Ходатаи за преступника, как не подумали вы не только о телесной, но и душевной травме этой женщины, у которой (смотри справку), между прочим, позади и фронт, была санитаркой в медсанбате. Как ей теперь жить на земле, которую и она защищала?
А он, молодой, обеспеченный, образованный, какую уверенность обрел, узнав на свидании от матери или от адвоката - такие без адвокатов в суд не выйдут, - узнав, кто встает на его защиту.
В его позиции тоже моральный фактор срабатывает. Коли такие люди его поддерживают, значит, ничего особенного не произошло?
Кто знает, может, не создайся такая обстановка снисходительного сочувствия, не будь пересмотра, не отделайся молодой человек пятью годами, возможно, не совершилось бы второе преступление…
Но совершилось и второе, то самое, которое непосредственно расследовал Суриков. Тут уже был размах и выдумки не занимать стать. Что говорить, голова у Громова работает.
Общая картина складывалась такая. После возвращения из лагерей Громов в скором времени обзавелся личной машиной. В лагерях он вел себя отменно, поступил на курсы шоферов, закончил с отличием, трудился за баранкой, снискал благодарность начальства. ("Это ж не преступники, это прямо ангелы!" - мысленно пошутил про себя Вадим, опять вспоминая характеристику на Волкову.)
Итак, личная машина Громова.
"Не та ли самая, которую теперь дали разбить Шитову?"
Вадим поймал себя на мысли, что уже не сомневается в активном подспудном воздействии Громова на Шитова. Правда, пока еще не ясна цель этого систематического давления.
"Почему систематического? Потому что (смотри Чернову) Громов же толкает Шитова на мысль об артистической карьере, хотя Громову лично это ничего, кроме хлопот, не сулит. Выросший в артистическом окружении, интеллигентный и образованный - теперь, спасибо архиву, всплыл уже громовский облик, - Громов не мог не понимать, что Лемешев из этого баяниста вряд ли получится…"
Значит, "Победа" Громова была перекрашена в милицейскую. Подобралась преступная группа. Идеально были подделаны удостоверения МВД. "Друзья" наблюдали за комиссионными магазинами, наводили на крупных спекулянтов. Громов с помощником "арестовывал" спекулянта, предпочтительнее на улице, зачем в квартирах лишним людям предъявлять свои физиономии. Спекулянта везли на Петровку, 38, по дороге обычно предлагалась взятка, взятку брали.
Был случай, задержали крупного спекулянта на отдельной квартире, поскольку не достигли взаимопонимания в отношении суммы. В качестве орудия возможного устрашения спекулянту был поставлен на голую грудь включенный электрический утюг.
Все эти подробности вытекали из показаний однодельцев Громова, сам Громов держался сдержанно и умно, не допуская ни бессмысленного запирательства, ни показной истерики. Будь такой солдатом, в строю, или оставшись в одиночестве, он и отступал бы без паники, борясь за каждый метр.
Вскоре группа оставила спекулянтов в покое. Ни один из ограбленных, в том числе и претерпевший угрозу утюгом, в милицию, по понятным причинам, не заявил. Однако крупных деятелей подобной категории в Москве не такое великое множество, между собой они общаются, разумно было допустить возможность разоблачения. Машина-то одна, и люди в ней одни и те же.
Со следующего листа Вадим с повышенным интересом стал вчитываться в дело. Состав группы Громова несколько изменился, прибавился некий Кнутов, которого использовали в качестве наводчика. Кнутов происходил из семьи священнослужителей и сам некоторое время учился в Загорской семинарии. Вот его фотография, сделанная во время следственного эксперимента. Длинноволосый, тихого, благородного облика юноша. Ломброзо, Ломброзо, где ты?
