Голоса из кабинки
Эта зеленая - довольно надоедливое существо. Каждый день приходит с визитом: "Наточка, Наточка, я к тебе мимоходом, на одну маленькую минуточку, только узнать, как ты себя чувствуешь". Потом рассядется и два часа пьет кофе. Тетушка, кажется, только из вежливости принимает ее, мне она определенно не симпатична. Что касается попугая, то этот подлец души в ней не чает: она еще в передней, а он уже распускает крыло и начинает кружиться, будто вальсирует. Уж не сидели ли они раньше рядом на одной пальме где-нибудь в Африке?
Впрочем, тетушка принимала зеленую из вежливости только в первое время, потом привыкла к ее посещениям, и, как я заметил, у них даже появились какие-то секреты. Во всяком случае, они не раз внезапно умолкали, когда я входил в гостиную. Помолчат, потом зеленая ни с того ни с сего начинает вспоминать: "А помнишь, Наточка, нашу грозную начальницу Зинаиду Георгиевну Рунге? Ах, какая была представительная дама! И как ее все в гимназии боялись! Однажды…" И пойдет рассказывать, что было однажды, причем без стеснения хохочет на весь дом. Потом подсядет к пианино и с отчаянным цыганским пошибом принимается петь из "Кармен":
Тра-ля-ля, ля-ля, ля-ля!
Это тайна моя!
Ни одна кошка не способна выводить весной на крыше такие рулады, какие выводила эта нахальная женщина в нашем тихом флигельке. И удивительнее всего, что тетушка слушала ее затаив дыхание, с загадочным блеском в глазах.
Я не выдержал и как-то опросил тетушку, почему, когда я дома, Людмила Павловна говорит шепотом. Тетушка ответила неуверенным голосом:
- Ведь ты же читаешь, вот она и не хочет мешать. - Потом загадочно улыбнулась и прибавила: - К тому же, разве мы не можем посекретничать? Нам есть что вспомнить…
Это, конечно, верно, а все же… Словом, зеленая мне не нравится. Я заметил, что тетушка все реже и реже открывает свой красный шкаф и все чаще о чем-то задумывается. Я даже слышал, как, оставшись одна в гостиной, она громко сказала: "Боже мой, что же мне делать!"
Однажды, выйдя неслышно из своей комнаты (я уже говорил, что пол гостиной устлан ковром), я услышал, как зеленая оказала:
- А ты продай мебель - на что она тебе! Только воздух вытесняет. Оставь самое необходимое.
- Ах, нет!.. - шепотам воскликнула тетя. - Я так ко всему этому привыкла!..
Но тут они меня заметили и умолкли.
Когда зеленая ушла, я сказал:
- Тетя, не продавайте мебель.
Тетя вздрогнула и испуганно спросила:
- Ты подслушивал?
- Что вы, тетушка! Не имею такой привычки. Я случайно услышал, когда входил в комнату, вы же видели.
Весь вечер я пытался ответить себе на вопрос: зачем тетушке продавать мебель? Что ей - не на что жить? Ведь она получает пенсию за мужа и, кроме того, в сберкассе у нее двадцать пять тысяч.
Утром, за завтраком, я оказал с упреком:
- Вижу, тетя, вы мне больше не доверяете. А я умею хранить тайну.
Но тут же осекся и почесал в затылке.
- Могила! - подмигнула мне тетя и весело засмеялась.
Но, посмеявшись, тетушка опять задумалась, и между ее бровями резко обозначилась складка.
- Нет, - сказала она решительно, - уж эту тайну я никому не доверю, никому! К тому же это не моя только тайна. Придет время - все узнают, а пока что честь велит мне молчать.
- Если так, тетушка, то, конечно, не говорите, - согласился я. - Какое мне дело!
Мог ли я тогда подумать, что уже вечером мне придется изменить свое мнение!
Вечерам я сидел с товарищами в заросшей диким виноградом маленькой кабинке летнего кафе и ел мороженое. Вдруг из-за решетчатой перегородки ко мне донесся женский хрипловатый смех, показавшийся очень знакомым. Листья винограда уже сильно поопали, но все-таки рассмотреть тех, кто сидел рядом, не было возможности. Внезапно раздался звон стекла. Женский голос сказал:
- Посуда бьется - хороший признак.
