- На мой взгляд, они просто мудями трясут, - продолжал Белзер. - Нормальный суд тут же выкинет этот иск в помойку. Чтобы получить деньги за причинение смерти, они должны, во-первых, доказать наличие правонарушения, а во-вторых - что они в результате понесли убытки. Разберем факты. Парень безработный, душевнобольной, вооруженный ножом. Покушался на убийство. Об этом в газете написано. Ни один судья, ни один присяжный в мире не станет наказывать Супермена. - Белзер открыл и свою бутылку. - Нет, они, конечно, могут попытаться выжать из тебя монету. Считают тебя легкой добычей, отчего бы и не попробовать? Они рассчитывают, что ты захочешь уладить все по-быстрому. Если показать им, что их дело безнадежно и что мы подадим свой иск, да такой, что у них яйца отвалятся, обещаю тебе: они тут же заползут в свою нору.
- Так что мне делать?
- Ничего.
- Хочется уже видеть результат, - признался Джона.
- Будет результат, о’кей? Я же тебе говорю. Я разберусь. Прежде всего мы подадим ходатайство об отклонении иска.
- А если это не поможет?
- Поможет. Дело высосано из пальца, сынок.
- А если все-таки найдут зацепку?
Белзер вздохнул:
- Какую?
- Не знаю. Любую.
- Ты видел, как женщина ползла.
Джона кивнул.
- Она была ранена.
- Да.
- Он попытался ударить ножом и тебя.
- Да, то есть…
- Ладно, оставим это. Сформулируем так: ты почувствовал угрозу своей жизни.
- Да…
- Еще бы не почувствовал, - напирал Белзер. - Всякий на твоем месте почувствовал бы, и знаешь почему? Потому что вполне естественно и разумно чувствовать угрозу, когда посреди ночи натыкаешься на вопящую женщину и мужчину, который разговаривает сам с собой и размахивает ножом. Мы с тобой это уже обсуждали. По определению ты не совершил ничего противозаконного. Противоправными твои действия были бы, если бы он плюнул тебе на ноги, а ты бы раздавил его бетономешалкой. Ты принял необходимые меры, чтобы спасти свою жизнь и жизнь этой женщины.
- Понимаю.
- Тогда из-за чего ты переживаешь?
- Не нравится, что они подали на меня в суд.
- Кому ж понравится? - хмыкнул Белзер. - Но такова жизнь.
- Не моя.
- Добро пожаловать во взрослый мир. Станешь врачом, будут с тобой судиться за каждый чих. Сейчас у тебя краткий курс бойца. Ни о чем не волнуйся. Чего у тебя вид встревоженный?
- Потому что я тревожусь.
- Не стоит. Мы прибьем их к полу и сверху покроем лаком. Усек?
- Да.
Усечь он усек, но все это ему не нравилось. Ему и без того было скверно, а теперь еще придется воевать с осиротевшим семейством Рэймонда Инигеса. Но так, видимо, устроен мир: тебя толкают, ты отбрыкиваешься. В тебя стреляют, ты хватаешься за базуку. Американский закон не слишком-то поощрял подставлять другую щеку.
- Отлично, - подытожил Белзер. - А в целом как? С учебой?
- Все в порядке. - Сегодня пришлось отпроситься, чтобы прийти к адвокату. Завтра отрабатывать вдвойне. - Напряг, конечно.
- Веселей! Жизнь прекрасна. - Белзер встал. - Родителям привет передавай.
Нервы разгулялись, домой не пойдешь. Джона вышел на Юнион-сквер, протиснулся через неплотную толпу активистов, озабоченных надвигающимися выборами. Тут же и другие демонстрации, люди борются против всего - от местной администрации до глобализма, от качества мяса до больших автомобилей, каждая группа занимала свои пять квадратных метров. Двое разносчиков с дредами бродили среди демонстрантов, предлагая ароматные масла и браслеты из конопли, пахнувшей пачулями. Скейтбордисты, тощие брейкдансеры в одинаковых оранжевых футболках с надписью BOMB SQUAD. Джона праздно пересчитывал входивших и выходивших из "Старбакса". Потом двинулся по Бродвею на юг, нырнул в "Стрэнд".