В заранее намеченных домах священников, а то и церковных старост Громов производил незаконные обыски с изъятием ценностей и наличных денег. В одном доме он изъял довольно крупную сумму наличными и пригрозил священнику возбуждением уголовного дела. Намекнул, что в случае подходящего отступного дело можно не возбуждать. Священник оказался несколько знаком с юриспруденцией и торговался долго и грамотно. Однако когда Громов в условный день приехал за обусловленной суммой, на выходе его взяли мальчики с Петровки, взяли с деньгами, с тут же проведенной магнитофонной записью, с фотоснимками - видеомагнитофона тогда еще на вооружении не было, - и от священника Громов ехал уже в машине естественной милицейской раскраски.
Вот и его портрет. Не казенный, не в кресле с подголовником, в фас и в профиль. Те казенные фото могли иметь ценность для эксперта-криминалиста - форма уха, расстояние то и это… Вадиму они не давали почти ничего. В них не было выражения, свойственного человеку, движения; игрой лица чем-то напоминали они посмертную маску.
Громов был сфотографирован на местности. За ним виднелась часть строения дачного типа, снимок был любительский, не похоже, чтоб во время следственного эксперимента. И не в момент задержания. Громов снят не в форме офицера милиции, он в гражданской спортивной куртке, без головного убора. В объектив смотрит с благорасположением, чуть усмешливо, вот-вот улыбнется. Он, по-видимому, шатен со светлыми глазами. Лицо крупное, очерчено резко, но без грубости. Чем-то оно напоминало виденный однажды портрет молодого Джека Лондона. Но то лицо было добрым.
Чего-чего, доброты в лице Громова нет. Вадиму вспомнилось определение, данное старухой Краузе: "Ходит как струна". Да, это лицо трудно представить в состоянии депрессии, расслабленности. Доброты не ищите, но силы воли хоть отбавляй. Надо думать, не одна Волкова - и подороже женщины стелются.
Вспомнив свое предположение, не был ли Громов Сантехником, Вадим начисто от него отказался: "Нет, этот сам не пойдет. Предъявим на всякий случай Завариной, но уверен - не он. Этот во главе угла будет".
Смотрели-смотрели они друг на друга, примерялись. Похоже, как говорит Иван Федотыч, огонь по площадям кончился, начинается прицельная стрельба. Когда и она закончится? С арестом? Ничуть не бывало. Этот петушок - птица стреляная, он на раскол нескоро и нелегко пойдет, его уже не удивишь ни мерой пресечения, ни следственным изолятором. Тем более, он одиноким себя чувствовать не будет, поддержка обеспечена. Отец богу душу отдал, но мать-то (смотри Чернову) жива?
В том, что мать жива и не утеряла способности действовать весьма активно, Вадим убедился буквально через несколько страниц.
В дело подшито заявление матери о том, что на лично ей принадлежащей даче, где лишь изредка проживал ее сын, произведен незаконный обыск.
"К нам на дачу ворвался Суриков со своей бандой…"
"Вот, значит, так, товарищ Суриков, попали вы в бандиты…"
Но, между прочим, если сын на даче не проживал, то почему же "к нам"? Пойдем дальше. Ну вот и ясненько. Мадам вдовела недолго. Имеются показания ее нового мужа.
На установочных данных Лобачев задержался. Любопытно. Громову около тридцати, мадам около пятидесяти, а новый супруг ее на год моложе сына. Ну, это их личное дело, пошли дальше…
Как и любому следователю, Лобачеву не раз приходилось изучать дела, которые вел до него кто-то другой. Либо начато дело в районе, а потом передано к производству следователю УВД. Либо поступило на дорасследование, одно из "глухих" - нераскрытых преступлений.
Как часто, вчитываясь в материалы такого дела, испытываешь чувство досады, неудовлетворенности: вот в этом допросе явно не прояснены такие-то обстоятельства, а свидетель, упомянутый в показаниях такого-то, вообще остался недопрошенным, а в таком-то случае совершенно непонятно, почему не проведена трасологическая экспертиза.
Причина такой неудовлетворенности отнюдь не всегда проистекает из низкой квалификации или малого опыта того, кто вел дело до тебя. Просто он вел его и н а ч е, чем вел бы ты сам.