- "Хороший, хороший!" - раздраженно отозвался мужской голос тоже с хрипотцой. - Уж очень мы много времени тут тратим.
- Перестань ворчать. Я сказала, что уломаю эту старую ворону, - значит так и будет… Ох, я, кажется, совсем пьяна…
Но тут музыка с эстрады заглушила конец фразы, и больше я ничего не разобрал.
Мы расплатились и ушли. По пути домой я мучительно вспоминал, чей же это был голос. Ведь я слышал его совсем недавно, чуть ли даже не вчера. И вдруг сразу вспомнил: да ведь это голос зеленой! Конечно, это она. Как же я сразу не узнал! Правда, она была пьяна и голос ее слегка изменился. Но если так, кто же тогда "старая ворона", которую она собирается "уломать"? Уж не моя ли тетушка?!
И здесь я сказал себе: нет, Яков Федорович, вам все-таки придется этим делом заняться, а то как бы вы и впрямь не оказались растяпой.
Ночь я спал тревожно. Едва засыпал, как мне представлялась какая-то птаха, серебристая, маленькая, пугливая. Она жалась к стеклу окна, будто хотела вырваться из комнаты и улететь, а наш попугай выкатывал на нее зеленые глаза, хлопал крыльями и хрипел: "Раз-зорву!.. Раз-зорву!.. Раз-зорву!.." Я просыпался, и май мысли вновь возвращались к зеленой. Странное дело, во сне ко мне привязалось убеждение, будто я видел ее еще до того, как она появилась у нас во флигельке, только она была тогда в другом платье. Я мучительно вспоминал, где я видел эти зеленые глаза старой кошки и гладкую тусклую прическу без единого седого волоока. Утомленный раздумьями, я засыпал и опять видел серебристую птаху и взъерошенного попугая…
Принципиальный вопрос
Утром, едва в щелях ставен заголубел рассвет, я поднялся и пешком (трамваи еще не выходили из парка) отправился в рабочий городок комбайнового завода к Грише Крутоверцеву. Однажды я уже был у него и теперь без труда нашел четырехэтажный кирпичный дом, в котором он жил. Гриша удивился, увидев меня в такой ранний час, но я оказал ему, что объяснять ничего не буду, а только прошу его прийти вечером к Каменной лестнице по очень важному делу.
Потом, уже в трамвае, я проехал к Геннадию в общежитие и попросил о том же. Геннадий потребовал, чтоб я не валял дурака и сказал бы сейчас же, в чем дело, но я только прошипел: "Тс-с-с-с…" - и ушел.
В назначенное время мы встретились неподалеку от солнечных часов, а оттуда опустились по Каменной лестнице к самому морю. В этот вечерний час набережная была почти безлюдна. Мы уселись так, что наши ноги почти касались… (опять "почти"). Мы уселись так, что наши нош едва не касались воды, и под тихий всплеск волны начали задуманное мною совещание. Прежде всего я поставил вопрос: допустимо ли подслушивать, этично ли это?
- Ты не боишься ли, что наш разговор услышат судак или севрюга? - язвительно опросил Геннадий. - Подумать только, привел нас на безлюдный берег, чтобы задать этот совершенно секретный вопрос!
Но Гриша остановил его:
- Я думаю, - оказал он, - что это только начало, а потом будет и что-нибудь посущественнее, о чем на людях болтать не положено. Так, Яков?
- Так, - ответил я. - Давайте же сначала обсудим принципиальный вопрос.
- Что ж тут обсуждать, - сказал Геннадий. - Подслушивать подло. Вот у нас случай был. Влюбился один студент и давай объясняться с девушкой в коридоре института. А другой стоял неподалеку (это было в перерыве) и слушал. Подслушал - и давай изводить влюбленного насмешками. И до того довел беднягу, что тот ему нос расквасил. Пришлось мирить их в студкоме.
- Ну, объясняться где попало тоже не дело, - заметил я. - Для этого пейзаж нужен.
- А если поблизости никакого пейзажа нет, тогда как?