Давненько он не был здесь, а ведь любил погружаться в утробу с дрожащими стеллажами. Летом на первом курсе, когда занимался исследовательской работой в Центре Рокфеллера, он заходил сюда после работы, прятался в глубине магазина, выбирал книгу наугад и читал, пока не наскучит. Один раз прочел "Мост Святого Людовика" за три часа, не отрываясь. Потом устыдился и купил эту книгу.
Книги - обычные, немедицинские - напоминали о доме. Гостиная у родителей от пола до потолка заставлена шкафами с подкисленными бумажными изданиями New Directions, антологиями русской драмы, биографиями президентов, давно не переиздававшимися гуманистическими и антицерковными трактатами. Его мать отлично разбиралась в поэзии, одно время сама подумывала стать писателем (на вопрос, почему же не стала, отвечала: сдалась).
Все это его родители успели прочесть и не раз перечитать. Но не убирали книги, поощряя любознательность в детях, - их собственная интеллектуальная жизнь, как видел Джона, свелась к ходатайствам в пользу общественного телевидения и эпидемическому росту журнальных подписок. Они получали "Атлантик", "Нью-Йоркер". "Смитсониан" и "Экономист". Они листали "Кукс", "Харперз", "Гранта" и "Американ арт ревью". Выписывали "Нейшнл джиографик", "Сайнтифик американ" и "Нью Репаблик". Сверх того мать почти виновато тешила себя "Аз Уикли", а у отца в последнее время появились хобби и вместе с ними - "Астрономер" и квартальные выпуски по чешуекрылым. Журналы накапливались кучами на лакированном столике для чаепития. Иногда Джоне казалось, что сюда стекаются сокровища из приемных всех врачей страны.
За последние два года Джона, к собственному огорчению, стал бояться и ненавидеть книги. Ничего, когда-нибудь он вылезет из окопов, и чтение вновь превратится в радость. Если он не ослепнет к тому времени.
- Джона Стэм. Вызвать врача?
Он оторвался от ряда потрепанных военных мемуаров.
Ив слегка притронулась к его спине:
- Блуждаете во сне?
- Я вас не заметил, - признался он. - Что вы тут делаете?
- Больше всего после переезда я скучаю по этому магазину. Иногда заглядываю в него после работы. Вы как себя чувствуете?
- Ниче… - пробормотал он, - ниче.
- Вид у вас замученный.
- Я… - Он помотал головой, разгоняя туман, улыбнулся: - Мне уже лучше.
- Правда?
- Намного.
- Хорошо. - Она пожала ему руку и обернулась к книгам: - За ними - тайный проход? - Она потыкала в корешки. - Которую нажать, чтобы попасть в пещеру Бэтмена?
Они вышли из книжного и двинулись на восток, словно обо всем договорились заранее.
Квартира была пуста. Ланс бросил на столе остатки своего обеда - пиццу, застывшую, словно в музее восковых фигур, с надписью: "Угощайся". Джона порылся в холодильнике и ничего не нашел. Можно сходить в кафе "Яффа". Или "Джиджи". Или…
- Одеяло найдется? - спросила она.
По пожарной лестнице они выбрались на крышу и расстелили поверх толя фланелевый плед Ланса. Небо переполнено звездами, пищащими в жалкой попытке обратить на себя внимание - разгляди-ка их сквозь загрязненный воздух.
- Я все думала о тебе, - сказала она.
- И я тоже.
- Не знаю, как это объяснить, - сказала она.
- И я тоже.
- Не будем и пытаться.
Он кивнул.
Она сказала:
- Иди ко мне.
Плед пах пивом "Голубая лента" и отборной травкой. Джона чувствовал присутствие зрителей в соседних домах, когда Ив, прижав коленями его руки, расстегивала ему рубашку, раздвигала ширинку.