Как не бывает в следовательской практике абсолютно одинаковых характеров, судеб и преступлений, так же невозможно и существование двух абсолютно одинаково мыслящих следователей.
Работа эта совершенно творческая, она попросту не может строиться на готовых трафаретах, ибо живые люди не по готовым трафаретам созданы.
Идя по следам действий Сурикова, Лобачев досады не испытывал. В одном только месте Лобачев подумал: надо бы взять след протектора машины. Но через несколько листов появился и снимок этого протектора.
Когда Вадим покончил с делом, большой солнечный заяц, поначалу вольготно располагавшийся на его столе, убрался из комнаты. За окном еще бушевал солнечный жаркий день, в архиве было прохладно и полусумрачно.
Вадим пролистал свой изрядно насытившийся ежедневник, положил его в портфель и с теплым чувством подумал, что придет сейчас на Белинку, где дней десять уж, наверное, не был, поговорит с Бабаяном, с которым дней десять только по телефону и говорил.
К удивлению Лобачева, в отделе за собственным Вадима столом его дожидался Корнеев.
- Откуда ты, прелестное дитя? - спросил, отирая пот со лба, Вадим.
- Да все из той лощины. Только ты уехал, звонок, обоих вызывают. Я сказал, где ты, однако не дернули, - усеки уважение к действиям. В общем, совещание у Новинского, но ковром вроде не пахнет. Утрись посуше да пошли. Что-нибудь интересное нашел?
Вадим позвонил полковнику Новинскому, начальнику управления уголовного розыска. Полковник сказал, что ждет их в шестнадцать тридцать. Вадим посмотрел на часы, в их распоряжении оставалось двадцать пять минут.
- Может, пообедаешь? - предложил Корнеев.
- Жарко, Миша, не хочется, - сказал Вадим, с удивлением ощущая, что напряженный поиск по суриковским тропам дался не просто, он устал.
- Нашел, значит, - уже с утвердительной интонацией повторил Корнеев, глядя на Лобачева. Кабы оказалось не в цвет, Лобач без эмоций перелистал бы дело и управился бы скорей.
Вадим потянулся, распахнул форточку, выходившую на провинциально-тихую Белинку, с нее ни шума, но уж в жаркий день и ни ветерка. Включили вентилятор, стало полегче. В комнате пусто. Копылов, которому обещался навешать Корнеич, в тюрьме.
- Нашел, Миша, - на серьезной ноте ответил Вадим. - Тут сошка не из мелких, преступник ловкий, умный, хладнокровный. И мамаша еще с этим самым существует.
Вадим рассказал накоротке о деле и о заявлении матери Громова по поводу "Сурикова с его бандой".
- Ну, значит, быть и нам в бандитах, - тоже без шутки сказал Корнеев. - Выберу как-нибудь времечко, взгляну со стороны и на дачку, и на нее. Значит, ты уверен, что Сантехник не он?
- Спорю на армянский три звездочки.
- Тогда кто же?
По-прежнему не хватало Вадиму четвертого. И Корнеев понимал, что, похоже, среди установленных не хватает еще какой-то фигуры.
Работа оперативника-сыщика в принципе не противоречит труду следователя. Борко, как всегда идя от войны, высказал однажды такое соображение: оперативник решает тактическими приемами тактические задачи. Следователь - более стратег. Если утрировать для ценности, то, еще строя, модель предполагаемого преступника, следователь уже обдумывает, как будет строить его допрос.
Корнеев соглашался с Лобачевым. Из того, что им пока известно о Шитове и Волковой, ясно: ни он, ни она провести по дому и точно указать бородатому, что в доме брать, не могли. Корнеев тоже был склонен поначалу предполагать Громова, но если не Громов, без четвертого все равно не обойтись.
- Может быть, Семинарист? Который наводил в дом с обысками?
Пожалуй, было почти "тепло". Но обсудить эту версию не успели, раздался звонок, секретарша сказала, что полковник ждет.