- Известно как: терпи, держи себя в руках, - поддержал меня Гриша. - Вот у нас был случай. Дали одному токарю втулку расточить. Трудится он, а точка зрения у него совсем другая: не столько на резец смотрит, сколько на кудряшки Фени, кладовщицы. Смотрит и соответствующую мимику на лице изображает: дескать, пойми, что за пожар у меня в сердце. Ну и запорол деталь.
- Запороть деталь - это полгоря, бывает, что человек любовь запорет, - сказал Геннадий. - Вот был такой случай. Полюбил один первокурсник девушку. Как вечер, так они на приморском бульваре. И пейзаж подходящий, а он никак не решался объясниться, такой одержанный был. Если в какой вечер и поцелует, то только раз из десяти возможных. Она ждала, ждала, видит - вопрос проблематичный, и вышла за электромонтера.
- Ветреная девушка, - рассудил Гриша. - А он правильный парень. Вам государство стипендию платит, чтобы вы учились, а не любовь крутили на приморских бульварах. Это нам, которые учатся без отрыва, можно даже и жениться: мы люди самостоятельные, своим трудом зарабатываем на жизнь, а вы держите себя в норме. Получишь диплом - тогда пожалуйста!
- Это правильно, - согласился я. - Вот был такой случай. Женился один парень на своей однокурснице - она ему двух близнецов и преподнесли. Что ж получилось? Пока она близнецам кашу варит, он ходит перед ними на четвереньках. Потом она занимает его место, танцует и в ладоши хлопает, а он кашу варит. До учебы ли тут! Они даже "Красное и черное" из экономии времени читали пополам.
- Как это пополам? - не понял Гриша.
- Она читает первую часть и кратко рассказывает ему содержание, а он вторую - и ей рассказывает.
- Ну, это сомнительная рационализация, - сказал Гриша. - Лучше тогда читать вслух.
- Да, почитай вслух под писк близнецов! Голова вспухнет.
В таком духе мы поговорили еще с полчаса, пока я не вспомнил, зачем привел их сюда.
- Подождите, - оказал я. - Этим случаям не будет конца. Давайте же решим, наконец, принципиальный вопрос.
- Не понимаю, как можно решать принципиальный вопрос в отрыве от фактов, - пожал Геннадий плечами. - Давай, рассказывай, что там стряслось.
Так как Гриша был того же мнения, я не стал спорить и рассказал приятелям обо всем, что так занимало меня последние дни.
- Да-а, - протянул Гриша, подумав, - чувствую, тут что-то кроется. Дело нечистое.
- Нечистое, - согласился с ним Геннадий. - Попробуй порасспросить еще раз тетушку, чего хочет от нее эта зеленая.
- Ничего не выйдет, - махнул я рукой. - Я же вам говорю, что это чужая тайна и открывать ее тете честь не велит.
- Тогда подслушай. Ведь для ее же пользы, - решительно сказал Геннадий.
- Правильно, - поддержал его Гриша.
- Да, но как? Стоять у двери, приложив ухо к замочной скважине, - покорно благодарю! Очень уж унизительная поза.
- Если дело в позе, то не волнуйся. Я тебе помогу, - пообещал Геннадий. - Будешь лежать в кровати и слышать каждое слово.
- Это как же?
- Повторяю, не твоя забота. В гостиной трансляционная точка есть?
- Нет.
- Уговори поставить. Сделаем домашним способом, без волокиты.
- Да не захочет она!..
- Как это не захочет! Скажи, Чайковского будет слушать, Римского-Корсакова, "Ночи безумные", если нравятся. Уговори. А мы с Гришей придем и в два счета все, что нужно, оборудуем.
Мы еще немного посидели у моря, Гриша, несмотря на прохладный вечер, выкупался, и все разошлись по домам.
Уговаривать тетю я начал наутро, за завтраком. Я сказал:
- Тетя, отчего бы вам не установить трансляционную точку?
Как я и ожидал, тетушка отнеслась к моему предложению сдержанно.
- Шума много, - поморщилась она. - Не люблю шума. Я потому так и держусь за этот домик, что он в глубине двора - улицу совсем не слышно.