Он опускал и поднимал веки, четырехсекундный интервал, и каждый раз видел ее обновленной. Сперва - слепая, погруженная в себя в поисках ритма. Потом - словно в трансе, изгибается, приникая к его обнаженному телу. В экстазе лицо выцветает, восковеет, застывает в форме сердца, сбоку она кажется горбатой, впившийся осколок оргазма. Он потянулся к ее груди, но она, схватив его руки, сунула их себе под рубашку, ударила ими себя - вроде бы ей это нравилось; Джона послушно повторил. Сальса, снизу - гудки автомобилей. Мелкие камушки набились в волосы. Восемь миллионов пар глаз следят за совокуплением. Переливается огнями Эмпайр-Стейт-билдинг, в небе тянутся белые полосы за самолетами, ее палец у него во рту.
Она спросила:
- Ты это видишь?
- Что?
- Сколько, по-твоему, людей живет в этом доме?
- Этажей вроде семь? По пять квартир на этаже. От двух до четырех человек в квартире. Примерно сотня всего.
- Хорошее круглое число, - одобрила она. - Удобно вычислять проценты.
Он кивнул.
Она сказала:
- Из ста человек в этом здании - сколько сейчас в туалете?
Он рассмеялся, погладил ее живот.
- Охота об этом думать.
- Задумайся на минутку. У скольких сейчас секс? Как минимум у восьми.
- Ты об этом думаешь, когда бродишь по улицам?
Она кивнула, уткнувшись ему в грудь.
- Должно быть, мир для тебя просто сюр, - заметил он.
- Куда бы я ни пошла, - заговорила она, - я пытаюсь себе представить, что сейчас делают люди, сколько человек этим заняты. Из ста человек не менее восьми занимаются сексом и еще восемь мастурбируют. Несколько человек едят, столько же смотрят телевизор. Эти два множества отчасти перекрываются. Можно нарисовать диаграмму Венна. Одни читают, другие гладят, третьи принимают душ, кто-то в эту минуту снимает контактные линзы. Кто-то глотает аспирин или курит. Кто-то умирает, кто-то подумывает о разводе. Один человек собирается покончить с собой. Возможно, прямо сейчас, когда я об этом говорю, он уже принялся за дело, пилит бритвой запястье. Если бы гигантская рука снесла внешние стены, открыв перед нами все щели, куда люди заползают обделать свои грязные делишки, мы с тобой могли бы наблюдать за ними словно за экспонатами в музее человеческих слабостей.
Вот что мне представляется, когда я гляжу на этот дом.
Молчание. Джону передернуло.
- Тут жарко, - сказала она. - Или ты замерз?
- Нет, - ответил он.
- Я всегда мерзну. - Она натянула свой шерстяной свитер. - Плохое кровообращение.
- Я должен был бы посоветовать тебе обратиться к врачу, - сказал он, - но мы такое не лечим. Обратись к иглоукалывателю.
Позже, намного позже, когда они спустились по пожарной лестнице и вернулись в квартиру, из третьей комнаты, служившей Лансу студией, донесся какой-то звук: семисекундная песня под душем, повторявшаяся снова и снова. Джона подмигнул Ив, та захихикала:
- Не будем мешать маэстро.
- Я провожу тебя до метро.
У остановки он сказал:
- На этот раз не забуду: твой телефон.
- Не поверишь, я последний житель Запада, обходящийся без мобильника.
- Потрясающе.
- Экономия, Джона Стэм. Экономия.
Вместо телефона она дала ему адрес электронной почты:
- Честно, это самый надежный вид связи. Как только освобожусь от работы, сразу тебе позвоню.
Он продиктовал ей номер мобильного, пейджера, домашнего телефона, адрес электронной почты.
- И ты знаешь, где я живу.
Она поцеловала его в подбородок:
- Я знаю, где ты живешь.
Все тот же музыкальный отрывок еще звучал, когда Джона вернулся в квартиру. Он решил дать Лансу пять минут, а потом сказать, чтоб выключал: пора спать. Но жесткие меры принимать не потребовалось, оглушительный грохот и наступившая затем тишина решили проблему за Джона.