Новинский был человек сугубо штатского облика, не только хорошо, можно сказать, изысканно одетый. Если верить классикам литературы, истинно светские люди никогда не шли точно в ногу с модой, они на полшага отставали от нее. Галстуки у Новинского были широки, но не слишком, шелковые, но не блестящие. Странно было представить его в форме, однако ж те, кто видел его в кителе и погонах, могли посчитать, что только военное ему и к лицу. У него было два высших образования, одно специальное и юридический. Ромбика-поплавка он не носил, наверное, хранил его вместе с орденами. На фронте Великой Отечественной войны по возрасту не был, но за гражданку награды имел. И с людьми Новинский обращался под стать облику - мягко. И личность его была без наигрыша. Ведь если человек привык дома селедку руками есть, он и в гостях с вилкой-ножом обращаться свободно не будет. Свой собственный образ на всю жизнь не смоделируешь.
Кроме Лобачева и Корнеева, в их совещании принимал участие начальник следственного управления Александр Евгеньевич Булахов, непосредственный руководитель Бабаяна, Лобачева и многих других. Под его началом Вадим работал уже несколько лет, встречался с ним часто.
Вадим доложил о ходе расследования по делу, о возникших предположениях и выводах. Ни для Булахова, ни даже, по-видимому, для Новинского ход действий Лобачева и Корнеева не оказался полностью внове. Очевидно было, что за колосовским делом в управлении следят, а раз так, то по самим запросам, поступавшим в УВД из Колосовска, можно было многое представить.
- Почему решили поехать в архив? - спросил Новинский. Искорка любопытства мелькнула в его глазах, хотя ничего из ряда вон в поступке Лобачева не было. Другие следователи так же могли поинтересоваться.
- Справка дала кое-какую ориентировку, - ответил Вадим, отметивший искорку. - В справке были кое-какие детали. Обычно составляют посуше.
Новинский улыбнулся, кивнул.
- Благодарите Чельцова. Он вспомнил дело "Церковников", так, кажется, оно было закодировано? Там в адрес руководства интересные заявления поступали. Он посоветовал дело поворошить.
Все они лишний раз подивились чельцовской памяти.
Александр Евгеньевич рассказал, что в Ленинграде люди работают, не сегодня-завтра поступит материал. Громов в ресторанах почти не показывается, в Филармонии не был, можно предположить, что делового подтекста в его выезде в Ленинград нет. Связи Шитова устанавливаются.
И он, и Новинский согласились, что четвертый в группе должен быть.
- Мы попросили выяснить по Семинаристу, - сказал Лобачев. - Вполне допустимо предположить его кандидатуру в этой роли.
- Логично, - сказал Новинский, тут же нажимая соответствующие кнопки. - В каком году, осужден? Срок?
Вадим полистал ежедневник, выдал требуемые даты.
Ко всеобщему удивлению, совещание их еще не закончилось, как раздался звонок относительно Семинариста.
- Это уж, называется, повезло, - после первых фраз, прикрыв трубку рукой, сказал Новинский.
Докладывали ему долго.
- Прелестно, прелестно, - приговаривал полковник, машинально поворачивая востроносую, похожую на вдруг устремившуюся ввысь пирамиду-модель взлетающего корабля. Потом он спохватился, нажал еще кнопку, и все они слушали последнюю историю Семинариста, который оказался поистине ушлым парнем.
Срок по делу "Церковников" он получил, естественно, меньший, нежели сам Громов, да тут еще и амнистия подоспела. Словом, отсидев свои три года, Кнутов не склонен был переквалифицироваться в работягу. Занялся спекуляцией. Петровка, 38 привлекала его по делу группы спекулянтов кримпленовыми изделиями. У него отобрали подписку о невыезде. Вызывают на допрос - нету. Туда-сюда - пропал. Чуть не объявили во всесоюзный розыск. Выясняется, что сидит в Солнечногорске в камере предварительного заключения, задержан с поличным при перепродаже книг возле Книготорга. Сборник стихов Мандельштама вместо рубля сорока семи чуть было не успел продать за шестьдесят целковых.
