советом, она бросилась к Нефедову и выложила перед ним свои затруднения.
Нефедов, конечно, мог бы и сам во многом помочь ей, но решил воспользоваться случаем и помирить нас.
- Вот уж насчет молодежи ты лучше к Дмитрию обращайся, - сказал он ей. - Это его специальность, да и кроме того, ты же сама знаешь, он шефствует над вашим заводом. Пусть уж он им и занимается. - И тут черт дернул его добавить: - Да и вообще Карачарову нужно было бы взять и над тобой шефство, раз он рекомендовал тебя в комсорги.
Галя искоса взглянула на меня. Но что это был за взгляд!
- Я не знала этого, - произнесла она таким тоном, точно ей сказали, будто я занимаюсь мелкими кражами на базаре.
- Мне кажется, - подал я голос, - что такое почетное поручение, как то, которое получила Галя, обрадовало бы любого комсомольца. Ей оказали большое доверие, а трудностей она, кажется, раньше не боялась.
- Трудностей я не боюсь и сейчас, - резко повернулась ко мне Галя, - я боюсь только двуличия и обмана. Если вы хотели избавиться от меня, то можно было честно сказать мне об этом.
Нефедов, видя, что заварил кашу, вышел из комнаты, сказав, что идет в прокуратуру.
Галя хотела выйти вслед за ним, но я почти насильно удержал ее за руку.
- Оставьте меня! - окончательно рассердилась она, стараясь высвободить руку. - Я ненавижу вас!
- Успокойтесь! - уговаривал я. - Вы не маленькая. Пора вам научиться отличать личное от общественного. Ведь дело не должно страдать оттого, что вы сердитесь на меня. Я уверен, что смогу вам помочь. То есть не вам лично, а комсоргу завода. Нефедов правду сказал, что это я предложил вашу кандидатуру, но, честное слово, я не знал и не знаю никого, кто мог бы наладить там работу, кроме вас. Ведь вы, Галя, умница и очень дельный и энергичный человек. Я говорю совершенно серьезно, что очень высоко ценю ваши способности, да и не только я. Мы с Нефедовым не раз восхищались, как содержательно, просто и глубоко, искренне вы выступаете на собраниях молодежи, как умеете вызвать живой интерес к делу, о котором говорите. Недаром вам удалось быстро сколотить около себя актив.
- Оставьте вы это, - сердито дернула бровями Галя, - вы пытаетесь уговорить меня так же, как я какого-нибудь мальчишку-карманника.