Вздохнув, Джона, как преданный друг, поплелся в студию.
Ланс держал в студии первоклассное аудиовизуальное оборудование. Сейчас оно валялось грудой на полу, словно после катастрофы. Ланс, в полной боевой форме, с "Галуаз" во рту, открыл дверь и поскреб подбородок:
- Поможешь найти линзу?
Джона оглядел его в изумлении:
- Я думал, ты пацифист.
- Мы с Руби в лазерную войнушку рубимся, - пояснил Ланс. - Хочешь?
Джона вежливо отказался и убрел в гостиную.
- Мне нужно отдохнуть, - сказал ему вслед Ланс. - Надрываюсь тут. Классная штука - Интернет. С каждой минутой все больше подписчиков на сайте.
- У тебя подписчики?
- Уже шестнадцать. По большей части друзья из реала, а еще мама, но есть парочка из Канады и один из Куала-Лумпура.
- Поди-ка.
- Доллар девяносто девять с каждого, - продолжал Ланс. - Тридцать баксов в месяц за то, что люди смотрят, как я какаю.
- Только не говори, что ты в туалете камеру присобачил.
- Это часть месседжа. Откровенность. Вот что привлекает зрителей.
- Должно быть, так.
- Я частично прикрываю изображение. Мое орудие не видно. Так и надо: нельзя показывать все, иначе не клюнут. Щепотка тайны действует покруче девятисот тройских унций секса. Посмотри для примера на мою мачеху. (Очередная супруга Эдуарда Депо, силиконовая риелторша вдвое его моложе, познакомилась с ним, когда он подыскивал пентхауз после разрыва с первой миссис Депо.) Она знает, что почем, - продолжал Ланс. - Умеет ухватить мужика за член. Пока не убедилась, что все заполучит, ни на что не пошла.
У Джоны эта теория вызывала кое-какие сомнения, однако он кивнул.
- И кстати, у мамы тоже появился новый дружок.
- В самом деле?
- Граф.
Джона чуть не рассмеялся:
- В мантии?
- Ей-богу, чувак.
- Четыре, четыре мужа, ха-ха-ха!
- Вроде бы не такой придурок, как предыдущий. Приглашает нас посмотреть его замок. Поедем на День благодарения. Как думаешь, там и ров есть?
- А где замок-то?
- Кажется, в Венеции.
В Венеции все замки окружены каналами, напомнил Джона.
Ланс просиял:
- До чего ж ты образован, мой друг! За то я тебя и ценю. - Он уселся на пол и разложил вокруг все ингредиенты для косячка. - А что припозднился?
- Встретил друга.
- Кого?
- Ив Жжонс.
Ланс кивнул, словно это имя ничего ему не говорило.
- Ты должен ее знать, - сказал Джона. - Ты сам впустил ее в нашу квартиру несколько дней тому назад - помнишь?
- Я?
- Так она мне сказала.
Ланс отложил закрутку, наморщился.
- Какой это был день?
- Суббота. Она сказала, ты разрешил ей подождать меня.
- Наверное, так и есть.
- Ты был под кайфом?
- Под кайфом? Был ли я под кайфом? В субботу? Был ли я - хооо! Да. Да! Думаю, был.
- И сильно под кайфом?
- Вдрабадан.
- Даже не помнишь, видел ли ты ее, - подытожил Джона.
- Со мной такое не в первый раз.
- На семейных встречах не мешает?
- Мы не проводим семейные встречи, чувак. Мои родители друг с другом не разговаривают. - Ланс лизнул бумажку и свернул косяк. - Значит, она решила тебя поблагодарить, очень мило. И как? Оттрахала тебя?
- Что?!
- Орать-то к чему?
- Почему ты так говоришь?
- Потому что надо было бы. - Он присмотрелся к Джоне, вскочил, рассыпав марихуану по ковру. - Что, в самом деле? Она это сделала? Сделала?
В этот момент Джона познал паранойю, клиническую, со справкой: заговор мерещится повсюду. Ланс подглядывал за ними, уверился он, нацелил свою спутниково-шпионскую, нарушающую частную жизнь технику, что прежде использовалась только в армии и запрещена в сорока семи штатах и в Пуэрто-Рико.