- Что ж шум! Не обязательно подражать тем людям с веревками вместо нервов, у которых радиоточка целыми днями не выключается, - что бы ни передавали, хоть грохот грузовиков. Слушать надо то, что нравится. Одни больше интересуются международными обзорами, другие заслушиваются передачами для дошколят, а я люблю научные доклады и музыку.
- Да, конечно, если хорошая музыка и мастерское исполнение… - Тетушка пошла как будто на уступку.
- Вот именно если хорошая! - подхватил я. - Теперь стали часто передавать концерты из Московской консерватории. Чудо! Я недавно слушал четырнадцатую симфонию Скрябина. Вот это музыка! Постарался старик!
- Положим, у Скрябина только десять симфоний, - улыбнулась тетя. - Да и умер он в возрасте сорока двух лет.
- Вот видите, как мне не хватает музыкального образования, - пожаловался я. - Особенно я хотел бы послушать оперы. Их передают то из Московского Большого, то из Ленинградского имени Кирова. Недавно "Кармен" транслировали. Вот музыка! Постарался старик Гуно!
- Неужели и "Кармен" передают? - оживилась тетушка.
- А ка-ак же! Каждую субботу! - бессовестно соврал я. - Партию Кармен исполняет солистка Тахтарова. Вот певица! Не чета вашей Людмиле Павловне.
- Ну что ж Людмила Павловна, - пожала тетушка плечами, - голос у нее, конечно, пропетый. Но дело не в ее голосе, дело в самой опере, поэтому я слушаю даже Людмилу Павловну… Кстати, ты опять ошибся: не Гуно, а Бизе.
- Ну как тут без трансляции! - развел я руками. - В любой момент осрамлюсь.
- Да пожалуйста! - сказала тетушка. - Разве я против? Тем более, что "Кармен" я бы и сама послушала с удовольствием.
"Есть! - сказал я про себя. - Первая линия взята!"
У писателей
В субботу мы с Геннадием опять покатили в Новочеркасск.
Вечером я пригласил Дину в парк у здания горсовета, бывшего атаманского дворца. Хорошо в этом парке осенью: влажный воздух, под ногами шуршат опавшие желтые листья, в темном небе жалобно кричат невидимые гуси. Осень. "Унылая пора, очей очарованье". Впрочем, позвольте, Александр Сергеевич, с вами не согласиться; никакого уныния я не чувствую даже осенью, особенно когда рядом Дина. Взглянет она - и мне кажется, будто какой-то зверек гладит меня по сердцу бархатной лапкой.
И я тихо декламирую:
Уж догорает осени пожар,
И парк становится совсем сквозистый.
Теперь, по парку с криком пробежав,
Мальчишка каждый вдвое голосистей.
Дина останавливается и смотрит на меня недоверчиво:
- Это твое?
- Мое, - говорю небрежно. А у самого душа сжимается от страха: что-то она сейчас скажет?
Она идет дальше, смотрит на носки своих туфелек и раздумчиво, без связи со стихами, говорит:
- Вот тебе уже девятнадцать лет, а ты часто и говоришь и поступаешь, как четырнадцатилетний мальчишка. Отчего это?
- Не знаю, - огорченно вздыхаю я. - Наверно, от недоразвитости.
Вдруг она вскидывает голову и со странным выражением в глазах смотрит на меня:
- Вот ты тогда, в своей сумасшедшей речи, сказал, что раньше всех прилетишь на луну. Знаешь, мне это понравилось. Ты и в самом деле мог бы отправиться на луну?
Теперь голову опускаю я и со смущением выдавливаю:
- Нет, не мог бы… Страшно… Один - не мог бы…
- А с кем? - в упор спрашивает она.
- С тобой. С тобой я всю вселенную облетел бы.
Не сводя с меня глаз, она говорит:
- Вот!.. Вою вселенную!.. Помнишь, Чехов говорил, что человеку надо весь земной шар? Но земной шар - это только любимый дом, куда мы будем возвращаться в отпуск с Марса или Венеры. На Марс полетишь?
- С тобой хоть на солнце!
- Ну, на солнце мы, пожалуй, сгорим, - благоразумно замечает она.