- Есть же любители! - вздохнул Корнеев, и не ясно было, кого он подразумевает, то ли необратимого Семинариста, то ли поклонников Мандельштамовых стихов.
- Так что можете побеседовать, - сказал Новинский. - Маловероятно, но не исключено, что юноша работает, так сказать, по совместительству. Если оперативной нет, возьмите мою машину.
Булахов долго, внимательно слушал.
- Совместительство маловероятно, - сказал он. - Громов вряд ли разрешит своим исполнителям рисковать. Ни по каким поводам попадать в милицию они не любят.
- Не проверить ли, с кем Громов сидел и с кем освобожден? - предложил Корнеев.
- Логично, - сказал Новинский. - Главное, с кем сидел. Освобождены могут быть в недалеко отстоящие, однако же разные сроки. Логично. Посылаем.
Потом они обсуждали эти самые особо важные в таком деле каналы сбыта. Лобачев и Корнеев были готовы к нуднейшему изучению справочника, в котором перечисляются скупочные, комиссионные магазины и приемные пункты, куда поступают от населения самые различные вещи, начиная от фарфора и мехов, кончая книгами. Корнееву пришлось однажды побить ноги, разыскивая нужный магазин, с тех пор справочник получил постоянную прописку в его сейфе.
Однако ж оказалось, что Булахов уже позаботился. В реставрированной старой церкви на улице Разина, где скупались иконы, побывали. Иконы, хотя бы отдаленно сходной с похищенной, в скупку не поступало.
- Спасибо, Александр Евгеньевич, - поблагодарил Корнеев. Ноги бить в основном пришлось бы ему.
Касаемо каналов пришли к общему мнению: если икона осела вообще, то только в частной коллекции. Однако, вполне вероятно, что такая ценность может иметь окончательного адресата и в весьма отдаленном пункте. Стало быть, поговорить с коллекционерами, с кем будет удобно, и тщательно заняться всеми перекупщиками - бывшими, действующими и возможными.
- У меня есть еще предложение, - сказал Лобачев. Корнеев быстро и коротко взглянул на товарища. Никогда никому бы он в этом не сознался, но, восприняв облик Громова, встающий из двух первых дел, Корнеев внутренне резко воспротивился подключению к колосовскому делу Никиты.
Лобач не прав, Корнеев менее всего склонен пестовать маменькиных сынков-братиков, но нельзя же забывать и то, что парень только-только переходит в угро, он толков, он грамотен, но у него просто нет еще личного опыта. Это ведь не шутка - выходить на такого матерого, как Громов, это не в тире по мишени отстреляться, это не квартирную воровку выследить и отловить.
Когда Вадим коротко и точно - все у него, у черта, не раз обдумано, вплоть до формулировок, - изложил и обосновал свое предложение, Корнеев сразу же высказался против. В его словах тоже была логика. Он сказал, что надежнее бы подключить к группе его самого: кроме громовской бригады, на юге никто из колосовцев может не быть, да и не так-то уж он, Корнеев, в Колосовске примелькался.
Корнеев говорил, не глядя на Лобачева, зато Лобачев смотрел на него в упор и откровенно посмеивался.
- Да на чем ты, Михаил Сергеич, умеешь играть? - спросил он, едва Корнеев умолк. - На чем, кроме чужих нервов?
- Насчет нервов оставим, - вмешался Новинский. Родственная связь Лобачевых была ему известна, а потому понятна и подкладка возникшего полускрытого спора. - А предложение ваше… - Он перевел взгляд на Вадима, какую-то долю секунды молча смотрел на него. Полковник тоже учитывал, что подключение к громовской группе не игра в кошки-мышки. - Предложение ваше я считаю разумным и весьма перспективным. В каком районе работает ваш брат? Так. Никогда не бывал в Колосовске. Отлично!
- Между прочим, он в настоящее время на семинаре в Светлове, - выложил свой последний козырь Корнеев.
- Ничего, - сказал полковник, - отзовем, потом доучится. Борко я сам позвоню.