Тут он одернул себя: это же Ланс.
И словно подтверждая - да, это я, - Ланс протянул:
- Чууууувак… - И вытаращил глаза так, что оставалось лишь рассмеяться над собственными подозрениями.
Джона рассмеялся и снова начал дышать, собрал учебники и потащил их к себе в комнату. Закрывая дверь, он услышал:
- Ах ты, зверюга похотливая, я тебе еще один кубок закажу!
9
На следующей неделе они с Ив виделись ежедневно.
Через рабочий день Джона брел вслепую, то и дело компульсивно сверяясь с часами, пока его не отпускали на волю. Потом толкучка в метро, бегом по 14-й, за угол - и вот она стоит на крыльце или под обкорнанным вязом. По ступенькам, тискаясь на ходу, пять пролетов за девяносто секунд, ни прелюдии, ни игры в соблазнение. Ни разу не удалось полностью ее раздеть, она всегда оставляла топ, и это придавало совокуплению перчинку недозволенности, словно они по-быстрому в туалете на борту самолета.
Пока Ланса не было, они освоили квартиру: кухню, диван, коридор, ванную, ванну, туалет, кладовку, студию - каждый уголок раскрывал свой потенциал. Их акты были архитектурны, изыски биомеханической грации, изгибы и арки, рушившиеся, когда, вдохнув чужое дыхание, они порывались к чужому согнутому колену, к чужой запрокинутой шее, еще и еще жадные прикосновения рук. Нет предела формам, которые способны принять два тела с юными сочленениями и вольным воображением.
Они ставили рекорды и стремились их побить: сколько раз в час, как далеко удастся оттянуть ногу, как сильно, прежде чем станет больно, и как сильно, когда уже больно. В час ночи она целовала его и исчезала, оставляя ему три с половиной часа на сон.
Порой он сожалел, что не может отказать ей, - сожалел утром понедельника, лунатически продираясь сквозь отчет под удивленным взглядом Иокогавы и злорадным - Нелгрейва; сожалел ночью вторника, после того как она пять раз за вечер довела его до завершения, а потом он едва полз в туалет.
Но как отказать? Она была тем, в чем он нуждался, - передышкой. Отдыхом от постылой обязанности быть все время хорошим. Быть все время умным. Быть на глазах. Быть под судом. За недолгое время с момента их встречи лето успело закончиться - бац! захлопнулась мышеловка, - и он чувствовал, как убывают дни. Уже три недели он уходил на работу в темноте и в темноте возвращался; утомительно жить в мире без солнечного света.
В этом водовороте часы, проведенные с Ив, оставались его связью с реальностью, напоминанием о том, что не весь мир охвачен безумием операционной, - об этом нетрудно забыть, проведя смену под прицелом начальства.
Секс был отличным противоядием, но еще более он ценил в Ив собеседницу. Выслушивательницу. Будто один конец кабеля подключался к его мозгу, другой к ее, и пошло качать: прямая загрузка. Ни в одной компании Джона не бывал говоруном, а тут вдруг слова хлынули неудержимо, и чем больше он говорил, тем больше нарастала потребность: снежный ком исповедей. Словно юнец, он весь день копил наблюдения, мысли, остроты, чтобы вечером разделить их с ней, когда они будут лежать рядом, опустошенные, в кружеве смятых простыней.
Он признался Ив в том, что пока не выбрал свою область медицины. Сперва думал, что будет лечить рак, но, когда Ханна заболела, его, само собой, потянуло в психиатрию. Это был Долг, Длань Божья, спустившая с небес, чтобы подтолкнуть Джону в верном направлении (правда, в Бога он не верил, тут же оговаривался он, и она сказала, что не верит, вот и еще объединяющее их звено). Разве не смешно? Как определиться с выбором профессии на всю жизнь за считанные недели бессистемной практики? Право, жаловался он ей, в медицине очень странные представления о том, как студенты должны принимать жизненно важные решения.