- Ну и что ж! - восклицаю я. - Сгорать - так вместе!..
Возвращаясь на другой день через Ростов, мы с Геннадием завернули в местное отделение Союза писателей. День был воскресный, и в комнате сидел только один человек - плотный, плечистый, в добротном коричневом костюме.
- Что, хлопцы, стихи принесли? - спросил он донским казачьим говорком. - Так сегодня день неприсутственный.
Я рассказал о тете, о ее мечте перевести на египетский язык "Молодую гвардию" и спросил, не может ли Союз дать ей творческую командировку.
- Она член Союза? - осведомился мужчина.
- Где там! Нет.
- Ничего не выйдет. Я вот член Союза с довоенного времени, а ездил на теплоходе "Победа" в турне по Европе за свой счет.
- Так то в турне, а тетя с целью изучения диалекта, - попробовал я возразить.
- Ну, не знаю, я переводами не занимаюсь, я, слава богу, свое пишу. Читали? Вона сколько написал! - кивнул он на шкаф, забитый толстыми книгами. - А насчет переводов - это вы нашего маститого поэта опросите: он переводит. Спросите - он в курсе.
Мы поехали к поэту. Дверь приоткрыл мужчина лет шестидесяти, лысый и, кажется, подслеповатый. Не снимая дверной цепочки, сказал, что он переехал в Москву.
- Как же так? - опешили мы. - Вы же вот! Вот же вы! Мы вас по портрету узнали.
- Это неважно, - сказал он. - Чемоданы уложены, билет на руках - можете смело считать, что я в Москве. - Он присмотрелся и вдруг воскликнул: - Товарищи!.. Тысяча извинений!.. Я думал, что это опять агенты по страхованию имущества… Ходят каждый день, жить не дают. Ну какое у поэта имущество!.. Заходите! Чем могу служить?
Когда я и ему рассказал о тетушкиной мечте, он спросил:
- А перевод ее Абу-ль ала аль-Маарри с вами?
- Нет, но мы можем прислать.
- Пришлите. Почитаю и откровенно скажу, стоит ли огород городить.
- Обязательно пришлю! - обрадовался я.
"Кармен"
Геннадий и Гриша пришли в понедельник перед вечером с проводами, динамиком, наушниками и еще чем-то. Не прошло и часа, как из динамика, установленного на этажерке в гостиной, уже несся голос диктора: "Товарищи радиослушатели, проверьте ваши часы". У меня же над кроватью ребята повесили старые, из какой-нибудь кладовой извлеченные наушники. Но когда я эти наушники надел, то явственно услышал голос тетушки, хотя дверь в гостиную была закрыта:
- А теперь покажите, как выключать.
- Да очень просто: покрутите вот эту штуковину влево - и всё тут, - прозвучал ответ Геннадия.
На минуту мне стало не по себе: подслушиваю! Но тут же я вспомнил слова зеленой: "Я оказала, что уломаю эту старую ворону" - и укоры совести перестали меня мучить.
Едва ребята ушли, как явилась зеленая.
- Что это за люди у тебя были? - опросила она, по обыкновению целуя тетушку. И мне почудилась в ее голосе настороженность.
- Ах, да это приятели Яши! - ответила тетя таким тоном, будто хотела ее успокоить. - Устанавливали радио.
- Радио? Это хорошо! Значит, оперы будем слушать, - сказала зеленая, бросив на тетушку многозначительный взгляд.
Я ушел в свою комнату, плотно прикрыл дверь и надел наушники. От напряжения у меня стучало в висках. Оборудование действовало отлично: я явственно различал каждое слово, каждый звук, каждый шорох, но ничего интересного в тот день не услышал. Сплошная болтовня о каком-то подпоручике, который так влюбился в зеленую, что для охлаждения чувств прыгнул из лодки в воду в полном обмундировании.
Наконец я не вытерпел, встал, открыл дверь и вошел в гостиную.
- А я боялась вам помешать, - слащаво заговорила зеленая. Так хотелось немножко побренчать. Разрешите?
И, не ожидая ответа, подсела к пианино.
"Неужели опять "Кармен"? - подумал я. - Так и есть!"
Ударила по клавишам и страстно затянула: